Текст книги "Искушения олигархов (СИ)"

Автор книги: Павел Генералов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– А ведь как раз в начале двухтысячного очень странно погиб президент «Роспетролеума» Асташов, Пётр Петрович. – Гоша нарисовал на листе блокнота череп. – Кажется, банальная автокатастрофа…

– На трассе Москва – Нижний Новгород, – подтвердил Соловьёв. – Тормоза отказали… У новенького «шестисотого»…

– А компания со всеми потрохами досталась тогдашнему партнёру Асташова господину Герцензону, – к черепу Гоша пририсовал кости. – Всё сходится?

Соловьёв кивнул:

– Есть ещё целая череда странных смертей. В том числе и…

– Об этом не надо! – довольно резко оборвал Соловьёва Гоша. – Извините, Олег Юрьевич.

– Да нет, я всё понимаю. Я готовлю все материалы для предоставления в прокуратуру. Процесс будет, конечно, сложным. Доказательная база пока всё ж хромает. Но уж репутацию мы господину Герцензону порядком подпортим!

– Готовьте! – согласился Гоша и задумался. – А Танкиста этот Качалов уже по собственной инициативе убрал… И ведь сам. Лично!

– Наверное, есть такие дела, которые нельзя поручить никому, – хмуро заметил Соловьёв. Бросив на него быстрый взгляд, Гоша понял, что при необходимости Олег Юрьевич поступил бы так же.

– Нет! – остановил Соловьёва Гоша. – Качалов – лишь исполнитель. Меня интересует только Герцензон!

Едва Соловьёв вышел из кабинета, Гоша набрал номер Герцензона:

– Иван Адамович. Я согласен. Теперь уже точно. В воскресение, в пятнадцать. На вашем поле.

Глава седьмая. Убить Герцензона!

27 октября 2002 года

Зера с Нюшей и Боником резвились на детской площадке. Жёлтый теннисный мячик прыгал по траве, и все трое мчались за ним вприпрыжку. Побеждал всякий раз Боник, неохотно отпуская добычу, которой вновь предстояли новые скачки. Наконец, Зере удалось первой схватить обмусоленный мячик, угодивший в кусты. Радостный крик, похожий на воинственный клич индейцев, огласил, казалось, всё Глухово.

Гоша, натягивая красную спортивную куртку, наблюдал за шумной троицей из окна кабинета.

Часы над камином показывали уже половину третьего. Пора было собираться.

Гоша выудил из угла между стеной и книжным шкафом бэг с клюшками для гольфа, к которому уже больше года даже не прикасался. Клюшки глухо звякнули.

Не так давно, недели три назад, Гоша встретил Герцензона в коридоре третьего, вице–премьерского этажа Белого дома. Иван Адамович грустно посетовал в тот раз, что ушли в прошлое их былые сражения на герцензоновском поле.

– Вы ещё не забыли, Георгий Валентинович, с какого конца держать клюшку?

Гоша тогда отмахнулся, но Герцензон был настойчив:

– Это нечестно, Георгий Валентинович. За мной – матч–реванш. Ведь в последний раз вы разгромили меня подчистую! Вы просто обязаны мне последнюю партию. Сыграем по первому снежку и зачехлим наше оружие до весны. Так что – жду вашего слова.

И Герцензон этого слова дождался. Три дня назад они сговорились встретиться сегодня, в воскресенье, ровно в пятнадцать ноль ноль. На герцензоновском поле.

Ещё раз бросив взгляд в окно, Гоша склонился над сейфом. Набрал код. Дверца сейфа бесшумно открылась. Ключиком, который Гоша обыкновенно хранил отдельно, в одном из ящиков стола, он открыл замок маленького верхнего отделения.

Достав новенький «макаров», Гоша взвесил его на руке. На рукоятке было выгравировано: «Георгию Валентиновичу Сидорову от Министра Обороны РФ». Это оружие от имени министра Гоше вручил Командующий Сибирским военным округом. В тот год, когда Гоша, можно сказать, спас боеготовность восточных рубежей государства. У военных накопились тогда чудовищные долги, а Гоша обеспечил их горючкой по полной программе. За свой, естественно, счёт. Ну, и награда, что называется, нашла героя.

Снарядив «макаров» новенькой обоймой, Гоша поставил оружие на предохранитель и засунул во внутренний, с надёжной застёжкой, карман красной куртки.

