355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Патрик О'Брайан » Фрегат Его Величества 'Сюрприз' » Текст книги (страница 7)
Фрегат Его Величества 'Сюрприз'
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 20:49

Текст книги "Фрегат Его Величества 'Сюрприз'"


Автор книги: Патрик О'Брайан



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Глава пятая

Солнце обрушивалось на Бомбей с высоты полудня, заставляя этот переполненный город смолкнуть, так что даже на далеких базарах можно было расслышать шум прибоя – пульсацию Индийского океана, окрашенного в темную охру, под небом слишком раскаленным, чтобы быть голубым. Это небо страстно ждало юго-западного муссона, и в этот самый момент далеко-далеко к западу, за Африкой, он, прорвав горизонт, метнул свой первый могучий дротик, встрепенув обвисшие брамсели и бом-брамсели «Сюрприза», заштилевшего на маслянистых волнах немного к северу от экватора и в градусах в тридцати к западу от Гринвича.

Столб света опустился на марсели, на нижние паруса, осветил палубу, и настал день. Внезапно весь восток превратился в день: солнце осветило небо до самого зенита, и в один миг ночь осталась за скулой правого борта, медленно уползая в сторону Америки. Марс, расположенный на ладонь выше горизонта на западе, внезапно исчез; весь небосвод вспыхнул, а темные воды моря вернулись к обычной дневной ярко-голубой синеве.

– Прощения просим, сэр, – воскликнул старшина полуютовых, склоняясь над доктором Мэтьюрином и стараясь докричаться до него сквозь покрывавший голову мешок. – С вашего позволения, пора.

– В чем дело? – откликнулся, наконец, Стивен, урча, как потревоженный зверь.

– Почти четыре склянки, сэр.

– Ну и что с того? Сегодня утро воскресенья, хвала Господу, а вы опять скоблить палубу?

Мешок, защищавший от света луны, мог заглушить слова, но не раздраженный тон человека, которого вырвали внезапно из состояния покоя и эротических грез. В междупалубном пространстве фрегата было душно: благодаря мистеру Стенхоупу и его свите фрегат был переполнен, и Стивен спал на палубе, рискуя попасть под ноги каждой вновь заступившей вахте.

– Тут же пятна смолы, – сказал старшина вкрадчивым, убедительным тоном. – На что будет похож квартердек с этими пятнами, когда мы начнем оснащать церковь? – Но заметив, что доктор, судя по всему, снова задремал, вернулся к первоначальному: – Прощения просим, сэр, ну пожалуйста.

Из-за жары смола на снастях плавилась и капала на палубу, вар, используемый для конопачения, тоже, похоже, был замешан, и Стивен, оттянув мешок, наблюдал, как они моют, посыпают песком и полируют камнем пространство вокруг него: он оказался на испещренном пятнами острове в окружении моряков, спешащих побыстрее закончить работу, чтобы побриться и одеться в чистое. Сон бесследно пропал: Стивен встал, окончательно снял с головы мешок, и проворчал:

– Никакого покоя на этом проклятом корыте, или лоханке… Преследуют… Прямо ритуальное еврейское пристрастие к чистоте… Идиоты древние…

Он поплелся к борту. Но тут солнечный луч пролил на него благодатное тепло; в клетке поблизости прокричал петух, приподнявшись на насесте, и тут же закудахтала курица: «Яйцо снеслось, яйцо снеслось!». Доктор потянулся, огляделся вокруг, натолкнулся на каменные, сердитые физиономии полуютовых и понял, что липкость его подошв объясняется приставшими к ним смолой и варом: цепочка грязных следов шла по чистой палубе от места, где он спал к поручням, где стоял теперь.

– Ох, прошу прощения, Франклин! – воскликнул Стивен. – Оказывается, я запачкал пол. Пожалуйста, дайте мне скребок, песок и щетку.

Суровые взгляды исчезли.

– Нет-нет, – закричали они, – это не грязь, всего лишь немного смолы, мы это в момент исправим.

Но Стивен схватил небольшой брусок песчаника и принялся яростно соскабливать смолу, окруженный взволнованными, суетящимися матросами. Тут пробило четыре склянки, и к вящему расстройству полуютовых на палубу упала громадная тень: появился капитан, совершенно голый и с полотенцем.

