Текст книги "Искушения олигархов (СИ)"

Автор книги: Павел Генералов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Глава четвёртая. Мерси – Толкай

19 августа 2000 года

Пепелище было и вправду знатным. Огромное чёрное пятно с останками арматуры и кирпичными обломками по периметру. От перелыгинской администрации сохранился, по сути, только фундамент.

В своё время Ситников не стал сносить старое деревянное и ещё вполне крепкое здание, а лишь привёл его в божеский вид. Теперь уж точно всё придётся строить из красного, исключительно огнеупорного кирпича. И обязательно с башенкой! Эх, если б только этой мыслью можно было утешиться…

Павел Геннадьевич Ситников был зол на «внуковских». Но не в меньшей степени злился и на Котова, который так и не появился после пожара ни на следующий день, ни даже через два дня. Только «отмазывался» по телефону: ты–де не беспокойся, ситуация под контролем. Контролёр хренов! Испробовали мы уже этот «контроль», дождались настоящего «красного петуха»! Всё ведь к тому и шло! А он Котову говорил о последнем «китайском» предупреждении. Но с того – как с гуся вода.

Правда, сегодня Котов, наконец, соизволил назначить встречу. Прямо на пепелище. Видно, собственными глазами хотел взглянуть на плоды своей преступной бездеятельности, прямо–таки граничащей с халатностью. Разве так с партнёрами по бизнесу поступают?

Но… Если посмотреть с другой стороны, Костю – Пилота вроде как на хранении героина повязали. Это Костю–то, осторожного как невеста в канун свадьбы и хитрого как миллион китайцев! Костю, который к наркоте и на полшага не подходил даже в прежние, отмороженные времена! Вряд ли это было такой уж простой случайностью.

Говорят, к Пилоту в офис сам майор Феклистов пожаловал. А майор просто так, наугад, в гости не ходит – только наверняка. Не иначе, как под Костю кто–то сильно копает. Кто–то, кому Пилот дорожку перелетел.

Может, Котов и копает? Ведь ещё той самой ночью, Варфоломеевской, когда всё тут заполыхало, Ситников ему сразу отзвонил. А уже утром, спозаранку Пилота и взяли. Ну, ежели всё это устроил именно Котов, да ещё так оперативно, то – честь ему и хвала. За то, что оборзевших, жадных до земли «внуковских» укоротил, многое можно было бы и простить.

Но злость на нерасторопного Котова по–прежнему не проходила. Пепелище не способствовало. Ситников, глубоко вздыхая, бродил по периметру останков. Где же Котов? В пробках застрял, что ли?

Мысли пошли по новому кругу. Пилот, по крайней мере на ближайшее время, из игры явно выпал. Так что со Станиславом Евгеньевичем вполне можно будет заново поторговаться. Только вот кто вернёт Павлу Геннадьевичу заначку и яблочную наливку? Очень бы хотел Ситников узнать ответ на сей вроде как риторический вопрос. Для кого и риторический, а для кого и обидный до глубины души.

Заначку от жены, Валентины Олеговны, – пятнадцать тысяч – Ситников хранил в одном из ящиков своего рабочего стола. А наливку ему ежегодно по осени поставляла вдова классика советской литературы. Знатная была наливка, такой уж точно ни за какие деньги не прикупишь. Да и денег было жаль, хоть и не велика сумма. Так и не успел потратить на самые личные нужды!

Ситников непроизвольно расплылся в улыбке, вспомнив кокетливое личико своей любимой девочки-Оленьки, для которой он уже год как снимал квартиру неподалёку, в Солнцево. Оленька была ласковой и любвеобильной, но расходов требовала немалых. Ну да ладно, прорвёмся! – сам себе сказал Ситников, определённо решив сегодня в обязательном порядке Оленьку посетить. Надо, как говорится, отдохнуть – и от волнений последних дней, и от трудов праведных. Уж этой–то радости Павел Геннадьевич точно заслужил!

Он чертыхнулся, споткнувшись об обломок кирпича. Ну наконец! Кажется, едут!

