Текст книги "Муза художника"

Автор книги: Паула Вин Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

БУХАРЕСТ, ОСЕНЬ 1984 ГОДА

– Софи говорит, вы не водили ее в Исторический музей!

Табита Вест, которую все знают как Тиб, откидывает голову назад, отчего ее медные волосы рассыпаются по спине, и смотрит на него снизу вверх. В ее глазах цвета амаретто читается вызов, а каждая черта забавного лица выражает предвкушение речи, которой она готова разразиться. Его жена, чью царственную элегантность, по мнению Йона, эксцентричность этой женщины лишь еще больше подчеркивает, мягко кладет руку на плечо Тиб и произносит:

– Дорогая, мое имя – София. И я никогда не просила его вести меня туда. Я даже не знала, что это там.

– Нет, правда, ты должна ее увидеть. Это лучше, чем все шутки Логана, вместе взятые. Вы там были, я уверена, – добавляет Тиб, обращаясь к Йону, – на какой-нибудь официальной экскурсии.

Он действительно был, с делегацией Организации Объединенных Наций. Иностранные гости мимоходом выполняли этот пункт своей программы, с большим интересом обсуждая между собой европейских политиков, чем выставленные экспонаты. Более того, несколько залов были тогда закрыты на техническое обслуживание или зарезервированы для школьных групп, включая, видимо, и те, расположенные в цокольном этаже, которые теперь хочет показать им Тиб.

– Экспозиция называется «Омаджиу». [35]35
  «Омаджиу» ( рум.omagiu) – «Посвящение».


[Закрыть]

Тиб растягивает румынское слово и произносит его более низким тоном, добиваясь таинственной интонации. Повернувшись к Йону, она излагает ему свою просьбу:

– Так вы можете отвезти нас туда на своем автомобиле?

Он соглашается, хотя ему не хотелось бы обременять своего румынского водителя, чье широкое лицо приобрело в последние дни серую бледность. Облаченный в громоздкое пальто и укутанный шарфом, Георге отбрасывает сигарету и, приглушая рукавом непрекращающийся приступ кашля, идет вперед, чтобы распахнуть дверь черной машины.

Когда автомобиль останавливается на проспекте Победы перед Историческим музеем Социалистической Республики Румынии, Йон настаивает на том, чтобы женщины шли вперед, обещая вскоре последовать за ними. Оставшись с водителем наедине, он предпринимает попытку выразить свою тревогу по поводу его здоровья. Владение румынским у Йона в зачаточном состоянии, и Георге нервно рассматривает близлежащие тротуары, но им все же удается достичь взаимопонимания: Йон обещает снабдить мужчину несколькими пачками «Кента», благодаря которым тот сможет посетить врача.

Для Софии экспозиция «Омаджиу» оказывается именно такой невероятно отвратительной, как обещала Тиб. Четырнадцать комнат в цокольном этаже музея заполнены роскошными подношениями чете Чаушеску, выполненными из всех возможных материалов, от соломы и пергамента до фарфора и золота. На многих экспонатах красуются портреты президента и госпожи Чаушеску – темноволосых и улыбающихся ангелоподобных близнецов. На некоторых картинах они изображены в исторически неуместных королевских одеждах. Все эти образы воплотили в вышивке, инкрустациях по дереву, живописи и гобеленах неистово соперничающие между собой румынские ремесленники. Согласно этикеткам на выставочных стендах, тщательно изготовленные поделки были преподнесены прославленному вождю во время посещения им различных предприятий.

Иностранных гостей, за которыми следят охранники музея и, вероятно, дополнительные, менее заметные средства наблюдения, просят сдерживать свои эмоции, и все это становится частью развлечения. Тиб и София соревнуются, кто дольше продержится, изображая благоговейный интерес при созерцании красно-белого чайного сервиза из ста предметов, подаренного президентом Брежневым и его супругой, сине-золотых ваз из севрского фарфора (с портретами четы Чаушеску), которые с большим уважением преподнес народ Франции, а также сложной модели аппарата для посадки на Луну от НАСА, США.

