Текст книги "Мускат утешения (ЛП)"

Автор книги: Патрик О'Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

* * *

Пир, который кают–компания устроила в честь капитана, оказался едва ли не обильнее вчерашнего. Он получился не столь пышным – из–за текущего статуса «Сюрприза» как «наемного корабля его величества», вне списков флота, кают–компания выставила оловянную посуду, кроме ложек и вилок, но кок кают–компании известными лишь ему одному способами сохранил все необходимое для прекрасного пудинга на сале, известного на флоте как «утонувший младенец». Хорошо известно, что это любимое блюдо Джека Обри, и внесли его под аплодисменты на тщательно выскобленной крышке бочки. Еще одно отличие между прежним «Сюрпризом» и наёмным «Сюрпризом» – нет шеренг вестовых, по одному за стулом каждого офицера.

Во–первых, нет морской пехоты или юнг, основного источника вестовых, а во–вторых, подобное противоречило бы текущему духу команды. Меньше великолепия, блюда подавали медленнее, зато беседа оказалась куда менее сдержанной. Когда даже Киллик и стюард кают–компании ушли, Джек, багровый от сытости, окинул взглядом стол, улыбнулся его хозяевам и спросил:

– Не знаю, джентльмены, заходил ли кто–нибудь из вас в Сидней до того?

– Нет, – ответили ему, – не заходили.

– Доктор и я побывали здесь несколько лет назад, когда я командовал «Леопардом». Время было нелегкое – недоразумение между губернатором Блаем и солдатами, так что мы всего лишь получили те жалкие припасы, что военные нам выделили, и отчалили. Но на берегу я провел достаточно времени, чтобы составить общее впечатление, и оно оказалось очень мерзким. Местом заправляли армейские, и, хотя некоторое время спустя тех, кто сместил губернатора, на время поставили в угол, насколько я слышал, дела обстоят в основном по–прежнему. Поэтому я расскажу о том, что там обнаружил, и что, рискну предположить, вы все еще обнаружите на берегу. Ничего не скажу об адмирале Блае и его разногласиях с армией. Но скажу, что даже отбросив эти споры, я никогда не встречал солдата, который бы не относился плохо к морякам. Я нахожу их слишком пышно одетыми, недокормленными, негостеприимными, склочными людьми. Я знал, что армия не очень–то задумывается, кто покупает звания в новых полках в глубинке, но все равно увиденное меня поразило. Они практически монополизировали торговлю, создав уничтоживший конкуренцию картель. Они забрали себе всю хорошую землю, которую обрабатывают с помощью бесплатного труда заключенных. Из этих краев они выжимали все, что можно. Но бесконечно хуже всего, хуже коррумпированной торговли с правительством по ценам, будто при голоде, это то, как они обращались с несчастными заключенными. Довелось мне побывать не на одном плавучем аду, и от них сердце болит, но ни разу я не видел ничего похожего на жестокость Нового Южного Уэльса. Порка в пятьсот ударов – пятьсот ударов! – обычное дело. За то короткое время, что я там был, двоих засекли до смерти. Рассказываю вам об этом, потому что эти типы чертовски хорошо знают: новоприбывших все это шокирует, они считают местных мерзавцами. К этому здесь весьма чувствительны, склонны все принимать как оскорбление, и вы легко можете оказаться перед вызовом на дуэль из–за пустякового замечания. Поэтому мне кажется, что отстраненная вежливость лучше всего. Только официальные приглашения, не более. Здесь, наверное, никого нельзя обвинить в недолжном поведении, но ссора с мерзавцем – все равно что тяжба с голытьбой. Решается все жребием, справедливости в обоих случаях нет. И если вы ничего не приобретете, то он ничего не потеряет.

– Вы сказали про тяжбу, сэр? – уточнил Уэст.

