Мускат утешения (ЛП)

Текст добавлен: 9 июня 2020, 14:00

Текст книги "Мускат утешения (ЛП)"

Автор книги: Патрик О'Брайан

Жанр:

Исторические приключения

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Назад к карточке книги

– Но вон же наша шлюпка проходит мимо Саут–Пойнт, – Стивен приставил к глазу подзорную трубу. – Я вижу флаг спереди.

– А вон и корабль, ха–ха, да он же у берега, там, где и стоял раньше, – воскликнул Мартин с радостью и облегчением. – А прямо за ним пришвартован еще один, более крупный.

– Кажется, это может быть давно обсуждаемый корабль из Мадраса, – предположил Стивен.

Впечатление усилилось, когда они въехали в город. Там повстречались ласкары в тугих тюрбанах, с удовлетворением разглядывавшие кандальников, и люди в странных мундирах таращились, как новоприбывшие. Путники направились прямо в переполненный трактир Райли. Пока Стивен собирался подбить счета с хозяином, Мартин отправился на корабль, двое мальчишек–бездельников катили тачку с образцами.

Знавший всё Райли рассказал Стивену, что «Уэйверли» действительно пришел из Мадраса, но официальных документов из Индии не привез, а уж тем более – почты из Европы. Он и не должен был их привезти, так что никто особо не огорчился, зато прибыли несколько офицеров, занявших зал трактира. Стивен сидел там, ожидая, пока у Райли найдется время разобраться с лошадьми.

Пока он так сидел, разглядывая бумеранг и пытаясь найти разумное объяснение его поведению, доктор почувствовал, что один из офицеров морской пехоты, сидящий у двери, разглядывает его с неослабным вниманием. Стивен задумался о том, как воспринимается пристальный взгляд, что он ощущается, даже если смотрящий находится вне поля зрения; о том, какое беспокойство он вызывает у многих существ, о том, что нельзя смотреть прямо на добычу; об обмене взглядами между полами и бесчисленном множестве их смыслов. Он все еще размышлял, когда офицер подошел к нему:

– Доктор Мэтьюрин, если не ошибаюсь?

– Да, сэр, – Стивен ответил холодно, но не резко.

– Вы меня, наверное, не помните, сэр, поскольку были тогда очень заняты, но вы оказались настолько искусны, что спасли мою ногу после боя, который Сомарес дал в Гибралтарском проливе. Моя фамилия Гастингс.

– Точно, коленная чашечка. Прекрасно помню. Сэр Уильям Гастингс, не так ли? Могу ли я закатать вашу штанину? Да, да, прекрасный шов. А тот лживый шарлатан ногу бы отрезал. Если честно, аккуратная ампутация – тоже удовольствие, но все же… А теперь у вас абсолютно здоровая нога вместо деревяшки. Очень хорошо, – он аккуратно похлопал офицера по голени. – Рад за вас.

– А я за вас, доктор.

– Вы очень добры, сэр Уильям. Вы имеете в виду колено?

– Нет, сэр. Вашу дочь. Но, может, вы не считаете, что с этим стоит поздравлять. Мне известно, что есть предубеждение против дочерей: приданое, банкет на свадьбу, вуаль и все такое. Прошу прощения.

– Не могу уследить за вашей мыслью, сэр, – Стивен посмотрел на офицера, склонив голову на бок. Сердце застучало чаще.

– Ну, наверное, я ошибся. Но когда я был в Мадрасе, туда пришла «Андромаха». Один из офицеров одолжил мне «Флотскую хронику». Просматривая повышения, рождения, смерти и браки, я зацепился взглядом за то, что принял за вашу фамилию. Хотя это мог быть совсем другой джентльмен.

– Сэр Уильям, какой это был месяц, и что там было написано?

– Насколько я помню, в апреле. Текст такой: «В Эшгроу, около Портсмута, супруга доктора Мэтьюрина, Королевский флот, дочь».

