Текст книги "Пограничная тишина"

Автор книги: Павел Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

На лице Нестерова остановилась и замерла мрачноватая улыбка. Он глядел на капитана Ромашкова синеватыми, как небо, глазами и ждал ответа на свой вопрос.

Глава пятая

За годы службы капитану Ромашкову случалось наблюдать всякое: были у подчиненных и самовольные отлучки, и любовные истории, и выпивки, которые иногда печально заканчивались – в трибунале. Встречались парни не очень грамотные, выросшие в годы войны в полубеспризорном состоянии, нередко без отцов и матерей. Отцы дрались на фронтах, а матери работали, делали пушки и снаряды, выращивали хлеб и махорку. Нелегко многим детям было и в послевоенные годы. В школе и рабочих коллективах старались привить им навыки дисциплины и трудолюбия, но не всегда это удавалось.

А здесь, на границе, каждого прибывшего парня, какой бы ни был у него груз в прошлом и какой бы характер он не имел, надо было сделать солдатом, да и не просто солдатом, а пограничником, которому оказывается исключительно большое доверие, поручается дело государственной важности.

Ромашков по опыту знал, что с каждым молодым солдатом надо работать много и долго, вкладывать в это душу и сердце, как вкладывали в его, Ромашкова, воспитание офицеры, с которыми он встретился сначала в военкомате, потом на учебном пункте, в школе сержантского состава и, наконец, на границе. Капитан шел своим и тоже нелегким путем. А вот каким путем идет младший сержант Нестеров? Все это надо изучить, осмыслить и сделать правильные выводы.

– У вас, товарищ Нестеров, есть отец? – после напряженного раздумья спросил Ромашков.

– Никак нет, товарищ капитан. Погиб на фронте.

– У меня тоже отца нет, – сказал Михаил. И, помолчав, добавил: – А все же насчет женитьбы не торопись, подумаем.

– И так, товарищ капитан, каждый час думаю.

– А когда на границе, тоже о ней думаешь?

– Бывает, – сумрачно ответил Нестеров, начиная понимать, что этот молодой широкобровый капитан добирается до самых глубин его души.

– Ну, предположим, товарищ Нестеров, что тебе командование разрешит жениться, затем это же сделать захочет другой, третий... Что же это за пограничники будут?

Нестеров потер ладонью лоб, но ничего не ответил. Его веснушчатую, порозовевшую щеку беспощадно жгло южное солнце. Полусонно и тяжко вздыхал присмиревший конь, изредка и вяло помахивая коротким хвостом.

– Рапорт, товарищ Нестеров, мы, конечно, рассмотрим, поговорим по душам и решим, как тут быть. А сейчас расскажите, что за история произошла у вас с прачкой Ефимьей?

Нестеров оживился:

– Уж и это успели наплести? Не знаю как, товарищ капитан, но случай такой вышел. Опять же мне за него влетело...

– А что за случай?

– Это длинная история. Разрешите отпустить коня?

– Отпустите. Он и без вас дорогу найдет.

Нестеров замотал вокруг конской шеи повод и ласково потрепал Белоногого за гриву. Конь, почувствовав свободу, повернулся и рысью побежал в конюшню.

