Текст книги "Искушения олигархов (СИ)"
Автор книги: Павел Генералов
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
5 июня 2001 года
– Ну, и как тебе наш перелыгинский рай? – спросил Лёвка, заглядывая Виолетте в глаза.
– Впечатляет. Прямо маленькая Швейцария, – Виолетта отвела глаза и надела тёмные узкие очки.
– Сравнение с Швейцарией надо понимать, комплимент? – Лёвка довольно улыбнулся.
Они вышли из небольшой уютной гостиницы, построенной на самом краю бывшего капустного поля. Номеров в гостинице насчитывалось всего двенадцать, и предназначены они были исключительно для очень состоятельных людей.
Предполагалось, что заезжие, в основном заморские гости будут останавливаться в культовом Перелыгино на несколько дней. Основная программа была расписана на неделю. Этого за глаза хватало, чтобы истоптать вдоль и поперёк все местные литературные тропы, а также вдоволь насладиться волшебным перелыгинским воздухом. Из окон гостиницы, из каждого номера открывался вид на то самое поле, воспетое великим поэтом. Поле, которое Лёвка увёл из–под носа Котова. С помощью Виолетты, между прочим.
Только вот Виолетта до сих пор не рассказала, как ей удалось обвести вокруг пальца ушлого Котяру. Молчит и отшучивается, как партизан на допросе. Ничего, сегодня Лёвка попытается её разговорить.
Он давно звал Виолетту на рандеву – не терпелось похвастаться перелыгинским проектом, наконец–то осуществлённом по полной программе, даже с хвостиком. Но та сначала отсиживалась в Швейцарии, будто там мёдом намазано. Интересно, что делать целый месяц в стране, которую пешком можно пройти за три дня? А после Швейцарии ещё целую неделю отнекивалась под разными предлогами, будто он её не за город приглашал, а в клетку с аллигаторами…
Само поле осталось в первозданном виде. Только вместо совхозной капусты на нём теперь была высажена альпийская травка и низкорослые цветы разных оттенков. К середине июля, так по крайней мере обещали ландшафтные дизайнеры, поле должно было стать полосатым. Примерно как знаменитые голландские тюльпановые плантации. Мы ведь тоже умеем делать, если захотим. Между полосами высаженных цветов были проложены дорожки–тропы. Но не для пеших прогулок, а для выездки лошадей.
Этой своей идеей Лёвка особенно гордился. Ему удалось укротить пространство, не нарушая равновесия природы. И общественное мнение не могло упрекнуть его в небрежении к классическому ландшафту, увековеченному великой и не слишком великой российской прозой и поэзией. Получалось, что и овцы целы и волки сыты.
Волком был, конечно, Лёвка. Именно он нашёл путь получения приличного гешефта с этой земли, не тревожа её покоя. Ведь как могли испортить вид на поле мирные, экологически безупречные лошадки?
На фоне проносящихся подмосковных электричек и куполов Перелыгинского храма породистые кони смотрелись особенно эффектно. Пусть Гоша и считал, что Лёвка разменивается по мелочам, растрачивая энергию и силы на такие пустяки, как поле, но результатом Лёвка был очень и очень доволен. Не всем же нефть качать, кто–то должен и прекрасное создавать. Понятно, кто – Лев Викторович, вестимо.
– Со Швейцарией? Комплимент, конечно, – согласилась Виолетта. Швейцария явно пошла ей на пользу. Она выглядела превосходно – помолодевшая, похудевшая, с новой стрижкой–каре нового же оттенка – цвета гречишного мёда.
Было прохладно и тихо. После майской жары и тёплого старта июня немного похолодало. Словно природа давала себе маленькую передышку перед летом. Тайм–аут с ночными заморозками.
– Но только попросторнее будет, а, сестрица Ви? – Лёвка дружелюбно обнял Виолетту за плечи, но та деликатно отстранилась.
– Дело не только в просторе, – она задумчиво осмотрела поле, на краю которого мирно жевал травку серый спокойный конь. – Здесь, малыш, воздух другой. Настоящий, не дистиллированный.
– Чего, навозом пахнет? – Лёвка озабоченно принюхался. Пахло в основном мимозой, то есть – духами Виолетты.
– Дело не в навозе, – улыбнулась Виолетта. – Просто пахнет жизнью. Понимаешь?