– Доброе утро, доктор, – произнес он. – Чем вы тут заняты?

– Доброе утро, дорогой мой, – ответил Стивен. – Это чертово пятно… Но я уберу его, вырву с корнем…

– Как насчет поплавать?

– С превеликим удовольствием. Одну минутку. У меня появилась теория… сюда щепоточку песка, будьте любезны… Нож. Нет. Нет, моя гипотеза не подтвердилась: может, царская водка, или соляная кислота?

– Франклин, покажи доктору, как мы на флоте это делаем. Дружище, а если я предложил бы вам снять туфли? Тогда не придется протирать насквозь палубу, лишая его превосходительство посла крыши над головой.

– Превосходная идея, – сказал Стивен. Босиком он досеменил до карронады и уселся на нее, разглядывая подошвы башмаков. – Марциал сообщает нам, что в его эпоху горожанки делали гравировку «sequi me[24]24
  Следуй за мной – (лат.)


[Закрыть]
» на подошвах сандалий, из чего резонно заключить, что Рим был чрезвычайно грязен, ибо на песке отпечатки едва ли сохранятся. Сегодня я проплыву вдоль всего корабля.

Джек подошел к западным поручням и поглядел на воду. Она была такой прозрачной, что свет проникал ниже киля корабля: корпус его отбрасывал на запад розоватую тень, резко очерченную на носу и корме, но расплывчатую в середине благодаря подолу из водорослей – вопреки новой медной обшивке они росли стремительно, ведь фрегат находился намного южнее тропика. Очертаний хищных тел не наблюдается, только несколько серебристых рыбешек да пара плавучих крабов.

– Ну, идем, – сказал он, ныряя в воду.

В море было холоднее, чем на воздухе, но было удовольствием ощущать скользящие по коже пузырьки, соленый привкус на губах, чувствовать, как вода бежит сквозь волосы. Подняв взгляд, он видел серебристую поверхность моря, прорезающий его корпус «Сюрприза», причудливый фиолетовый отсвет чистых медных листов у самой ватерлинии. Потом белый всполох – это Стивен разбил поверхность зеркала, «солдатиком» врезавшись в воду с высоты переходного мостика, пролетев двадцать футов. Инерция увлекала пловца все глубже вниз, и Джек отметил, что тот зажимает нос. Он продолжал зажимать его даже вынырнув, но потом отпустил, чтобы поплыть на свой привычный манер – короткими, неуклюжими рывками, закрыв глаза и стиснув губы в жесте непреклонной решимости. В силу особенностей сложения Стивен держался в воде низко, едва высовывая нос над поверхностью, но прогресс был на лицо, если отсчитывать с тех пор, как Джек впервые окунул его в море на буксируемом булине на третий день после выхода из Мадейры – две тысячи миль и много недель плавания с севера: точнее, много недель упражнений с парусами, в надежде поймать хоть намек на бриз в бом-брамсели или летучие паруса, высвистывая ветер. У Канар они захватили северо-восточный пассат, и продвинулись на двадцать пять градусов к югу, наслаждаясь плаванием, почти не прикасаясь к шкотам или брасам и частенько отсчитывая лагом по две сотни миль от полудня до полудня, но с каждым новым градусом солнце поднималось все выше. В зону неустойчивых ветров они попали гораздо севернее экватора, и с тех пор не обнаружили ни намека на юго-восточный пассат – вопреки факту, что в это время года его можно было вполне ожидать в таких широтах. И вот три сотни миль то штиль, то переменчивые, неустойчивые ветры – неделя за неделей: развороты шлюпками носа судна в надежде зацепить ветер, повороты реев, поливка парусов из пожарных рукавов, ведра, выплеснутые на бом-брамсели в расчете увеличить их тягу. И все это ради того, чтобы в итоге бриз стих или сбежал от них, поднимая рябь милях в десяти впереди по курсу. Но чаще всего мертвый штиль: «Сюрприз» безвольно дрейфует на запад в потоке экваториального течения, медленно вращаясь вокруг своей оси. Безжизненное море, кажущееся неподвижным, если бы не порождающее дурноту колебание горизонта, так как корабль раскачивается без хода, способного придать ему устойчивость. Птиц почти нет, рыб мало; за последние девять дней скитаний – одна только черепаха да вчерашняя олуша; ни единого паруса под сводом небес; солнце палит двенадцать часов в сутки. А вода кончается… Сколько они еще протянут на сокращенном рационе? Джек отбросил расчеты и поплыл к пришвартованной за кормой шлюпке. Стивен зацепился за ее планшир и выкрикивал что-то про Геллеспонт, но разобрать что было трудно из-за сбившегося дыхания говорившего.