– Да, именно так. Что я на самом деле имел в виду, так это то, что подлец может навести пистолет не хуже достойного человека. Гораздо лучше избегать подобного столкновения. Был тут один выскочка по имени Макартур. Он вогнал пулю в плечо полковнику Патерсону, хотя Патерсон – офицер, каких только пожелать, а тот – прохвост.

– Я встречал Макартура в Лондоне, – заметил Стивен, – его там судили на заседании военного трибунала. Конечно же, его оправдали. «Саутдаун» Кемсли, с которым он переписывался по поводу овец, привел его на обед в клуб Королевского общества. Шумный, самоуверенный и заносчивый тип. Поначалу чрезвычайно официальный, потом – чрезмерно фамильярный и полный непристойных историй. Он хотел купить королевских мериносов и предложил встречу сэру Джозефу Бэнксу, отвечающему за поголовье. Но сэр Джозеф, поддерживающий тесные контакты с колонией, получил такие доклады о его недоброжелательности, что отказался его принять. Полк его известен как «Ромовый корпус», поскольку ром составлял первое основание их торговли, богатства, власти, влияния и коррупции. Думаю, сейчас, после прибытия губернатора Макквайра с Семьдесят третьим полком, настали перемены. Но старые офицеры «Ромового корпуса» все еще остались в администрации или же сидят на огромных наделах хорошей земли, которыми они сами себя пожаловали. К сожалению, они более или менее и управляют этой страной.

Обед не закончился на этой мрачной ноте: завершили его веселой песней. Но завтрак на следующий день оказался мрачным, несмотря на то, что вдоль всего западного горизонта отчетливо виднелся берег Нового Южного Уэльса, а лоцман уже поднялся на борт. По обе стороны кофейника стояла совершенно непривычная тишина. Джек выглядел пожелтевшим, отечным, желчным. Он не стал утром плавать, а его глаза, обычно ярко–синие, побледнели до устричного цвета, под ними образовались мешки. Дыхание у него было дурное.

– Доктор же не напился, или как? – спросил Бонден Киллика в закутке, где Киллик молол зерна для второго кофейника.

– Не, не пил. Но лучше бы напился. Так хоть было б понятно, с чего он такой вспыльчивающийся. Не знаю, что на него нашло – обычно он всегда говорит мягко.

– Он так шлепнул Сару и Эмили, что те снова заревели, и довольно грубо одернул Джо Плейса, когда тот задом наперед в него врезался на форкастеле: «Ты что, не видишь, куда прешь, Боже порази твои глаза и ноги, толстожопая докерская шлюха?» Ну или что–то в этом роде.

– Вот что я тебе скажу, Стивен, – прервал Джек затянувшуюся тишину. – Не думаю, что черепаха в кают–компании была совершенно свежей.

– Чушь, – отрезал Стивен. – Никогда раньше не бывало столь здоровой, чистой рептилии. Проблема в том, что ты ел слишком много, как сделал и позавчера, и как ты по привычке делаешь всегда, когда есть, что съесть. Я тебе снова и снова повторяю – ты сам себе могилу зубами роешь. Сейчас ты страдаешь от полнокровия, банального полнокровия. С симптомами я справлюсь, но лежащее за ним потакание своим прихотям вне моих пределов.

– Пожалуйста, разберись с ними, Стивен. Мы бросим якорь после полудня, если ветер нас не подведет. Губернатор наверняка попросит нас отобедать завтра, а так, как я себя чувствую, я не могу предстать перед полным столом.

– Тебе, разумеется, придется принять лекарство, и оно привяжет тебя к нужнику на большую часть дня и, наверное, ночи. Страдающие ожирением типы всегда медлительны в вопросах работы кишечника.

– Приму все, что скажешь. Чтобы очистить и переоснастить корабль без потери времени, нужно быть в приемлемо хороших отношениях с властями. А чтобы быть в приемлемо хороших отношениях с властями, нужно радостно есть их еду и пить их вино, будто ты ими наслаждаешься. Сейчас же даже мысли о чем–то кроме сухаря, – Джек держал в руке кусок, – и слабого черного кофе заставляют мою глотку бунтовать.

– Я дам тебе все необходимое, – заверил Стивен, вернувшись несколько минут спустя с пилюльницей, бутылкой и мерным стаканом. – Проглоти это, – передал он пилюлю, – и запей этим, – он передал наполовину заполненный стакан.

– Ты уверен, что этого хватит? Я не один из твоих легковесов, ты же знаешь, не карлик какой–нибудь, а пилюля очень маленькая.

– Расслабься, пока есть возможность. Будь ты хоть самым крупным из рожденных на Земле, но черная микстура и синяя пилюля пройдут твои внутренности и подстегнут вялую печень. Они славно тебя почистят, так и будет.

Стивен большим пальцем загнал пробку обратно в бутылку и вышел, размышляя о раздражении – эмоции, пробуждаемой в крайней степени некоторыми лицами и ситуациями. Он выпихнул трех мертвых крыс из лазарета и поработал над своими записями. Затем скрутил маленькую бумажную сигару и поднялся на квартердек, чтобы ее выкурить. Там высказали несколько искренних замечаний о табаке внизу, и доктор вынужден был признать, что холодный затхлый запах нескольких сигарных окурков, просачивающийся из его каюты в кают–компанию, делал ее куда более больше похожей на дешевый кабак на заре, чем это в целом допустимо.

Мартин уже некоторое время рассматривал с палубы открывающуюся перед ними величественную гавань

– Вот, наконец, Сиднейская бухта, – провозгласил он с несколько раздражающим энтузиазмом.

– Мне жаль противоречить вам, но это Порт–Джексон. Сиднейская бухта – маленький залив, милях в пяти слева.

– Благие небеса! Вы говорили, что это одно и то же? Представления не имел.

– Разумеется, я упоминал это не менее ста раз.

– Так вот где дом порт–джексонской акулы, – воскликнул Мартин, усердно всматриваясь за борт.

Стивен рассмеялся – ему эта мысль приходила множество раз раньше, но не сегодня:

– Давайте посмотрим, удастся ли одну поймать.

Он пробрался через группу коленопреклоненных матросов, улучшавших внешний вид палубных швов на квартердеке, и добрался до крюйсель–фала, к которому были привязаны крюки на цепях для ловли акул. Но прежде чем он их взял, появился Том Пуллингс:

– Нет, сэр, – отрезал он очень твердо. – Не сегодня, пожалуйста. Сегодня никакой ловли акул. Мы скоблили палубы с двух склянок утренней вахты. Вы же, сэр, не хотите, чтобы «Сюрприз» жалко смотрелся в Сиднейской бухте?

Стивен мог бы возразить, что это всего лишь маленькая безобидная акула, не более четырех футов длиной. Первостепенный интерес представляло уникальное расположение плоских коренных зубов, и неудобства окажутся незначительными. Но непоколебимая серьезность Тома Пуллингса, непоколебимая серьезность всех «сюрпризовцев» на палубе, остановивших работу, дабы посмотреть на него, и даже лоцмана (тоже военного моряка) остановила слова еще в глотке.

– Мы вам на следующий день пару выловим, – заверил Пуллингс.

– Полдюжины, – добавил боцман.

– О, пожалуйста, сэр, – закричал Джемми–птичник, прибежав на корму. – Сара проглотила булавку.

Булавка доставила медикам больше неприятностей и заставила потратить больше времени, чем многие серьезные сражения со всеми их осколочными ранениями, переломами и даже ампутациями. Когда булавку наконец–то извлекли, а усталое, опустошенное дитя уложили в постель, то выяснили, что полностью пропустили подходы к Сиднею – берега и слоистые холмы Порт–Джексона, различные части гавани, о которых Мартин слышал много интересного. Они также пропустили подъем на борт офицера с берега и собственный обед, но ни о том ни о другом особо не беспокоились. Стивен, решив, что капитан Обри сейчас должен испытывать недомогание, остался внизу, доедая остатки обеда с Мартином. Потом он обнаружил, что его одолел сон, и, несмотря на предложенный стюардом кофе, удалился в свою каюту.