К последней партии в гольф с человеком, который убил его жену, он был окончательно готов.

***

Икотка,

Ондырь

Василий Полубояринов очнулся в морге.

Он приоткрыл глаза и тотчас зажмурился: лампочка без абажура слепила, как солнце. Вася попытался сесть, и это ему почти удалось. Правда, сиделось как–то криво, неловко. Уж больно жёсткой оказалась кровать. Вася, не открывая глаз, застонал и попытался опереться о лежбище. Рука его уткнулась во что–то твёрдое и холодное. Он открыл глаз и заорал – рядом с ним лежала абсолютно голая и столь же абсолютно мёртвая старуха. Очевидно, во сне Вася стянул с неё простыню, прикрывавшую их обоих.

Вася поднатужился и разлепил оба глаза. Оказалось, упавшая простыня теперь была далеко–далеко, на полу. А сам Вася, антично обнажённым сидел на высоком столе, куда обычно складывают умерших перед последним визитом к патологоанатому. На посиневшей от холода Васиной ноге болталась на резиночке клеёнчатая бирка с чернильным номером «17-Н».

Вася, кряхтя, сполз со стола и, брезгливо жмурясь, закутался в простыню. Холод пронимал до самых костей. С другой стороны, если бы здесь не было так холодно, ещё неизвестно, сколько бы времени он оставался в беспамятстве.

Дороги до железной двери мертвецкой хватило, чтобы вспомнить – в общих, конечно, чертах – что же такое произошло. Вчера вечером – или позавчера? – в общем, в субботу накануне дня выборов, он зашёл к другу Шишкину, ведущему специалисту Ондырьского морга. Шишкин, как и Вася, был родом из средней полосы и так же застрял на Икотке после института. Это и был первый тост, – вспомнил Полубояринов, – за такую гостеприимную негостеприимную землю, за вторую, блин, малую родину.

Потом выпили за без пяти минут вице–губернатора. Это, значит, за Васю. Потом за трудовые будни и скромных тружеников – это за Шишкина. Потом – за победу Станислава Евгеньевича Котова с результатом под сто процентов. Потом – за женщин. Потом – за женщин, которые не брезгуют скромными тружениками в перерывах между трудовыми буднями. А потом…

Потом Шишкин вытащил «стеклорез». Местную, истинно ондырьскую выпивку. В переводе с икотского на русский: стеклоочиститель, разлитый в водочные бутылки.

Обычно и Шишкин, и Полубояринов этой отравы не пили. Но здесь… Видно, бес попутал. Что было дальше – Полубояринов не помнил. Хотя нет, уже помнил: лампочка, как солнце, ну и дальше…

Вася колотил в железную дверь оледеневшей рукой, пока не заметил табуретку.

Наконец, дверь начала приоткрываться. Осторожненько, помаленьку – видимо, с той стороны ещё не привыкли к оживающим покойникам.

Полубояринов ввалился в тёплый кабинет и, чуть не сбив с ног обалдевшего санитара, заорал с ходу:

– Вы что, совсем охренели? Живого человека!

– Вы ночью были совсем мёртвый, – начал оправдываться маленький санитар–икотянин.

– Шишкин где? – рявкнул на него Вася, чувствуя, что голос садится.

– Его утром домой жена увезла, а вы тут лежали белый и мёртвый, – талдычил своё санитар.

– Быстро мне мою одежду! – распорядился Полубояринов. – И что за номер идиотский?

– Так положено, – суетливо открывая шкафчик, объяснял санитар. – Семнадцатый шкаф, а буква «Н» – значит, неизвестный.

– Я те покажу – неизвестный, – сипел Вася, натягивая воняющие какой–то медицинской дрянью штаны. – Начальство надо знать в лицо. Сошлю за вредительство!

Он сам понимал, что сослать дальше Икотки в принципе некуда, но надо же было показать, кто здесь и вообще теперь везде главный. Санитар испуганно жался к стене и виновато молчал. Чёртова бирка с номером никак не хотела сниматься, а искать ножницы у Васи времени уже не было. Его и так в штабе уже, наверное, обыскались – настенные часы показывали восемь часов.

– Восемь – утра или вечера? – спросил Вася, распространяя противный запах формалина. Он натянул унты прямо так, на бирку.