Котов прибыл на белоснежном «мерседесе» и в сопровождении многочисленной охраны – два джипа едва развернулись на пятачке возле бывшей администрации. Сам Станислав Евгеньевич вышел из машины с таким счастливым лицом, будто приехал не на пепелище, а на свадьбу ближайшего и неоправданно холостого друга. Лысина Котова сияла, и он едва не потирал ручки. Протянутую руку Ситникова он пожать всё же соблаговолил, но как–то так, очень между прочим. Рука у Котова была влажной и холодной, как будто он по дороге останавливался и ловил лягушек в заросшем тиной перелыгинском пруду.

– Да, повеселились ребята! – осмотрев пепелище, ухмыльнулся Котов и сделал приглашающий жест в сторону своего белого мерина. – Давайте обсудим наши дела в машине. Слышал, у ваших внуковских друзей теперь другие заботы. Больше они нашим генеральным планам не помешают.

Уже подходя к машине, Ситников склонился к самому уху Котова:

– Станислав Евгеньевич! А как вам это удалось?

– В смысле? – столь же тихо и заговорщицки проговорил Котов.

– В смысле Кости – Пилота, – ещё тише уточнил Ситников.

– Говна–пирога! Сидеть ему теперь – не пересидеть! – довольно хихикнул Станислав Евгеньевич, пропуская Ситникова в чрево машины, дверцу которой предусмотрительно распахнул один из охранников. – На крючке он давно сидел. Надо было только дёрнуть за леску. Вот я и дал отмашку. Сразу после вашего звонка. Хотя, учтите на будущее, столь поздних звонков я не люблю! – и Котов погрозил Ситникову пальцем.

Ситников, усаживаясь в салоне, не преминул добродушно огрызнуться:

– Я вам и раньше звонил, да вы не отреагировали!

– Ладно, ладно, не обижайтесь, Павел Геннадьевич. Лучше поздно, чем никогда! А на самом деле – в самое время. А то у нас тут вроде как новые конкуренты образовались! – ухмыльнулся Котов и занял место рядом с Ситниковым.

Хорошо обученный водитель с тяжелым подбритым затылком в то же мгновение выскочил из машины и захлопнул за собой дверь, оставив партнёров по бизнесу беседовать наедине.

***

– Ну, снял, Валер? – молоденькая рыженькая тележурналистка Алиса Козырева в тёмно–синей кепке–бейсболке с надписью ВСТ, перевёрнутой козырьком и, соответственно, логотипом назад, теребила долговязого оператора за край кожаной потёртой жилетки.

– Ни фига. Народу, блин, больше, чем людей! Пока у нас в активе – одни затылки! Проституток не видели, что ли? – раздражённо ответил Валера. – Давай с другой стороны подойдем, хоть матерей снимем.

Мобильная съёмочная группа канала ВСТ не без труда выбралась из толпы журналистов и зевак, окруживших митинг «ночных бабочек», и стала пробираться к митингу матерей. Там прессы, да и зевак было заметно меньше.

Два одновременных, да ещё преколоритнейших митинга возле здания Государственной Думы были настоящей находкой для слегка расслабившихся по лету журналистов. Матери против пива и проститутки за свободную любовь – и угораздило же это бабьё собраться в одно время и практически в одном месте! Прямо шабаш ведьм на Лысой Горе, а не священный вход в главный законодательный орган страны!

Ярко раскрашенные, нагловатые и крикливые жрицы страсти ради митинга вышли на улицу в неурочное время – было всего одиннадцать часов утра. В динамиках, поставленных по обе стороны этого странного пёстрого сборища, звучала весёленькая мелодия из раннего Кальмана. Удалые девицы вызывающе виляли бёдрами в такт опереточному ритму, отчего их стройная колонна была похожа на извивающегося червяка. Весьма агрессивного, надо сказать, червяка.

Лозунги и требования проституток были просты и, в общем–то, не столь уж и вызывающи. Чего же требовали от народных избранников эти милые леди? Ну, во–первых, легализации их сложного и нужного ремесла. С пенсией, социальным страхованием, профсоюзной опекой и прочими прелестями официальной службы. Надбавки за вредность барышни, правда, не требовали.