– Дорогой сэр Уильям, – Стивен стиснул ему руку, – вы не могли доставить мне более радостную и желанную новость. Райли! Райли, кому говорят! Подай лучшую бутылку, которая у тебя найдется.

Лучшая бутылка Райли на Стивена ничуть не подействовала. Чистая радость заставила его взлететь по сходням на палубу фрегата – палубу, на которой мельтешила, кажется, вся команда корабля. Хотя это вряд ли – множество матросов под эхо приказов носились как угорелые на корме. Пока Мэтьюрин таращился на украшения, флаги и тщательно свернутые канаты, появился капитан Обри. Его сопровождал Рид с мерной лентой в единственной руке. Джек выглядел похудевшим, пожелтевшим и вымотанным, но улыбнулся:

– Вы вернулись, доктор? Мистер Мартин рассказал, что вы отлично провели время.

– Так и есть. Но Джек, выразить не могу, с каким пылом рвусь обратно домой.

– Ага. Думаю, что так. Как и я. Мистер Оукс, – Джек своим могучим голосом окликнул человека на фор–брам–стеньге, – в эту вахту строп оснастят, или вам гамак наверх послать? Мы, доктор, собираемся дать губернатору и его свите прощальный обед. По этому случаю всё веселье. Время переодеться у вас будет, но Киллик, боюсь, помочь не сможет. Он трудится как пчёлка. Мистер Рид, держите ленту строго здесь и не двигайтесь, пока не прикажу.

С этими словами Джек поспешил на корму, где три каюты объединяли в одну, а доведенный до белого каления плотник приделывал к столу еще одну откидную панель.

Хотя сейчас Стивен не являл образец проницательности, но ситуацию уловил: неестественно чистые матросы, всё, что можно отполировать песком или кирпичной крошкой, сияет ярче обычного. Всех охватило волнение, обычно предшествующее крупномасштабным флотским увеселениям. Готовились к подобному, исходя из опыта Стивена, так, будто все гости – старые опытные моряки, придирчивые, враждебные адмиралы, которым только бы проверить чернение самых верхних реев или есть ли пыль под полозьями карронад. Доктор спустился в свою нижнюю каюту (разум его еще слегка пребывал в смятении) и там обнаружил, что, несмотря ни на что, Киллик разложил всю надлежащую одежду. Мэтьюрин медленно оделся, уделяя особое внимание тому, как сидит мундир, и вышел в кают–компанию, обнаружив там Пуллингса, сияющего золотыми позументами коммандера.

– Вот и вы, доктор, – лицо Тома прояснилось, – я рад, что вы вернулись. Вы сияете как новенький пенни, а радуетесь так, будто пятифунтовую банкноту нашли. Надеюсь, вы принесли старой бедной посудине хоть немного удачи. Храни нас Господь, что за неделя!

– У тебя такой вид, будто ты через сражение двух флотов прошел, Том.

– Я снова смогу улыбнуться не раньше, чем завтра после обеда, когда мы отплывем, и суша скроется за горизонтом. Такое ощущение, будто матросы сговорились доставить нам проблем и вывалять имя «Сюрприза» в грязи. В стельку пьяных матросов приносят «омары» с вежливыми советами, как их лучше держать в порядке. Чертов Неуклюжий Дэвис закован в кандалы за то, что измочалил двух часовых в желе и выкинул в море их мушкеты, когда они попытались помешать ему посадить девку в шлюпку. А Угрюмый Джек все–таки привез девку: будучи накоротке с коком, он ее притащил на борт посреди бела дня, завернутую, будто свиную тушу. Он ее держал в форпике и кормил как бойцового петуха через лючок. Когда его разоблачили, заявил, будто это вовсе не простая женщина, он хочет жениться, а это освободит ее. Не будет ли капитан так добр? Разумеется, ответил капитан. Потом можешь получить расчет и сойти на берег с ней – корабль жен на борт не берет. Угрюмый Джек хорошенько подумал над таким предложением, и невеста отправилась на берег одна. Теперь все матросы его презирают. Еще один бедный идиот учудил… кое–что еще. Боже, как же я молился об отделении морских пехотинцев! Перед возвращением губернатора проклятые чиновники немного «потеплели», но к этому времени матросы уже погубили нашу репутацию. Хотя сейчас дела идут более гладко, и мы снова пришвартованы у причала, я не вижу особенной любви между кораблем и берегом. В жизни не видел капитана таким измученным или склонным… вы бы сказали, к раздражению. – Пробило четыре склянки. – А теперь, доктор, – продолжил Пуллингс, – мне пора окинуть все взглядом, а вам, наверное, надеть бриджи.

