Текст книги "Искушения олигархов (СИ)"

Автор книги: Павел Генералов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Глава седьмая. Конец сказки

3 сентября 2000 года

– Если мы объявим войну пиву, мы получим готовых наркоманов! – голос депутата Государственной Думы Николая Геннадьевича Голубкова дрожал от искреннего возмущения. – А вы знаете, уважаемые господа депутаты, что у нас и так каждый десятый подросток – наркоман? Или действующий или потенциальный!

– Господин Голубков, – раздался выкрик из зала. – А сколько вам лично принадлежит акций пивных компаний и каких именно?

Голубков аж поперхнулся. А спикер Думы строго объявил:

– Отключите микрофон депутату Мазуркину!

Голубков, глотнув из стакана не пива, а минеральной воды, всё же ответил:

– Обратитесь в Счётную палату. А заодно предоставьте данные о своём участии в водочном бизнесе. Именно такие как вы травят народ дешёвой водкой!

Завязавшуюся перепалку вновь прервал спикер:

– Николай Геннадьевич! Говорите, пожалуйста, по существу вопроса!

– Я и говорю по существу вопроса, – огрызнулся Голубков. – Запрет пивной рекламы повлечёт за собой колоссальные потери бюджета. В первую очередь пострадает наш многострадальный спорт. Потому как именно пивные компании являются главными спонсорами спортивных состязаний. И всё у нас выйдет по классической формуле: хотели как лучше, а получилось как всегда!

Катя, в молчании слушавшая патетические речи Голубкова, краем глаза поглядывала на правый думский балкон. Туда как раз начинала прибывать публика, приглашённая на публичное обсуждение закона о пивной рекламе. Бодрые молодые «поцеписты» – члены Партии ценителей пива – уже заняли первый ряд балкона, слегка потеснив журналистов и совсем выдавив на галёрку студентов–практикантов.

Катя прикрыла глаза. Сейчас начнётся, – подумала она.

И, действительно, началось.

С балкона раздался воинственный клич:

– Руки прочь от пива! Партия ценителей пива бросает вам вызов! – кричал упитанный розовощёкий парнишка лет сорока с комсомольским задором во взоре. – Пли!

Похоже, последняя команда и послужила сигналом к атаке. «Поцеписты» одновременно выхватили пластмассовые бутылки, наполненные жёлтой пенящейся жидкостью. Бутылки эти были «переоборудованы» в брызгалки, по образцу давних, школьных.

Жёлтые струи, красиво изгибаясь, полились на головы повскакавших с мест народных избранников. В зале истошно запахло пивом.

– Да уберите вы этих писающих мальчиков! – раздался истерический мужской голос из зоны фракции ЛДПР.

Всех находчивее оказалась депутатка–коммунистка из бывших актрис. Она ловко открыла обычный зонтик в смешных ромашках и спряталась под ним. Зал гудел.

– Охрана, где охрана? Выведите этих хулиганов! – надрывался осипший спикер.

Растерянный Голубков по–прежнему стоял на трибуне, почти с ужасом наблюдая за происходящим. И только когда розовощёкий лидер «поцепистов» при поддержке «писающего» хора сторонников трижды проорал: «Руки прочь от Голубкова!», Николай Геннадьевич опомнился:

– Товарищи! Это провокация! Это форменная провокация! Выведите этих подонков из зала! И кто их вообще сюда пустил!? – кричал он в микрофон, возмущённо потрясая руками. Но его, кажется, никто не слышал.

На балконе как раз затеялась потасовка между охранниками и «поцепистами». Депутаты все как один наблюдали за процессом очищения думского балкона. Наряду с поцепистами досталось и журналистам, и даже студентам, которые здесь уж точно были совсем не при чём. «Поцепистам» скручивали руки, они же продолжали скандировать нечто новое, уж совсем бредовое:

– Голубков – чемпион! Голубков – чемпион! Голубков – чемпион! – разносилось, потихоньку стихая, под сводами зала.