– Ты видел, а? – обратился он к Джеку, когда тот приблизился. – Я проплыл вдоль всей длины: четыреста двадцать гребков без перерыва!

– Здорово, – ответил Джек, без особых усилий влезая в шлюпку. – Правда здорово. – Получается, каждый гребок продвигал Стивена меньше, чем на три дюйма, так как «Сюрприз» был всего лишь двадцативосьмипушечником, кораблем шестого ранга с водоизмещением в 579 тонн. Такие фрегаты презрительно называют «фрегантинами» – все, за исключением служащих на них. – Залезешь внутрь? Давай руку.

– Нет-нет, – вскричал Стивен, отплывая. – Я сам прекрасно справлюсь. Только передохну немного. Но все равно, спасибо.

Он терпеть не мог, когда ему помогают. Даже в начале путешествия, когда бедные искалеченные ноги едва держали его, он отклонял помощь, но каждый день описывал определенное число кругов от гакаборта до полубака. После прибытия в Лиссабон Стивен каждый день карабкался на крюйс-марс, не позволяя никому, кроме Бондена, следовать за ним. Джек же с замиранием сердца смотрел на него, и держал на палубе двух матросов с кранцами: на случай, если Стивен сорвется. И каждый вечер доктор заставлял свои изуродованные руки бегать взад-вперед по непослушным струнам виолончели; лицо его искажалось и становилось пепельно-серым. Но Боже, каких результатов он достиг! Этот последний заплыв показался бы невозможным еще месяц назад, не говоря уж о Портсмуте.

– А что ты говорил про Геллеспонт? – спросил Обри.

– Спрашивал, какой он ширины.

– Ну, примерно около мили – дистанция прямого выстрела с любого из берегов.

– Когда в следующий раз пойдем на Средиземное море, – заявил Стивен, – я его переплыву.

– Не сомневаюсь. Раз один герой смог, то и другой сможет.

– Гляди! Гляди! Это же крачка, там прямо над горизонтом!

– Где?

– Там, там, – показал Стивен, отпуская руку.

Он тут же погрузился, пуская пузыри, но указующая рука оставалась над поверхностью. Джек ухватился за нее, втащил доктора на борт, и сказал:

– Пойдем, взберемся по кормовому трапу. Я уже слышу запах нашего кофе, а утро обещает быть насыщенным.

Взявшись за фалинь, Джек подтянул шлюпку к корме фрегат и подал Стивену трап. Пробили склянки; по боцманской дудке без малого две сотни коек были свернуты и закреплены в сетках, все на один манер. Джек стоял посреди кишащих моряков, высокий и величественный в своем расшитом халате, и внимательно оглядывал палубу. Аромат кофе и бекона сделался почти невыносимым, но ему все-таки хотелось приглядеть за выполнением этой операции: проходила она далеко не так споро, как хотелось бы, да и некоторые койки выглядели неопрятными и влажными. Херви придется снова взяться за плеть. Пуллингс, вахтенный офицер, вышел вперед, говоря, что койки надо уложить заново, причем совершенно не подобающим воскресенью тоном. Было видно, что он придерживается такого же мнения. Джек ввел в обычай приглашать офицера утренней вахты и кое-кого из молодежи к себе на завтрак, но мысль, что грядущий день готовит особые общественные дела, и что у Кэллоу, салаги-мичмана, высыпало такое количество юношеских прыщей, могла у любого отбить аппетит. Дружище Пуллингс, безусловно, простит его.