– Благослови тебя Господь, Том, – воскликнул Стивен, озабоченно взирая на собственные голые костлявые колени. – Как хорошо, что ты это заметил. Мой разум где–то блуждает. Я бы опозорил корабль еще сильнее.

Когда Стивен все–таки оделся, он сел за складной столик и стал писать Диане. Перо скрипело с невероятной скоростью, на койке громоздились листы бумаги.

– Если позволите, сэр, – позвал от двери Рид, – капитан полагает, что вам, может быть, интересно знать: наши гости отчалили от резиденции.

– Спасибо, мистер Рид. Я присоединюсь к вам, как только закончу этот абзац.

На палубу он поднялся непосредственно перед первым выстрелом салюта губернатору. С удовлетворением, но без особого удивления Стивен убедился, что полуукрашенный и встревоженный корабль превратился в невозмутимый боевой фрегат, уверенный, что реи выровнены с точностью до восьмой доли дюйма, а с любой части любой палубы можно есть как с тарелки.

На деле же ели с полного набора серебряной посуды Джека: из обитых байкой сундуков вытащили всё, кроме пары сломанных щипцов для сахара. Из–за кресла капитана Киллик с искренней радостью обозревал свой триумф – такое выражение странно смотрелось на лице, застывшем в сварливом недовольстве.

Гости заполнили стол. Стивен обнаружил, что ему досталось место между доктором Редферном и Фиркинсом, секретарем каторги.

– Как я рад, что нас посадили рядом, – поделился он с Редферном. – Боялся, что после нескольких слов на квартердеке, нас разлучат.

– Я тоже. С учетом размеров стола, мы бы могли друг друга и не услышать. Благие небеса, в жизни не видел ни такого великолепия на фрегате, ни такой гигантской скатерти.

– Я тоже, – присоединился Фиркинс, и уже тише спросил у Стивена. – Капитан Обри, должно быть, весьма состоятельный джентльмен?

– О да, очень и очень состоятельный. А еще он контролирует не знаю даже сколько голосов и в Палате Общин, и в Палате Лордов, а министерство его крайне ценит. – Стивен добавил еще пару деталей, дабы расстроить Фиркинса, но совсем немного, поскольку сердце его купалось в радости. Большую часть обеда, послеобеденного портвейна и кофе он провел в общении с Редферном. Великим натуралистом хирург не был. Когда Мэтьюрин, например, спросил у него, видел ли тот утконоса, доктор засомневался.

– Более современное имя – ornithorhynchus, – объяснил Стивен.

– Да, да, я знаю про это животное, – ответил Редферн. – Часто о нем слышал, не такое уж и редкое, и просто пытаюсь вспомнить, видел ли я его на самом деле или нет. Наверное, нет. Здесь его, кстати, зовут водяным кротом. Научного названия никто не поймет.

С другой стороны, Редферн мог многое поведать Мэтьюрину о поведении людей по отношению друг к другу в Новом Южном Уэльсе и на еще более страшном острове Норфолк, где он провел некоторое время: обычное, но не непреложное следствие абсолютной власти и отсутствия общественного мнения. Стивен так увлекся беседой и внутренним счастьем, что едва замечал течение обеда. Проводив доктора Редферна до госпиталя и поделившись мнением о водянке оболочки яичка, он заметил Джеку, сидевшему в одиночестве в восстановленной кормовой каюте с кружкой ячменного отвара:

– Как все замечательно прошло. Исключительно удачный обед.