– Не-а, – признался Лёвка. – Кстати, о жизни. Предлагаю не ждать Гошу, а отправиться на конную прогулку. А он нас догонит. Потом – обед и посещение дачи поэта. Как тебе программа?
– Превосходно, – легко согласилась Виолетта.
Лёвка едва удержался, чтобы не поцеловать бывшую подругу в щёку. Какая–то она сегодня была совсем другая, чем прежде. Слишком красивая, помолодевшая… Или, пока целый месяц прохлаждалась в Швейцарии, влюбилась в кого–то? В пузатого швейцарца с дистиллированным запахом? Эта мысль ему совсем не понравилась. Но грустить и вздыхать Лёвка не умел. Да и не хотел.
– Ну, сестрица Ви, двинули в конюшню! Подберём тебе скакуна поспокойнее, – начал он, но Виолетта перебила:
– Я уже подобрала. Во–он того, серого, как ослик, – она указала на пасущегося коня. – Мне кажется, он для меня достаточно мирный.
– На этом мирном ты далеко не уедешь! – заржал совсем по–детски Лёвка. – Знаешь, как его зовут? Верный! А знаешь, почему?
Виолетта удивлённо пожала плечами.
– Да потому что он верен своей конюшне! И дальше, чем на триста метров от дома не удаляется. А если его пришпорить, может скинуть в кусты. Я тебе другую лошадку приготовил, Снежинку. Красотка хоть куда, – Лёвка сложил пальцы щепоткой и звучно причмокнул. – Вот уж – настоящая женщина! Угостишь сахарком – и делай с ней, что хошь.
– Интересная трактовка образа настоящей женщины! – расхохоталась Виолетта.
… Гоша догнал их у ручья. Белую лошадь и вороного коня. Он хотел подъехать незаметно и спросить, как проехать в библиотеку, но не вовремя оглянувшийся Лёвка обнаружил погоню.
– Третьим будешь? – заорал было Лёвка, но тут же прикрыл рот рукой. Его вороной конь по кличке Фердинанд славился не только родословной, но и тонкой душевной организацией. При нём конюхи даже не осмеливались материться.
Снежинка под Виолеттой радостно заржала, взмахом хвоста одновременно и отгоняя мух, и приветствуя Гошиного коня. Гоша выбрал скакуна из новеньких, присланных Нуром, а белая красавица с первого лошадиного взгляда полюбила башкирского крепкого паренька по имени Сабантуй, что в переводе означало «Праздник». На тёмном лбу Сабантуя, как печать, удостоверяющая качество, белел треугольник.
– Здравствуйте, Виолетта! – Гоша попытался поцеловать Виолетте руку, но лошади не позволили сделать это. Сабантуй потянулся к Снежинке, а та, от удовольствия жмурясь, вскинула морду к небу и игриво тряхнула гривой. Гоша едва удержал норовистого башкирина – тот норовил загарцевать перед юной подругой.
– Может быть, спешимся? – Виолетта вопросительно взглянула на Лёвку. У неё уже начинало ломить спину, а обнаружившаяся Снежинкина любвеобильность пугала не на шутку.
Лёвка спрыгнул первым и помог спуститься на землю Виолетте. Держа своего Фердинанда под уздцы, Лёвка достал мобильник и набрал номер конюшни:
– Серёжа, мы у ручья. Забери Снежинку и… – он посмотрел на Гошу и на Виолетту. – В общем, забери Снежинку. Мы с Гошкой круг почёта ещё сделаем, ты не против? – спросил он уже Виолетту.
– Я – только за. Быть зрителем мне больше нравится, – ответила та.
– Но ты, Гош, всё–таки вернись на землю. Чуток пройдём пешком. Виолетта обещала рассказать сказку про козла и капусту, – небрежно, как о давно сговоренном, сообщил Лёвка. Вид у него был до того невинным, что Виолетта не могла не рассмеяться. Ну, Лёвушка, ну хитрец! Понял, что при Гоше Виолетта не станет играть в детские игры и расскажет историю про поле. Полюшко–поле…
…Премьера удалась. Виолетта всегда любила «Аиду», но слушала её прежде только за границей. И, надо сказать, московская постановка практически не уступала знаменитым зарубежным версиям. Правда, в первом акте актёры пели немного зажато, но затем разошлись вовсю. Дуэт же третьего акта, знаменитая оперная лакмусовая бумажка, прошёл просто на пять с плюсом.