Из водоворота тел вынырнул, растерянно пробираясь по квартердеку, кто-то в штатском. Это был Эткинс, секретарь посла, странный маленький человечек, уже доставивший им хлопот: причудливые понятия о собственной значимости, об удобствах, достижимых на небольшом корабле, о морских обычаях; манеры то высокомерные и оскорбительные, то чересчур фамильярные.

– Доброе утро, сэр, – сказал Джек.

– Доброе утро, капитан, – воскликнул Эткинс, стараясь подладиться под шаг Обри, начавшего привычную прогулку. Ни малейшего уважения в священной персоне капитана! Но даже раздражительный на голодный желудок Джек не мог позволить себе поставить Эткинса на место. – У меня для вас хорошая новость. Его превосходительство сегодня чувствует себя намного лучше. Намного лучше, чем чувствовал себя, отправляясь в путешествие. Смею заявить, что он даже намерен выйти на воздух. И рискну сделать намек, – тут он понизил голос до шепота, ухватил Джека за руку и выдохнул ему в лицо, – что приглашение на обед будет принято благосклонно.

– Рад слышать, что ему лучше, – ответил Джек, пересилив себя. – Надеюсь, скоро мы получим возможность насладиться его обществом.

– О, не надо беспокоиться, не нужно делать никаких грандиозных приготовлений. Его превосходительство – человек простой – не заносчивый, не гордый. Пусть это будет обычный обед. Как насчет сегодня?

– Не думаю, – сказал Джек, искоса глядя на маленького человечка. – По воскресеньям я обедаю в кают-компании. Таков обычай.

– Но капитан, уверен, что привычные вещи могут и подождать: это же непосредственный представитель Его Величества!

– На море флотские обычаи священны, мистер Эткинс, – отрезал Джек и отвернулся, возвышая голос, – Эй, на фор-марсе! Поаккуратнее там с анапуть-блоком. Мистер Кэллоу, когда мистер Пуллингс придет на ют, передайте ему мои комплименты и скажите, что я буду рад, если он согласиться позавтракать со мной. Надеюсь, что вы тоже присоединитесь к нам, мистер Кэллоу.

Вот, наконец, и завтрак; природное благодушие Джека стало брать верх. Они вчетвером сгрудились в «экипаже»[25]25
  «Экипаж» (coach) – название одной из комнат в капитанских апартаментах.


[Закрыть]
– большая каюта была отдана мистеру Стенхоупу – но неудобства – неотъемлемая часть морской жизни, и, устроившись поудобнее в кресле и вытянув ноги, Джек закурил сигару и сказал:

– Налетайте, юноша, не стесняйтесь. Вот под этой крышкой целый пирог с беконом, будет досадно, если придется его выбросить.

Наступила приятная тишина, нарушаемая только энергичным чавканьем мичманских челюстей, перемалывающих двадцать семь ломтиков бекона. Тут до них долетел раскатившийся по кораблю крик:

– Эй, слушайте все, на баке и на юте! Быть готовыми к построению в пять склянок. Одеть бушлаты и белые брюки. Все слышали: одеться в чистое и побриться к пяти склянкам.

Еще они слышали долетающий сквозь тонкую переборку металлический голос мистера Эткинса, видимо, пилившего шефа, и спокойные ответы мистера Стенхоупа. Посол был спокойным, тихим, воспитанным джентльменом, и вызывало удивление, как попал к нему на службу этот суетливый человечек. Мистеру Стенхоупу недужилось, когда он поднялся на борт, то жестоко страдал от морской болезни до самого Гибралтара, а потом снова до Канарских островов, а когда «Сюрприз» заштилел, и его стало качать на валах словно бревно, то и дело грозя снести мачты, приступ повторился снова. Рецидив осложнился подагрой, приковавшей его к постели. Им очень редко приходилось лицезреть бедного джентльмена.

– Расскажите-ка, мистер Кэллоу, – обратился к юноше Джек, отчасти из стремления не слышать лишнего, отчасти не желая показаться не любезным с гостем, – как поживает мичманский кубрик? Уже с неделю или больше не видел вашего барана. – Зрелище этого ковыляющего по палубе древнего животного, которое было всучено поставщиком провизии под видом теленка, стало привычным.