Вручение подобных почетных даров – обычное дело во время поездок за рубеж. Как раз на этой неделе Чаушеску и его жена находятся с визитом в Западной Германии и, без сомнения, вернутся домой с новыми «трофеями». Тиб чуть не визжит, показывая Софии свой излюбленный экспонат, однако в последний момент ей удается понизить голос. Это заключенный в золотую рамку диплом, который удостоверяет, что Николае Чаушеску является почетным гражданином Диснейленда. Президент получил его во время пребывания в Соединенных Штатах.

Йон бредет вперед, в следующий зал. «Омаджиу» безвкусна, но ему не кажется, что это стоит превращать в повод для веселья. София явно чувствует неодобрение Йона, но предпочитает не замечать его, продолжая подыгрывать Тиб с ее фиглярством. Он лениво разглядывает витрину, заполненную орденскими лентами и медальонами, как вдруг на смену его унынию приходит ощущение полного потрясения. При виде одной из наград Йон застывает на месте. Правительство забыло проинформировать его о том факте, что Николае Чаушеску был удостоен высшей награды Дании. Тем не менее, как свидетельствует дата на этикетке, в тысяча девятьсот восьмидесятом году чета Чаушеску нанесла официальный визит в Данию, когда и состоялось награждение президента орденом Слона, если только это не какое-то жульничество.

– Взгляните сюда, он из Дании! – говорит Тиб, незамедлительно материализуясь позади него. – Но что символизирует этот слон, не говоря уже о маленьком черном парне с копьем? [36]36
  Знак ордена Слона представляет собой миниатюрную объемную скульптурку: слон, покрытый белой эмалью и украшенный бриллиантами, несет на спине боевую башенку, которая, в свою очередь, является основанием кольца. Перед башенкой сидит чернокожий погонщик.


[Закрыть]Отнюдь не то, что ассоциируется с Данией! Это как-то связано с колонизацией?

Его растущее раздражение по поводу поведения обеих спутниц временно уступает место благодарности по отношению к Софии, которая выигрывает для него какое-то время, подробно описывая свои ощущения от каменных слонов, на которых она натолкнулась при первом посещении Копенгагена. Однако как только рассказ окончен, обе они поворачиваются к Йону, и тому приходится прикладывать усилия, сообщая интересующие Табиту факты. Он пытается унять сердцебиение, превозмогая чувство сильного оскорбления, которое поселилось глубоко у него в груди.

– Кавалерами ордена Слона чаще всего становятся главы государств, хотя изредка этой чести удостаивают других высокопоставленных иностранцев или особенно выдающихся датчан, как, например, ученого Нильса Бора.

Своим бесцеремонным замечанием Тиб словно опутала его страну паутиной расизма и империализма. Но отвращение он чувствует лишь оттого, что в этом грязном контексте появился образ, который его учили почитать, – символ ордена, учрежденного королевской властью Дании еще много веков назад: бело-золотая эмаль, голубая шелковая лента, золотое копье и бриллиантовый крест. Этот прекрасный орден надевают члены королевской семьи его страны на самые важные церемонии. Про себя Йон решает написать в Копенгаген письмо, с требованием отобрать у Чаушеску награду. В общем, он должен попытаться убедить свое правительство проявлять поменьше любезности по отношению к президенту Румынии.

– А он и вправду слон, вам не кажется? Растаптывающий все эти дома и церкви, чтобы расчистить место для своего большого проспекта. И этот «порядок», который он хочет навести здесь… хотя никто не осмеливается говорить об этом, – шепчет Тиб на ухо Алстедам и сопровождает свои слова жестом, относящимся к охранникам музея и спрятанным микрофонам. – Конечно, он не Гитлер или кто-то в этом роде, – быстро добавляет она по-прежнему шепотом.

