Текст книги "Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920"

Автор книги: Павел Рогозный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Неизвестно, дождался ли Павел «отеческого совета», но 24 октября он своей властью «за тяжкие грехи. предательство церкви Божьей, лжесвидетельство от ее имени против своего архипастыря в угоду народному мятежу и самоуправству безответственных лиц» запретил в служение архимандрита Серафима и священников Покровского и Чернобаева. Священник Чернобаев писал в Синод, что вечером 25 октября до него довели данное распоряжение Павла и потребовали «весьма срочно» подписку о чтении указа. Сам он называл обвинения в свой адрес несправедливыми и клеветническими, прося церковные власти «расследовать дело, восстановив мои права, а до расследования оградить мою честь и доброе имя от подобных инсинуаций».

В Синоде такое самоуправство епископа не одобрили, наказанные им лица вскоре были восстановлены в своих правах. Павлу поставили на «вид, что, запрещая трех указанных лиц... он действовал без достаточных на то оснований и что в принятии таких мер епископу надлежит быть особо осторожным». Чтобы разрядить ситуацию в Рязани, высшие власти решили «признать неполезным для дела Церкви назначать на кафедру Серафима, а равно и Димитрия ввиду возникших в Рязанской пастве разделений». А 11 ноября в городе встречали своего нового владыку – административно назначенного Синодом архиепископа Иоанна (Смирнова).

Представляется, что вся история рязанских выборов носила бы совершенно другой характер, если бы в ней не участвовал епископ Павел (Вильковский). Опытный политик и в то же время человек острого церковного чувства и яркого литературного таланта, а также разносторонних интересов (он вступил, например, в печатную полемику с известным писателем и публицистом В.В. Розановым), Павел на протяжении всего 1917 года вначале в Орле, а затем и в Рязани вел непримиримую борьбу с «церковной революцией».

Павлу не повезло: в период «смуты» он оказался епископом в двух наиболее беспокойных епархиях. Человек консервативных взглядов, он, по его словам, не мог спокойно наблюдать появление «нового самодержавия организующейся демократии». Можно думать, что действия Павла были обусловлены не столько защитой изгнанного Димитрия, сколько протестом против сторонников архимандрита, использовавших в предвыборной кампании такие непривычные для церковной жизни методы, как выпуск листовок и соответствующую агитационную обработку депутатов.

Вообще, незаурядная и цельная личность Павла, выделяющаяся даже на фоне колоритных фигур епископата того времени, заслуживает отдельного исследования. (Трагической была дальнейшая судьба у этого невероятно литературно одаренного человека: аресты, ссылки и как итог мученическая смерть в 1933 г.)

Правда, следует отметить, что события в Рязанской епархии все же отличаются от аналогичных процессов в других епархиях. Если в других «беспокойных» епархиях основной костяк оппозиции составляли преимущественно низшие клирики, дьяконы и псаломщики, то в Рязани основными противниками уволенного архиерея выступали наиболее видные городские слои местного духовенства и интеллигенции.

Основная причина этого в специфичности деяний епископа Димитрия, который в своей проповеднической деятельности слишком активно конструировал образ врага в виде масонов и интеллигентов. Естественно, что образованной публике это не могло нравиться. Да и сам преосвященный, человек бесхитростный и открытый, возможно, уж слишком пессимистично считал, что его паства в Рязани состоит «из немногочисленной горстки людей». В истории рязанской церковной «смуты» также хорошо просматривается корпоративная солидарность епископата, в конечном счете не позволившая ни одному человеку, не имевшему епископского сана, занять место епархиального архиерея.

Выборы архиереев прошли весной—осенью 1917 г. в 11 епархиях: Черниговской (3 мая) Петроградской (21 мая), Московской (24 июня), Тульской (22 июля), Курской (9 августа), Владимирской (9 августа), Рязанской (22 июня, 9 августа), Харьковской (11 августа), Орловской (12 августа), Саратовской (14 августа) и Екатеринбургской ( 25 мая, 8 августа, 26 октября). В Рязани и Екатеринбурге они не были утверждены Синодом и епархиальные архиереи были назначены туда административно.

Так же административно, еще 8 марта, в Тобольск после увольнения Варнавы (Накропина) был назначен Гермоген (Долганов). Следует кратко осветить ситуацию в Рижской епархии. Так, в августе в Юрьеве (епархия была оккупирована) на съезде духовенства и мирян было решено восстановить Ревельское викарство. Съезд «единогласно» просил назначить туда епископом протоиерея Павла Кульбуша. Однако Синод никаких распоряжений не сделал. Очевидно, главным препятствием являлось то, что протоиерей был женат. Член Поместного собора от епархии Александр Каэлас писал в Синод: «Мы очень желаем, чтобы от Кульбуша пред хиротонией не требовали бы принятия иноческого сана... Однако если Синоду угодно твердо настаивать на бывшей до сих пор практике Русской церкви, не согласной с канонами. то мы. православные эстонцы и сам о. Кульбуш согласны и на это тяжелое условие».