Наконец, всё стихло. Если не считать ропота самих депутатов. Мокрые, озлобленные, воняющие пивом народные избранники отряхивали свои пиджаки, брюки, юбки и громко возмущались.

– А я ведь предупреждал! – радовался депутат Мазуркин.

– Надо поставить вопрос о запрете присутствия посторонних в зале! – бубнил толстый элдэпээровец.

– Кто–то всё это неплохо срежиссировал, – со знанием дела заявила актриса–коммунистка, складывая свой зонтик с ромашками.

Катя была довольна. Участь антипивного закона была, можно сказать, решена.

Блестящая стратегия Лёвки под кодовым названием «Тройной удар», похоже, сработала. Нет, не зря она тогда выдернула его с берега великой русской реки Волги.

Сначала хорошо пошёл якобы рекламный ролик с плясками опившихся пивом балерин вокруг Пивного озера с последующими необратимыми метаморфозами. Роскошный митинг матерей и проституток возле Думы тоже был организован Лёвкой прямо–таки на «ура». И вот теперь перформанс в самой Государственной Думе. Просто супер!

Конечно, пришлось потратиться на ролик и, особенно, на его прокрутку по всем каналам. Митинг матерей–проституток множество раз и совсем забесплатно показали не только по центральным, но и по региональным каналам. Похоже, не меньший резонанс ждал и акцию «писающих мальчиков». Тем более, что в последнем случае пострадали и сами журналисты. Так что отработают на «ура», можно сказать, за голую идею.

И главное: Катин враг, Николай Геннадьевич Голубков, был умыт по полной программе. Ведь с ним произошло самое страшное, что может случиться с народным избранником. Его выставили на посмешище перед всей страной. И поделом. Не обижай, депутат Голубков, депутата Чайкину. Не становись на дороге, супостат!

Пиджак, впрочем, придётся в чистку отдавать, – вздохнула депутат Чайкина, выходя из зала заседаний. Спикер вынужден был объявить получасовой перерыв, дабы «описанные» депутаты смогли привести себя в порядок.

***

Ах, эти серые глаза…

Глаза, точнее, один приоткрывшийся глаз оказался красным. Как у вампира после удачной вечеринки. Глаз печально моргнул и закрылся, как шторкой, веком, на котором оставалась не до конца смытая угольная подводка. Она–то как раз и создавала иллюзию серых глаз. Когда они, глаза, на самом деле были совершенно закрыты.

Господи, у меня наверняка тоже вампирий взгляд, – устало подумала Нюша.

Это как же их угораздило так вчера напиться!

А начиналось всё чинно, благородно. После цирка они поехали в Перелыгино. Свою машину Иннокентий оставил на цирковой стоянке.

– Хочу расслабиться, – объяснил он. – Потом или такси вызову, или у Тухачевских зависну. Мы, кстати, приглашены к ним на шашлыки.

Перед шашлыками Нюша заскочила в номер переодеться. Ведь гораздо более правильный наряд для ночного пикника не открытое платье с бриллиантами, а кроссовки, джинсы и тёплый свитер. Не кормить же охочих до её вкусной крови жадных подмосковных комаров!..

Сколько же они вчера выпили? Нюша с лёгким стоном поднялась с кровати и накинула на голое тело рубашку–ковбойку. Срочно в душ, пока нечаянный возлюбленный не рассмотрел её во всей похмельной красе.

– Ань, водички! – простонал из–под одеяла Иннокентий.

Перед душем она метнула ему в койку бутылку боржоми из холодильника.

Горячая вода понемногу приводила её в более или менее нормальное состояние.

Итак, займёмся подсчётами: сколько же было выпито? Сначала, под шашлыки, белое грузинское вино. Потом опять грузинское, но уже красное. В доме, под чутким руководством Тухачевского, оказавшегося отменным тамадой, залакировали вино виски. Затем – марочный коньяк: «от поклонников моего таланта» (цитата из Тухачевского). Алаверды – кальвадос: «специальным рейсом из Парижа» (цитата из Иванова – Расстрелли). Вишнёвая наливка: «из домашних запасов» (цитата от Натальи, жены Тухачевского). Шампанское: на посошок (ещё у Тухачевских). Немного тёплого бренди: «сонная рюмочка» (неужели Нюша именно так и сказала?) Вот ведь дура!