Наверное, не получив ответа, Тиб испугалась, что чем-то их обидела. Но Йон может сделать только одно – развернуться и выйти из комнаты, снова с головой погрузившись в свое прошлое.

Ему было одиннадцать. Начистив туфли для прогулки в Тиволи, [37]37
  Тиволи – знаменитый парк развлечений и увеселительный сад в Копенгагене.


[Закрыть]он в приподнятом настроении кубарем скатился по лестнице. Но, увидев сестру, понял: что-то случилось. Она сидела в кресле за кухонным столом, хотя обычно устраивалась у окна, где больше света, и с угрюмым выражением лица пришивала оторвавшуюся пуговицу к отцовской рубашке. На ней была какая-то серая одежда, хотя сестра должна была быть разодета «на выход». Отец Йона, с растрепанными волосами и в кожаных перчатках, быстро просунул голову в открытую кухонную дверь и обратился к нему:

– Нужно сложить дрова. У стены дома. Это должно быть сделано до ужина. И как следует. Чтоб не было ни одного торчащего полена.

Не дожидаясь ответа, он опять исчез, и Йон повернулся к сестре:

– Мы что, не идем?

– Нет больше никакого Тиволи. Там был пожар.

Она раздраженно вздохнула, словно его озадаченный вид еще больше усиливал ее досаду.

– Да не из-за костра, простофиля. Бомбы! Они взорвали парк бутылками с зажигательной смесью.

– Диверсия?

Воображение тут же нарисовало Йону сгоревший участок железной дороги, который показывал ему сосед. Он словно ощутил запах едкого дыма, проникающего сквозь кухонную дверь.

– Не могу поверить, что ты настолько тупой.

Она уколола большой палец иглой и теперь сосала его.

– Они хотят, чтобы мы думали, будто это немцы, – произнесла сестра, понизив голос, так как отец не разрешил бы им разговаривать о подобных вещах. – Но все знают, кто это. «Корпус Шальбурга». [38]38
  «Корпус Шальбурга» – подразделение СС, созданное в Дании в 1943 году из членов фашистских партий и охотившееся за лидерами Сопротивления.


[Закрыть]

– Я еще вчера знал, – выпалил Йон, как только эта мысль пришла ему в голову.

– Не будь дураком. Все случилось уже после того, как ты пошел спать.

– Они говорили. – Его дыхание участилось. – Солдаты. Я слышал, как они говорили: «Глассален». [39]39
  «Глассален» – стеклянный зал, расположенный в центре парка Тиволи, где выступали звезды мировой величины.


[Закрыть]Как в Тиволи. Я не слышал остального. Наверное, они планировали… но я же не знал!

Сестра дважды обмотала темно-синюю нить вокруг пальца, сделала петлю, затянула миниатюрный узел и откусила кончик. Снаружи донесся голос их отца, звавший Йона. Она посмотрела на брата, равнодушная к эмоциям, которые он изо всех сил пытался сдерживать.

– Значит, ты был первым, кто узнал. Тогда нужно было бежать прямиком к королю, чтобы предупредить его. Тебе так не кажется? – сердито спросила она.

Йон слышит, как в шаге от него София и Тиб приходят к соглашению, что они уже увидели достаточно. Его жена предлагает продолжить в отеле «Атенепалас», где грудастые официантки в белом возникают откуда-то из-за пальм в горшках, стоящих в вестибюле, чтобы преподнести каждому из гостей, расположившемуся в своем кресле, стакан минеральной воды, чашку теплого кофе со взбитыми сливками и вкуснейший шоколад на блюдечке.

Женщины обходят Йона и направляются к машине, весело и оживленно болтая.

– Ой, даже не утруждайся вести Фрейю в зоопарк, – говорит Тиб. – Все, что у них есть, так это заторможенный медведь и спятившая газель.

Затем в их разговоре всплывает имя Маргарет, и Тиб шепчет какую-то длинную и неразборчивую фразу, заканчивающуюся ликующим: «…в бутылочку!»