– Неважно, сэр, – ответил Кэллоу, отдергивая руку от блюда с хлебом. – Мы съели его на семнадцати градусах северной, и теперь поглядываем на курицу. Но мы скармливаем ей всех барочников, сэр, может, яйцо снесет.

– За мельников, стало быть, не принялись? – поинтересовался Пуллингс.

– Ну как же, сэр, – воскликнул мичман. – Дошли до трех пенсов, черт побери – стыд и позор!

– А кто такие мельники? – спросил Стивен.

– Крысы, не при вас будь сказано, – пояснил Джек. – Мы их так называем, чтобы не портить аппетит, а еще потому что они все в пудре из-за ныряний в муку и горох.

– Мои крысы не берут в рот ничего, кроме отборных сухарей, слегка смоченных в растопленном масле. Какие они тучные: гордо скребут пузом по полу.

– Крысы, доктор? – вскричал Пуллингс. – Зачем вы держите крыс?

– Хочу понаблюдать за их поведением, за тем, как они двигаются, – сказал Стивен. На самом деле он проводил эксперимент: подкармливал крыс мареной, намереваясь выяснить, сколько потребуется красителю времени, чтобы проникнуть в кости, но об этом решил умолчать. Он был скрытен по натуре, и область, занимаемая покровом молчания, все росла и росла, захватив уже этих добываемых кошками существ, проводивших в его кладовой душные ночи и палящие дни.

– Мельники, – проговорил Джек, уплывая мыслью в свою голодную молодость. – В канатном ящике на корме, справа по борту, была дыра, у которой мы клали кусочек сыра и ловили их в петлю, стоило голове крысы, направляющейся к провизионной, высунуться наружу. На стоянке у Подветренных островов мы за полночную вахту отлавливали штуки по три-четыре. А Хинейдж Дандас, – он кивнул Стивену, – потом съедал сыр.

– Вы служили мичманом на «Сюрпризе», сэр? – вскричал Кэллоу, удивленный донельзя. По его размышлению, пост-капитаны рождались в полном вооружении изо лба Адмиралтейства.

– Именно так, – сказал Джек.

– Святые небеса, сэр, как же стар этот фрегат. Наверное, самый старый корабль во флоте?

– Ну, – протянул Джек, он довольно стар, да. Его захватили в начале прошлой войны – это был французский «Юните». И тогда на нем не было никаких цыплят. Хотите еще яйцо?

Кэллоу подскочил, едва не свалившись с кресла: пинок Пуллингса под столом заставил его произнести вместо «да, сэр, если можно», фразу «нет, сэр, большое спасибо», и встать.

– В таком случае, – сказал Джек, – будьте любезны попросить ваших товарищей прийти в каюту вместе со своими досками.

Остаток утра, до пяти склянок предполуденной вахты, он провел с мичманами, потом принимал доклады у боцмана, оружейника, плотника и казначея. С припасами дело обстояло нормально: говядины в достатке, свинины, гороха и сухарей на шесть месяцев, но вот сыр и масло придется выбросить – даже закаленный Джек отпрянул от образцов, принесенных Боувзом. Что хуже, гораздо хуже – воды оставалось тревожно мало. Недобросовестные поставщики снабдили «Сюрприз» бочонками, выпивавшими не меньше, чем вся команда, а заново обитый железом бак для воды тек как решето. Он был погружен в бумаги, когда вошел Киллик, неся парадный капитанский мундир.

– Покончим с этим позже, мистер Боувз, – воскликнул Джек. Одеваясь – добротное сукно в такую страшную жару казалось толщиной в три дюйма, – он думал о воде, об их позиции: за недели дрейфа их снесло слишком далеко к западу, так что когда они подхватят юго-восточный пассат может оказаться непросто обогнуть бразильский мыс св. Рока. Обри как воочию видел положение «Сюрприза» на карте: его повторные лунные измерения почти совпадали с исчислением по хронометру и расчетами штурмана и мистера Герви. На этой же карте перед ним стояли очертания бразильского побережья, не более чем в пятистах милях отсюда. К тому же это недалеко от линии, где пассаты часто дуют с юга. Занимаясь этими проблемами, пуговицами, шейным платком и ремнем со шпагой, он ощутил, как корабль сначала накренился под ветром, затем еще раз, потом потихоньку заговорил: по бортам зажурчала вода. Джек посмотрел на висевший над головой компас: зюйд-вест-тень вест. Интересно, замрет тут же?