Итог впечатлял.

Нюша в махровом халате выползла из душа, чувствуя себя обновлённой. Обновление это было, впрочем, весьма сомнительно: вялая походка, нечёткие мысли, точнее, полное их отсутствие, тусклый свет ореховых глаз с розовыми прожилками… Здравствуй, ужас!

Расчёсывая длинные каштановые волосы у старого и оттого снисходительного зеркала, Нюша увидела, как Иннокентий поплёлся в ванную. Походка его была далеко не столь грациозна, как давеча на представлении.

– Надеюсь, я вчера хотя бы не пела? – спросила Нюша отражение Иннокентия.

– А что, ты умеешь? – остановился он, смотря от порога ванной взором изнурённого жаждой путника.

– В том–то и дело, что не умею, – вздохнула Нюша.

– Не пела, – успокоил её Иннокентий. – А я по карнизу не ходил?

– По крайней мере – замечен не был, – улыбнулась Нюша. – А что, за тобой такие подвиги водятся?

– Да кто его знает, – Иннокентий потёр взлохмаченную голову. – Друзья утверждают, что случается. Я же клоун по отцу, Иванову. А мама моя была «девочкой на шаре». И Растрелли–эквилибристы во мне тоже не дремлют. Понимаешь, я пью–то редко – режим, то, сё. Поэтому мне немного надо, чтобы разбудить ту часть, что Растрелли.

– Ну, вчера–то как раз было очень много, слишком много!

– Так вот почему так голова болит! – наконец дошло до Иннокентия.

Нюша не дождалась выхода из ванной столь редко, но метко пьющего Кеши. Заснула мгновенно, стоило ей лишь прилечь на краешке кровати.

А когда проснулась, увидела, что Кеша с влажными, зачёсанными назад волосами, стоит в одних трусах возле письменного стола и что–то читает. Ах да, это она вчера в ночи распечатала последнюю часть триптиха про Ивана Пушкина. Выступила всё–таки с сольным номером! Хорошо, хоть не пела…

Иннокентий, периодически прикладываясь к боржоми – в ход пошла уже третья бутылка – почитывал странное Нюшино творение.

«ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ОСВОБОЖДЕНИЕ АНЮТЫ ПРЕКРАСНОЙ

Высок замок Коляна Бессмертного, ох, высок. Так высок, что башенкой даже небо проткнул. Дыра образовалась, озоновая. А Коляну всё нипочём. Одно слово – беспредельщик. Владелец Секретного завода по изготовлению волшебного оружия. Про мобильник–убийцу слышали? Секретного завода изделие.

В самой верхней комнатушке и томится Анюта. Потолок в комнатке низкий, по центру – лампочка одинокая, без абажура. Абажур стеклянный Анюта в первый же день заточения головой разбила – с её двумя метрами роста в комнатке–темнице особо не развернёшься. Плачет Анюта день–деньской, слёзы на рукоделье падают и бриллиантами оборачиваются, каждый в карат. Чистой слезы бриллианты сами собою в вышивку вплетаются, в слово заветное, гладью прошитое: «ИВАНУШКА». Без единой ошибочки вышивка…

Лишь во сне Анюта успокаивается. Снится ей жених наречённый, Иван Пушкин – Чей-То – Сын. «Не плачь», – шепчет Иванушка и в дуло пушки дует. Нежно, ласково. Милый, милый, освободи меня скорее!

Только проснётся Анюта Прекрасная – и скорее за вышивку. Глянь, а паучки–мохнаты–ножки, пособники Коляна, за ночь все бриллианты уже выпороли и в скупку отнесли. Ишь, ворюги! Ничего, Алёна новых наплачет – чего–чего, а слёз у неё много припасено, до прихода Иванушки хватит и на семейную жизнь останется. Неплохое подспорье: чуть деньги в сундучке закончились, достаточно всплакнуть и семейный бюджет вновь воспрянет. Такое вот приданое у Анюты – не хилое.