Выходя из партера, Виолетта столкнулась с Котовым, лоснящимся от удовольствия. Понятное дело, пришёл в Большой, чтобы на послепремьерном фуршете решать свои делишки.
– Станислав Евгеньевич! – воскликнула она так громко, что на них стали оборачиваться. – Вы тоже здесь? Правда, прекрасный спектакль?
– Вы – ещё прекраснее, – пробормотал Стас, склоняясь, чтобы поцеловать ручку.
Да-а, лысина Стаса расползлась на славу. Виолетта прекрасно помнила вид Стаса именно сверху. Когда она, сидя на втором этаже телекомпании ВСТ следила за манипуляциями Стаса вокруг соседнего здания. Чтобы позлить её, Стас демонстративно водил на смотрины таких отъявленных бандитов, что ей приходилось ежедневно пить валокордин. Если бы не Лёвкина хитрость… Кстати, вот хороший повод отдать давний должок неверному Лёвке. Что там малыш хотел перекупить у Котова? Перелыгинское поле? Будет тебе, Лёвушка, поле, будет.
– Послушайте, Стас, – дружелюбно предложила Виолетта, – составите мне компанию? У меня приглашение на два лица в Бетховенский зал.
– А где же Лев? – удивился Стас.
– А вы что, не знаете? – удивилась Виолетта. – Мне казалось, уже вся Москва знает… Мы со Львом Викторовичем расстались, – призналась она, не уточняя, что при расставании остались не только друзьями, но и деловыми партнёрами. – Ну, решайтесь, Стас. Уверяю вас, это не так страшно – быть моим кавалером.
– Сочту за честь, – Стас склонил голову и приглашающе протянул руку.
– Кстати, Стас, я слышала, вы собираетесь приобрести знаменитое перелыгинское поле? – Виолетта вкрадчиво положила свою душистую ладонь в предложенную Стасом руку.
– Откуда такая информация? – напрягся Котов.
– Из, можно сказать, первоисточников, – улыбнулась Виолетта. – Да не волнуйтесь вы так, Стас. Вы ведь знаете, что у вас есть конкурент?
– Это Лёвка? – тотчас догадался Котов.
Виолетта не ответила, но, соглашаясь, склонила голову и тонко улыбнулась.
– Спасибо, Виолетта! Предупреждён, значит – вооружён! – обрадовался Стас.
На входе в Бетховенский зал стояло два дюжих молодца. Виолетта достала из сумочки приглашение и протянула одному из них. Стас, усмехнувшись, всё же выудил из внутреннего кармана пиджака и своё, родимое, которое, что называется, ближе к телу. Виолетта, краем глаза увидев его манипуляции, усмехнулась: ну, не может Стас без понтов, то есть без того, чтобы не продемонстрировать свою официальную причастность к полуправительственному мероприятию.
– Не беспокойтесь, Стас, – Виолетта пожала его руку – Я попробую сейчас помочь вам в решении этого вопроса. – Ну, за удачу? – Виолетта взяла с подноса подскочившего официанта бокал шампанского.
Стас выбрал коньяк и прикоснулся большой круглой рюмкой к её бокалу:
– За вашу красоту, – отвесил он неловкий, хотя и приятный комплимент.
Выпив, Виолетта отыскала глазами вице–премьера Демьянова, своего одноклассника Мишку. Высоко шагнул Мишка, молодец! Он–то ей сегодня и подыграет.
Виолетта пробралась к Демьянову и по–свойски расцеловалась:
– Миша! Прекрасно выглядишь? Давно в Питере был? – краем глаза она отметила, что Котов видит, как она вась–васькается с самим вице–премьером.
– Позавчера вернулся. Прекрасно выглядишь, Виолетта! Давай после банкета к нам? Галка о тебе спрашивала. Посплетничаем, вспомним школьные годы, а?
– Замётано! – согласилась Виолетта. – Миш, я тут недавно вспоминала о нашем поле. О Том, что за школой… Как там проект мемориала? А то мой знакомый хочет купить это поле. Зря, наверное?
За школой, где Виолетта и нынешний вице–премьер «отбывали» десятилетку, был пустырь, на котором когда–то, в Отечественную войну шли бои за Питер. И давней мечтой их директора Степана Юрьевича, бывшего фронтовика, было создать на этом поле комплекс–мемориал в память о погибших, отдавших жизнь за свободу города на Неве.