Второе, чего добивались девицы – это свободы. Правда, здесь требования были предъявлены несколько более размыто. Лозунг «За свободную любовь!» казался не только туманным, но даже и несколько старомодным.

Хотя державшая этот плакат девушка в кислотно–лимонном платье очень старалась. Её груди, казалось, вот–вот вывалятся из глубочайшего декольте, а длина платья – из–за манипуляций с плакатом сверкающая тряпочка как–то сама собою ползла всё выше и выше – вызывала восхищение даже у видавших виды телеоператоров и фотографов гламурных журналов.

А вот плакатик в руках барышни с лиловыми волосами и в чёрном платье с рубиновыми блёстками был более конкретен. Там было начертано «Москва – территория любви» и помещено изображение той самой Госдумы, возле которой и происходило действо. Такая вот получалась стерео-Дума. Похоже, барышни намекали, что снимать клиентов им надо разрешить прямо здесь, в месте, где кучкуются лучшие, прямо–таки отборные мужчины страны.

Третьим и, пожалуй, самым неожиданным требованием девиц были выпады в защиту пива. И – против запрета телевизионной рекламы пива. Здесь легкомысленные красотки проявили недюжинную политическую зрелость. Вокруг да около пивной рекламы в Думе всё прошедшее лето шли нешуточные дебаты. Казалось, других проблем в стране больше не существует, и главный враг всех россиян обнаружен. Осталось только уничтожить. За этого–то врага и вступился неформальный профсоюз проституток.

– Пиво – напиток любви! Руки прочь от пива, – скандировали хором три лохматые жрицы, постукивая одиннадцатисантиметровыми каблуками по асфальту. Казалось, после каждого удара в дорожном покрытии остаются выбоины.

– Запретить рекламу пива! – чуть более нестройно отвечали им участницы другого митинга, чьё кредо было заявлено на огромном транспаранте.

«Матери против пива», – вот что написано было на длинном красном полотнище белыми буквами. Этому лозунгу вторил другой, выведенный уже на белой ткани буквами красными. «Не дадим спаивать наших детей!» – красные буквы в этом контексте казались кровавыми.

Матери, среди которых обнаружилось немало молоденьких и прехорошеньких, были одеты куда как скромнее проституток. Зато их было больше и кричали они громче, вырывая «матюгальники» друг у друга.

Лимонная проститутка, наскучив размахивать плакатиком, сунула его в руку соседке и пошла в наступление на матерей. Объектом нападения она выбрала длинную бледную девушку в нелепом сером беретике. С криком:

– Отвали, шлюха! – лимонная сорвала с длинной беретик и бросила его на тротуар. – Пили и будем пить!

– Так не договаривались! – завопила длинная и попыталась ударить лимону. «матюгальником» по голове. Но промахнулась и попала в кого–то из своих.

– Ах вы, сучки! – ультразвуком завизжала плотненькая мать в коричневом сарафане и бросилась на проституток, растопырив пальцы с длинными ухоженными ногтями.

Она была удивительно похожа на разъярённую летучую мышь.

– Вот вам пиво! Вот вам свободная любовь! – вопила мышь в тылу врагинь. Она выхватила рисованную Думу и начала топтать её каблуками.

Невысокий юркий человек в неприметном сером прикиде бегал среди возмущённых проституток, пытаясь восстановить утраченный порядок. Он что–то тихо и нервно сказал на ухо мыши и та, чуть сникнув, вернулась в материнское лоно.

Увидев, что диверсант изгнан, лимонная девица поправила груди и, оглянувшись на товарок, неожиданно затянула высоким, чуть дребезжащим голосом:

– Вихри враждебные веют над нами…

– Тёмные си–илы нас зло–обно гнетут! – охотно подхватили остальные. Девица в рубиновых блёстках высвободила из–под ног митингующих плакат со слегка помятой Думой и начала размахивать им, как флагом.

А человек в сером уже вовсю шуровал среди матерей. Он отряхнул серый берет и отдал его длинной матери.

– Девочки, забыли? – миролюбиво шептал он – Одни давят пустые банки, другие – быстренько встречать Голубкова. Он вот–вот будет. Только без членовредительства, прошу вас! Покорректнее и погромче!

Митинги вернулись на круги своя, похоже, исчерпав очередной запас аргументов. Словно враждующие группировки удачно отыграли очередной раунд игры «Бояре, а мы к вам пришли», и были вознаграждены небольшой передышкой.

– Какой–то базар–вокзал, – сообщила Алиса долговязому оператору, когда они отсняли несколько яростных матерей, давивших банки от пива по просьбе симпатичного фотографа с карточкой «МК» на жёлтой, в цвет его газеты, футболке. – Давай, чуть–чуть проституток подсними с их «Вихрями», прямо отсюда, и погнали. Только ты обязательно вон ту, в лимонном платье, с сиськами наперевес возьми. Если сможешь крупным планом, ставлю пиво.

– Я люблю «Гёссер», – предупредил Валера и вмиг оказался прямо между митингующими. – Потише, девушки, прессу не задавите! – прикрикнул он на женщин из двух кланов. Похоже, митингующие с общих проблем вновь переходили на личности.

Алиса, нетерпеливо подпрыгивая, ждала оператора за стеной неутешных матерей, чьи дети пали жертвами пивной рекламы. Только теперь, когда она подобралась совсем близко, ей показалось странным и даже удивительным то, что некоторые из этих матерей были совсем молоденькими. Прямо–таки ровесницами. А ведь она только в прошлом году закончила журфак. Что–то тут одно с другим не слишком состыковывалось. Разве что дети теперь пиво начинают пить прямо с пелёнок? Или это не матери, а, допустим, сёстры?

– Ну, Алис, одним «Гёссером» не отделаешься! – Валера вышел откуда–то сбоку. Выглядел он слегка помятым, а на щеке его красовался чёткий след от малиновой губной помады. – Вот чёртовы девки! – беззлобно ворчал он, вытирая щеку ладонью. – Чуть оптику не разбили!

– Но ты снял? – Алиса с надеждой смотрела на коллегу.

– И я снял, и меня, похоже, сняли, – проворчал Валера, но было видно, что сегодняшней съёмкой он доволен. – О! Смотри, Алис! – вдруг воскликнул он и показал коллеге на серо–голубой «ягуар», припарковавшийся неподалёку. – Никак начальство пожаловало!

– А кто это? – удивилась Алиса, рассматривая высокого светловолосого парня, вылезшего из «ягуара». Парень приложил ладонь к глазам и, как полководец, осмотрел великую бабскую битву за независимость, ну, то есть против пива.

– Ну, ты даёшь! – аж поперхнулся Валера. – Машины начальства надо знать в лицо! Это – Кобрин, содиректор ВСТ. Хозяин всего «Царь–медиа». И, как говорят, хахель нашей Виолетты.

– Виолетты Львовны? – удивилась Алиса. – Но она же – старая!

– Скажешь тоже – старая! Конечно, не девчонка, но зато какая стильная тётка! Бери пример, – и Валера панибратски щёлкнул Алису по носу. – Всё, погнали, к дневному выпуску успеем смонтировать.

«Ягуар» тем временем развернулся и, бибикнув заглядевшимся на митинг пацанам, умчался вверх по Охотному ряду.

***

Катя задумалась и застыла на мгновение, стеклянными глазами рассматривая полосатый шерстяной свитер. Затем машинально положила свитер – полоска синяя, полоска белая, почти тельняшка, только стоимостью в пятьсот, кажется, долларов – в стопку нижнего белья.

Агрессивные матросские полосы моментально нарушили гармонию шёлковой стопки, где преобладали телесный и персиковый цвета, обильно сдобренные тонким кружевом и даже – уже совсем не обильно – блёстками–стразами.

Этот гарнитурчик со стразами, «смерть мужикам», Катя надевала лишь однажды – на Новый год. Но они с Петуховым так тогда напились, что оценить волшебное, прямо–таки магическое воздействие блестящих стекляшек, о котором так долго распространялась продавщица, Катя просто не успела. Все иные праздники казались ей совершенно неподходящими для изысканного, сверкающего каменьями бельишка. Уж больно они какие–то… пролетарские, что ли, эти классические отечественные праздники.