Когда он поднялся на заполненную народом, еще более душную палубу, ветер все еще дул. Скорости фрегату едва хватало, чтобы слушаться руля, идя предельно круто к ветру: обрасопленные реи вибрируют, паруса плоские как забор. Полноватый, близорукий первый лейтенант, мистер Герви, обливаясь потом в своем мундире, нервно улыбнулся капитану, хотя и с большей уверенностью, чем обычно. Или это показалось?

– Прекрасно, мистер Герви, – сказал Джек. – Ради этого мы и насвистывали, не так ли? Дал бы бог, продержался подольше. Может, нам стоит потравить слегка грота и фока шкоты, – выиграем лишний фатом.

Герви, слава богу, не принадлежал к тем обидчивым первым лейтенантам, к которым нужно постоянно подлаживаться. Он не слишком высоко ценил свои морские способности – как и окружающие – и пока с ним обращались вежливо, не обижался. Герви отдал приказы, и «Сюрприз» стал рассекать гладь моря, будто намереваясь проделать до темноты диагональную борозду.

– Думаю, можно бить «построение подивизионно», – сказал Джек.

Первый лейтенант повернулся к вахтенному офицеру, Николсу:

– Построение подивизионно.

– Построение подивизионно, мистер Баббингтон, – скомандовал Николс своему помощнику по вахте. Баббингтон раскрыл уже рот, обращаясь к барабанщику. Но с его уст не успело сорваться и звука, как морской пехотинец, на лице которого застыло важное и возвышенное выражение, уже загремел в барабан: «там-тара-тара-там», и все офицеры сорвались с мест.

Впрочем, использовать барабанный бой для оповещения было излишне: он ни для кого не стал неожиданностью. Команда корабля заполонила квартердек, переходные мостики и форкастль, выстраиваясь вдоль указанных швов между досками палубы, мичманы сновали, наводя порядок и выравнивая линию, поправляя шейные платки, тесемки, ленты на шляпах. Построение воспринималось всеми чинами как формальная церемония, такая же как танец – медленный, торжественный танец, которым капитану предстоит открыть бал.

Что он и сделал, как только офицеры отдали рапорта Герви, а тот – ему. Сначала Джек двинулся к морским пехотинцам. Располагаясь в задней части квартердека, они не могли воспользоваться благами навеса, но стояли, гордые прекрасной выправкой и своим алым великолепием; лица и мушкеты блестели на солнце. Приняв рапорт командира, капитан медленно пошел вдоль строя. Его не слишком волновало, как подогнаны кожаные ремни, достаточно ли на волосах пудры, ярко ли блестят многочисленные пуговицы – в любом случае, их лейтенант Этередж был компетентным офицером, такого не затрешь. Но Джеку во всем этом отводилась роль служить оком Божьим, и свою инспекцию он проводил с беспристрастной серьезностью. Как человек, он сочувствовал поджаривающимся морским пехотинцам, как капитан вынужден был обрекать их на молчаливую пытку – смола уже капала на навес, а солнце еще продолжало набирать силу.

– Весьма похвально, мистер Этередж, – воскликнул он и перешел к первому дивизиону матросов – дивизиону форкастля – во главе со вторым лейтенантом Николсом.

Это были лучшие моряки корабля, все в ранге старших матросов, по большей части среднего возраста, некоторые даже пожилые – но никто за все годы службы на море не смог приучить их держать строй. При приближении капитана соломенные шляпы слетели с голов, а носки ног почти выровнялись по линии, но это был предел их дисциплинарных способностей. Они приглаживали волосы, поправляли свои просторные белые штаны из домотканого сукна, оглядывались, смеялись, кашляли, зевали, глазели по сторонам: совсем не то что солдаты. «Хороший набор форкастлевых», – думал Джек, проходя вместе с Герви вдоль строя, – моряки до мозга костей». Несколько лысых голов причудливо белели в рассеянных под навесом лучах – разительный контраст со смуглыми лицами – но у всех оставшиеся еще волосы собраны сзади в длинный хвост, перехваченный у некоторых тесемкой. Какое скопление морского опыта! Но, козыряя в ответ на приветствие Николса, он с изумлением обнаружил, что лейтенант плохо выбрит, а лицо его, так же как мундир и белье, в грязи. Не часто ему приходилось видеть такого офицера, не мог он также припомнить, чтобы во взгляде читались такая усталость и безысходность.