Только после того как в декабре 1917 г. протоиерей Кульбуш развелся с женой (официальная причина – «прелюбодеяние» жены) и был пострижен в монашество, Синод 18 декабря назначил его Ревельским викарием, а 20 января 1918 года и временно управляющим Рижской епархией. Уточним, что духовенство и миряне епархии могли только просить назначить Кульбуша викарием. Право выбора распространялось только на епархиальных архиереев, викарии епархии по-прежнему назначались административно. Следует отметить, что выборы проходили только там, где епархиальный владыка по какой-либо причине оказался уволенным.

Важным является и отношение современников к выборам. Изучая историю русской революции, следует иметь в виду произошедшую резкую перемену в настроениях значительной части общества. Если в марте подавляющее большинство населения переживало настоящую эйфорию по поводу свершившегося переворота, то по мере углубления революции многие стали слать ей проклятия. И это были не только обывательские настроения – такой же процесс пережила и культурная элита русского общества. Все это в полной мере можно отнести к духовенству и церковным деятелям. Если вначале революция была для многих «Божьей милостью», то впоследствии – «деянием антихриста» или в лучшем случае «наказанием за грехи». Такая же перемена произошла с отношением к кумирам революции. Если весной обер-прокурора Львова именовали «светозарным ангелом», то позднее он стал «грубым деспотом и невежественным насильником».

Отношение к выборам также существенно изменилось. Для кого-то вначале это было долгожданное возвращение к христианским первоистокам, кто-то впоследствии видел в них лишь «“чехарду”, когда каждый старается урвать себе кусок пожирней и послаще». Собственно, против выборного начала в Церкви спорить в то время было сложно. Разработчики синодальных правил о выборах, как отмечалось выше, ссылались на мнение В.В. Болотова. Между тем сам выдающийся историк отнюдь не был сторонником выборов. «В настоящее время, – писал он в конце XIX века, – разглагольствия о выборном начале вошли в моду и находят многих сторонников, но я не из их числа... если выбор существовал, но затем отменен, то это случилось не без уважительных причин. Отношения с тех пор до того искажены, что возрождение выбора у нас в России принесло бы столько пользы, сколько разведение виноградных лоз вдоль тротуаров в Петербурге». И если, по мнению Болотова, в древней Церкви выборы велись «образцово», то впоследствии ситуация изменилась на противоположную. Он воссоздал впечатляющую картину истории таких выборов, в ходе которых были подлоги, подкупы, а иногда и «борьба черни с дрекольем в руках заменялась борьбой влиятельных лиц с мешками золота».

Следует отметить, что при избрании низших клириков в России современники констатировали приблизительно такую же картину. Так, например, один из очевидцев писал: «Тяжелые, а иногда прямо жуткие сцены разыгрываются при избрании членов причта. Сцены, которые не могут не вызвать чувства сожаления... Шум, крик, ожесточенная перебранка, а иногда и драка – необходимые спутники голосования. Пишешь и думаешь, когда же все это кончится».

Конечно, при выборах епископата до этого не доходило, но все же образцовыми, особенно в провинции, считать их нельзя.

По мере «углубления» революции церковное движение, особенно среди низших клириков, в некоторых наиболее «неблагополучных» епархиях начинало серьезно беспокоить высшие власти. Так, среди духовенства «появились лица, которые приняли на себя обязанности земских комиссаров. разъезжают по приходам и потворствуют толпе, сеют семена вражды к землевладельцам и призывают к так называемому отобранию земельных имуществ», – сообщал в Синод Орловский епископ. А в одной из епархий появилась «боевая организация псаломщиков», которая под страхом террора требовала от «товарищей» благочинных нового дележа доходов.

Радикализм и законотворчество столичного и особенно провинциального духовенства обычно обгоняли инициативы высшей церковной власти. «Жизнь нас опережала, – признал на Поместном соборе член Синода протопресвитер Н. Любимов, – не успеем сделать распоряжение, получаем вести: там отстранили епископа, тут отцы захватили власть в свои руки. Что было делать Синоду?» Требования введения выборного начала в среде духовенства стали повсеместными. Это отмечали и другие осведомленные современники.