В той же самой каюте он сидел на следующий день в белых бриджах, шелковых чулках, сверкающих ботинках с пряжками, свежевыбритый и свежеподстриженный. Его лучший мундир и свежезавитый, свеженапудренный парик висели под рукой – их нельзя трогать, пока катер не спустят.

Чтобы опробовать свежеочиненное перо, он написал слово «раздражение» шесть раз, а потом вернулся к письму:

«Разумеется, никаких новостей. Джек послал за ними сразу, как мы встали на якорь, но никаких новостей из дома. Официальные документы – да, через Индию. Но все, что действительно важно, остается где–то между мысом Доброй Надежды и Сиднеем, где–то в южном океане. Утешает, что письма могут прийти, пока мы здесь. И мне нужно утешение.

Много раз тебе рассказывал, что рядовые моряки уверены: больше – лучше. За ними надо присматривать, чтобы они не выпивали лекарства целыми флаконами. В этом отношении Джек – такой же обычный моряк, и еще более опасный для себя из–за привычки командовать. Вчера вечером ему пришло в голову, что черная микстура и синяя пилюля не подействовали достаточно быстро. Пока я спал, он попрактиковался на Мартине и путем, не заслуживающим уважения, добыл вторую дозу. Сейчас, конечно, Джек не может вырулить с кормовой галереи. Он неспособен принять приглашение в губернаторский дом сегодня днем. Мне и Тому Пуллингсу предстоит отправиться без него. Не тот обед, которого я бы ждал с удовольствием. Утром был на берегу, тщетно ища аптекаря, торговца или врача, у которого нашлись бы листья коки, и обнаружил, что это жалкое место ничуть не изменилось. Убогое, грязное, бесформенное. Захудалые деревянные хижины, построенные лишь из соображений временного удобства двадцать лет назад. Пыль. Апатичные, оборванные ссыльные – все грязные, некоторые в цепях, повсюду гремят цепи. Зайдя на немощеную, неровную пародию на площадь, я наткнулся на проклятые треугольники и порку. На флоте ее я видел слишком часто, но редко, когда назначают больше дюжины плетей, да и те отмеряют с относительной сдержанностью. Прохожий мне рассказал, что мужчина получил 185 из 200 плетей, но все же дюжий палач хорошенько отступал и делал двойной замах перед каждым ударом, чтобы обрушить кнут с большей силой, срывая плоть. Земля пропитана свежей кровью, и красное темнело под другими треугольниками. К моему изумлению, мужчина оказался способен стоять, когда его отвязали. Лицо его выражало не столько страдание, сколько полное отчаяние. Его увели друзья, и при каждом шаге кровь выливалась из его сапог.

Чуть дальше я натолкнулся еще на несколько отвратительных бараков и улицу, которую мостили каторжники в цепях, а также начало того, что, как мне сказали, будет госпиталем. Строят его по приказу нового губернатора, Макквайра. Жаль будет, что я его не увижу, но он уехал…»

– Шлюпка у борта, сэр, – сообщил Киллик, всепрощающая душа, когда взял мундир. – Вначале правую руку. Теперь дайте я надену парик и выровняю его. Стойте смирно и не двигайте головой, а то пудра на воротнике окажется. А вот, – с очевидно лживым обыденным тоном, – ваша трость с золотой рукоятью.

– Дьявол тебя побери, Киллик, – выругался Стивен. – Ты что думаешь, я собираюсь показаться в обществе офицеров с тростью, будто травоядный штатский?

– Тогда разрешите одолжить саблю, которую капитану подарил Патриотический фонд. У вашей уж больно эфес потрепанный и старый.

– Прицепи ее и поживей. Как капитан себя чувствует с тех пор, как я спустился вниз?