Дальше стоял с фор-марсовыми Пуллингс, поздоровавшийся с ним, будто они не виделись только что:

– Все в сборе, одеты по форме и опрятно, сэр, – сказал он и занял место позади капитана и первого лейтенанта.

О мирская тщета! О порочность тщеславия! Все, разумеется, одеты с иголочки, белоснежные штаны, бушлаты с голубыми воротничками, но у младших марсовых они еще расшиты лентами, щегольские платки обернуты вокруг шей на манер шали, длинные волосы падают на плечи, в ушах поблескивают серьги.

– А что случилось с Келинахом, мистер Пуллингс? – остановившись, спросил Джек.

– В пятницу он упал с брам-рея, сэр.

Ну да. Джек вспомнил. Падение получилось зрелищным, но удачным: крутнувшись в воздухе, матрос избежал встречи со снастями и рангоутом, шлепнувшись в море, откуда его выловили без малейших проблем. Это плохо сочеталось с потухшим взглядом, тусклыми глазами и безжизненностью. Расспросы ничего не дали: ответ один: «все хорошо, сэр, замечательно, сэр». Но Джеку уже приходилось видеть такие одуловатые лица, такой погасший взгляд. И видеть слишком часто. Когда они подошли к шкафутным Баббингтона, он заметил те же признаки у Гарланда, – «дурачка», за все годы на море выучившегося только управляться со шваброй, да и то не очень, здоровенного детины, при построении постоянно вертевшегося и лыбящегося.

– Что вы сотворили с парнем? – спросил Джек у Герви.

Первый лейтенант вытянул вперед голову, стараясь разглядеть лицо матроса, и ответил:

– Это Гарланд, сэр, прекрасный парень, исполнительный, но не слишком умный.

Реплика не вызвала ни ухмылки, ни раболепия: парень стоял, как теленок.

Джек перешел к канонирам, ребятам по большей части добросовестным, но медлительным. В строю они, как обычно, производили не лучшее впечатление, но до тех пор, пока эти парни молятся на свои орудия, как на иконы, капитан готов был их щадить. Последним стоял молодой Конрой – голубоглазый юноша, высокий, как Джек, но худощавый, с невероятно красивым, округлым девичьим лицом. Красота его совершенно не трогала Джека (чего нельзя сказать о собратьях-матросах), а вот костяное колечко, сквозь которое был пропущен шейный платок – иное дело. На поверхности кости – акульего хряща – была искусно вырезана «Софи» – первый корабль Джека, который его сразу узнал. Видимо, Конрой был в родстве с кем-то из ее экипажа. Точно, там служил квартирмейстер с той же фамилией: женатый человек, всегда отсылавший жалованье и призовые деньги домой. Так он плывет вместе с сыном старого корабельного товарища? Как летят годы, Боже мой! В любом случае, времени на разговоры нет: и так уже Конрой, хоть парень и не робкий, впал чуть не в ступор от такого внимания капитана. Но в судовую роль на досуге заглянуть надо.

Теперь на форкастль, где его встретили боцман, плотник и артиллерист – измученные и скованные от непривычки к парадным мундирам. В один миг ощущение зрелого возраста как рукой сняло: здесь находились старейшие офицеры фрегата, один из них, Реттрей, служил на нем с момента ввода в строй. Он был на «Сюрпризе» боцманом, когда Джек пришел на него помощником штурмана, и под его острым, уважительным, но немного циничным взглядом Обри вдруг почувствовал себя настоящим юнцом. Ощущение было такое, что пристальный взгляд пронзает эполет пост-капитана, и увиденное под ним не производит на боцмана особого впечатления, вопреки всей помпезности. Внутренне Джек соглашался с этим, но обреченный играть роль, построжел, и, обменявшись со стариком формальными любезностями, с долей облегчения перешел к мастеру-оружейнику и юнгам. Он мысленно отомстил старику, еще раз напомнив себе, что Реттрей с точки зрения дисциплины никогда не был хорошим боцманом, к тому же лучшие его годы уже позади. Мальчишки выглядели довольно бодро, но и тут пятен было больше терпимого, а у одного на плече красовалась огромная черная отметина. Смола.