– В-вечера, – заикаясь, ответил вконец перетрухавший санитар. В подтверждение санитаровых слов радио выдало бодрым женским голосом:

– В Москве – полдень!

…Стас Котов был доволен. До его победы оставалось всего–то ничего: лишь подсчитать голоса. Ох, прав был покойный Монстр Иванович, царство ему небесное! Теперь он, Котов будет единственным хозяином Икотки. Конечно, Сидоров и его команда со своим Немало – Корякским проектом хапнули часть территории, но уж зато все остальные здешние недра – его и только его. Ай да Котов, ай да сукин сын! Добрался–таки до недр! Уж за четыре–то полноправных года он выкачает из здешней таблицы Менделеева такие гешефты, что арабские шейхи с их нефтекачалками скиснут от зависти! А к доктору Кобрину имеется личный счётик. О чём он там мечтал? «Манчестер» купить? Ну, это мы ещё поглядим, товарищ Анакондов…

В кабинет заглянул порядком нетрезвый Царёв. А ладно, сегодня положено, пусть пьёт.

– Полубояринов там не появился? – спросил Стас, несколько обеспокоенный пропажей верного Василия.

– Пока нету. Зато с минуты на минуту появятся первые результаты, Станислав Евгеньевич! – доложил Царёв.

– Все цифры – сразу ко мне! – распорядился Стас.

…В штабе первым, кого встретил Полубояринов, был имиджмейкер Виталий Царёв.

– Где пропадаете? «Сам» уж десять раз спрашивал! – нагловато сообщил Царёв.

– Где был, там уже нету, – отрезал Василий.

– А чем это от вас пахнет? – принюхался Царёв. – Что, новый икотский парфюм? – и он довольно загоготал над идиотской своей шуткой. – Да, кстати, Василий, ещё успеете поставить на тотализатор.

– Какой такой тотализатор? – заинтересовался Вася. Хоть в голове его было мерзко, но в душе он оставался игроком. Даже после мертвецкой.

– Ставим на результат, с каким Станислав Евгеньевич выиграет, – объяснил Царёв. – Стольник в баксах платите и пишете свой процент. Кто угадает, получит… – Виталий прикинул в уме, – две штуки зелёных. Неплохой урожай для здешних полей.

– Вступаю, – решительно объявил Василий. – Стольник за мной, а цифру запиши – восемьдесят один процент.

– Ну, вы махнули, Василий! Такие цифры только в банановых республиках бывают! – удивился Царёв.

– А ты запиши, запиши, – настоял Василий. Он наверняка знал, каким будет результат. Глава местного избиркома в лепёшку разобьётся, но аванс отработает и выдаст заказанную ещё с неделю назад цифру.

***

Инесса была в бешенстве. Мало того, что из дома Сидоровых её выгнали, как шелудивого пса, так ещё и Качалов пропал. Будто сквозь землю провалился!

Почему хозяин выпер её, Инесса так и не поняла. Ну, не тетёшкалась она с его дочкой, как припадочная бабушка, так ведь этого от неё и не требовалось! А то, что девчонка начала говорить одновременно на двух языках – так это только её, Инессина заслуга.

Но хозяин, не объясняя причин, выдал жалованье до конца года и отказал в рекомендациях. Ну и хрен с ним и с его рекомендациями. Качалов ей сделает такие рекомендации, которые этому грёбаному Сидорову и не снились.

Только ни один из качаловских телефонов не отвечал, а отчаянное послание «по мылу» вернулось обратно.

Инесса давно сотрудничала с Вячеславом Борисовичем Качаловым, совмещая эту работу с собственно гувернантской, пресной до чёртиков. До Глуховской опупеи она воспитывала детей в основном эстрадных артистов, собирая на родителей мелкий и крупный компромат. Чаще всё–таки мелкий – употребление наркотиков, афёры с левыми концертами, дружба с криминальными элементами, ну и прочую муру.

Полковник Качалов, её бывший начальник ещё по давней службе в КГБ весьма доходчиво объяснил Инессе благородную цель её настоящей работы:

– Понимаешь, они же – лицо страны, поэтому должны быть управляемы. А то ещё возомнят о себе, что они – боги!