За этот пустырь шла в последние годы настоящая, хоть и не кровопролитная война. Сначала на пустыре обосновались местные жители, развели маленькие огородики с капустой и картошкой. Их разогнали без особого труда. Затем началась борьба. То городские власти собирались там строить автомобильный завод, то вовсю муссировалась идея элитного коттеджного посёлка.
Однако теперь, когда Демьянов вышел «в люди», мечта директора, совсем уже старенького, вполне могла осуществиться. И Виолетта знала, что этот проект вице–премьер курирует лично.
– Конечно, зря! Будет мемориал! Решение принято! – заулыбался Демьянов. – Я так Степану Юрьевичу и сказал. Ох, и обрадовался старик! Извини… – Демьянов, отвечая на приветствие известного банкира, отвернулся.
Виолетта помахала Стасу рукой, приглашая присоединиться к их тёплой компании. На негнущихся ногах Котов подошёл к Виолетте.
– Миша! – Виолетта бесцеремонно потеребила вице за рукав смокинга. – Познакомься!
Михаил Михайлович вновь развернулся.
– Это мой друг, – Виолетта слегка понизила голос. – Тот самый друг, который хочет купить поле! Ну, я тебе только что говорила!
– А… Тот самый! – обрадовался Демьянов и расхохотался гулким басом. – Я уже Виолетте сказал. Зря вы с этим полем затеяли, честное слово! – сообщил Демьянов, и Виолетта подмигнула Котову. – Уже на правительственном уровне принято решение, будем мемориал там делать.
– Мемориал? – изумился Стас.
– Именно. Памяти павших. Никто не забыт, ничто не забыто, – пробасил Демьянов. – Так что, если купите, придётся государству уступить. Продать или – лучше – подарить, да Виолетта?
Демьянов дружески приобнял Виолетту за плечи и улыбнулся:
– Подарить, оно будет патриотичнее! – и он отвернулся всем телом, отвечая на приветствие какого–то сухощавого японца, не иначе как посла.
– Ну, всё понятно, Станислав Евгеньевич? – баском, подражая вице, спросила Виолетта, когда они отошли к столу.
– Спасибо, Виолетта! – Котов с чувством поцеловал Виолетте руку. – Отныне я – ваш должник навеки!..
…Виолетта остановилась на краю поля. Лёвка и Гоша восхищённо переглянулись. Фердинанд и Сабантуй терпеливо шли за ними. Без возбуждающей Снежинки лошади вели себя смирно, как нагулявшиеся собаки.
– Всё гениальное – просто, – констатировал Гоша. – Поле–то поле, да не то.
– Конечно, просто! – возразил Лёвка. – Когда в рукаве такой козырь, как вице–премьер! Ну, Виолетта, порадовала! Это я – твой должник навеки!
– Хватит мне уж в должниках и Стаса, – Виолетта поёжилась – было прохладно и начинался небольшой дождик. – Я, пожалуй, в гостиницу пойду, там вас подожду.
Она заправила волосы за уши и, словно вспомнив что–то, вновь выпустила медовые пряди.
– Увидимся! – Гоша кивнул Виолетте и ловко вскочил на Сабантуя. – Догоняйте, доктор! – на ходу бросил он Лёвке.
Лёвка, уже готовый к скачке, притормозил на мгновение. Внезапно он понял, зачем Виолетта торчала целый месяц в тоскливой Швейцарии. Ясен пень – ездила туда пластическую операцию делать! Подтяжка, круговая пластика век и прочая хрень. Полный наркоз, лицо, залитое кровью… Жуть малиновая! Точняк, пластика по полной программе. Отсюда – и новая причёска, и тёмные очки при пасмурной погоде, и неловкая улыбка. Бедные женщины!
– Мы скоро вернёмся, сестрица Ви! – отчаянно крикнул он вслед стройной одинокой фигурке, бредущей в сторону новой, офигительно навороченной гостиницы. И, уже не оборачиваясь, погнался за резвым башкирским скакуном. Не мог же он позволить, чтобы Гошка пришёл первым в этом заезде. На его–то, Лёвкином, поле!
***
Владимир,
Учреждение N 2 УИ/228–1
Наверное, эта камера на третьем этаже «больничного» корпуса тоже станет со временем музеем. Как образец того, как не положено сидеть.
Так, или примерно так думал всякий раз заслуженный прапорщик внутренних войск Пётр Семёнович Фокин, заглядывая в глазок камеры N38.
Он здесь, в знаменитом Владимирском централе, служил уже больше двадцати лет. При нём тут отбывали срок или часть срока многие воры в законе. Расписной, Леча Тбилисский, Синдбад, Юра – Меченый, Скороход. Солидные люди. И всё всегда было по правилам. Без перебора. Даже Василий, сын самого Сталина, говорят, так вольготно не сидел, как нынешний узник N1.
А здесь, в этой камере, всё обустроено было так, будто человек попал не в тюрьму, а типа в санаторий. Ещё перед прибытием нового арестанта в тюрьму камеру из двухместной переоборудовали в одноместную, каковых прежде и вообще не бывало. Мало того, заново выкрасили стены светлой зелёной красочкой, поставили кондиционер, японский телевизор и даже ковёр полосатый постелили.
Имя сидельца было широко известным. Сам Виктор Боков, в недавнем прошлом, как говорили, едва ли не хозяин Белоярского края. Ещё его называли «металлическим королём России». Точно, птица большого полёта, если с ним так носятся. Хотя он, конечно, ещё не настоящий заключённый, а подследственный, всё равно непорядок. Устроил тут, понимаешь, кабинет.
Впрочем, заниматься Бокову и вправду было чем. В настоящий момент он изучал всего лишь седьмой том своего уголовного дела, а впереди намечалось их ещё больше тридцати.
Виктор Боков уже привык к тому, что за ним почти постоянно наблюдают. Но на то ведь и существует глазок в дверях, чтобы в него кто–то заинтересованно или просто по службе посматривал. Вот и сейчас любопытный глаз сверлил Боковский затылок. Кажется, там скоро будет дырка.
В этой камере Виктор Викторович Боков провёл уже больше шести месяцев. Его привезли сюда прямо из Шереметьево‑2.
И кто же мог подумать, что Словакия окажется такой сволочью? Виктор Викторович тихо себе жил–поживал в арендованном особняке на окраине Братиславы и никого не трогал. Да и вообще вся эта их словацкая жизнь была ему по барабану. Он хотел вернуться в Россию и делал для этого всё возможное. Очень серьёзные люди в Москве хлопотали за него. И всё вроде бы начало станцовываться. Но потом вдруг что–то случилось. Будто сломалась какая–то деталь в сложном механизме, и всё посыпалось разом.
Арестовывала его словацкая полиция. Но прямо в Братиславском аэропорту его передали представителям российской прокуратуры. Так и сбылась мечта идиота – он вернулся в Россию. Правда, в наручниках и под солидной охраной. Шили ему всё сразу: и организацию преступного сообщества, и целых букет экономических преступлений. Пытались пристегнуть и убийство Чуканова, но здесь вроде бы как раз удалось отмазаться.
Сюда, во Владимир, его сразу и отправили, чтобы подальше от центра – от журналистов и прочих любопытных. Но, видимо, на начальника тюрьмы сильно не давили. И с ним удалось договориться о пристойных условиях содержания. Всего–то и пришлось отремонтировать все корпуса тюрьмы, да приобрести телевизоры для каждой камеры, а заодно и для охранников.
Самое забавное, что главной задачей Виктора Викторовича на данном этапе было тянуть время. Потому как пока он в статусе подследственного, его по закону не имели права лишить основных гражданских прав. Посему тома своего уголовного дела Боков читал с интересом, вдумчиво и не торопясь.
Надо было дотянуть до заветного времени. А именно – до первого августа две тысячи второго года, когда можно будет официально зарегистрироваться в качестве кандидата на пост губернатора Белоярского края.
Виктор Викторович, конечно, не был столь наивным, чтобы надеяться на то, что ему на этих выборах дадут победить. Сделают всё возможное и невозможное, чтобы такого развития событий не допустить. Но. План Бокова был изящен и прост, как и всё гениальное. Если учесть его колоссальную популярность в Белоярском крае и любовь сибиряков к «страдальцам» и «сидельцам», да приплюсовать серьёзные средства, которые он готов вложить в избирательную кампанию, можно было рассчитывать на то, что рейтинг В. В.Бокова будет весьма и весьма убедительным. После регистрации скорого суда не будет – статус кандидата его от этого защитит. А свой запредельный рейтинг он и обменяет на свободу, как когда–то, еще в брежневские времена, диссидента Быковского обменяли на Луиса Корвалана.
Ему выйдет воля, а от него – отказ от политических амбиций и поддержка угодного властям кандидата.
И всё было бы в масть, не возникни в этом деле одна маленькая червоточина. А маленькие червоточины, как известно, имеют обыкновение превращаться в сплошную гниль. Вроде бы только–только избавились от праведного Чуканова, а тут на тебе! Новый чукановец, прямо пионер–герой – Сидоров Георгий Валентинович! Похоже, он и его команда вполне могут выпустить на белоярскую политическую арену собственного кандидата. И пробашляют того так, что мало не покажется. Так что, пока есть время, нужно попробовать их нейтрализовать. Или – договориться. Но в любом случае надо бы побольше узнать о Сидорове и его людях…
Дверь в камеру со скрежетом отворилась. На пороге стоял всё тот же усатый прапорщик, чей мутный правый глаз Боков узнал бы теперь из тысяч.
– Ровно пятнадцать минут, – прапорщик Фокин протянул Бокову мобильный телефон. Это право на ежедневный телефонный разговор стоило Бокову дороже всех прочих удобств вместе взятых.
Его, конечно, раздражало, что разговаривать приходится в присутствии прапора, но он уже привык не обращать на него внимания. К тому же те люди, которым он звонил, знали его слишком хорошо и понимали с полуслова и полунамёка. Набрав номер, Боков заговорил, повернувшись спиной к маячившему в дверном проёме Фокину.
– Мне данные на нашего северного коллегу… Да–да, который вместо того… И на всех, кто около него…
***
Венеция
– Анька! Да не бойся ты, водица, то, что надо! Парное молоко! – Иннокентий кричал уже почти от буйков, а Нюша всё никак не решалась зайти глубже, чем по колено.
Пожалуй, восемнадцать градусов – это для Адриатики маловато. Хотя искупаться не в бассейне – впервые в сезоне – Нюше ужасно хотелось.
Она глубоко вдохнула и, сделав несколько коротких шагов, всё же окунулась. Теперь оставалось лишь доплыть до Иннокентия, сказать ему всё, что она думает о температуре воды и о нём лично. И – сей момент обратно, под ласковое венецианское солнышко. Хотя проплыв несколько метров, Нюша сменила гнев на милость. Вода и впрямь была достаточно хороша, особенно на поверхности.
Купались лишь немногочисленные русские. Остальные туристы с восхищением и опаской смотрели на смельчаков.
Если честно, то Нюша никак не ожидала, что поездка в Венецию обернётся самым что ни на есть курортным отдыхом. Обычно в Венеции она останавливалась в отеле возле Сан – Марко и ходила обычными туристскими тропами. Базилики, узкие улочки, рыбный рынок, мост Вздохов, непременная гондола с картинно–фактурным гондольером. Вечером – концерт, ночью – в лучшем случае карнавал. На настоящем венецианском карнавале она не бывала ни разу, но на небольших карнавалах, клонах знаменитого праздника, приходилось. Однажды даже бегала с факелом от приставшего, как клещ, нетрезвого бельгийского туриста. Еле оторвалась, и то лишь потому, что догадалась выкинуть факел преследователю под ноги и смешаться с толпой. Без факела близорукий бельгиец её не опознал.
А сейчас, когда она приехала к Растрелли, чей цирк завис на итальянских гастролях на весь июнь, Нюша обнаружила, что в Венецию вполне можно приезжать не только за культурными развлечениями. В самый день приезда – а прилетела она рано утром – Иннокентий повёз её на остров Лидо. И здешний пляж, как выяснилось, ничуть не уступал ни песчаному Египту, ни томному Гоа, ни даже Ницце со всеми её прибамбасами.
И вот всего за несколько дней Нюша уже вполне прилично загорела. Венецианский загар оказался нежным–нежным, персиково–золотистым.
Каждый день у них с Иннокентием был расписан по минутам. С самого утра Кеша занимался, а она досматривала особо сладкие утренние сны, медленные, ленивые, как то и положено на отдыхе. Затем – лёгкий завтрак и пляж. Поздний обед и послеобеденный сон. Только не ленивый, а глубокий, без сновидений. Это для неё – потому что Растрелли после обеда уже уезжал в цирк.
Вечером – цирковое представление, где номер Иннокентия пользовался особым успехом у разборчивых в цирковом искусстве итальянцев. Кешу уже даже узнавали на улицах Венеции и просили автографы.