– С тех пор, как он взял кормовую галерею в аренду на 99 лет, слышны лишь стоны и ругань. С тех пор, как вы там были, он не выходил.

Стивена аккуратно спустили за борт и усадили на кормовом сиденье шлюпки. Затем последовал Пуллингс. Он сиял золотыми галунами, но пахло от него плесенью. Наконец шлюпка отчалила.

«Еще один обеденный стол, – размышлял Стивен, усаживаясь и расстилая салфетку на коленях, – пусть он пойдет во благо». День начался приятно – миссис Макквайр и заместитель губернатора полковник Макферсон встретили гостей, в основном офицеров бывшего Корпуса Нового Южного Уэльса (ныне – состоятельных землевладельцев), Семьдесят третьего полка и флота. Миссис Макквайр, самая влиятельная женщина колонии, не достигла вершин в правилах хорошего тона, но все же дала почувствовать, что гостям искренне рады. Стивену она сразу понравилась, некоторое время они беседовали. Полковник Макферсон много лет прослужил в Индии. Очевидно, что его голова слишком долго пребывала под солнцем, но в своеобразной вялой манере он оставался все же весьма приятным человеком. Ему нравилось уговаривать мужчин пить – только мужчин, поскольку миссис Макквайр не присутствовала на самом обеде, а иных леди не пригласили.

– Мне очень жаль, что ее превосходительство нас покинула, – поделился Стивен с мистером Хэмлином, хирургом, сидевшим слева от него. – Она кажется исключительно сострадательной женщиной, и я бы хотел попросить у нее совета. Мы подобрали двух детей, единственных выживших из маленького племени, сметенного оспой. Я страшусь везти их мимо обледенелого мыса Горн в едва ли более гостеприимную Англию – они родились у экватора.

– Она наверняка скажет вам, что делать, – ответил Хэмлин. – Она сегодня как раз в приюте. У нас тут, знаете ли, полно бастардов, зачатых Бог знает кем во время плавания и брошенных. И, как вы заметили, она исключительно милосердная леди: большую часть утра мы обсуждали с ней планы госпиталя.

Стивен и хирург занялись тем же, пока не настало время поговорить с соседями. Хэмлин увлекся детальным и даже страстным спором о каких–то лошадях, выставленных на скачки. А вот справа от Стивена сидел секретарь по уголовным делам, которого Мэтьюрин мысленно обозвал «Темнилой». На самом деле звали его Фиркинс, и он уже вступил в четырех– или пятисторонний разговор о каторжниках, о назначении их на работы, об их опасной природе. Так что доктор мог некоторое время обозревать стол. «Темнила» пил лишь воду. Глотнув местного вина, Стивен едва ли мог винить его за это. Прямо напротив сидел крупный, темнолицый мужчина, крупный, как Джек Обри, или даже крупнее. Он носил знаки различия полка, которые Стивен не узнал – очевидно, Ромового корпуса. Его очень массивное лицо выражало тупость и установившийся дурной нрав, на руках удивительное множество перстней. Справа от него занял место священник, благословивший трапезу. Он тоже выглядел всем недовольным. Его необычно круглое и красное лицо краснело все больше. Из–за смешения голосов и незнакомых тем Стивену поначалу было сложно понять что–то, кроме общего направления беседы. Но за столом постоянно повторяли про «Объединенных ирландцев» и «Защитников» – заключенных, высланных сюда в большом количестве, особенно после ирландского восстания 1798 года. Как Мэтьюрин заметил, шотландские офицеры из Семьдесят третьего в разговоре не участвовали, но они оказались в меньшинстве. Общее настроение хорошо подытожил священник:

– Ирландцы не заслуживают называться людьми. И если нужно подтвердить авторитетом это утверждение, сошлюсь на губернатора Земли ван Димена Коллинза. Это его собственные слова, во втором томе его книги, если не ошибаюсь. Но никакие авторитеты не требуются для того, что очевидно даже для слабейшего ума. Но теперь, вдобавок ко всему, им разрешили священников. Хитрый священник подобьет их на что угодно. Не жду ничего, кроме анархии.

– Кто этот джентльмен? – тихо поинтересовался Стивен, пока Хэмлин на секунду оторвался от скачек.

– Зовут его Марсден. Богатый овцевод и магистрат в Парраматте. Как только заведет о бедном старике Папе и о католиках, то никак не остановится.

Истинная правда. Стивен разглядел в начале стола, справа от полковника Макферсона, скучающее лицо Тома Пуллингса с застывшей служебной улыбкой. Одновременно Том посмотрел на доктора – крайне тревожный взгляд.

– Прошу прощения, – вступил в беседу секретарь по уголовным делам, – я постыдно невнимателен. Позвольте предложить вам немного этого блюда. Кенгуру, наша местная дичина.

– Вы очень добры, сэр, – поблагодарил Стивен, взирая на мясо с некоторым интересом, – можете ли мне рассказать…

Но Фиркинс уже оседлал своего любимого конька – бедность Ирландии и ее неотвратимость. Слова его адресовались в основном другой стороне стола, но, закончив рассуждения, он повернулся к Стивену:

– Они в чем–то похожи на наших аборигенов, сэр, самых нерадивых людей на свете. Если дашь им овец, они не будут ждать, чтобы те размножились и выросли в стадо, а съедят их сразу. Бедность, грязь и невежество неизбежно следуют за ними.

– Вы когда–нибудь читали Беду? – поинтересовался Стивен.

– Беду? Не думаю, что знаю это имя. Он писал на правовые темы?

– Кажется, он больше известен своей церковной историей английской нации.

– А, тогда мистер Марсден должен его знать. Мистер Марсден, – Фиркинс заговорил громче, – вы знаете о Беде, который написал церковную историю?

– Беда? Беда? – переспросил Марсден, отрываясь от разговора с соседом. – Никогда о нем не слышал. – После чего он вернулся к прежней теме: – Всего лишь мальчишка, так что по спине он получил лишь сотню плетей, а остальное – по заду и ногам.

– Беда жил в графстве Дарем, – вклинился Стивен в секундную паузу, – я, как и другие натуралисты, мало знаю о северных частях Англии. Но остается надеяться, что какой–нибудь будущий исследователь фауны, человек, склонный к размышлениям и состоятельный, предпримет путешествие в сопровождении ботаника и художника, и составит о нем отчет. Манеры диких аборигенов, их суеверия, их предрассудки, их мерзкий образ жизни наведут его на многие полезные размышления. А художник зарисует руины великих монастырей в Уирмуте и Ярроу – дома самого ученого человека Англии тысячу лет назад, известного во всем христианском мире, а сейчас позабытого. Такой труд хорошо примут.

Быть может. Но ремарку встретили разочарованным молчанием, озадаченными, подозрительными взглядами. В конце концов крупный мужчина напротив отрезал: «В Дареме нет аборигенов». Пока образованные объясняли ему, что имелось в виду под этим словом, Стивен про себя произнес: «Лишь бы не сыграть дурака. Сохрани меня Боже от моего темперамента». Поток разговора с верхнего края стола смыл инцидент в прошлое.

– О, прошу прощения, – извинился Стивен, внезапно осознав, что Хэмлин говорит с ним. – Я витал в облаках. Размышлял об овцах.

– А я с вами про овец и заговорил, как забавно. Я рассказывал, что ваш визави, капитан Лоу, импортировал саксонских мериносов, дабы вывести новую породу.

– У него много овец?

– Возможно, больше, чем у кого–либо еще. Говорят, он самый богатый человек в колонии.

«Секущий священник», чье лицо покраснело еще больше, снова начал унижать Папу Римского. Чтобы его заглушить, Стивен громко ответил:

– Любопытно, что я именно о мериносах и думал, о королевских мериносах. Они, однако, испанского происхождения.