Опомнившись, Катя переложила свитер в правильную кучку – к свитерам, и выглянула в окно. У припаркованного возле подъезда «ягуара» туда–сюда, как исправный маятник, топтался Лёвка. Лёвка остановился, посмотрел на часы и полез рукой в карман пиджака.

Сейчас позвонит, – догадалась Катя. И точно. Запел мелодию гимна мобильный, запрыгал от нетерпения на журнальном столике.

– Кать, ты скоро? У меня уже ботинки запылились! – радостно завопил Лёвка.

– Почти готова, – соврала Катя и нажала кнопку отбоя.

Так, шкаф почти пустой, теперь всё это барахло надо запихнуть в чемоданы, сложить в отдельные пакеты деловые костюмы. Несколько пар обуви… Остальное можно забрать позже. Катя решительно выкатила на середину комнаты огромный чемодан.

– Катерина, ты что, решила всё увезти? – в комнату вошёл Петухов, распространяя запах некогда хорошего виски.

То есть вчера, когда Петухов начал пить, виски был хорошим, но его было слишком много. А когда хорошего продукта слишком много, он отчего–то портится. Тем более, будучи пропущен через организм. Петухов был в синей футболке и спортивных штанах, а на груди его отчего–то болтался морской бинокль. Он что там, на кухне, с горя Лёвку в бинокль разглядывал?

– Всё – не всё, а кое–что на первое время, – Катя окинула взглядом заваленный диван.

– Ну-с, ты себя не обделила? – поинтересовался Петухов, разглядывая в бинокль пейзаж на диване. – Хоть что–нибудь оставь, всё равно больше двух месяцев ты с этим… – он покривился и кивнул в сторону окна, – не проживёшь.

– В прошлый раз прожила три, – уточнила Катя. – А там… Костя, мы ведь с тобой разводиться не будем? Всё–таки мне по статусу не положено.

– Раньше думать надо было, – завредничал Петухов, приглаживая вздыбившиеся от виски кудри. – А если я вдруг жениться решу?

– А ты что, собираешься? – испугалась Катя.

– Пока нет, – Петухов навёл на жену бинокль так, что она вдруг стала для него далёкой–далёкой и ужасно маленькой. Прямо как Дюймовочка. – Но ведь могу, как ты полагаешь, собраться–то?

– Ну, соберёшься, тогда и будем говорить, – отрезала Катя и с остервенением начала закидывать шмотки в чемодан. – Господи, сколько же барахла! Костя, ну зачем человеку так много всего надо, а?

– Потому что человек – алчен, – философски ответил Петухов и попытался примостить в чемодан бинокль.

– Костя! Не мешай! – возмутилась Катя. – Ты мне ещё пепельницу положи!

– А что, нужна? – Петухов готовно потянулся за пепельницей, стоявшей на подоконнике.

Катя с самого утра дымила, как паровоз, хотя обычно выкуривала максимум две сигаретки вечером. Всё–таки решение бросить такого удобного третьего мужа ради непредсказуемого первого далось ей нелегко

– Вам с окурочками завернуть, товарищ народный депутат? – невесело веселился Костя.

Он, обычно такой уравновешенный и солидный, сегодня был каким–то не таким. Вздорным каким–то, что ли… Оно и понятно – жена уходит. А это вам не жук чихнул. К тому же – виски. Ох, и сурьёзный напиток! Как там писал поэт? «Как хороши, как свежи были виски»?

– Петухов! Да ты – пьян! – осенило Катю.

– Есть немного, – согласился Костя. – Остаточные явления. Ты мне вот скажи, Кать, если ты вдруг надумаешь возвращаться, то ты вернёшься сразу ко мне или со вторым мужем сначала попробуешь воссоединиться?

– Дурак ты, Костя, хоть и банкир, – беззлобно огрызнулась Катя и решительно застегнула молнию на чемодане. – Помоги лучше этот сундук до лифта дотащить.