Из этого Инесса сделала вывод, что настоящие боги – это они, бойцы, так сказать, невидимого фронта. Эта тайная власть была важнее небольшого жалованья, которое выдавал Качалов.

Последнее место службы оказалось более скучным внешне, чем жизнь среди шумных и подчас истеричных эстрадных звёзд. Однако истинная её работа, как она поняла, была гораздо важнее для Качалова. Во всяком случае, на все срочные её вызовы он выезжал лично и тотчас же.

А когда она добыла информацию об этих акциях «Севернефти» Качалов даже поцеловал ей руку. И вот – исчез! Как раз тогда, когда он так нужен ей.

Она металась по своей крошечной двухкомнатной квартирке, как запертая в клетку росомаха. Потом, не выдержав, достала из сумочки мобильный телефон и вставила туда новенькую сим–карту, купленную специально ради этого звонка. По тому номеру, куда разрешалось звонить только в самом–самом крайнем случае.

Выпив для храбрости рюмку коньяка, Инесса набрала заветный номер. Качалов ответил сразу:

– Больше не звони сюда, – вместо приветствия сказал он сухо.

– Что случилось? – стараясь говорить спокойно, спросила Инесса.

– Ты прокололась, – голос Качалова был жёстким и скрипучим. – Мы с тобой больше не работаем.

– Но – где? Как? Почему? – истерично взвизгнула Инесса. Самообладание покинуло её.

– Поработай по специальности, – отрезал Качалов. – Если понадобишься – найду.

Коротки гудки стучали Инессе прямо по мозгам. Она, уже плохо соображая, что делает, набрала секретный номер по второму разу.

Механический голос на безукоризненном английском сообщил ей, что абонент недоступен. Инесса поняла: не недоступен, а просто прекратил своё существование навсегда. Это был так называемый «одноразовый» номер. Не сумела испросить по нему свою индульгенцию – свободна на фиг!

Инесса в сердцах бросила свой телефон в стену. Тот, жалобно звякнув, упал на пол, расколовшись на две части.

***

Белоярск

Утром Петухов проводил Катю в аэропорт. Самолёт вылетал в одиннадцать – ровно в этот же час, но уже не по белоярскому, а по московскому времени, она будет дома.

Катя вернулась к Петухову, как она утверждала, навсегда. На протяжении всех последних месяцев она была рядом с ним – верная боевая подруга.

Жаль, конечно, было отпускать её в этот судьбоносный день – но что поделать? Свой человек в Москве был необходим. На случай, если Смолич начнёт подавать заявы–кляузы в Центризбирком.

Избирательная кампания закончилась, и оставалось надеяться только на то, что второго тура не понадобится. Для этого было сделано всё возможное и невозможное. А ведь когда только начинали, трудно было поверить, что ко дню выборов Петухов придёт с рейтингом в шестьдесят без небольшого процентов!

В южных районах Белоярского края лидером считался Боков. Но с «железным королём», начавшем свою кампанию из тюрьмы, удалось столковаться. Не без помощи, конечно, Кремля. Свой высокий рейтинг Виктор Боков обменял на свободу. Правда, его поддержка даже на западе была косвенной и в основном сводилась к контрпропаганде, направленной на основного соперника Петухова, главу белоярского законодательного собрания Смолича. Конечно, не все голоса от Бокова простым арифметическим действием приплюсовывались к электорату Петухова. Часть боковских избирателей предпочла протестное голосование.

На традиционно красном востоке края в ряды сторонников Петухова записались сочувствующие Голубкову. Бывший тесть не обманул – поспособствовал на все сто.

Сам Белоярск разделился примерно поровну, но всё же небольшой перевес Константин Сергеевич получил и здесь. Особенно когда стало ясно, кого именно поддерживает далёкая, но всесильная Москва.

На севере края Петухов брал почти семьдесят процентов. И это было понятно: за ним стояла сама «Севернефть», от которой кормился весь север.

Сложнее всего дела обстояли с западными районами. Юрий Смолич был родом именно оттуда. Это и был его основной козырь. Собственно всю кампанию политтехнологи Смолича вели на этом вечном противодействии: «наш – не наш». Однако в последнюю неделю Смолич стал по данным социологов проигрывать и запад.