– Вы о мериносах говорите? – спросил капитан Лоу.

– Да, – ответил Хэмлин. – Доктор Мэтьюрин видел королевское стадо.

– Сэр Джозеф Бэнкс был так добр, что показал мне их.

Лоу пренебрежительно посмотрел на Стивена, и, подумав, ответил:

– Не дам и… пуговицы за сэра Джозефа Бэнкса.

– Уверен, он будет огорчен этим.

– Почему он попытался не допустить получения капитаном Макартуром королевских овец? Подозреваю, потому что тот из колонии.

– Точно нет. Сэр Джозеф всегда принимал интересы колонии очень близко к сердцу. Если помните, она появилась во многом благодаря его влиянию.

– Так почему он отказался принять Макартура?

– Не могу предположить, что он счел подходящим знакомство с человеком с таким прошлым, как у капитана Макартура, – отрезал Стивен в тишине, нарушаемой лишь длинным, монотонным рассказом полковника Макферсона о навабах Ауда. – Более того, сэр Джозеф категорически против дуэлей из моральных соображений. А капитан Макартур прибыл в Лондон, чтобы предстать перед военным трибуналом за одну из них.

Лоу, кажется, последние слова не услышал. Поначалу лицо его вспыхнуло красным, и он ни слова не произнес до конца трапезы, лишь периодически бормоча «неподходящее знакомство» почти так же, как Стивен бормотал про себя «Господи, дай мне терпения». Снова началась брань по поводу ирландских каторжников, столь же занудная, как брань европейских женщин по поводу домашней прислуги, но бесконечно более злобная.

К тому времени, когда они перешли к чаю и кофе, Стивен, несмотря на целенаправленные усилия отстраниться, услышал столько, что едва мог это вынести. Сдерживаемая злость так давила на него, что он дрожащей рукой пролил кофе на блюдце. Но все же настала приятная пауза – он вышел на террасу гостиной, куря сигару и общаясь с двумя хорошо воспитанными, интересными, говорящими по–гэльски офицерами Семьдесят третьего родом с Гебридских островов. Напряжение несколько ослабло.

Они с Пуллингсом попрощались с полковником Макферсоном. Пока полковник задерживал Пуллингса, дабы рассказать, как ему жаль, что капитан Обри не смог прибыть, что, хотя у него и есть официальные письма, но вручить их он может лишь лично в руки и что хорошо бы ему посоветовать выпить пару пинт рисового отвара, только чуть теплого, Стивен зашел в узкую комнату, где офицеры оставляли сабли. Там их осталось уже немного: уставная с головой льва – Тома, три с корзинчатой гардой – шотландских офицеров, и его собственная. Он ее пристегнул и спустился по ступеням в приятную свежесть. Стоя на гравийной дорожке, он заметил капитана Лоу.

– Похер мне на Джо Бэнкса, и похер на тебя, недоделанный пидор ты, лекаришка корабельный, – произнес тот очень громко и грубо. Два–три офицера обернулись.

Стивен внимательно на него посмотрел. Капитан задыхался от ярости, но на ногах стоял совершенно твердо. Он не был пьян.

– Ответите ли за это, сэр? – спросил он.

– Вот мой ответ, – верзила ударом сбил парик с головы Стивена.

Стивен отскочил назад, выхватил саблю и закричал:

– Вытаскивай клинок, вытаскивай, или я проткну тебя как свинью.

Лоу обнажил свою саблю, но добра это ему не принесло. Два свистящих выпада – и его правое бедро рассечено. На третьем сабля Стивена проткнула ему плечо. После короткой схватки Лоу оказался на спине, с ногой Стивена на груди, острием сабли у горла и холодным голосом, требующим сверху:

– Проси у меня прощения, или ты покойник. Проси прощения, или ты покойник, покойник!

– Прошу у вас прощения, – сдался Лоу, его глаза налились кровью.