Проводив жену, Петухов закурил сигарету и подошёл к окну.

Жёлтый, с бордовыми прожилками кленовый лист, зацепившись за карниз, шевелился на ветру, как попавшее в плен насекомое.

Длинноногий Лёвка у подъезда выбивал чечётку.

Дверь подъезда открылась и оттуда выкатился чёрный, на колёсиках чемодан.

***

– Ну, красавица принимай коня!

Невысокий худенький Вартан снял замасленные перчатки и, довольно улыбаясь, отошёл от Нюшиного «пежо».

– Спасибо, Вартан, сколько я вам должна? – Нюша осмотрела сверкающую, чисто вымытую машину и достала кошелёк.

– Варужан! – крикнул Вартан, и из двери мастерской появился удивительно похожий на Вартана, разве чуть больше седины на висках, его старший брат.

Вартан и Варужан, перелыгинские армяне – «волшебники», как их называли дачники, были супермастерами и отличались удивительной честностью при расчёте за ремонт автомобилей. К ним даже из Москвы ездили. Кроме честности братья славились высоким качеством работы.

Варужан протянул Нюше листок с расчётами, где отдельной строкой значились транспортные расходы. За деталями для Нюшиной иномарки Вартану пришлось ехать в Москву.

– Ничего, если в долларах? – спросила Нюша, в уме пересчитав сумму по курсу.

– Да хоть в фунтах стерлингов, лишь бы не в зайчиках – улыбнулся Вартан. – Тут недавно один чудак пытался в белорусских долларах заплатить, – объяснил он. – Я бы взял, да брат отказался, правда, Варужан?

Вернувшись в Дом творчества, Нюша сразу решила подняться к себе. С этими праздниками, починками и трапезами по расписанию она совсем было забросила свои новые русские сказки. Проходя мимо вахты, она замедлила шаги. Почему–то ей казалось, что сегодня ей придёт весточка от Иванова – Растрелли, мима–клоуна, с которым она познакомилась у Тухачевского. Но вахтёрша вязала носок, не обращая на Нюшу ровно никакого внимания.

Ну, не очень–то и хотелось, – подумала Нюша и, поднявшись в номер, включила ноут–бук. Иван Пушкин – Чей-То – Сын ждал её дальнейших указаний. Она открыла файл «Пушкин» и принялась за вторую часть триптиха–сказки.

«ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МЕРСИ-ТОЛКАЙ

В той же самой стране, которая так далеко, что даже близко, жили–были–поживали, что–то там наживали два брата – Барма и Постник. Точнее – полтора брата. Потому что до пояса Барма и Постник были одним человеком, а дальше – раздваивались. Капитально так, по–взрослому. Сиамские, называется, близнецы.

Хотя, если так уж честно, то какие они близнецы? Нич–чего общего, кроме того, что от пояса и ниже. Барма – тощий длинноволосый субъект с раздражительным нравом, а Постник – добродушный толстячок с головой лысой и твёрдой, как биллиардный шар. Только вот руки у них обоих были одинаковые – золотые. Из–за этого приходилось братьям перчатки на людях носить, дабы в соблазн не вводить. А так как Барма по пьяни часто свои перчатки терял, то изнашивали они в год ни много ни мало, а тыщи полторы перчаток. Самых разных: нитяных, шерстяных, кожаных, резиновых и даже замшевых. Но последние исключительно по праздникам. Эти перчатки им заместо календаря были: раз на руках мягкая замша – значит, сегодня праздник! Такая вот примета. Верная.

Вышли братья на крыльцо – ох, и хороший денёк выдался! Солнце – как полтинник начищенный, в небе – ни облачка. Тишина – хоть уши затыкай. Вдруг – чу! Никак моторы жужжат?

– Несёт кого–то нелёгкая, – проворчал Барма.

– А может – лёгкая, – возразил Постник.

Не успели они доспорить, как возник перед их глазами зелёный, в цвет травки, новенький «мерседес». А за ним, на верёвочке, как шарик воздушный, другой «мерседес». Такой же зелёненький, такой же новёхонький.