София смеется, и с виноватым видом они обе поворачиваются к Йону, словно хотят посмотреть на его реакцию.

– Вы хотите сообщить нам что-то о миссис Мур? – интересуется он.

Укоряя Тиб подобным образом, он даже сам себе кажется нелепо чопорным, но это как бы компенсация за его молчание в другом недавнем случае, когда о Маргарет распускали сплетни. По каналам иностранного сообщества поползли необоснованные, но основательно смакуемые слухи, передающиеся вполголоса в мужской компании, что Логан принял деловое предложение или (в мягком варианте истории) в шутку предложил обменять эротические фотографии с изображением жены на особенно дефицитные заграничные товары.

– Не совсем.

Тиб аккуратно наклоняет свою медноволосую голову, чтобы сесть в машину, но перед этим быстро корчит Йону недовольную гримасу, выражающую то ли досаду, то ли глумление. София, приторно улыбаясь, открывает дверь машины с другой стороны.

Окинув взором пустынный проспект и высокие каменные здания, нависшие над ним, Йон испытывает минутное головокружение. Он правда предпочел бы не думать о том, существуют ли эти фотографии и как бы Маргарет выглядела на них. Снова сосредоточившись, он с облегчением вспоминает, что в офисе у него осталась кое-какая незаконченная работа. Прежде чем сесть в машину, Йон сообщает угрюмому Георге о своем решении: они завезут дам в отель, после чего вернутся в посольство.

Амебообразная карта принимающей страны, висящая на стене его кабинета в посольстве напротив стола, будто бы слегка подергивается, а зеленые и коричневые цвета на ней меняют оттенки по мере того, как изменяется дневной свет.

В соответствии с постановлением правительства бульдозеры ровняют с землей исторические здания в старой части столицы. На месте руин планируется проложить огромный проспект, посвященный победе социализма, с восьмиэтажными многоквартирными домами, в которых будет предоставляться жилье партийным чиновникам. Апофеозом этого роскошного проспекта, обещающего превзойти по размерам Елисейские Поля, явится Дом народа. Щедро отделанный мрамором и позолотой, он должен стать чуть ли не самым большим административным зданием на земле, уступающим лишь Пентагону в Соединенных Штатах.

Именно этот грандиозный проект подразумевала Тиб во время их похода в Исторический музей несколько недель назад. То ли по случайному совпадению, то ли преднамеренно для строительства была выбрана территория площадью восемь квадратных километров в центре Бухареста, где в настоящее время располагается много исторических зданий, а также несколько древних церквей и монастырей, возведенных несколько столетий назад. Умница Хенрик Экерс подготовил подробный доклад, в котором описывает осуществляемое строительство и поддерживает зарождающийся в западной прессе международный протест против разрушения культурного наследия, принадлежащего всему миру. Этот акт разрушения вызовет за рубежом больше негодования, чем жуткие сведения о том, как попираются при режиме Чаушеску права человека. С ядовитой иронией (которую Йону приходится вычеркнуть из доклада, прежде чем послать в Копенгаген окончательный вариант) Экерс пишет, что если самих румын еще можно рассматривать как возобновляемые ресурсы, то об их архитектурных сокровищах этого сказать никак нельзя.

В дополнении к докладу атташе по политическим вопросам просит обратить внимание на тот факт, что совсем недавно некоторые члены кабинета министров Румынии были назначены на альтернативные должности, а это можно расценивать как понижение. Последовавшие за возвращением четы Чаушеску из Германии переводы по службе заставляют Экерса сделать предположение о том, что министры пытались совершить государственный переворот или какое-то другое мятежное действие, пока их глава отсутствовал. Доказательства вины этих лиц, должно быть, оказались незначительными, поскольку все они остались на официальных, хоть и менее выдающихся должностях. По прогнозам Экерса, теперь должно пройти немало времени, прежде чем можно будет организовать какое-либо новое движение внутреннего сопротивления и добиться смены режима.