– Я, товарищ капитан, очень коней люблю, – с улыбкой посматривая вслед Белоногому, проговорил Нестеров. – Мне было годов восемь или девять, повадился я на конюшню. Там жеребенок был со звездочкой на лбу, гнеденький, шустренький такой. Полюбили мы друг дружку. Как, бывало, появлюсь, он бежит ко мне и губами за ухо. Привадил я его, сахар на плечо клал. Один раз он так цапнул, все ухо отжевал. Вот видите, какой пирожок остался. Срамота одна. А с теткой Ефимьей получалось так: ездили мы с Максимовым, шофером, в комендатуру за матрацами. Ну, конечно, получили и назад покатили. Стали подниматься на перевал. Вижу: впереди какая-то тетка козленка на веревочке ведет. Посторонилась на обочину – стоит усталая, заморенная. Кругом жарища, духота. Жалко мне ее стало. Говорю шоферу: «Давай подвезем эту тетку с козленком». Он, конечно, согласился. Притормозили. Открываю дверку, кричу: «Садись, тетка, подвезем до рыбного завода!» «Ах, миленькие мои, родненькие», – засуетилась она. «Дай-то вам бог доброго здоровья и невест хороших. Мне как раз туда и нужно. Я там с племянницей живу. Козочку вот купила...» Посмотрел я из кабинки в заднее стекло, вижу: уселась, пристроилась тетка хорошо. Говорю шоферу: «Трогай». Поехали. Дорожка пошла добрая, каменистая. А ездит Максимов, сейчас он на легковой начальника отряда возит, ездит – будьте уверены. Дал километров на семьдесят... Чую, тетка наша вдруг вроде завизжала и кулаками по кабине начала барабанить. Говорю; «Тормози, Максимов. Наверное, нашу пассажирку растрясло, может, помощь какую оказать нужно». Остановились. Опять же открываю дверку, спрашиваю: «В чем дело, мамаша?» – «Сатана тебе мамаша, а не я, дьявол карнаухий!» И пошла и пошла! «Изверги, – кричит, – разбойники, что вы с козой-то моей сотворили! Полюбуйтесь, чертяки!»

Вышли мы с Максимовым из кабины и ахнули. Вместо козленка на веревочке, почитай, одна голова болтается да шмоток козлятины, как мукой, пылью обволоченный. Тетка голосит и нас такими словечками награждает, не дай боже! А вышло так: вместо того чтобы козленка в кузов сунуть, она сама вперед влезла и на матрац плюхнулась от радости, веревку за железный крюк зацепила. Я вижу, что села, ну и тронулись...

Давай ее успокаивать. Куда там! Ругается на чем свет стоит. Говорим ей: «Купим тебе другую козу, да еще козла в придачу». – «А на черта он мне нужен, ваш козел!» Кое-как уговорили, довезли до рыбозавода. Надо было все сразу же начальству доложить, а мы оттянули это дело. На другой день явилась она на заставу, все, конечно, рассказала. Нас, голубчиков, вызвали и крепенько проработали. А потом эта самая тетка Ефимья к нам прачкой устроилась. Помирились мы с ней. В гости как-то я к ней сходил, а там племянница, ну и познакомились. Вот от этого и пошла вся история.

Глава шестая

Когда Нестеров ушел, Пыжиков сказал:

– Клоун. К тому же упрямый и хитрый.

– Торопишься с выводами, – возразил Ромашков. – А мне такие хитрые весельчаки нравятся.

Они мерно шагали от колодца к казарме. В открытые окна, сквозь неплотно задернутые занавески виднелись железные кровати с высоко натянутыми сетками из белой марли.

Солдаты в белых майках, раскинув руки, спали глубоким сном. «Хорошо придумано – ни комар, ни москит не укусит. Отдыхают, как ребятишки в зыбках», – мысленно одобрил Ромашков. Некоторые солдаты уже проснулись, свесив с кроватей босые ноги, тихо переговаривались.

Офицеры пошли мимо кухни. Запахло лавровым листом и жареным луком. Из окна выглянуло молодое румяное лицо повара и тут же скрылось. На ярко вычищенных кастрюлях поблескивал косой солнечный луч. От ветерка пузырился, дрожал на подоконнике марлевый полог. Вдоль стены, цепляясь за натянутую проволоку, густо рос дикий, с зубчатыми листьями, виноградник. Завиваясь усатыми концами, он лез под самую крышу. На заставе было тихо, солнечно. Только из темно-зеленого ущелья, похожего на огромную, с отрубленным носом, шаланду, временами, как из трубы, вылетал порывистый ветер, взъерошивал листву на береговых кустарниках и покрывал узорчатой рябью голубоватое, прозрачное в полукруглой бухте море. А дальше, за серыми громадами скал, над синей морской гладью проплывали высокие пухлые облака, освещенные горячим утренним солнцем.