– Мастер-оружейник, – воскликнул Джек. – Что это значит?

– На него капнуло со снастей, сэр. Минуту назад – я сам видел.

Парень, чахлый, гундосый субъект с постоянно приоткрытым ртом, выглядел насмерть перепуганным.

– Ладно, – заявил Джек, – будем считать это волей Господа. В следующий раз, Питерс, будь осмотрительнее.

Потом, уловив краем строгого капитанского ока как трое юнг в заднем ряду дергаются, беззвучно шевеля губами в безнадежной попытке не прыснуть со смеху, он быстро перешел к шкафутным левого борта и ютовым. Здесь наблюдалось прискорбное падение качества: расхлябанное, тупое сборище увальней по большей своей части, хотя кое-кто из недавних новобранцев внушал определенные надежды. Парни, по-преимуществу, выглядели веселыми и добродушными – из тюрьмы передали только троих или четверых – но и здесь ему попадались хмурые, безжизненные лица.

Вот и вся команда: не такая уж и плохая, и людей, в принципе, достаточно. Но только захворав, бедолага Симмонс, его предшественник, дал перед своей смертью слабину в дисциплине. Месяцы в Портсмуте тоже не пошли на пользу, а Герви – не тот человек, кто способен сколотить крепкий экипаж. Дружелюбный, добросовестный парень, хороший собеседник, когда сумеет отбросить свою стеснительность; прекрасный математик. Но с одного конца корабля он не в состоянии разглядеть то, что происходит на другом. И будь у него даже глаза рыси, он все равно не моряк. Хуже того – у него нет авторитета. Его доброта и неспособность сыграли с «Сюрпризом» злую шутку: кто назовет хорошим офицером человека, позволившего коменданту порта забрать с фрегата половину людей, заменив их командой «Ракуна» – проведя четыре года Северо-Американской станции, эти парни, не вступив ногой на родной берег, были в полном составе переведены на «Сюрприз». «Ракунцы», «сюрпризовцы» и немногочисленная партия новобранцев еще не слились воедино – возникали вспышки соперничества, да и распределение по должностям оказалось зачастую совсем неудачным.

Старшина фор-марсовых, к примеру, совсем не знал дела, а что до артиллерийской подготовки…

Но не это беспокоило его, пока он входил в камбуз. У него прекрасный корабль, пусть даже старый и не прочный, несколько хороших офицеров и хороший материал. Нет: его преследовала мысль о цинге. Но вдруг он ошибся? У этих потухших взглядов может быть сотня иных причин. Да и не было ли их путешествие еще не столь продолжительным, чтобы ожидать возникновения цинги? Пахнувший из камбуза жар заставил его замереть. На палубе стояла жутка духота, даже несмотря на благословенный бриз, войти же сюда означало то же, что шагнуть прямо в печь. Но там хлопотал трехногий кок – трехногий, потому что в битве Славного Первого июня он потерял обе ноги, а две полученные в госпитале дополнил третьей, хитроумно прилаженной к заду, что помогало ему не свалиться в котел или на плиту во время сильного волнения на море. Раскаленная докрасна плита мерцала в полумраке, по лицу кока стекали капли пота.

– Все в порядке, Джонсон. Великолепно, – заявил Джек, отступая на шаг назад.

– Разве вы не собирались проверять посуду, сэр, – вскричал кок. Его сияющая улыбка погасла, и показалось, что все лицо стало неразличимым в полутьме.

– Ну конечно, – отозвался Джек, натягивая предписанную церемонией белую перчатку. Он провел ей по блестящим кастрюлям, и тупо уставился на пальцы, будто и впрямь ожидал увидеть их замаранными копотью и жиром.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю