Текст книги "Фрегат Его Величества 'Сюрприз'"
Автор книги: Патрик О'Брайан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
– Я, конечно, не могу отвечать за него, но насколько мне известно, он по уши занят ремонтом. Корабль здорово потрепало к югу от Мыса – много повреждений, разные важные штуки вышли из строя. Джек отказался от всех приглашений кроме обеда у адмирала, и то у него выдался свободный день.
– Ну да, чертов Обри. Но я выразить не могу, как счастлива видеть тебя, Стивен. Мне было так одиноко, и перед тем как увидеть тебя, твой образ буквально стоял у меня перед глазами. А тебе, как погляжу, не в новинку есть по-индийски… Боже мой, что ты сделал со своими руками?
– Пустяки, – ответил Стивен, пряча ладони. – Они повредились… попали в машину. Пустое, это скоро пройдет.
– Я покормлю тебя.
Она уселась на ковре перед ним, скрестив ноги, и, наклоняясь к дюжинам горшочков, блюд, тарелок, стала потчевать его шариками, одни из которых взрывались в его желудке розовой молнией, другие же холодили и услащали небо. Он внимательно смотрел на ее крепкие ноги под голубым муслином, на изгибающуюся, когда она покачивалась или наклонялась к нему, талию.
– Что это за тощий ребенок, которого я видела с тобой? – спросила она. – Дахтари? Слишком бледная для гонда. На урду говорит плохо.
– Я ее не спрашиваю, она меня тоже. Скажи, Вилльерс, как мне поступить? Мне хотелось бы обеспечить ей постоянный кусок хлеба. Сейчас она кормится тем, что выпросит или украдет. Можно купить ее за двенадцать рупий – вроде бы все просто. Но нет. Не вижу смысла наставлять ее на путь истинный, научив какому-нибудь ремеслу, скажем, орудовать иглой. У нее нет иглы, да она ей и не нужна. Не думаю также, что стоит доверять ее заботам добрых португальских сестер, которые обратили бы и одели ее. Но должен же быть какой-то выход?
– Уверена, выход есть, – ответила Диана. – Но прежде чем я смогу подсказать что-нибудь, мне надо побольше узнать о ней – принадлежность к касте и прочее. Ты даже представить себе не можешь, как трудно бывает подыскать место для ребенка. Она может оказаться неприкасаемой – не исключено. Пошли ее ко мне с каким-нибудь поручением, и я все выясню. Ну и разумеется, пока суд да дело, пусть приходит сюда, если проголодается. Мы найдем выход, не сомневайся. Но ты большой простак, если отвалишь двенадцать рупий – три красная цена. Еще кусочек?
– С удовольствием, и не стоит забывать про светлый эль, что стоит у тебя под рукой.
Эль, шербет, манго… Небо успело посереть, пока они говорили об индийской кухне, о плавании фрегата, его задачах и целях, о мистере Стенхоупе, ленивцах и важных людях Бомбея. О Каннинге она упоминала вскользь: «В свои лучшие годы леди Форбс была хорошей компаньонкой, по-крайней мере, она удерживает меня в рамках – а мне это нужно, ты же знаешь». И еще: «Я проехала шестьдесят миль позавчера и шестьдесят миль вчера, прямо через Гаты. Вот почему я приехала раньше ожидаемой даты. С низамом предстояло обсудить одно скучное дело, и я вдруг почувствовала, что не могу больше, и поехала одна, предоставив слонам и верблюдам идти следом. Они должны быть семнадцатого».
– И много там слонов и верблюдов?
– Нет. Тридцать слонов и около сотни верблюдов. Ну, еще, повозки с буйволами, конечно. Но даже небольшому каравану требуется много времени: начинаешь сходить с ума и выть с тоски.
– И что, ты всегда путешествуешь на тридцати слонах?
– Только на небольшие расстояния: до Хайдарабада, не дальше. Когда нужно пересечь Индию, мы берем сотню, ну и остальное в соответствующей пропорции. Это похоже на армию. Ах, Стивен, как бы мне хотелось, чтобы ты увидел половину из того, что довелось увидеть мне за последнее время! Дюжины леопардов, тучи птиц и обезьян, питон, проглотивший оленя, молодой тигр-подросток – небольшой по нашим бенгальским стандартам, но вполне приличный зверь. Скажи, Стивен, что показать тебе? Это же все-таки моя страна, и мне хочется провести тебя по ней. В ближайшие несколько дней я сама себе госпожа.
– Да благословит тебя Бог, дорогая. Мне бы хотелось осмотреть пещеры Элефанты, если можно, бамбуковый лес и увидеть тигра.
– Элефанту я могу обещать: устроим в конце недели пикник и пригласим мистера Стенхоупа – это очаровательный человек, он выказывал такую обходительность в Лондоне – и твоего приятеля – священника. Бамбуковый лес тоже. За тигра отвечать не могу. Уверена, что пешва попробует изловить его для нас в холмах Пуны, но прошли дожди, и джунгли почти непроходимы… Так или иначе, если мы не найдем тигра здесь, в Бенгалии я разыщу тебе хоть полдюжины. Ведь доставив старого джентльмена в Кампонг вы на обратном пути зайдете в Калькутту, не так ли?