– Рад, что ты так считаешь. А для меня он дьявольски тяжело шел – пришлось пахать как лошадь. Боюсь, остальные того же мнения.

– Нет–нет, вовсе нет, ни за что в жизни, мой друг. Джек, прежде чем подняться на борт, я повстречал офицера с мадрасского корабля, ха–ха! Ох, пока не забыл, на этот юго–восточный ветер полагаться можно?

– О Господи, да. Он дует десять дней подряд, и ртуть даже не шелохнулась.

– Тогда могу я попросить катер рано утром, и можно будет меня забрать у острова Берд?

– Разумеется, – согласился Джек, размахивая пустой кружкой. – Хочешь этого? Ячменный отвар.

– Если можно.

– Киллик, Киллик, сюда. Неси еще две банки ячменного отвара, Киллик, и дай Бондену знать, что доктору нужен синий катер к трем склянкам утренней вахты.

– Две банки и три склянки, сэр, – ответил Киллик, целясь в дверь. – Две банки, три склянки.

Он сильно ударился о косяк – после подобных обедов он обычно бывал пьян, но в дверь все–таки прошел.

– Что ты хочешь найти на острове Берд?

– Несомненно, там водятся буревестники. Но я не думаю там высаживаться, времени, увы, слишком мало.

– Так зачем ты туда собрался?

– Разве я не должен подобрать Падина?

– Разумеется нет.

– Но, Джек, я тебе говорил, что предупрежу его. Говорил, ещё до того, как мы ушли с Мартином, когда ты сказал, что мы отплываем двадцать четвёртого. Я его предупредил, и он будет ждать нас на берегу.

– Я, наверное, просто тогда не понял. Стивен, у меня бесконечные проблемы с каторжниками, пытающимися бежать. Чиновники меня достают и изводят, среди многих причин, в том числе и из–за этого. Мне урезали поставки и ограничили припасы, и чтобы избежать реальных проблем, мне пришлось отверповаться в бухту, что привело к еще большим задержкам. Когда губернатор вернулся, я отправился на встречу с ним и постарался представить дело как можно лучше – он признал, что обыскивать корабль в моё отсутствие неуместно и спросил, желаю ли я извинений. Я сказал, что нет, и что, если он подтверждает, что подобное не повторится, я, в свою очередь, могу заверить, что ни один каторжник не покинет Сиднейскую бухту на моём корабле, и на этом вопрос закрыт. Он согласился, мы снова встали у причала.

– Мы говорим о нашем товарище, Джек. Я связан обязательством.

– Как и я. И вообще – как ты можешь просить капитана королевского корабля о подобном? Я сделаю все необходимые заявления, чтобы помочь Падину, но не поддержу побег каторжника. Нескольких я уже завернул.

– Мне так Падину и сказать?

– Мои руки связаны. Я дал губернатору слово. Могут решить, что я подрываю свой авторитет пост–капитана и злоупотребляю представительским иммунитетом.

Стивен молча смотрел, раздумывая над ответом – просто дать понять, что услышал, или добавить жалости и презрения, и сильнее уязвить Джека. Он сказал:

– Напрасно ты так.

Отвернувшись, Стивен увидел Киллика с двумя кружками, взял одну, произнёс «Благодарю, Киллик», и понёс кружку вниз.

Дэвидж сидел в кают–компании, он сообщил, что Мартин находится внизу среди образцов, где помещает шкуры птиц в корыто с рассолом и продолжил:

– Клянусь, отвратительный обед. Я уверен, что рассерженный Угрюмый Джек насыпал соль поварешками, а гражданские сидели как на поминках. Я старался как мог, но их было не пронять. Смею сказать, то же самое было и на вашей половине стола. Не удивительно, что вы выглядите расстроенным.