Понимая, что не сможет сегодня сосредоточиться на работе, Йон отодвигает от себя бумаги. У него возникает мысль, что доклад будет представлять большую ценность, если посол лично нанесет визит в один из участков, занесенных в список для расчистки территории. Он обращается к своему персоналу, и вскоре ему предоставляют карту города. В соответствии с распространенной в странах советского блока картографической дезинформацией, которая призвана защитить государство от оккупационных сил, на нее нанесены вымышленные улицы, в то время как некоторые реально существующие – пропущены. Руководствуясь картой, которая подчас вводит его в заблуждение, а также указаниями, полученными от осторожных прохожих, Йон пробирается по лабиринтам улиц в старых районах Бухареста и выходит наконец к румынской православной церквушке, окруженной высокими современными зданиями.

Дверной проем так низок, что, входя, ему приходится наклоняться. Когда Йон оказывается внутри, его глаза начинают привыкать к темноте. В мерцающем тусклом свете он мало-помалу различает толстые драпировки, расписные фрески с плоскими стилизованными изображениями, которые оказываются византийскими, и отделанные золотом поверхности. Затененные ниши наполнены сильным запахом плавящегося воска и ладана. Сгорбленные фигуры, в основном женщины с покрытыми платком головами, присоединяют свои свечи к множеству других, стоящих на низких столиках перед ликами святых. Но большинство верующих выстроились в линию в центральном проходе и медленно продвигаются к иконе в алтаре. Из-за многолетнего непрерывного горения свечей все поверхности покрыты копотью, и даже сам воздух, кажется, затуманивается сажей.

София время от времени посещает церковную службу и утверждает, будто находит утешение в вере еще со времен своего детства в Британии. Но Йон не религиозный человек. Ему неуютно в присутствии лиц, чьей профессией является евангелистский пыл. Еще он не понимает, как люди, у которых нет сильной веры, могут получать удовлетворение от того, что для проформы совершают церковные ритуалы.

Йон не имеет ни малейшего понятия, что символизируют эти свечи в руках людей: дань уважения покойному, новое обращение к Всевышнему или же благодарность за исполнение ранее произнесенной молитвы. Он не в состоянии определить даже, какому святому они поклоняются. В этот момент к нему приходит осознание того, что если бы он был верующим и должен был поставить свечу, то не стал бы возрождать их с Софией давнюю мечту иметь ребенка. Йон не жаждет отцовства, хотя пока и не может принять эту невысказанную правду до конца, а поэтому ощущает ее как какой-то вид жестокости по отношению к Софии, которая тем временем воздвигает между ними непроницаемую стену. Вчера за ужином, когда они были наедине, его жена разразилась неестественным смехом, после того как сравнила себя с Маргарет и пришла к неприятному для себя выводу.

Приторно-сладкий дым ладана обжигает ему ноздри и горло. В ушах стоит жужжание гигантских машин, и перед мысленным взором предстает образ десяти бульдозеров – нет, танков – в ряд, которые синхронно движутся вперед, неумолимо приближаясь, чтобы раздавить эту крохотную коробку с ним и всеми остальными внутри, включая плоские изображения святых в окружении золотых ореолов, а также стоящую среди них белокурую Софию. Ее невеселый смех заглушается грохочущим шумом, который усиливается, как в потерявшей контроль толпе, и в этом гортанном реве он различает слоги слова «Глассален». Пытаясь вырваться из тисков боли, которая впилась в его плечо, подобно когтям хищной птицы, Йон замечает в дальнем углу церкви нишу, пятно абсолютной темноты, и чувствует глубокую убежденность, порожденную страхом, что если бы ему только удалось пошевелить конечностями и добраться дотуда, он бы ощутил присутствие Маргарет, заполняющее эту тень, жаркое ее тело, и смог бы снять нестерпимое напряжение, страстно и с трепетом овладев объектом своего вожделения.

Никогда в жизни у Йона не было такого яркого видения – или, скорее, галлюцинации, – и это практически сбивает его с ног. Слезы щиплют ему глаза, он закрывает лицо обеими руками и, отгородившись от мира на несколько долгих, тяжелых минут, собирает всю свою решимость. Наконец ему удается справиться с дыханием, убрать руки от глаз и заставить себя посмотреть на эту церковь просто как на место, где люди поклоняются тому, во что он не верит.

Тем не менее он остается внутри еще какое-то время. Подобно Йону, каждый входящий в эту низкую дверь наверняка приносит с собой потребность, которая слишком велика, чтобы можно было удовлетворить ее в таком маленьком пространстве, как это. И все же, кажется, нет конца очереди людей с опущенными головами, которые, с бесконечным терпением приноравливаясь к общему шагу, волочат ноги к алтарю, где каждый проситель может поцеловать покрытое бактериями стекло, защищающее далекое и утонченное лицо святого.

Часть третья
В ПАРКЕ КУЛЬТУРЫ И ОТДЫХА

Несмотря на мелочно-дотошную работу Рииса, объективность и беспристрастность, к которым он, возможно, и стремился, не достигнуты. У зрителя по-прежнему возникает непреодолимое желание увидеть больше. Но желание это неосуществимо. Куда бы ни упал взгляд, он повсюду наталкивается на препятствия и ограничения: стены, непрозрачные окна, полузакрытые двери. Внутренний мир натурщицы не раскрыт. Повторяющийся мотив дверей и окон может тронуть, но он не создает ощущения реально существующего внешнего мира.

М. Холден. Искусство Виктора Рииса (1988)

ЛОНДОН, ИЮНЬ 2005 ГОДА

В доме было пусто и тихо. Поднявшись по лестнице, Фрейя выглянула в окно на лестничной площадке и сквозь волнистое стекло увидела в центре сада Софию, которая разговаривала с каким-то бородачом, одетым, как ей показалось, слишком тепло для июня. Их жесты выглядели искренними и дружелюбными. Скорее всего, София вернется в дом в хорошем расположении духа, и тогда, возможно, удастся убедить ее отдать дневник, в потенциальной ценности которого Фрейя теперь была убеждена со слов Мартина.

Человек в саду подходил под описание добровольца из Общества охраны лис. Фрейя пыталась догадаться, зачем он пришел. Она ждала, что София пригласит его в дом, но та пришла одна, держа в руке клочок бумаги.

– О, Фрейя, а я как раз гадала, где ты. Видела, Мерл вернулся? Он обнаружил их логово – точнее, нору, если использовать правильный термин, – в саду соседнего дома. Мы ходили посмотреть на лис, но они, наверное, уже спали. Когда мы вернулись, я показала ему, где кормлю их. Оказывается, в еду можно подмешивать лекарство для защиты от чесотки. Это гомеопатическое средство. Я записала название, чтобы его заказать.

За все это время София впервые была так полна энергии. Глядя на нее с лестничной площадки, Фрейя рылась в висевшей на плече сумке.

– Знаете, есть вещь, которую я давно хотела вам показать, но она у меня всегда в этой сумке, а всякий раз, как я об этом вспоминала, сумка была наверху в моей комнате. Но сейчас она у меня как раз с собой. Смотрите. Мне ее дал мистер Алстед. Еще в Румынии. И я всегда хранила ее.

Фрейя зажала монету между большим и указательным пальцами. София поднялась за ней.

– Это же… я не знала, что он отдал ее тебе.

София вертела монету в руках и внимательно ее рассматривала. Выглядела она встревоженной. Фрейя была разочарована. Ей казалось, София должна обрадоваться, что она столько лет хранила подарок.

– А он… он не говорил, может быть, что-то случилось? Из-за чего он… из-за чего она была ему больше не нужна?