– Давай искупаемся, – предложил Петр.

– Сначала надо плечи размять. – Ромашков пошевелил тугими, обтянутыми гимнастеркой плечами и направился к спортивной площадке, где на двух, недавно окоренных столбах трепыхалась слабо натянутая волейбольная сетка; тут же, рядом с волейбольной площадкой, стоял турник.

Шлепнув ладонями, Ромашков ловко подпрыгнул и крутанул «солнце».

– Вот это да! – восхищенно воскликнул выглянувший из окна повар. Капитан Ромашков снова поднял гибкое тело над металлической перекладиной и замер «свечкой» на вытянутых руках, потом, сделав еще несколько кругов, легко спрыгнул на землю.

– А ну, Петр, вспомни-ка наши школьные боевые дела, когда мы еще до турника не доставали. Теперь, наверное, мастер, – медленно подняв руки и глубоко вдохнув чистый морской воздух, проговорил Ромашков.

– К сожалению, это мне противопоказано, – смущенно ответил Петр.

– Почему? – удивился Михаил.

– Предплечье болит. Играл в волейбол и упал неудачно. Но турником и раньше не увлекался.

– Напрасно, – с улыбкой сказал капитан. – Значит, волейболист? Отлично! Организуем команды и посоревнуемся.

– Я не против.

Они прошли к морю, разделись на изогнувшемся подковой щебенчатом пляже, выкупались и вернулись в казарму.

Так начался их первый день на новом месте службы.

Глава седьмая

После завтрака вместе с капитаном Земцовым, который только что вернулся с соседней заставы, куда выезжал по срочным делам, и с приехавшим офицером комендатуры Рокотовым Ромашков и Пыжиков стали знакомиться с участком государственной границы – сначала по висевшей на стене схеме, а затем, подседлав коней, проехали по галечному, местами обрывистому и каменистому берегу моря. Позднее, выйдя в море на небольшом катере, осмотрели правый фланг, загроможденный высокими отвесными скалами. В конце участка сошли у сероватой, мрачной Орлиной скалы, вскарабкались по узкой ступенчатой тропке на крутизну и пешком возвратились на заставу.

Долговязый, неутомимо подвижный, в белом, с начищенными пуговицами, кителе капитан Земцов торопился с передачей заставы. Коренастый, степенный майор Рокотов, туго перетянутый ремнями, с пистолетом на поясе, подолгу задерживался в каждом уголке, изредка делая спокойные критические замечания.

– Тачки-то вместо зениток, что ли, поставили? – спрашивал он старшину Маслюкова, указывая на оставленные строителями и разбросанные около бани тачки, ящики, носилки, доски.

– Приберем, товарищ майор.

– У собак опять нет свежего мяса. Прикажу сварить ваши порции, товарищ старшина.

– Сегодня забьем старую кобылу, как договорились, – оправдывался рассудительный и хозяйственный Маслюков.

– А мы, по-моему, давно уже об этом договорились. Забыли? – тихим голосом говорил Рокотов.

– Я сейчас дам указание. Разрешите?

Получив разрешение, старшина отделился от группы, пошел на конюшню.

Коней на заставе – вместе с молодняком – было одиннадцать голов, не считая старой гнедой кобылы, которая последние годы возила для бани и прачечной воду. Теперь же ее откормили на мясо, специально для питания собак. Старшина приказал Нестерову вывести кобылу в лес и там пристрелить.

– Вывести могу, а стрелять не могу, – стоя посреди конюшни с метлой в руках, сказал Нестеров.

– Боишься, что ли? – подзадорил старшина.

– Никак нет...

– А я приказываю! – повысил голос старшина.

Но Нестеров даже не шелохнулся. Он уже успел подшить чистый подворотничок, как это заметил вошедший капитан Ромашков, почистить брюки и сапоги. Выглядел свежо и опрятно. Так же чисто и опрятно было во всей конюшне с аккуратно развешанными уздечками и седлами. Пол был подметен, утрамбован и полит водой.

– Что за шум? – спросил появившийся капитан Земцов. Рокотов и Пыжиков остались во дворе.

– Опять, товарищ капитан, Нестеров мудрит. Отказывается выполнять приказание, – доложил старшина.

– В чем дело, товарищ Нестеров? – строго обратился к младшему сержанту Земцов.

– Не могу я, товарищ капитан, стрелять эту гнедуху, вот и все, – хмуро поглядывая на Земцова, ответил Нестеров.

– Почему?

– Есть собашники. Пусть они сами и стреляют.

– Это же приказание! А если придется в человека стрелять? – спросил капитан Земцов.

– То дело другое. Я присягу принимал и всяких врагов уничтожать обязан. Враг есть враг, а гнедуха ничего для меня вредного не сделала.

– Вот мудрец! – с усмешкой заметил старшина.

– А мне все равно, кто я есть, – спокойно, но твердо ответил Нестеров. – Может, она жеребая, у ней все зубы сточены, я ее с рук хлебом кормил...

– Вот странный человек! – воскликнул Земцов, не зная, как поступить в этом необычном случае. Акт приема и сдачи подписан еще не был. Земцов чувствовал, что ответственность за дисциплину пока лежит на нем и он должен принять какое-то решение.

– Значит, отказываетесь? – спросил он резко.

– Не могу. – Розовые щеки Нестерова дрогнули. Он выразительно посмотрел на нового начальника заставы.

Ромашков понимал состояние сержанта, но не вмешивался. Ему хотелось знать, какое решение примет капитан Земцов.

– Придется вас, товарищ Нестеров, строго наказать, – проговорил Земцов, желая прекратить эту неприятную сцену.

– Наказывайте, товарищ капитан, – глухо проговорил Нестеров.

– Прекратите разговоры, младший сержант! А вам, товарищ Ромашков, советую поставить вопрос о переводе Нестерова на другую заставу. Он здесь не о службе думает, а о синеньких косыночках...

Рассерженный Земцов повернулся и вышел из конюшни. Ромашков, задержавшись на минуту, укоряюще посмотрел на Нестерова.

Оторопело постояв с минуту на одном месте, Нестеров швырнул в угол метлу и решительно вышел в станок.

Было слышно, как стукнулась о кормушку лошадиная скула, звякнули кольца, зашуршало сухое сено, протяжно всхрапнул конь, визгливо и озорно заржал разыгравшийся стригунок.

– А ну, леший! Вот подойду, да как опояшу! – хрипло прикрикнул на него Нестеров.

Глава восьмая

История с младшим сержантом Нестеровым, с его курьезным намерением жениться до окончания срока службы, происшествие со старой гнедой кобылой были любопытны и поучительны для молодых офицеров.

– Давно у вас служит Нестеров? – догнав Земцова, спросил Ромашков.

– Около трех месяцев. Он уже успел переменить несколько мест, а приятель его, рядовой Баландин, сумел побывать и послужить на семи заставах. Познакомитесь с их служебными карточками – увидите, что они вытворяли.

– А именно?

– Самовольные отлучки – раз, выпивки – два, пререкания – три. Нестеров, когда прибыл к нам, показался мне хорошим, дисциплинированным парнем: взял на себя ответственность за воспитание разболтанного Баландина. Буду справедливым, первое время он на него жал крепко, а потом сам пошел у него на поводу, попал под его дурное влияние. Как-то возвращались они с границы, зашли на заводе в хату, познакомились с племянницей нашей прачки. Тут еще произошла эта дурацкая история с козой. Вам не рассказывали?

– Слышал, – улыбнулся Ромашков.

– А дальше пошло! Парень завел подружку, задумал жениться, начал бегать туда при всяком удобном случае, да и она стала сюда похаживать. Вижу однажды: за забором стоит и в дырочку подглядывает. А через несколько минут и он туда шмыгнул. Вот так и началась вся эта ерунда.

– И давно началась?

– Месяца полтора. А теперь рапорт подал, чудак! Решил сочетаться законным браком.

– А вы с ней беседовали? – спросил Ромашков.

– Пробовал...

– Ну и что?

– Ничего из этого не вышло. Надерзила и все. Пустая, смазливенькая, вертлявая девчонка, закрутила парню голову. Отослать его надо – и все пройдет.

– Наверно, никуда я его отсылать не буду, – подумав, сказал Ромашков.

– Это уже ваше дело.

Офицеры укоротили шаг и неловко замолчали. Каждый думал о своем: один уезжал, другой только что прибыл.

В казарме проснулись солдаты. Где-то лязгал рукомойник, из столовой доносился дробный стук ложек и мисок. Облокотившись на подоконник, повар покуривал из коротенького мундштука сигаретку. За стеной дежурный крутил телефонный аппарат. Совсем близко запиликала гармошка.

Вдруг в ущелье раздался выстрел. Эхо прогрохотало по взгорью протяжно и гулко.

Повар застыл на подоконнике с дымящейся сигареткой. Офицеры остановились. Из казармы выскочил дежурный. Смолкла гармошка. Дежурный побежал было на звук выстрела, но начальник заставы остановил его. Повернувшись, офицеры пошли по направлению к вольеру. Но там было все спокойно и тихо. Только листья кустарников, словно встревоженные неожиданным выстрелом, мелко дрожали. Ромашков и Земцов взглянули в распахнутые настежь двери конюшни. В это время из-за угла вывернулся младший сержант Нестеров с карабином в руках. Увидев офицеров, он резко остановился и неловко опустил карабин к ноге.

– Это вы? – спросил капитан Земцов.

– Так точно, – глухо ответил Нестеров, не глядя на капитана. – Пусть собашники обдирают. Разрешите идти? – взглянув на Ромашкова, спросил Нестеров.

С этой минуты Ромашков как-то сразу почувствовал себя хозяином заставы, ответственным за все, что здесь может произойти. Когда Нестеров скрылся в дверях конюшни, Ромашков, обратившись к Земцову, официальным тоном проговорил:

– Составляйте, товарищ капитан, акт приема и сдачи. Я подпишу. А вы можете сегодня же уехать.

– Хорошо! – Земцов подкинул ладонь к козырьку фуражки и быстро зашагал в канцелярию.

Капитан Ромашков вошел в конюшню. Нестеров сидел в станке на разостланной попоне и протирал тряпкой разобранные части затвора. Увидев капитана, вскочил.

– Садитесь, сержант, и продолжайте чистить оружие, – спокойно сказал Ромашков. Опустившись на колени, он прилег рядом на душистое сено.

– Извините, товарищ капитан, вы все время меня называете сержантом, а я младший сержант, да и то с изъянцем...

– Ничего. Будете и сержантом. Сегодня примете отделение. Придется вам поработать вместо заболевшего сержанта Ильина.

– Разве меня могут с такой аттестацией утвердить? – вытирая промасленной тряпкой руки, проговорил Нестеров.

– Будете хорошо работать – утвердят и звание сержанта присвоят. Ну, а с вашей девушкой я сам поговорю. Думаю, все будет в порядке.

– Да я, товарищ капитан, да мне...

Нестеров часто заморгал тяжелыми веками и громко щелкнул какой-то частью затвора.

– Но только имейте в виду: буду крепко спрашивать по службе. – Ромашков дружески взглянул на Нестерова: – Хорошо здесь, даже уходить не хочется.

Ромашков поднялся, отряхнув брюки, зашел в станок, потрепал годовалого стригунка по шее и удалился, оставив младшего сержанта в глубоком раздумье.

Нестеров вспомнил свое первое знакомство с Надей, когда они с Баландиным зашли в ее комнату, и он смутился от ее смеха, лукавых и веселых глаз. Баландин, подмигнув ему, шлепнул ладонью по донышку бутылки со сладким вином. Откуда появилась эта бутылка, Нестеров не знал. Он только видел смешливые Надины глаза, белую, нетронутую загаром шею, спутанную паутину золотистых волос, полуголый овал плеча под лямкой цветного сарафанчика, фарфоровый блеск ровных и крепких зубов, пунцовые губы, которыми она пробовала желтоватое прозрачное вино. От волнения он тогда облил вином гимнастерку, и Надя, подзадоривая, говорила:

– И пить-то не умеешь!

Он не помнил, как очутился с ней рядом, обжигаясь своим упрямым подбородком о ее горячее белое плечо, говорил какие-то сбивчивые слова. Позднее, на гауптвахте, наказанный, сидел без ремня, обхватив колени, терзался от мучительного стыда, с отвращением слушая в темноте храп безмятежно спавшего Баландина. Потом это прошло и потянуло туда еще сильнее. Тогда и порешил покончить все разом и расписаться.

«Ведь срок-то надо отслужить честно, благородно... Муть у тебя, Иван, в башке, муть. Освежи-ка ее поскорее, а то плохо будет!» – перекидывая вычищенный затвор с руки на руку, почти вслух думал Нестеров.

В дверях раздались шаги. Шаркая тяжелыми сапогами, в конюшню вошел плечистый кареглазый рядовой Баландин.

Плюхнувшись на сено, он с нагловатой развязностью спросил:

– С кем это ты тут разговариваешь?

– А тебе какое дело?

– Да так... Подумал, часом, не Надька ли к тебе через забор сиганула?

– Перестань болтать.

– А что? – не придавая никакого значения резкому тону Нестерова, продолжал Баландин. – Да и сено помятое, может, вы тут с ней гнездышко вили? Почем я знаю!

Вертя в руках холодный затвор, Иван потянулся к стоявшему у стенки карабину. Баландин, не замечая этого, по-прежнему продолжал вести себя развязно.

– А кобылу-то все-таки ухлопал? Почему же сначала ломался? Сдался. Эх ты, хлюпик! Отруби ноги-то у кобылы и отнеси своей Надьке на студень.

– А ну уйди отсюда! – Нестеров схватил карабин и рывком сунул затвор в казенную часть. – Уйди!

Баландин вскочил и, встретившись с разъяренными глазами Нестерова, в два прыжка вылетел за ворота и только оттуда, прижавшись к кирпичной стенке, крикнул:

– Да ты что... сдурел?

– Уйди, говорю! – сдержанно и уже менее грозно крикнул Иван. Вспышка гнева так же быстро улетучилась, как и возникла. Даже смешно стало, что так трусливо улепетнул здоровяк Баландин.

– Ты что... совсем спятил, я тебя спрашиваю? Я от него конюшню принимать пришел, а он... Сейчас пойду и доложу старшине.

– Иди, докладывай. Хвали судьбу, а то я бы тебя, наглеца, к стенке пришил...

– Неужто убил бы? – выйдя из своего укрытия, спросил Баландин, с опаской посматривая на раскрасневшегося Нестерова.

– Нужен ты мне... Руки марать! Проверил тебя, труса. Ишь как подхватил. – Иван вскинул на плечо карабин и так громко, на всю конюшню, захохотал, что кони перестали жевать сено и подняли головы.

– Выдумываешь ты все, – опять захорохорился Баландин. – Но по твоим бешеным глазам похоже, что ты убить можешь. Ей богу...

– Вот что, Баландин, – серьезно и строго сказал Нестеров. – То, что было меж нами до сего дня, считай прошло и не повторится. Теперь я возьму тебя в шоры!

– Ух ты, страсть какая! Неужто и Надьку свою решил побоку?

– Мое дело. А о ней, говорю тебе, больше не заикайся.

– Ладно. Не буду. Ступай, тебя старшина ждет.