– Мартин, – заговорил Стивен, добравшись до провонявшей перьями кладовой, – похоже, возникло недопонимание, и, кажется, я не смогу взять Падина на борт. Не знаю, что теперь делать. Тем не менее, лодка будет готова в три склянки утренней вахты. Может, ты пойдёшь со мной? Я прошу, потому что за ужином доктор Редферн сказал мне, что местное название утконоса – водяной крот, чего я не знал, когда твой друг Полтон говорил нам, что в реке Вуло–Вуло живут водяные кроты. Возможно, это твой последний шанс увидеть хоть одного.

– Большое спасибо, – Мартин взглянул ему в лицо при свете фонаря и тут же отвёл взгляд. – Буду готов в три склянки.

Стивен попросил помочь ему добраться до своего сундука, извлёк приличную сумму в золоте и банкнотах, снова запер и отдал ключ Мартину со словами:

– Если завтра я не вернусь на корабль, не будешь ли ты так любезен передать это моей жене?

– Конечно, – согласился Мартин.

«Кажется, я никогда в жизни не испытывал таких сильных и противоречивых эмоций», – размышлял Стивен, покидая Сидней по улице Параматта. Он намеревался уменьшить их влияние, идя быстро и далеко. Как он ранее обнаружил, физическая усталость хорошо помогает при побочных аспектах, в данном случае это раздражительность, и после нескольких часов вырисуется правильный план дальнейших действий. Но спустя часы ничего не изменялось. Его разум просто отбросил проблему и вернулся к счастью, настоящему и будущему счастью. Он преодолел большой путь в темноте, и та незанятая часть сознания, еще открытая для удивления, поражалась количеству ночных животных, которые издавали звуки и изредка мелькали в слабом лунном свете. А ведь это не так уж далеко от города: опоссумы, бандикуты, коала, вомбаты. «Что касается Джека», – произнес он, – «его герой Нельсон не поступил бы так, но Нельсон не праведник и никогда не проявлял внезапных жестов добродетели. Все–таки средний возраст настиг Джека Обри. Никогда не думал, что это случится». Стивен промолвил это беззлобно, просто констатация факта и добавил: «Одним из неоспоримых преимуществ богатства является то, что Вы не обязаны есть жаб. Можете делать всё, что посчитаете правильным».

Вопрос, что он считает правильным в сложившихся обстоятельствах, к тому времени, как взошла луна, и он повернул обратно, не разрешился. Его размышления о проблеме часто прерывались под воздействием благодати. Один из таких перерывов, пение грегорианского благодарственного хорала, который он часто слышал раньше в монастыре Монсеррат, ещё до того, как тот был разграблен, осквернён и разрушен французами, продлился целых полторы мили. Вопрос не решился и к тому времени, как он добрался до корабля, со стёртыми ногами и вымокший под набежавшим с юго–востока ливнем. Не разрешился он и после тревожной бессонной ночи, когда голос Бондена осторожно сказал ему на ухо, что катер уже у борта.

Радость осталась, но вместе с ней и печаль. Стивен оделся, на цыпочках, чтобы не будить других офицеров, прошёл в кают–компанию, тихо пожелал доброго утра Мартину и выпил чашку кофе.

На катере уже установили мачты, и, спускаясь вниз, Стивен с удовлетворением отметил, что его команду составляют исключительно давние соплаватели, военные моряки. Бонден, который понятия не имел, есть у доктора или мистера Мартина, несмотря на всю их ученость, здравый смысл, приготовил плащи от зябкого ночного ветра.

– А теперь, сэр, куда плывем? – спросил Бонден.

– Вам известен остров Берд?

– Да, сэр, видел его, когда мы входили в бухту, а капитан Пуллингс взял на него пеленг.

– Ну, хорошо. Перед этим островом, в двух или трех милях к югу, есть мыс, а к югу от этого мыса на побережье открывается вход в лагуну, обозначенный пирамидой из камней и флагштоком. Вот туда мы и отправляемся. Как думаете, сколько это займет времени?

– С таким ветром в бакштаг, сэр, к полудню легко дойдем. Джо, отваливай.

Ко времени, когда они спускались по длинной бухте, забрезжил рассвет. Рассвет столь чистый и восхитительный, что даже Джо Плейс, уже встретивший в море десять тысяч рассветов, взирал на него с одобрением, а Мартин зааплодировал. Стивен же ничего из этого не увидел: он спал, завернувшись в плащ.

Катер миновал крутой мыс, встретился с длинными волнами открытого моря, в крутой бейдевинд взял мористее, и направился на северо–восток, из–за чего качка стала спиралеобразной. От качки такого типа даже суровых моряков, если они какое–то время пробыли на суше, слегка мутило.

Стивен спал несмотря ни на что: спал, когда поверхность моря подернулась рябью из–за смены прилива, и брызги стали захлестывать в катер. Мартин приспособил плащ так, чтобы прикрыть Стивену голову, и, видя, что его из пушки не разбудишь, тихо сказал Бондену:

– Мы идем с хорошей скоростью.

– Да, сэр, – подтвердил Бонден, – у нас будет время. Мне следует держаться подальше от берега, дабы не промочить доктора, боюсь только пропустить флагшток.

– Думаете, мы уже близко? – спросил Стивен, внезапно проснувшись.

– Ну, сэр, полагаю, мы не можем быть очень уж далеко.

– Как только мы доберемся до острова Берд, я осмотрю берег в подзорную трубу, а что касается сырости – солнце нас быстро высушит, оно уже намного выше, чем я ожидал, и невероятно жаркое.

Так они и плыли: матросы негромко переговаривались на носу, ветер овевал шлюпку, солнце взбиралось всё выше, и теперь холодные брызги уже радовали, да и плащи все поснимали.

– Вот ваш остров, сэр, – сообщил Бонден, и при всходе не волну Стивен четко увидел его – зарубка на горизонте, нырнувшая за мыс.

– Так вот он какой, – произнес Мэтьюрин, и они с Мартином оба взяли подзорные трубы. Постепенно выплывал низкий песчаный берег, и они согласились, что им вроде бы знакомо то одно место, то другое. Но со стороны моря одна дюна или даже группа низкорослых деревьев походила на другую, они ни в чем не были уверены, пока вдруг с некоторым облегчением не увидели флагшток и пирамиду из камней.

– Еще нет даже одиннадцати, – заметил Стивен, – боюсь, я поднял твоих парней из гамаков слишком рано.

– Вы всегда о нас помните, сэр, – хохотнул Плейс, – мы бы сейчас всё еще полировали палубы. А тут – просто пикник.

Бонден взял курс на вход в лагуну. К его удивлению, Стивен смог сообщить, что даже в отлив над песчаной косой целая сажень воды, а самый глубокий проход, если совместить флагшток и пирамиду и взять восточнее. Бонден провел катер через умеренное волнение прибоя во внутренние воды лагуны к причалу, откуда урожай Вуло–Вуло загружали на бриг.

– Бонден, а теперь разведи огонь, – попросил Стивен, – вы же взяли обед с собой?

– Да, сэр, а Киллик положил для вас и мистера Мартина пакет с сэндвичами.

– Отлично, разведите огонь, съешьте свой обед и поспите на солнышке, если желаете. Вечером корабль подберет вас около острова Берд. Я могу не вернуться, но Мартин вернется не позднее двух часов, или полтретьего. И пусть никто не заблудится, в этих камышах могут скрываться ядовитые создания.

Порхали бабочки, некоторых они видели раньше, другие были еще больше и эффектнее. Натуралисты поймали парочку, пока пробирались вдоль реки через камыши и кусты. Но душевные терзания были сильны как никогда: бьющая ключом радость и зияющая рана. Такое ему было не по сердцу. Как и Мартину: хотя Стивен никогда не принадлежал к числу болтливых, столь притихшим он тоже бывал редко: настроение резко менялось.

Через плавни они выбрались на твердую землю и открытое пространство, луг и безбрежное небо. Речка оказалась по левую руку, тогда как в их первый визит она оставалась по правую, и они пересекли ее намного выше по течению.