После представления – ужин с морепродуктами и прогулки по тёмному, пахнущему прелой водой городу. А потом – ночь, всякий раз – иная. И всякий же раз такая, что даже от воспоминаний Нюша невольно краснела. А от ожидания ночи следующей впадала с некоторое остекленение, не сразу понимая обращённых к ней вопросов.
Это краткое венецианское путешествие более всего походило на настоящий медовый месяц… Если бы только вода в море была хоть чуть–чуть потеплее! Вода отрезвляла чрезвычайно. И как только Иннокентий может так долго терпеть эту пытку?
Нюша, так и не доплыв до буйков, развернулась обратно. На берегу она закуталась в розовое махровое полотенце и моментально согрелась. Наконец, и Кеша вышел из моря, довольно отфыркиваясь. На фоне неба он смотрелся не менее эффектно, чем на арене цирка. Невысокий, худощавый, идеально сложённый, весь в сверкающих каплях, он вполне мог бы украсить обложку любого, самого продвинутого журнала. Автограф у него попросить, что ли?
Кеша растянулся на лежаке, подложив под голову Нюшину руку. Неподалёку загорала итальянская семья с двумя маленькими девочками. Дети играли в камешки, а родители темпераментно переговаривались, поглядывая на Кешу.
Одна из девочек вскочила и, быстро перебирая ножками, помчалась к воде. Папаша резво поднялся и одним прыжком догнал ребёнка, подхватил под мышку и понёс на место, что–то быстро и гневно выговаривая.
– Кстати, Кеша, – вдруг вспомнила Нюша, – а откуда ты знаешь ту няню?
– Какую няню? – удивился Иннокентий, выпуская Нюшину руку и перевернувшись на живот. – Посмотри, я не облезаю?
Нюша погладила ладонью гладкую бронзовую спину:
– Пока нет. Я про ту няню, которую ты сосватал Гошке. Знаешь, я у них была перед отъездом и она мне ужасно не понравилась. Взгляд у неё нехороший. Прямо какая–то гадюка в кулёчке.
– Ах, ты про ту няню! – вспомнил Кеша. – Да я её и не знаю совсем. Помнишь, мы были у Тухачевских? Ну, в тот раз, когда Антон Тэффи получил?
– Помню приблизительно, – у Тухачевских столько раз всего отмечали, что Нюша не без труда вспомнила вечеринку, о которой говорил Иннокентий.
– Когда ты, между прочим, танцевала с толстым актёром… как его фамилия? Ну ладно, неважно. Ты танцевала, а я скучал под сосной вместе с эстрадными… Чёрт, как их, ну что за память! Ни одной фамилии толком не помню… Ну эти, муж и жена. Он такой маленький живчик, а она грудастая, горластая…
– Дуэт сиамских супругов Вани и Мани, ты про них, что ли?
– Точно, про них! Только никогда не понимал, почему они сиамские… – Иннокентий перевернулся на бок и закрыл глаза.
– Потому что – неразлучные, – уточнила Нюша, смахивая песчинки с его загорелого плеча.
– Так вот эти Ваня и Маня, а на самом деле их зовут Мурат и Венера, всё время трындели про то, какая у них замечательная гувернантка. Как они с нею забот не знают, ну, и всякое такое. Я ещё тогда подумал – какая их муха укусила? Обычно эстрадные говорят исключительно о самих себе, любимых. А эти знай себе, про няню. А ты когда сказала, что твои ищут няню, сразу про сиамских и вспомнил. Так что ты говоришь, гадюка? – Кеша приоткрыл один глаз и подмигнул.
– Мне так показалось. Ходит, слушает, смотрит…
– Слышь, Ань, а может, ты просто ревнуешь? Ну, что у брата в семье чужая баба? У вас, женщин, такое бывает…
– Может, и ревную, – согласилась Нюша. – Нам обедать не пора?
– Пожалуй, ещё разок в море – и пора! – Кеша решительно поднялся и протянул руку. – Идём?
Нюша по–кошачьи потёрлась о руку щекой:
– Можно, я вас здесь подожду, маэстро? – подхалимским тоном спросила она и обернулась на звук итальянской речи.
За их спинами стояла маленькая девочка, та, что пыталась убежать от родителей в море, и протягивала Кеше листочек с карандашом.