– Он рассказал мне сказку, – ответила Фрейя смущенно, но решительно. – Я не знаю, как она называется. Это сказка про одного мальчика, который отправляется во дворец, проделывая большой, длинный путь с множеством подстерегающих трудностей и опасностей, чтобы сообщить королю о приближении врагов. Благодаря его предупреждению они успевают подготовить оборону против вторжения. Королевство спасено. И в награду король дает ему волшебную монету.

Выслушав пересказ сказки, София все с тем же обеспокоенным видом вернула Фрейе ее подарок. Та уставилась на монету в своей руке, и ненадолго ей показалось, что в профиле, вычеканенном на ее серебристой поверхности, различаются черты Йона Алстеда.

– Реальная история несколько отличается, – произнесла София голосом, который звучал глухо и как-то неодобрительно. – Такие монеты, как эта, в срочном порядке чеканили в сорок первом, во время войны. Старые бронзовые деньги немцы изымали из обращения и плавили для использования в военных целях. Но алюминий мягче, чем металл, из которого обычно изготавливались монеты. Так что датчане решили продемонстрировать сопротивление оккупации, пометив их запрещенными знаками и пустив в обращение. Эта досталась Йону от дедушки, «V» на ней символизирует победу союзников, [40]40
  V – начальная буква слова «victoria» (лат.) – победа.


[Закрыть]и для Йона она была…

София замолкла, а затем с вернувшимся в голос недоумением продолжила:

– Я просто не понимаю… Он ни за что бы с ней не расстался.

Почти сожалея о своем решении показать монету, Фрейя стала внимательно рассматривать знак «V», начертанный на ней. До сих пор ей казалось, что это просто царапины на поверхности. Она попыталась вспомнить день, когда получила ее в подарок.

– Даже не знаю, – призналась она. – Я… мне кажется, я плакала или плохо себя чувствовала. Он просто дал ее мне и… и рассказал эту сказку. Возможно, это было в тот раз, когда мы все вместе ездили в горы.

– Что ты помнишь о той поездке? – требовательно спросила София.

– Не много. А что? Что там случилось?

– Значит, это все… Больше он ничего не говорил?

– Он просто просил всегда носить ее с собой. Я так и делаю, – ответила Фрейя, занимая оборонительную позицию; она не могла понять, чем это воспоминание о доброте мистера Алстеда так не понравилось Софии. – Чтобы помнить о том, что нужно всегда поступать правильно, как мальчик из сказки. Длительное время монета была у него, а теперь он отдает ее мне.

София долго молчала. С тем отдыхом в горах у нее были связаны какие-то воспоминания, которыми она явно не собиралась делиться с Фрейей.

– Ладно. Я соглашусь с тобой. Нужно подтвердить свое право собственности на картины раз и навсегда.

София подняла встревоженные глаза. Восторга, с которым она говорила о лисах, больше не было. Теперь женщина выглядела старой и уставшей. Похоже, Фрейе даже не следовало рассказывать о своем сегодняшнем визите в галерею. Создавалось впечатление, что София смирилась с неизбежным.

– Вот дневник. Отдай его Питеру. Они могут подвергнуть его любой экспертизе, какой пожелают, – вздохнула София. – По крайней мере, если Дюфрен считает все это необходимым для подготовки к продаже.

– Я как раз хотела спросить, – заговорила Фрейя, которая теперь размышляла над тем, что ей удалось выяснить во время беседы с Мартином. – Вы знаете искусствоведа по имени Холден? Может быть, он приходил, чтобы исследовать картины? Он написал очерк о Риисе, Питер его мне показывал.

– Время от времени разные исследователи просили разрешения приехать. – София нахмурилась и прикоснулась к сережкам. – Но Холден – нет. Это имя мне незнакомо. И об очерке я ничего не знаю. Но думаю, что в принципе могу справиться с академическим языком.

Тут у нее появилась новая мысль:

– Фрейя, тебя ведь не слишком затруднит, если возникнет такая необходимость, поговорить с Мартином Дюфреном? Он наверняка уже забыл о тех слайдах.