– Мы на новой части пастбища, – заметил Стивен, – я только что заметил хижину, и она на полмили дальше, чем я ожидал. Ягнята, промелькнули стайки белых какаду, далекий дымок.

– Мы можем с фарлонг прогуляться пешком вдоль реки, – продолжил он, – мы пришли очень рано.

Временами ширина потока достигала десяти–пятнадцати ярдов. Поскольку уже несколько лет не случалось наводнений, крутые берега заросли кустами и высоким бухарником, но, когда речка извивалась по лугу, ее можно было запросто перешагнуть – это уже ручеек, соединяющий серию прудов. В первом из них росли любопытные растения, их они собрали, и увидели многоножку. Около второго Мартин, идущий впереди, прошептал:

– О Господи, – остановился, осторожно шагнул назад, – вот они где, – прошептал он Стивену в ухо.

Пригнувшись, они крались по берегу след в след, поэтому поднимая голову и вглядываясь через сплетение листьев и камышей, они видели только поверхность пруда. Утконосы не обращали внимания: когда Мартин впервые заметил их, они плавали кругами. И продолжали плавать друг за другом по большому кругу, в этом ритуале забыв обо всем и ни на что не обращая внимания. Оба плавали под водой, весьма глубоко, но свет падал в воду под таким углом, что для наблюдателей не было никаких бликов – они могли всё видеть: от невероятного утиного клюва до широкого плоского хвоста и четырех перепончатых лап.

– Думаю, мы можем подкрасться еще ближе, – прошептал Стивен.

Мартин кивнул и с невероятной осторожностью, ползком, они продвигались вперед. Стивен приготовился и сжал рукоятку сети. Дюйм за дюймом, каждый куст, каждое деревце, каждый пучок травы. На уровне воды двигаться было проще, извиваясь по–змеиному, друзья приближались к мягкой влажной грязи берега пруда, скрываясь за пучками ситника, вглядываясь через щели между растениями. Мальчишкой он делал точно так же – подбирался на расстояние вытянутой руки к токующему весной глухарю. Стивен закрыл рот, чтобы не был услышан стук его сердца, бухающего в горле, как хриплые старые часы.

Он мог бы его и не закрывать. Утконосы полностью отдались танцу. Стивен и Мартин сидели на мягкой земле. Наблюдали, делали заметки, сравнивали, а зверьки всё резвились. Их круг уходил к другой стороне пруда, где солнце являло их коричневый цвет, а заканчивался в тени рядом с ситником.

Проквакал зимородок–хохотун, и в его треске Стивен сказал:

– Я попытаюсь поймать одного.

Когда утконосы были на дальнем конце пруда, он медленно, медленно опустил сеть, медленно, медленно вытолкал ее в пруд прямо туда, где пролегал их курс. Дважды он позволял зверькам проплыть над сетью, а в третий раз поднял передний край прямо перед утконосом–преследователем, который немедленно нырнул, но угодил прямо в сеть. Стивен шагнул через ситник, погрузился в воду по пояс, не доверяя ни ручке, ни сетке (с таким–то весом), и большими шагами побрел к берегу, его сияющее лицо повернулось к Мартину, рукой он нежно гладил сетку: теплый, мягкий, влажный мех, колотящееся сердечко.

– Я не причиню тебе вреда, мой дорогой, – произнес он и тут же ощутил укол. Сильная боль пронзила руку, он выбрался на берег, опустил сеть, сел, посмотрел на свою руку – голую руку с закатанным рукавом – и увидел след укола и опухоль, расширяющуюся от запястья к локтю. – Осторожно, Мартин, – сказал он, – положи его обратно. Нож, носовой платок.

Стивен сделал глубокий надрез и наложил давящую повязку, но в горле уже возник спазм, а голос стал хриплым. Он лег на спину в грязь и пояснил себе, что знаком с такими же характерными случаями: когда жалит пчела или скорпион, даже большой паук. Несколько случаев. Кто–то выжил, кто–то – умер в течение суток. Или–или.