И все же высший церковный орган, несмотря на общий паралич власти в России, сохранял роль решающего арбитра во внутрицерковной борьбе. В результате Церковь не только не развалилась, но и сумела консолидироваться, постепенно изживая крайности революционного времени.

Конечно, выборы проходили в тяжелой обстановке прогрессирующего общенационального кризиса. Сильное давление осуществлялось со стороны общественных организаций (местные комитеты и Советы). Вмешательство таких организаций во внутрицерковные проблемы происходило, несмотря на соответствующий циркуляр главы Временного правительства и противодействие Синода. «Советы солдатских и рабочих депутатов и другие организации вмешиваются даже в выборы игумений для женских монастырей», – с возмущением говорил член Синода протоиерей Ф. Филоненко.

Более того, в некоторых губерниях именно власть таких организаций и была единственной реальностью. От них «бегут и комиссары правительства», – писал обер-прокурору Пермский епископ Андроник. Апофеозом подобных действий стал случай в Харькове, когда комитет сам выработал правила избрания епархиального владыки и требовал руководствоваться только ими. Но если в Харькове атаку комитета удалось отбить, то в Курске представители Совета смогли принять активное участие в выборах.

Само Временное правительство и его представители на местах, как показывают документы, во внутрицерковные дела, как правило, не вмешивались. Однако и защитить церковных лиц от произвола различных комитетов и Советов официальные власти не всегда могли. Вообще же вмешательство в дела Церкви политических и общественных организаций в данный период не имело характера всеобъемлющего диктата, характерного для последующей эпохи. Более значимую роль для выбора того или иного кандидата имели его взаимоотношения с рядовым духовенством. Можно определенно сказать, что «архиерей-вотчинник» или «князь церкви» не имел в 1917 г. никакого шанса возглавить епархию.

Механизм выдвижения претендента на кафедру мог быть различным. Кто-то сам активно выдвигал свою кандидатуру, некоторые же церковные деятели, как, например, мирянин Н.И. Знамировский – узнавали о своем выдвижении только из телеграмм. Следует отметить, что выдвижение на епархиальную кафедру мирян – явление исключительное в истории Русского Православия. Однако характерно, что даже у консервативных историков тогда не возникало сомнения в каноничности данной практики. Вместе с тем в ходе выборов ни один кандидат, не имевший сана епископа, так и не стал епархиальным архиереем. Тут, возможно, сказалось как отсутствие прецедента, так и определенный страх части выборщиков перед возможностью иметь своим архиереем мирянина или представителя белого духовенства.

Так, например, в Москве после проведения второй баллотировки часть делегатов Собора из простых крестьян, по сообщению газеты «Московский голос», «облегченно крестилась – хорошо, что барина не выбрали». А присутствующий на данных выборах в качестве делегата от прихода академик А.И. Соболевский писал своему коллеге И.С. Пальмову: «Москва выбрала себе митрополита, человека подходящего, не ведшего никакой агитации... Конкурентом был А.Д. Самарин, все время находившийся лично, присутствующий и при беседах, и при голосовании, и при подсчете голосов. Как ни странно, он чуть-чуть не был выбран. Сильное впечатление на собравшихся произвел вопрос одного делегата-мужичка. Он слушал, слушал доводы за Самарина и вдруг спросил: “Ну выберем Самарина, приеду я к себе; меня спросят, кого выбрали? Что скажу: выбрали помещика в пиджаке”».

Сыграла свою роль и некая солидарность епископата, особенно заметная в истории екатеринбургских и рязанских выборов.

Утверждение результатов выборов в 1917 г. носило двухступенчатый характер. Первым свое решение высказывал Синод, затем Временное правительство, хотя утверждение избранного епископа светской властью имело формальный характер: все решения Синода были подтверждены. Епархиальный владыка вступал в свои права с момента определения Синода. Утверждение решений церковной власти властью светской являлось последним реликтом еще не порванной окончательно связи государства и Церкви.

Не совсем ясны принципы, которым следовал Синод при утверждении выборов. Так, например, официальными причинами непризнания выборов в Рязани и Екатеринбурге стало как отсутствие кворума, так и неполучение ни одним из кандидатов абсолютного большинства. Но в то же время в документах, присланных из Владимира, нет упоминания ни о числе присутствующих на съезде, ни о результатах двух баллотировок, а лишь констатируется окончательная победа архиепископа Сергия. В Чернигове избрание вообще произошло еще до официального увольнения прежнего архиерея.