Плачет Анюта у окошка, на дыру озоновую поглядывает, а тем временем Иван Пушкин с верным Пафнутием уже совсем близко. Во–он, столб пыли, видишь, Анюта? Протри глаза свои, коза бриллиантовая! Это жених твой, Иванушка. Женихи, они всегда так – из пыли реализуются. Но это ж – ничего страшного. Пыль отряхнул и пользуйся сколько влезет.

Долго ли, коротко, скоро сказка сказывается, да Мерси – Толкай ещё быстрее едет. И вот уже под окошком Анюты холмик вырос зелёненький, словно травкой альпийской усеянный. А из холмика мышкой–норушкой котопёс Пафнутий выскочил, попонкой бархатной прикрытый. На попонке узоры паучьи – вроде как слуга Коляна, паучок–мохнаты–ножки. Только ростом поболе, да ртом позубастей. И задняя нога подволакивается. Левая, если сзади смотреть. А если спереди, всё равно – левая.

Не успела Анюта и трех бриллиантов наработать, как Пафнутий уже в дверь темницы скребётся:

– Открывай быстро! Пароль «Пушкин», – шипит. А как не шипеть? Чуть не отравился по дороге – пятерых мохнатоногих схрямкал за милу душу. Вы ели когда–нибудь пауков? То–то же. Сами попробуйте, и не так шипеть начнёте. Они ж – кисленькие, прям сто лимонов. А хрустят на зубах, как песок морской.

Открыла дверь Анюта, и замер Пафнутий, увидев красоту такую, что ни в сказке сказать, ни пером описать – ломаются перья от изумления и восторга. Глаза Анюты – блюдца фарфоровые, губы накачанные, ресницы стену противоположную царапают, шея – набок. Потолки–то низкие, вот и приспособилась Анюта Прекрасная, краса ненаглядная. Облизнулся Пафнутий и – за дело. Скинул попонку паучью, а под нею – парашют шёлковый, десантный. Встала Анюта на четвереньки, парашют ей Пафнутий приладил и – к окну.

– Меня, меня не забудь! – взвыл котопёс и на руки Анюте шасть!

Ах, красиво летели они! Жаль – недолго. Прямо на зелёный холмик приземлились. Но Мерси – Толкай выдержал, лишь скрипнул тормозами жалобно. А тут и Иван Пушкин подскочил, невесту на грудь принял. Крякнул, ноженьки подогнул, но выстоял. Богатырь, он и в чертогах супостата богатырь.

Загрузилась счастливая троица в чудо–автомобиль и помчалась что было сил. Через поля, через леса, через реки–озёра сказочные. А за ними – погоня. Джип Коляна Бессмертного козлом скачет, волком воет: отдай мою добычу, Пушкин! А вот на–кося, выкуси! До самого дуба столетнего домчался Мерси – Толкай, а когда джип Бессмертного нагонять стал, Мерсишка в момент курс изменил. Даром он что ли в двумя рулями–то?

Со всего маху врезался Колянов джип в дуб. А в дупле того дуба смертушка Колянова пряталась, желудями да листвой прошлогодней подпитывалась. Раздавил Колян смерть свою, тут ему и конец пришёл. И поделом супостату – не разевай рот на чужое! Секретный завод с гибелью Коляна самоликвидировался, никакой национализации не понадобилось. Вспыхнул завод, как канистра с бензином и горел три дня и три ночи, вместе с пауками и прочими смертоносными разработками.

А Иван с Анютой свадьбу справили – на весь мир. Пафнутий – в свидетелях. Так объелся, что чуть не лопнул. Компьютер, что молодых познакомил – посажёным отцом. Напился, естественно, всё пытался звонить куда–то. Три недели после свадьбы счета международные оплачивали и вирусы из нутра выковыривали. Аж пятьдесят восемь штук надыбали. Что значит – свадьба удалась!

А пляски–то, пляски! Топоту столько было, что во всей стране далёкой стёкла в домах повылетали. То–то радости стекольного дела мастерам!