Вот над ним нависло искаженное страданием лицо Падина, а Полтон произнес: «Ох, дорогой Мартин, я думал, натуралисты знают, что у самцов есть ядовитая шпора. Ох, мой дорогой, он опухает и синеет».

– Ядовитая шпора? – превозмогая дикую, неизвестную ранее боль спросил Стивен, – только у самца? Во всем классе млепокитающих, млекопитающих…

Более–менее связная и вразумительная речь прекратилась, потому что он больше не мог говорить, а потом и видеть. Он всё еще находился в сознании, хотя и где–то далеко от всех, но не в темноте, его окружал какой–то темно–пурпурный мир, напоминающий давнее состояние, когда от горя и случайной передозировки лауданума Стивен рухнул мимо лестницы жилой башни в Швеции. В том состоянии он тоже мог слышать далекие голоса друзей, но теперь галлюцинации отсутствовали или почти отсутствовали.

Он точно слышал Полтона, который, похоже, винил себя, и снова и снова объяснял, что все в Вуло–Вуло знают, что нужно очень осторожно обращаться с водяным кротом… Чернокожий предупредительными криками и выразительными жестами пояснил, что утконоса нельзя трогать… Полтон видел, как собака умерла через несколько минут, он неимоверно винит себя, что не предупредил об опасности, думал, что все об этом знают…

– Как ты можешь так говорить, Джон? – возмутился Мартин. – В Лондоне за всё время видели не более двух или трех высушенных, сморщенных, ужасно сохранившихся экземпляров, и те все – самки.

– Как я об этом сожалею, – ответил Полтон, – как же горько я об этом сожалею.

Наступали просветы, не столько в сознании, сколько в ощущениях. В одном таком полусне он услышал Бондена, который говорил Падину:

– Слегка подыми ему голову, приятель, положи ее мне на плечо, не обращай внимания на кровь.

– Мы должны доставить его обратно на корабль, – произнес чей–то громкий голос.

Никаких сомнений – его несли, но та часть сознания, которую не терзала жгучая боль и не занимал мистический пурпур бытия, отметила, что моряки воспринимают присутствие Падина как должное, и это утишило страдания Стивена.

Потом лишь легкое покачивание шлюпки, скрип уключин, морской ветер на его омертвевшем, опухшем, незрячем лице. Сейчас ощущения обманывали Стивена с восприятием боли и времени, поэтому, хотя он и слышал взволнованный голос Джека, говорящий Падину: «Положи его на мою кровать, Колман, а потом бегом в кают–компанию за его кожаной подушкой, ты знаешь, где она», а также хорошо знакомые корабельные приказы, он не мог расположить их последовательно. В его необозримой темно–пурпурной стене последовательность событий не имела никакого значения.

Затем беспокойство по поводу отсутствия последовательности событий исчезло, а в конечном счете с возвращением света и смутным чувством времени его воспоминания о потере померкли. Время отодвинулось довольно далеко назад, громкий голос, говорящий, что они должны вернуться на корабль, события, приведшие к этим словам, и причина его нынешнего внутреннего счастья встали на свои места, хотя и не без длительной, похожей на сон неопределенности, пока он расслабленно лежал, размышляя.

«Снова на корабле», – разумеется, давно знакомая качка, скрип подвесной койки, приглушенный запах моря и смолы. Но всё как–то не вполне правильно, потому что над ним опять нависало лицо Падина, что было ближе к бреду или сну, чем к реальности. Тем не менее, он пожелал лицу доброго дня, а Падин, с широкой улыбкой на суровом честном лице, ответил:

– Да пребудут с вашей милостью Бог, Мария и Патрик, – затем по–английски: – Капитан, сэр, он, он… он говорит… он… он… пришел в себя.

– Господь всемогущий, я так рад это слышать, – произнес Джек, и тихо спросил: – Как ты, Стивен?

– Похоже, я выжил, – ответил Стивен, беря его за руку.

– Джек, просто не выразить, как сильно я жажду отправиться домой, с каким нетерпением этого жду.