Текст книги "Пограничная тишина"
Автор книги: Павел Федоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
III
Рассвет холодит пограничникам лица. Сосны лениво пошевеливают макушками в ожидании солнца. Бесконечной желтовато-серой лентой следовая полоса прорезалась сквозь чащи Августовского леса, строго убегая на юг и север. Заботливо ухоженная, словно под посев, дисковыми боронами, она приглажена ветрами и плотно прибита ливнями.
Контрольно-следовая полоса – это надежная пограничная книга. Здесь, на образовавшейся ломкой корочке, лесное зверье пишет свою постоянную, все время меняющуюся летопись. Вот прошел лось, и, как белую кость, вывернул могучим копытом корень погибшей сосенки, легкие скачки дикой козы оставили стаканчатые ямки. А вон быстрые, юркие кабаны пробежали всем дружным семейством, наверное, укололись горячими пятаками о проволоку и вернулись назад в лесные кущи. Только лоси и козы запросто перемахивают через заградительную систему. Иногда, сделав неудачный прыжок, застревают и терпеливо ждут, когда вызволит их подоспевший наряд. Быстро осваиваются хитроумные лисицы и зайчишки – эти понаделали себе тайных тропинок, и солдаты не раз наблюдали, как они забавно ныряют в облюбованные дырки.
Рядовые Виктор Шабашев и Солпар Эмилов знают на полосе все звериные порухи и всякий раз внимательно изучают новые. С каждым днем следов прибавляется все больше и больше, и они исчезают – совсем ненадолго – после того как по ней пройдут тягачи и протащат дисковые бороны. Тогда она делается свежей, пушистой. Так везде, где есть такая хорошо разделанная пашня, которая тянется на многие, многие тысячи километров.
– Эх, брат, сколько можно было бы тут посеять пшеницы! – говорит Виктор. Он хлебороб и знает в этом толк.
– Еще бы! – соглашается Солпар, идущий впереди.
– А разделано как? Разлюли малина! Заправляй сеялку отборным зернышком и айда!
– Да. Можно много разного добра вырастить, – соглашается Солпар. Сам он с благодатного Кавказа, где каждый кусок хорошей земли может прокормить целую душу. Там все растет, как на опаре.
Наряд только что выступил на свой участок для несения службы по охране границы. Солдаты шагают неторопливым, размеренным шагом. Движение рассчитано до минуты. Им нужно точно прибыть на фланговый стык с соседней заставой, где начальником друг Павла Ивановича, майор Иван Александрович Засветаев. В свое время он служил у Андреева замполитом. Молодыми парнями ломали конец войны, были младшими командирами, старшинами застав, потом кончали офицерские курсы, помогали, учились один у другого, взаимно дополняя друг друга, потому сработались и сдружились накрепко.
По лесной, рассветной хмари шагают солдаты, под ногами чуть слышно поскрипывает влажная от росы супесь, голенища сапог с хрустом захлестывает сухой, поникший к тропе вереск. По обеим сторонам следовой полосы выплывают из густого предутреннего тумана дыбящиеся стены соснового леса вперемежку с зелеными лапчатыми елями. Рассветная тишина отступает. В густом березняке, будто радуясь голубому утру, начали свой ранний разговор неугомонные сороки. На сопредельной стороне взметнулись еще две и беспокойно заверещали, как кумушки, спозаранку.
– Ты, Солпар, знаешь, почему дразнится эта вороватая птица? – спросил Виктор. Он знал из книг и бесед начальника заставы, что пограничник должен всякий раз прислушиваться к беспокойному поведению птиц, потому не прочь был поделиться своими знаниями с товарищем.
– Она не дразнится, а наверное, чует какую-нибудь опасность.
– Правильно, – подтвердил Виктор, радуясь тому, что у него такой серьезный, опытный старший наряда.
– Может, зверье какое. Лось али кабанчики.
– К зверям-то сороки давно привыкли. Самый опасный зверь для них – человек, – сказал Солпар.
– Известное дело. Человека все шибко боятся...
– Ладно. Шибко не шибко, ты следы гляди хорошенько.
– Уж так нагляделся, что глаза ломит от этой серой мути. Мало нынче свежих. Спят наши зверушки.
...В это утро звери и зверушки, возможно, еще спали. Не спал на сопредельной стороне человек – Изодас. Вот уже два последних дня он пристально наблюдает за движением пограничных нарядов, внимательно изучает, как на этом участке охраняется граница. Изодас точно высчитал, сколько часов солдаты идут до стыка и в какое время вернутся обратно. Он нарочно выбрал такое место, где ельник и сосняк, густо проросшие молодняком и орешником, подступают прямо к пашне. Туман ему только на пользу, потому он и решил перейти границу на рассвете, чтобы успеть искусно заделать следы. Продумано было все до самой последней мелочи: он не пойдет прямо по полосе, а станет пятиться наискосок, ступая след в след, чтобы на песке осталась одна узенькая цепочка, которую он заделает специальной, заранее приготовленной суковатой палкой; поэтому даже при самом пристальном изучении след его не будет похожим на человеческий. Не пугает его и сыскная собака – след свой он посыплет специальным порошком. Есть у него еще одно преимущество перед пограничниками: он хорошо знает местность. Здесь он вырос, и ему знакома каждая тропинка. Пока наряд вернется к его следу, он успеет далеко уйти. По старой лесной тропе он спустится к озеру Лясное, пройдет берегом, где наверняка нет рыбаков, а если кого и встретит в прибрежных зарослях, так у него приготовлена леска с крючком. Удилище – пустяк, его можно срезать в любом ореховом кусте. Для маскировки у него есть в сумке капроновая сетка, которую можно потом использовать на любом озере.
Нарушитель прошел через границу, как задумал, и около девяти часов утра углубился в лес на советской стороне.
Туман давно уже рассеялся, из кустов медленно продиралось солнце, простреливая красным лучом густую листву на мощных дубах, попадая в верхние опоры потемневшей от непогоды и старости деревянной вышки. Она стояла на польской стороне, и ею давно уже никто не пользовался.
Когда Виктор Шабашев и Солпар Эмилов поравнялись с вышкой, утро было в полном разгаре. От яркого солнца на листве светилась каждая росинка. Взрыхленная на полосе свежая супесь успела уже слегка привянуть.
Первым заметил след Виктор Шабашев.
– Погляди, Солпар, какая-то очень странная зверюга проволочилась по песку.
Привычным движением Солпар поправил на плече автомат, подошел к самому краю и пригнулся, будто не веря своим глазам.
– Вроде птица в песке купалась, – проговорил Солпар.
– А по-моему, подранок тетерев или тетерка крыло подбитое волочила... Смотри – царапала краешком, вихляла будто бы... – Говоря это, Виктор на первых минутах пытался убедить самого себя. Не могло быть, чтобы это проделал человек, полоска узенькая, местами видны крестовинки от лап, по бокам не сплошные бороздки – крыло, да и только! Совсем недавно на этом месте ничего не было.
– Как ты думаешь, Солпар? – пытливо поглядывая на старшего наряда, спросил Виктор.
– Птица ли, шайтан ли еще какой, все равно доложить надо. Собака придет, и все станет ясно. Вот так я думаю.
– Правильно думаешь.
– А как же иначе? – Солпар вынул из чехла трубку и, разматывая на ходу шнур, побежал к розетке.
IV
В это раннее утро на соседней заставе было тихо и спокойно. У стены жилого дома рылись цыплята, а неподалеку, на солнцепеке, копались в песке дети майора Ивана Александровича Засветаева – мальчик и девочка. Игорь нашел где-то старые конторские счеты, снял с проволочек костяшки и выкладывал из них аккуратный и безошибочно точный в диаметре кружочек, а в дырки костяшек втыкал веточки. Дети – близнецы и очень дружны. Лариска, склонив головку с побелевшими от солнца косичками, нянчит котенка, завернутого в синюю тряпку, – кусок старого солдатского одеяла. Укачивая притихшего зверька, говорит ему нежные, совсем недетские слова.
Подошел ефрейтор Мельник, склонившись к Игорю, спросил:
– Что это у тебя получается, Игорек?
– Лес.
– А-а! Ле-е-ес! А чего вы сегодня так рано встали?
– Потому что поедем на озеро, за смородиной, – вмешалась Лариса.
Миша Мельник тоже поднялся чуть свет и ждет повара Сашу Дегтяря, который чистит и моет на речке рыбу Они затеяли вместе одно важное дело, и теперь Мельник не найдет себе места, благо, у него сегодня выходной. А затеял в основном он, Михаил, непоседливый и немного баламутный парень. Пришел вчера вечером на кухню, в каждой руке держит за матерчатые ушки по сапогу. Спрашивает у Дегтяря:
– Ну и как ты?
– Що как?
– Будешь робить, бо раздумал. – Мельник словно заговорщик переходит на шепот.
– Да хотел бы... – не совсем уверенно отвечает повар.
– Зробим и баста. А то длинные холявы, як бутылки пидпирають аж пид самые жилы...
– Ну шо ж, делать так делать, – подавляя вздох, говорит Дегтярь. Он немножко робел перед Мишкиной затеей.
– Сомневаешься?
– Неизвестно, що з того получится...
– Ну а я тоби дурень, чи що?
– Ты же сам не делал?
– Тю-юу!
– Як спортим... Вот и будет тю-у...
– Тянуть на матузках, як у саперов, такие нам не треба, – решительно говорит Мельник. – Мы будем робить акадэмически, – напирая на букву э, продолжал Михаил. – Потянем на утюжок, добре смажем кремом. Всю матчасть я уже припас, будь ласка...
Ребята получили новые яловые сапоги и решили сделать их голенища гармошками.
Мода на них вспыхнула внезапно, как эпидемия. Привезли ее сельские доморощенные щеголи и недалеко ушедшие от них современные модники с окраин больших городов, презирающие брюки дудочкой и узконосые ботинки. Сплющивая голенища, они стали носить широченные брюки с напуском – а ля атаман Платов или цыган Кешка с кущевских ярмарок... Это древнее, как мир, щегольство проникло и в армию. Саперы, о которых вспомнил ефрейтор Мельник, строили мост и заразили первогодников пограничной заставы. Однако гармошки у щеголей, из саперного батальона выглядели неказисто, потому что делались самым примитивным образом. Просто к ушкам сапог привязывалась веревочка и стягивала голенища вниз, они морщились – вот и вся механика.
– Нам надо сварить холявки, а потом уж добре утюжком, буде ось як! – восторженно проговорил Мельник.
– Можно и зварить, – сказал Дегтярь. Он великолепно варил борщи и рассольники, но не знал толком, как нужно заваривать сапоги. Не умел этого делать и языкастый, озорной Мишка Мельник, но делал вид, что он великий спец по гармошкам.
Пришел ужинать тихий, малоречивый инструктор собак сержант Григорий Галашкин. Узнав, в чем дело, он тоже решил форснуть, но категорически отверг их технологию.
– Ты башковитый по собакам, а в гармошках ты ни черта не разумиешь, – сказал Мельник. – Мы с Дегтярем сами провернем это дело...
– Валяйте. Тогда я свои сварю отдельно, в собачьем котле. Поглядим, чьи станут красивее, – непримиримо ответил сержант, и они разошлись.
Выбрав свободный час, Дегтярь с Мельником заперлись в подсобке и начали колдовать над своими новенькими яловыми, только что полученными на втором году службы сапогами. Подержав в крутом кипятке, тянули, мяли голенища, разглаживали горячим утюгом, потом сжимали кожу в гармошку, пытаясь придать им разудалый, шикарный вид. На ночь вытащили сапоги за казарму и поставили сушить на нагревшийся за день асфальт, а наутро, поднявшись чуть свет, Дегтярь принес их досушивать в подсобку, предусмотрительно накрыв куском старого солдатского одеяла. Урывками на кухню забегал Мельник и нетерпеливо спрашивал:
– Ну, як они там?
– Сохнуть, – тихо и неохотно отвечал Дегтярь. Он тоже часто наведывался в подсобку и давно уже заметил, что его сапоги стали какими-то подозрительно разными – левый выглядел солидно и браво, а вот правый все больше увядал, сморщивался и сгибался, словно старый, начавший дряхлеть гриб, и поразительно, прямо на глазах, уменьшался. С сапогами ефрейтора тоже было не все ладно – они сильно сузились в голенищах и с прямо-таки несообразным нахальством задрали носы. Чтобы не поднимать паники, Дегтярь решил пока до поры до времени молчать. Правда, всей технологией руководил Мельник, но зато основная, производственная часть лежала на поваре – лично он окунал сапоги в кипяток, грел утюг, мазал кремом голенища, растягивал, делал все добросовестно, как на кухне...
К завтраку появился сержант Галашкин. До этого он всем казался тихоней, а тут, вскинув белесые ресницы, громким ликующим голосом изрек:
– Вот у меня вышло, да-а!
– А ну расскажи, як ты творил, – в один голос спросили Дегтярь и Мельник.
– Плоскогубцами, – с вызывающе убийственной краткостью ответил сержант.
– О-о-о! – простонал Мельник, будто его ударили в самое сердце. – А мы ж, идиоты! Тянули, сжимали пальцами. Я аж все ногти поломал, пока тягал те проклятущие холявы!
– Значит, у тебя здорово получилось? – с тревогой в голосе спросил Дегтярь.
– Высший класс! Тихо и спокойно в собачьем котле на легком огоньке проварил, потом разгладил и так зажал плоскогубцами, что будь здоров! – с видом победителя поглядывая на Мельника, торжественно произнес Галашкин.
Опасное собеседование оборвалось на самом горячем месте. В столовую вошел яростный ненавистник гармошек старшина Тихон Иванович. Выдавая новые сапоги, он строго-настрого предупредил всех, что будет за порчу государственного имущества крепко взыскивать, тем более, что мода на гармошки стала появляться и на других заставах. Тихон Иванович недавно бросил курить, оттого был последние дни особенно строг и придирчив, чутье у него обострилось, как у заставской овчарки. Дернув свой темный запорожский ус, он понюхал воздух, спросил:
– А чем это тут, Дегтярь, у тебя на кухне пахнет?
– Пищей, товарищ старшина, – с неестественной бодростью ответил Дегтярь.
– Не та пища... По-моему, чем-то тухлым воняет. Зараз погляди кругом и приберись, как положено.
Резанувший по ноздрям запах Тихон Иванович запил кружкой молока, не спеша, с какой-то рассеянной неторопливостью вытер усы, похлопал ладонями по пустым карманам, удалился, так и не угадав, что пахнет терпкой, распаренной юфтой.
– Может, он уже догадался? – настороженно спросил Мельник и нетерпеливо откинул к уху пышный зачес светлых волос.
– Нипочем. Зараз побегит до дому, зьист кус домашнего сала и придет чай пить. Это у него вместо цигарок, режим теперь такой...
– Ну а вдруг ему кольнет заглянуть в подсобку? – не успокаивался Мишка.
– Не увидит. Все сховано.
– Ты гляди.
– Будь покоен.
– К вечеру пидсохнут, як ты разумиешь? А то ведь нема в чем на боевой расчет идти.
– Должны пидсохнуть, – предчувствуя недоброе, ответил повар.
Отдохнув после ночного дежурства, Мельник побежал было на кухню. Дружка там не оказалось, и подсобка была заперта. Узнав от дежурного, что дружок его пошел на реку, побежал туда и Михаил, но там, кроме прачки, никого не было. Он постоял на берегу, посмотрел, как ласточки пикируют за комарами. На той стороне купались ребятишки. Одна девчонка, самая озорная, сестра красавицы Люцинки Олеська кувыркалась через голову. Вскоре Мельник снова вернулся к черному ходу кухни. День становился все жарче. На яблонях поникли листья, слепень звонко ударился об оконное стекло и сердито загудел. Где-то близко, совсем рядом, словно поднимая тревогу, на высокой беспрерывной ноте запел шмель.
«А вдруг зараз тревога, вот мне будут гармошки», – подумал Мельник. Говоря по правде, он был хорошим солдатом, отлично нес службу старшего наряда, и вдруг к нему, как мозольный пластырь, прилипла мода на гармошки. Он уже и сам был не рад, что поддался на удочку модников из саперной роты. Сегодня с самого утра не терпелось взглянуть, что же получилось с голенищами?
Наконец из кладовой, где безраздельно властвовал старшина, показался белый колпак Саши Дегтяря. Мельник, щеголяя тапочками на босую ногу, пошел повару навстречу.
– Может, тебе подсобить, Сашка? – спросил Мельник.
– Сам донесу, – ответил Дегтярь. В одной руке он держал мешочек с горохом, а в другой тарелку с большим куском янтарно-желтого сливочного масла.
В подсобку они вошли вместе. Мельник сдернул синюю тряпку, и вид двух пар сапог чуть не сразил модников наповал. У Мишкиных, словно кончики лыж, неимоверно задрались носы, а сморщенные голенища накренились вперед.
– Э-э-э! Еж тоби в колючки! – Мельник всплеснул руками. – Да чего ж они по-собачьи ощерились! А твои-то, Саша, твои! Пляши и смейся! – С сапогами повара произошло совсем невероятное. У одного сборки на голенище, как меха баяна, крупно дыбились, а у другого, словно у саратовской гармошки, мелко сжались. Самый же главный изъян у второго сапога был тот, что он бессовестно «пидсох» – стал узким и маленьким.
Ошарашенные этой удивительной переменой, Дегтярь и Мельник застыли на месте, вслушиваясь в тревожные звуки ревуна и пронзительный голос дежурного по заставе:
– В ружьё!
– Вот тоби и пидсохли, щоб ты плясал и смеялся... – С покрасневшим от натуги лицом Мельник кое-как натянул полусырые сапоги и, с ужасом взглянув на изуродованные голенища, кинулся из подсобки вон, помня, что у начальника заставы майора Засветаева не замешкаешься...
У Дегтяря дело было совсем плохо: правый, чрезмерно усохший сапог на ногу не лез, а левый наделся с трудом лишь на босую ногу. Повар столько провозился с ними, что едва не опоздал в строй. Встать пришлось не на свое обычное место, а приткнуться на левый фланг в затылок Володе Ицынкову. Последним прибежал Гриша Галашкин. Мелькая странно удлиненными ногами, он пристроился на правом фланге второй шеренги. Все трое чувствовали себя прескверно. Мельник морщился, будто ноги у него были скованы железными путами, которыми куют лошадей... Дегтярю казалось, что у него на правой ноге вообще нет голенища – оно съехало куда-то вниз и чувствительно давило на подъем и задник. Галашкин ощущал в ногах этакую хореографическую легкость – его сапожки настолько уварились и сели, что их даже не видно было первой шеренге. Однако у старшины Тихона Ивановича глаз был наметан так, что уловка сержанта Галашкина, постные, удрученные лица Дегтяря и Мельника от него не укрылись. Он сразу же понял, что эти модники проделали со своими новыми сапогами. Они были до того потешны, что старшине стоило большого труда, чтобы удержаться от хохота.
Майор Засветаев сообщил обстановку – нарушена граница на соседней заставе – и отдал боевой приказ на поиск. В помощь соседу направлялись Галашкин с собакой Амуром и ефрейтор Мельник, который именно в этот день нашил на зеленые погоны золотистые лычки.
– Стоишь, старшина, перед строем да еще во время отдачи боевого приказа посмеиваешься, куда это годится, – недовольно проговорил начальник заставы, когда они вошли в канцелярию. У него было широкое русское лицо, плотная крутоплечая фигура, привычно затянутая ремнями.
– Да, тут такое дело, товарищ майор, я думал, ей-ей помру, – ответил старшина.
– Помирать ты можешь, но только не перед строем. – Иван Александрович, нахмурив кустистые брови, стал доставать из сейфа обоймы с патронами для своего пистолета.
– Да не можно ж терпеть!
– А в чем дело?
– Разрешите на минутку позвать сержанта Галашкина да ще тех артистов – Дегтяря с Мельником. Только на одну хвылыночку...
– Ни одной хвылыночки у них в резерве нет. Они едут вместе со мной по обстановке.
– Да вы побачте, в чем они поедут и как поедут! Ха!
– Поедут, в чем есть, – решительно проговорил Засветаев.
– А вы, товарищ майор, обратили внимание на их чоботы?
– Обратил и на чоботы, и на великолепные гармошки...
– Так вы сами бачили?
– Не будем повторяться, старшина.
– Да ведь, товарищ майор...
– Закончен разговор. Пошли.
– А вдруг там начальство устренет...
– Даже непременно встретится.
Поскрипывая новыми юфтовыми сапогами, с нормальными, до колен, голенищами, майор вышел из казармы. Резервная группа была выстроена под щитком, где обычно заряжалось оружие. За садовой калиткой пофыркивал мотором «газик». Овчарка рвалась на поводке и тоненько скулила.
– К машине! Бегом! Марш! – скомандовал майор и первым побежал по густой траве молодого сада. За ним рванулся Амур и потащил за собой инструктора.
Солдаты быстро разместились под брезентом «газика». Последним влезли инструктор с собакой и майор. Детишки его – Игорек и Лариса, как обычно, вертелись тут же. А когда машина тронулась, дотошный Игорек крикнул:
– А нечему у Халашкина сапожки такие маленькие?
– Галашкина, а не Халашкина. Не путай, – внесла поправку Лариса. – Она верховодила над братом, потому что родилась раньше его на два часа. – А сапожки Гриша пидкрутил... этим... – Лариса защелкала пальчиками. – Еще Бондаренко, помнишь, тоже пидкручивал?
– А ты зачем говоришь «пидкручивал». Нельзя так говорить. А делают это плоскогубцами, – вспомнил Игорек.
– Так и я это самое хотела сказать!
Дети взялись за руки и направились к дому. Они знали, что если на заставе тревога, то поездка за смородиной не состоится. Нет – так нет. У них здесь есть немалый выбор разных игр и развлечений: можно поиграть в песочке, полить свои грядки, взять удочку и побежать на Черную Ганьчу. Там с полуразрушенного шлюза шумно падает вода и бежит по Августовскому каналу, травы в воде извиваются, словно змеи, около них юрко снуют уклейки, охотясь за мошкой, по песчаному дну лениво ползают пескари, а если хорошенько затаиться под кустиком, можно подкараулить красноперок. Степенно пошевеливая ярко-красными плавниками, они поднимаются почти на самую поверхность, могут жадно цапнуть брошенного с крючком кузнечика и, блеснув на солнце золотистой чешуйкой, очутиться на берегу... Сколько радости и веселья!
Вот и канал, с белым домиком на бережку, заставской баней, откуда доносится шум стиральной машины. Это Мартыновна – прачка, полощет белье. А из деревни Гусарской пришли купаться ребята, с ними Люцинка. Что за прелесть эта Люцинка! В красном купальнике она стоит на той стороне канала, выжимает мокрую темную свою косу и приветливо машет рукой. Люцинке, наверное, уже шестнадцать лет, но она умеет приветить ласковой улыбкой и больших, и малых. Родители Люцинки дружат с семьей майора Засветаева и часто бывают на заставе.
– Люциночка, любая, плывите с Олесей к нам! – кричит с мостков Лариса.
– Мы уже, Ларочка, выкупались и наплавались! Мы собираемся в лес за грибами, а мне еще в школу надо забежать.
– А мы тоже пойдем с Лариской в школу, – заявил Игорек. – Нам уже книжки и форму купили!
– Хорошо, Игоречек, хорошо! – весело откликается Люцинка.
– А мы на велосипедиках! – звонко голосит круглолицая Олеся.
– Ехайте к нам через дальний мостик! – подхватывает в ответ Лариска.
Когда-то здесь через Черную Ганьчу был перекинут пешеходный мостик. Дети запросто бегали в ближайшее село Гусарское и приводили на заставу гостей. Так стали проникать в заставский клуб и вот такие голубоглазые Люцинки. Появились любители обратных визитов и среди солдат. В казарме иногда стало попахивать самогончиком. Правда, это было в первые месяцы, когда Иван Александрович, еще будучи старшим лейтенантом, принял заставу. Чтобы раз и навсегда пресечь визитерские набеги в Гусарское, Засветаев приказал – в качестве крайней меры – разобрать мостик. Теперь из воды лишь торчали одни заросшие зеленым мхом сваи. По ним уже не проскочишь, не замочив штанов, а бежать на дальний мост более двух километров... да еще на виду у часового с металлической вышки – себе дороже... Но несмотря на отдаленные мостики, жители пограничных деревень все равно крепко связаны дружбой с пограничниками. Всенародное дело охраны государственной границы врастает в сознание людей с малых лет. В этом особенно активны и бдительны дети – юные друзья пограничников.