И я на той свадьбе был, мёд–пиво пил. По усам текло – вот усы и отклеились. Видно, клей некачественный попался, так оно, понимаешь, даже в сказках случается. Здесь и сказке конец, а кто слушал – извините за беспокойство!»

– Сказке конец, а кто читать умеет – молодец! Проснулась, Анюта Прекрасная? – Иннокентий присел на кровать, погладил Нюшу по руке.

– Интересно, а когда сказка кончается, что начинается? – спросила Нюша, млея от прикосновения.

– Думаю, что начинается жизнь, – серьёзно ответил Иннокентий и потянулся к Нюшиным губам.

– А мне кажется – похмелье, – вздохнула Нюша и ответила на поцелуй.

***

Калитку, соединявшую владения Гоши и Герцензона, пришлось на время закрыть. Любопытные и оттого бесцеремонные герцензоновские лабрадоры проявляли чрезвычайный интерес к новому члену семьи Сидоровых. При всей своей доброте взрослые собаки могли своими ласками просто замучить маленького трёхмесячного Бонда. К тому же мелкой псинке сделали ещё не все необходимые прививки.

Малыша назвали в честь папаши. Только он был агентом не 007, а 007 дробь 1. И, в отличие от отца, именовался просто Боником.

– Ну, смелей, малыш, давай я тебе помогу, – Зера взяла Боника на руки и как хрустальную вазу перенесла с крыльца на коротко подстриженную травку. В этом возрасте лабрадорам не советуют самим спускаться с лестницы.

Поставив тёплый комочек на землю, Зера вернулась на веранду и заглянула в коляску, где мирно посапывала Зера–маленькая.

Боник, подрагивая от любопытства, осторожно оглядывался. Это было его первое осмысленное путешествие в большой мир, если не считать переезда в новый дом. Но одно дело, когда тебя везут в глубокой корзинке и совсем другое – стоять в центре земного шара под настоящим голубым небом.

Сад казался Бонику бескрайним лесом, а запахи кружили голову. И надо же – ни одного знакомого запаха! Ни маминого, ни молочного, ни запаха любимой подстилки. Даже запахи новых родителей здесь растворялись почти без остатка. Для храбрости Бонд напустил лужицу, которую мгновенно впитала земля. Ну вот, теперь этот участок леса можно считать своим.

Боник сидел на застолблённом участке, слегка заваливаясь на попу, и созерцал. Ему нравился и этот лес, и эта густая высокая трава. Вдруг перед самым его носом вспорхнула белая птица с перламутровыми крыльями. Боник клацнул острыми зубками, но проворная птица, словно издеваясь, уселась на жёлтый цветок. Ну, то есть Бонику цветок казался серым – он не различал цветов. Зато количеству оттенков чёрного и серого в его мире мог позавидовать любой художник.

Боник совершил новую попытку нападения. И вновь – неудачно. Он растянулся на траве и уткнулся носом в землю. Ох, как эта земля пахла! Водой, кожаным ошейником, грубыми подошвами, подземными тайнами, шевелящимися кладами, а теперь – немного – и Боником. Боник притаился, кося глазом на наглую птицу. Та сидела на листке подорожника, внимательно подрагивая крыльями.

– Гошка! Смотри! Боник за бабочкой гоняется! – вполголоса, чтобы не разбудить спящую на веранде Зеру–маленькую, сообщила Зера Гоше.

Гоша спускался с крыльца, держа в руке коротенький плетёный поводок.

– Зачем сейчас поводок? – удивилась Зера. – Ему здесь некуда убегать.

– Надо с детства приучать к поводку, чтобы он воспринимал его как друга, – объяснил Гоша, цепляя карабин к крошечному ошейнику.

Боник моментально забыл о бабочке и принялся грызть поводок острыми молочными зубками. А что? Поводок – это очень даже вкусно! Уж наверняка лучше «Орбита»!