В изученных материалах хорошо заметно отличие провинциальных церковных выборов от столичных. В провинции сильно политизированное духовенство прибегало к таким официально запрещенным средствам, как дискредитация неугодных кандидатов, в ходе которой оно часто стремилось заручиться поддержкой светской власти. Другими словами, по выражению историка Б.И. Ко-лоницкого, духовенство использовало «современные методы политической мобилизации». Если к власти в Петрограде и Москве пришли церковные «идеалисты» Вениамин и Тихон, то в провинциальных епархиях победу на выборах получили опытные политики, не чуждые и социальной демагогии, такие как Серафим (Остроумов), Сергий (Страгородский) и архимандрит Серафим (Руженцев) – будущий обновленческий митрополит.

Возраст архиереев, пришедших к власти в результате выборов, был относительно молодым и составлял в среднем 45 лет, в то время как средний возраст уволенных был 59 лет.

Трудно предположить, в какие формы вылился бы процесс выборов, сохранись он в Церкви. В рассматриваемый же период выборы стали, по моему мнению, фактором консолидации Церкви и легитимации власти епархиальных архиереев. Избранного владыку уже нельзя было рассматривать ставленником «темных сил». Можно уверенно сказать, что об избрании столичных иерархов, а в ноябре 1917 г. и патриарха знала вся православная Россия. В результате выборов к власти пришли многие авторитетные деятели, не только определившие весь процесс развития Русского Православия в XX в., но и способствовавшие выживанию Церкви в условиях антирелигиозного государства.

Избрание патриарха произошло на фоне революционных событий октября – ноября 1917 г. Еще летом казалось, что избрание патриарха невозможно: Предсоборный Совет в своем большинстве выступал за коллегиальный орган управления Церкви. Однако уже к концу лета 1917 г. церковное общество стало праветь. Виной тому были участившиеся акты антиклерикализма, а то и просто хулиганства по отношению к церковной собственности и самому духовенству, которые начались задолго да прихода большевиков к власти.

Между тем сменилась и церковная власть: новый обер-прокурор Синода А.В. Карташов, вскоре ставший первым министром вероисповеданий, в отношении церковных деятелей был более сговорчив и мягок, чем его предшественник. Но ситуация в епархиях продолжала ухудшаться.

Архивные материалы и периодическая печать да уже и опубликованные источники 1917 г. позволяют сделать вывод, что масштабы различных антиклерикальных и антицерковных акций в среде крестьянства и солдат могут напомнить карнавальные глумления эпохи 1930-х годов. Так, например, солдаты Гвардейского корпуса, квартировавшие в Ново-Почаеве, не только устроили погром в самом городе, но и разгромили лавру; как сообщал начальник корпуса, они «переоделись в священнические ризы и начали кощунственное богослужение».

В сентябре ограбили Китаевскую пустынь Киево-Печерского монастыря. Причем ворвавшиеся в пустынь молодые люди 18—20 лет были вооружены револьверами и кинжалами и пытали настоятеля пустыни архимандрита Онисифора, прижигая ему пятки. В октябре того же года в Псковской епархии расквартированные солдаты и местные крестьяне разграбили и разгромили Николаевскую женскую общину. По словам начальницы общины, солдаты и крестьяне, «громилы» входили в церковь и «алтарь в шапках и сквернословили».

Наиболее показательный случай был в Пензе, где местные крестьяне разгромили Ново-Серафимовскую пустынь, устроив, по словам местного благочинного, «неслыханное кощунство: начисто выломали пол, двери, косяки, оконные рамы, в алтаре тоже пол выломан, весь престол уничтожен, жертвенник тоже, ни люстры, ни икон в иконостасе, ни царских дверей... иконостас местами изрублен топором, во всей церкви, кроме стен, ничего не осталось. В зданиях корпусах тоже все расхищено, нет ни косяков, ни окон, ни дверей, ни полов, ни потолков, на трех зданиях даже крыша содрана и увезена; все печи разрушены, расхищение продолжается до сего времени». В погроме, сообщал благочинный, участвовали три местных села. Хорошо и без большевиков «любили» благочестивые крестьяне Православную Церковь.

Будущий советский патриарх, в то время епископ Алексий (Симанский) под влиянием поведения крестьян в отношении Новгородского Хутынского монастыря писал митрополиту Арсению: «Словом, народ-богоносец дает себя чувствовать во всех областях». Это изречения можно распространить и не только на Новгородскую епархию.

Открытие Поместного Собора Российской Церкви в августе 1917 г. стало важнейшим церковным событием.

Горячие дискуссии в связи с выборами патриарха совпали с Октябрьским переворотом в Петрограде. Голоса Поместного собора разделились: 146 человек голосовали за восстановление патриаршества, 120 – против при 12 воздержавшихся. И, как совершенно справедливо пишет современный исследователь, противников избрания патриарха нельзя рассматривать какими-то предшественниками обновленчества, как это делается сейчас.

В результате рейтингового голосования первое место в качестве кандидата на патриарший престол занял Антоний (Храповицкий), следующим претендентом шел Новгородский владыка Арсений (Стадницкий), замыкал тройку Московский митрополит Тихон (Беллавин). Что первое место занял Антоний, человек ярко правых взглядов и сторонник власти монашества, не могло не насторожить противников монашеского деспотизма. На Поместном соборе при выборе кандидатов на патриарший престол Антоний получил наибольшее число голосов. А в мае 1918 г., в условиях нарастания национального и церковного сепаратизма на Украине, он смог одержать победу на выборах Киевского митрополита. Об Антонии и при жизни и после смерти писали, используя только черные и белые краски.

Между тем это была сложная и противоречивая фигура, однозначную характеристику которой трудно дать. Автор наиболее нетривиальных воспоминаний об Антонии (Храповицком) архимандрит Киприан (Керн) писал, что он весь «противоречие, весь непоследовательность. И несмотря ни на что, прекрасный, неповторимый, яркий». Антисемитизм в нем уживался рядом с юдофилией, природная доброта – с женоненавистничеством. Многих церковных, да и нецерковных людей смущало также постоянное использование владыкой ненормативной лексики. Антоний крыл матом не стесняясь, что было совершенно не характерно для людей его круга, и даже близкие люди делали ему замечания, впрочем, бесполезные.

Член Поместного собора Алексей Ухтомский, брат епископа Андрея и будущий советский академик, старообрядец-единоверец по своему вероисповеданию, писал своей возлюбленной, что иерархия церкви стремилась «объединиться и забронироваться, не признавая своей вины в прошлых и настоящий бедах». Ухтомский считал, что «утверждению народно-соборного начала в Церкви препятствуют официальные заправилы Церкви с владыками во главе, отнюдь не расположенные что-либо изменить в отношении церковного народа; наоборот, спасение видится им все еще в обеспечении и монополизации власти у иерархии; слышатся чьи-то католические мотивы...» Ухтомский традиционно считал, что усиление и так большой власти епископата представляет собой католическую традицию «папизма», как тогда говорили. Многие считали, что ни к чему хорошему это не приведет и в Православии начинает маячить принятый на первом Ватиканском соборе догмат о непогрешимости папы.

Пятого ноября 1917 г., по жребию, что вполне согласуется с евангельской традицией, патриархом был избран Московский митрополит Тихон. Противники патриаршества вздохнули спокойно, перспектива иметь патриархом Антония (Храповицкого) пугала многих. Слишком была неоднозначна его репутация как яркого черносотенца и антисемита. Такая репутация Антония была во многом несправедлива.

Сторонников церковного либерализма и соборности могла пугать и фигура второго по популярности иерарха, митрополита Арсения (Стадницкого). Яркий, красивый, образованный, Арсений считался сторонником «просвещенного абсолютизма», как тогда говорили. Арсений был поклонником церковной старины, всеми силами содействовал сохранению церковных древностей в Новгороде. Будущий патриарх Алексий (Симанский) вспоминал, как Арсений обругал его, когда тот позволил себе перепланировать свою келью в Новгороде. «Это же древность это XVI век, это нельзя трогать».

Его реплики и замечания в резолюциях и письмах и выступления на Соборе характеризуют его как одного из самых выдающихся архиереев Русской Церкви не только за данный период. Можно осторожно сказать, что это была бы самая лучшая кандидатура на патриарший престол. Нельзя представить, чтобы Арсений матерился, как Антоний (Храповицкий), или рассказывал анекдоты, как Тихон (Беллавин).

Третий кандидат, на которого и пал жребий, был фигурой менее популярной. Тихон был скромным человеком и никогда не претендовал на первые роли в Церкви. За доброту, искреннюю церковность, чувство юмора его уважали церковные люди разной политической ориентации. Тихона просто любили, и любили все. Его анекдоты и афоризмы становились общеизвестными. Наиболее широко известен один: когда при строительстве первого мавзолея Ленина повредили канализационную трубу и в здание попали нечистоты, Тихон сказал: «По мощам и елей».

Он устраивал и правых и левых, он, можно сказать, был компромиссной фигурой. Его избрание на патриарший престол происходило одновременно с первыми боями Гражданской войны в Москве. Попытки Церкви мирно урегулировать конфронтацию ни к чему не привели.