Петухов считал, что успех принесли хорошо проведённые встречи с избирателями. При его появлении в залах и клубах люди вставали под звуки гимна и аплодировали так, что он краснел от смущения. Константин Сергеевич и не догадывался, что начинали и вставать, и аплодировать его же агитаторы, доставленные из близлежащих районах на автобусах. Они же по завершении встречи провоцировали ажиотаж, спеша на сцену за автографами к будущему губернатору.

И уж тем более Петухов не знал, да и не должен был знать, каким способом сбили рейтинг Смолича на западе. Это знали только те штабисты, которые занимались контрработой. А фишка была хоть и убойной, но не слишком хитрой.

Смолич действительно родился в Белоярском крае. А вот его родители приехали сюда в сорок четвёртом из Белоруссии. Почему приехали? Возникал такой вопрос, если его правильно и вовремя задать. И вот за месяц до дня выборов в исконно Смоличевских районах поползли нехорошие слухи. А именно – что Смолич–старший бежал из Белоруссии не просто так, спасая семью от голода, а потому, что был при оккупации полицаем, работая на подлых фашистов…

Вернувшись из аэропорта в гостиницу «Севернефти» Петухов принял горячую ванну, выпил полбутылки коньяка и заснул сном младенца. Напряжение последних месяцев, похоже, отпустило. Проснулся он от звонка. Звонили из штаба:

– Константин Сергеевич! – услышал он радостный голос своего имиджмейкера Генералова. – Есть первые предварительные итоги по западу. Мы лидируем с результатом чуть больше пятидесяти процентов!

– А это значит? – Петухов спросонья не мог понять, откуда результаты? Ведь только что было утро. Сколько же он проспал?

– А это значит, что есть шанс прорваться с первого тура! – Генералов, похоже, тоже устал от долгой кампании.

– Сейчас приеду! – Костя чувствовал себя красивым и бодрым, хоть сейчас на трибуну.

Он посмотрел на часы – ничего себе поспал! Прямо спящий красавец! Было уже десять вечера по местному времени. Значит, у Катьки – три дня. Чего же не звонит? Он посмотрел на мобильный – ага, вот и письмецо от любимой жены: «Долетела. Целую, люблю».

Петухов молодецки расправил плечи – еще бы не любить! Такой молодой и уже – тьфу–тьфу – губернатор!

***

Герцензон был одет почти в такую же куртку, как и Гоша. Только не красную, а ярко–желтую. Он разминался перед боем, делая драйвером резкие пассы. Аж воздух свистел.

Увидев Гошу, он приветственно помахал рукой.

Поле для гольфа покрывал тонкий снежок. Лишь кое–где ещё проступали пятна зелёно–желтой стриженой травы.

– Вы – вечно проигравший, Иван Адамович. Так что первый удар – законно ваш, – подходя к Герцензону, бросил без улыбки Гоша.

– Ну, насчёт вечного, это ещё мы посмотрим! – усмехнулся Герцензон и чуть дольше, чем обычно, не отводил глаза от Гошиного взгляда. – Но вы, Георгий Валентинович, я вижу, настроены решительно! – Герцензон отвернулся и стал пристраивать мячик на заранее воткнутый в землю ти.

Удар вышел хлесткий. Мячик пролетел по воздуху, упал метрах в двух от лунки, но по влажному насту проскользнул ещё около метра. Так что оказался в идеальной позиции одного удара.

Победно глянув на Гошу через плечо, Герцензон промолчал. И, отойдя чуть в сторону, стал наблюдать, как Гоша распорядится со своим ударом.

Гоша распорядился им практически идеально. Его мячик, пошедший по очень крутой траектории, приземлился буквально бок о бок с мячиком Герцензона – на одной прямой по направлению к лунке.

– Никогда не поверю, что вы год не брали в руки клюшку! – воскликнул Иван Адамович. Гоша в ответ лишь сдвинул брови.

Оба игрока, подхватив бэги, двинулись в сторону лунки: Герцензон чуть впереди, Гоша – следом за ним.

– Иван Адамович! – окликнул Герцензона Гоша.

– Да? – обернулся тот.

– А куда это ваш Качалов запропастился?

– Какой Качалов? – Герцензон смотрел себе под ноги.

– А то он мне понадобился вдруг. И найти не могу! – вроде как в пространство продолжал Гоша.