– Здорово, братаны! – вылез из головного «мерседеса» Иван Пушкин, а за ним и Пафнутий выпрыгнул, кряхтя и охая. Не кот, не пёс – сплошное недоразумение.

– Угу, – буркнул Барма.

– Здравствуйте, гости дорогие, – расплылся в улыбке Постник. – С чем пожаловали?

– Сочините мне из двух этих машин – одну. И такую, чтобы никто не догнал, – сказал Пушкин и для убедительности почесал пушкой переносицу.

– Особенно – Колян Бессмертный, – подтявкнул Пафнутий, почёсывая бок.

– Сначала блох выведи, – отозвался Барма. А Постник потёр руки в перчатках шёлковых:

– Сочиню–ка я вам, гости бриллиантовые, Мерси – Толкая! Чтобы с каждой стороны – по рулю!

– По рублю, – проворчал Барма, но в голове его уже что–то защёлкало. Любил он решать хитрые задачки не меньше братца своего слабовольного, мягкомозглого, даром, что голова твёрдая, как грецкий орех.

Сказано – сделано. Из двух машин одну сделать всё ж немного проще, чем из одной – две, не так ли? Вот и спорилась работа – любо–дорого. Барма даже материться не успевал. Замелькали руки в перчатках, засверкали огоньки сварочные, загремело железо, затянула унылую песню пила–нержавейка–всё–на–свете–разрезайка. Краской запахло, весёлой, зелёненькой.

Не успел Иван Пушкин досчитать до одиннадцати, как Мерси – Толкай в полном блеске и полной же готовности нетерпеливо бил колёсами, подгоняя хозяина: В путь! В путь! В путь! В какую хошь сторону – в такую и поезжай, а понадобится – сразу меняй курс. Пока супостат разворачиваться будет, Мерси – Толкай уже за мильён километров умчится.

– Классная тачка! – восхитился Пафнутий, выискивая в Мерси – Толкае шрамы боевые. Напрасно ищешь, котопёс! Барма с Постником халтуры не гонят, за базар по полной отвечают, понял, недоразумение?

– Ох спасибо, братья, уважили! – прямо прослезился Пушкин и слезу вытер ладонью волосатой. – Теперь я – самый крутой.

– Круче только яйца варёные, – Барма не удержался, съехидничал. – Плати лучше.

Постник лишь скромно потупился, перчаткой смахнул с Мерси – Толкая пыль невидимую. Он уже прикидывал, что на гонорар купит. Варенья малинового, это раз. Огурчиков маринованных. И пивка – чтоб тёмное, пенистое. Всё умели мастера – но это всё какое–то несъедобное было. Металлическое, электронное, в лучшем случае – дерево с пластмассой. А жрать каждый день хотелось, с самого утрева.

Ох, как не хотелось Ивану Пушкину платить по этому счёту, ой–ёй–ёй. Уважал он братьев потому что, крепко уважал за руки золотые, безотказные. За смекалку, за изобретательность… Но – что делать! Ведь безотказные–то они не только с ним. Придёт к ним Колян, запросит второго Мерси – Толкая сварганить – сделают! И глазами не моргнут… Иван хорошо знал, что надо делать – тёзка его, царь по профессии, так всегда поступал.

Тяжко вздохнул Пушкин, кивнул Пафнутию, отвернись, мол, если слабонервный, и штык достал из кармана штанов зелёных, в цвет чудо–тачки. Удар его был подобен молнии. Четырежды взмахнул Иван штыком – четырёх глаз как ни бывало. Двух – Барминых. Двух – Постниковых.

– Спасибо, – прохрипел Постник, а Барма матюгнулся кратко, озлобленно.

– Прости, братан, – всхлипнул Иван и вскочил в Мерси – Толкай. – Поехали! – крикнул он отчаянно. И газанул, чуть не потеряв Пафнутия, который едва успел впрыгнуть в авто через оконце слюдяное.

– Гонорар, блин! Телеграфом переведи, – вслед Ивану заорали ослеплённые Барма и Постник.