– Э–э–э нет, брат, нельзя, – строгий палец хозяина возник прямо перед Бониковым носом. Боник попытался куснуть и этот аппетитный кусочек (запах хлеба, масла и хозяина, плюс немного химии, наверное, руки мыл). – А уж кусать руку, которая тебя кормит, тем более нельзя. Нельзя, – очень строго произнёс хозяин и легонько стукнул по носу.

Ну нельзя, так нельзя, так бы сразу и сказали, – обиженно подумал Боник и прикрыл глаза. От обилия впечатлений страшно клонило в сон. К тому же завтрак был слишком сытным…

– Гош, посмотри, – тихо–тихо сказала Зера. – Ты только посмотри, как он спит. Ну просто вылитый цыплёнок–табака!

Боник дрых, распластавшись на земле, и был впрямь похож на расплющенного поджаренного цыплёнка. Коричневые лапы раскинулись в стороны почти перпендикулярно к туловищу. Толстенький ровный хвостик во сне изредка вздрагивал.

– Точно – цыплёнок. Только уж слишком волосатый. Я бы такого есть не стал, – покачал головой Гоша.

– Не говори глупостей, – учительским тоном сказала Зера, едва сдерживая смех.

Они сидели на крыльце большого дома. Своего дома. И слушали тишину, которую, казалось, ничто не может нарушить. И в этой прозрачной тишине было слышно, как спят дети. Зера на веранде посапывала с тоненьким свистом, а Боник на лужайке и вовсе смешно похрапывал.

– Знаешь, Гош! Вот если бы всегда было так: ты дома, мы все вместе… Боник вон появился… – вздохнула Зера.

– Но так ведь оно и есть, – Гоша сделал вид, что не понимает.

– Только в данную минуту. А я хочу, чтобы так было всегда. Может, ну его, этот бизнес? Денег нам и так на всю жизнь хватит, да ещё и внукам останется…

– Заскучаем… – тихо отозвался Гоша и положил руку на тёплое плечо жены.

Зера вздохнула и потёрлась щекою о Гошину руку:

– Я и так скучаю, когда тебя нет.

– Ну подожди немного, дорогая. Зера подрастёт, поедем в кругосветное путешествие. На целых… полгода! Хочешь?

– На полгода? Хочу… Подожди, – вдруг забеспокоилась Зера. – А на кого же мы Боника оставим?

– Н-да, приобрели проблемку. А ты говоришь – бизнес бросить! Да я же отвечаю за тысячи людей! Это не говоря про Лёвку, Нура, Нюшу с Катей. Как я их–то всех брошу?

– Понятное дело, не бросишь, – печально согласилась Зера. – Но ты хоть почаще дома бывай. Чтобы Боник хозяина не забыл.

– Обещаю. Вот только к Нуру слетаю на пару дней. И опять – домой! Здесь, с вами, мне лучше всего, ты же понимаешь?

Зера кивнула в ответ.

Блаженную тишину вдруг разорвал истошный, суматошный птичий ор. Огромная стая галок клином налетела со стороны Москвы–реки. Тёмные, сумрачные птицы расселись на деревьях вокруг большого дома. От их немыслимого количества деревья буквально почернели. Птицы, суматошно взмахивая крыльями, продолжали перелетать с ветки на ветку, орать и переругиваться, словно репетировали сцену из фильма Хичкока.

Зера втянула голову в плечи, а Гоша обнял жену покрепче:

– Ты чего испугалась? Наверное, к дождю.

Проснувшийся Боник переполошно заозирался, не решаясь даже тявкнуть. Он, не вставая на лапы, задом наперёд заполз под крыльцо и лишь косил оттуда своими ореховыми глазками. На веранде заплакала Зера–маленькая.

Зера вскочила и быстро по ступенькам взбежала на веранду. Гоше досталось выручать щенка. Он выудил испуганного Боника из–под крыльца и взял его на руки:

– Не трусь, малыш, будь мужчиной. А мерзких птиц гонять… Мы с тобой ружьё купим! Согласен, Боников?

Боник лизнул Гошину руку шершавым горячим языком. Зера, взяв дочку на руки и больше не оглядываясь на орущих птиц, торопливо ушла в дом.