– А, Качалов! – сообразил Герцензон. – Вячеслав Борисович! Вице–президент «Роспетролеума!» Знаете, я разорвал с ним контракт. Он нарушил условия договора и исчез безо всякого предупреждения. Два дня назад.

– Ясно, крысы бегут с корабля! – пробормотал Гоша. – А я хотел ему заказик подбросить. Выгодный!

Герцензон окончательно остановился и, закинув поудобнее бэг, уставился на Гошу, будто видел его первый раз:

– Какие у вас дела с Качаловым? Какой заказ? Какой–то странный вы сегодня, Георгий Валентинович. Право, странный. Может, у вас температура?

Не слушая Герцензона, Гоша продолжал:

– А согласись, Герцензон, это было бы красиво. Ты заказал Качалову меня. Но вышла ошибочка. И погибла Зера. А тут бы я уже тебя Качалову заказал. Изящная сложилась бы комбинация, ты не находишь?

Герцензон попятился, одновременно вытягивая из бэга клюшку поздоровее. Лицо его побелело, а губы – в уголках – мелко задрожали:

– Вы точно сегодня не в себе, – выдавил он, судорожно оглядываясь по сторонам.

– Не успеет твоя охрана. Ох, не успеет, – посетовал Гоша, доставая из внутреннего кармана куртки «макаров». Сняв пистолет с предохранителя, он передёрнул затвор и направил ствол ровно в живот Герцензона.

– Г–г–еоргий В-валентинович! – с трудом выговорил Герцензон, вытягивая руки ладонями вперёд, будто надеялся так защититься от маячившего перед ним воронёного ствола. – Г-г… Я не х-хотел З-зеру…

– Падаль! Дал бы я тебе свой наградной «макаров», да ты ведь не застрелишься! Обделаешься! Падаль, – повторил Гоша, покачивая пистолетом.

И вдруг Гошины губы сложились в какое–то подобие улыбки. Он смотрел под ноги Ивана Адамовича. По ботинкам всесильного олигарха Ивана Адамовича Герцензона, хозяина Сибирской Нефтяной Компании и прочего, прочего, прочего текла какая–то жидкость, а снег, на котором он стоял, окрашивался жёлтым. Иван Адамович если уже и не обделался, то обмочился элементарно.

– Приехали! – вновь подняв глаза на дрожащее лицо Герцензона, сообщил Гоша. – И не пристрелить–то тебя по–человечески! Завоняешь!

Он поставил «макаров» на предохранитель и спрятал пистолет в карман куртки:

– Только учти, Герцензон! Если ты снова захочешь убить меня, то тебе придётся убивать нас всех. А на это у тебя кишка тонка… С тобой же я поступлю проще. И это будет для тебя страшнее смерти. Я тебя, разорю, Герцензон! Ра–зо–рю! Ты понял, Герцензон? – в ответ Иван Адамович мелко затряс подбородком. – Веришь мне, Герцензон?!

Герцензон верил.

Гоша отвернулся и шагнул в сторону дома.

Сегодня он понял нечто важное. Может быть, самое важное в этой жизни: убить порой легче, чем не убить. И смог эту дилемму решить в свою пользу. Хотя и близко было…

Он уже сделал несколько шагов, но что–то его остановило. И это не был ненавидящий взгляд Герцензона. Хотя Иван Адамович смотрел в Гошину спину именно так – со страхом и ненавистью.

Два белых мячика по–прежнему лежали в метре от лунки. И ждали точного удара.

Гоша вернулся и поставил бэг на землю.

Перебрав клюшки, выудил на свет ту, что с нулевым лофтом, то есть с абсолютно ровной поверхностью крюка. Кажется, называлась она паттер.

Это было, конечно, не по правилам. Бить сразу по двум мячам. Но правила тут устанавливал он, Георгий Валентинович Сидоров.

Сделав небольшой аккуратный замах, Гоша ласково коснулся клюшкой ближнего мяча. Мячики покатились неторопливо, словно нехотя.

Сначала в лунку упал первый. За ним – с секундной паузой – второй.

Так и не оглянувшись больше на Герцензона, Гоша забросил бэг на плечо и, не выпуская из рук удачливый паттер, зашагал к своему дому.

На крыльце его ждали Нюша, Нур, Катя, Лёвка и маленькая Зера.

А навстречу мчался счастливый, обезумевший от снега и любви Боник.