И лишь когда пыль от Мерси – Толкая улеглась, вернули братья глаза свои на место, им природой предназначенное. Не в первый раз им зенки выкалывали, и, наверное, не в последний. А у них на такой случай специальная хитрая конструкция в голове была предусмотрена, типа мешочка потайного: глаза туда и прятались. От штыков, кинжалов и ножниц подальше. У них и в штанах похожее приспособление имелось. Но пока на то, нижнее достояние, никто не покушался – только, знай, глаза кололи. Никакой фантазии у народа, честное сиамское!»

Честное сиамское! Как же хочется есть! Желудок слипся в маленький комочек и жалобно поскуливал. Нюша взглянула на часы – ужин она благополучно пропустила. Ну что ж, можно и попоститься, так, за сидячей–то работой недолго и в шарик превратиться. Вздохнув, она достала из маленького холодильника пакет кефира и творожный сырок, оставшийся от завтрака. Ужин аристократа – это то, что осталось от его же завтрака.

Стук в дверь застал Нюшу за раздумьями: испортился кефир или не испортился? Она склонялась ко второму варианту, почему–то ужасно не хотелось заводить возню с кипятильником и чайными пакетиками.

– Анечка, работаете? – в номер вошла Юлиана Семёновна, держа в руках тарелку, накрытую салфеткой. – Ну, я так и думала. Вот, принесла ваш ужин. Тефтели с гречкой. А подливка сегодня удалась! Когда Полина дежурит, всегда удивительная подливка получается!

– Спасибо, Юлиана Семёновна, спасли от голодной смерти. – поблагодарила Нюша, чувствуя, что превращение в шарик продвигается успешно. – Составите компанию? Я сейчас чай поставлю.

– Вы лучше кушайте, Анечка, пока не совсем остыло, – Юлиана Семёновна, поставив тарелку, удобно уселась в кресле. – А я вам наши новости расскажу.

– Что, есть ещё более новые новости? – удивилась Нюша.

– Ещё какие! Во–первых арестован Пилот, ну, внуковский бригадир. Говорят за наркотики, но я знаю, что это из–за капустного поля! Потому что теперь наверняка поле достанется этому человеку, которого вы знаете…

– Котову? – Нюша чуть не подавилась тефтелей.

– Эс – Котову, именно. И уже люди говорят, – Юлиана понизила голос, – что он будет строить подземный… Вы Анечка, держитесь за стул, чтобы не упасть. Подземный бордель!

Юлиана Семёновна откинулась на кресле и выжидательно посмотрела на Нюшу. Нюша сделала испуганные глаза:

– А–а–а… почему подземный?

– Ну, на земле–то там строить нельзя! Природно–историческая ценность ведь! И знаете что?

– Не знаю, – Нюша отрицательно покачала головой. Надо же – а подливка–то и впрямь удивительно как хороша. Или это с голодухи?

– Я сегодня у источника встретила очень знающего человека, он бывший мелиоратор, очень, кстати, симпатичный и вдовец, так вот он говорит, что из–за подземной постройки будет нарушен тепловой баланс и возникнет парниковый эффект!

– А это плохо? – Нюша чувствовала себя полной невеждой, явно проигрывая в знаниях отставному симпатичному мелиоратору.

– Это – ужасно! – воскликнула Юлиана. – Это… считайте, что Перелыгино уже погибло!

– Неужели настолько серьёзно? – Нюша едва сдерживала смех, догадавшись, откуда растут уши. Надо же! Отставной мелиоратор, который ходит к месту светских встреч, к источнику, чтобы пугать интеллигентных старушек байками о парниковом эффекте… Это был почерк Лёвки, его метода запускания слухов. Ей ли не знать!

– Всё очень серьёзно, – трагическим голосом подтвердила Юлиана. – Просто фатально. Мы уже составляем петицию протеста. Будем отправлять прямо в администрацию Президента, лично Президенту, в Думу, в Министерство культуры и в ЮНЕСКО. Надеюсь, вы тоже подпишете?

– Непременно, – пообещала Нюша.

– Вот и договорились, – умиротворённо кивнула Юлиана и поднялась. – Ну, я пойду, Анечка, у меня еще третий этаж не охвачен.