Возможно, идея пригласить мистера Стенхоупа была не слишком удачной: день выдался жаркий и душный, и единственным желанием посла было улечься наконец в кровать под опахала, способные хоть немного пошевелить неподвижный воздух. Но ему казалось, что его долг – ухаживать за миссис Вильерс, не прочь он был и повидаться с доктором Мэтьюрином, без вести пропавшим на столько дней, и, преодолевая слабость и подрумянив пожелтевшие щеки кармином, Стенхоуп пустился в путь по тяжелым, маслянистым волнам, где за все шесть миль по бухте не было даже намека на ветерок.
Мистер Эткинс сидел рядом с послом, и торопливым возбужденным шепотом делился с ним своими открытиями. Мистеру Эткинсу не требовалось долго вращаться в обществе, чтобы разузнать все сплетни: он выяснил, что миссис В. на деле вовсе не респектабельная персона, а содержанка еврейского торговца – «еврея, спаси Господи!» – а ее бесстыдное времяпрепровождение в Бомбее вызывает осуждение. Доктор же Мэтьюрин замешан в дела преступной парочки, и тем самым ставит мистера Стенхоупа в двусмысленное положение: посол Его Величества водит компанию с людьми подобного сорта!
Мистер Стенхоуп больше отмалчивался, и по высадке вел себя тише и сдержанней, чем обычно, но его подчеркнуто любезное обхождение с Дианой, похвала в адрес великолепных палаток, зонтиков, ковров, прохладительных напитков (напомнивших ему Аскот), восхищение глыбоподобной статуей слона и несравненными, удивительными скульптурами в пещерах, а также желание поддержать дух радостного веселья обратили на себя внимание всей компании. Во время осмотра пещер он отозвал Стивена в сторонку и сказал:
– Я совершенно сбит с толку, доктор Мэтьюрин: капитан Обри велел передать, что мы отплываем семнадцатого! Я же рассчитывал по меньшей мере на три недели. Курс грязевых ванн и кровопусканий, который мне прописал доктор Клоувз, должен занять еще три недели.
– Возможно, тут дело в жутком пристрастии флотских все раздувать. Разве не приходилось вам слышать истории о пассажирах, которые мчались, как велено, в Гринвич или Даунс к определенной дате, чтобы обнаружить, что моряки даже и не собираются еще отплывать, что у них еще даже парусов-то нет? Вам стоит успокоится, сэр: мне отлично известно, что еще совсем недавно «Сюрприз» стоял без мачт. Физически невозможно, чтобы он смог отплыть семнадцатого. Поражаюсь опрометчивости Джека.
– Давно вы видели капитана Обри?
– Ну да, пожалуй. Да и к своему стыду, не заглядывал с самой пятницы к доктору Клоувзу. Как вы находите его ванны?
– Доктор Клоувз и его коллеги – прекрасные врачи, не сомневаюсь. Очень внимательные. Вот только боюсь, их слишком заботит болезнь печени. Они опасаются, что она может перейти на желудок и обосноваться там. Но однако… я попросил вас уделить мне несколько минут по иной причине: по суше пришли донесения, которые мне хотелось бы с вами обсудить. И не позволите ли в то же время заметить, что вы не столь прилежны в службе, как это может требовать представление об идеале? Мы не могли разыскать вас несколько дней, хотя неоднократно посылали сообщения на корабль и в ваши апартаменты в городе. Не сомневаюсь, это ваши птицы сбили вас с пути истинного, нарушив столь присущее вам стремление к пунктуальности.
– Прошу простить меня, Ваше Превосходительство. После обеда я в полном вашем распоряжении, заодно мы сможем обсудить с доктором Клоувзом вашу печень.
– Я буду бесконечно обязан, доктор Мэтьюрин. Но мы с вами самым неприглядным образом пренебрегаем своими обязанностями. Дорогая миссис Вильерс! – вскричал Стенхоуп, обводя усталым взором пышные приготовления, устроенные перед входом в пещеры, – потрясающе, потрясающе. Лукулл обедает у Лукулла, честное слово!
Капеллан Уайт, которому Эткинс тут же рассказал все, тоже вел себя сдержанно, подобно своему патрону; еще его весьма шокировали скульптурные изображения женщин и гермафродитов, да вдобавок неизвестное существо тяпнуло усевшегося на него беднягу за левую ягодицу. В течение всего мероприятия священник держался скованно и замкнуто.
На самого мистера Эткинса и молодого человека из свиты посла гнетущая атмосфера не распространилась, и они создавали достаточно шума, чтобы сборище казалось веселым. Эткинс старался особенно: он был оживлен и общителен, говорил громко, без стеснения, во время пикника советовал Стивену «не оставлять без внимания стоящую рядом бутылку – не каждый день нам приходиться вволю попить шампанского». После чего отвел Диану к отдельно стоящей скульптурной группе в глубине второй пещеры, и, светя фонарем, пожелал обратить ее внимание на плавные линии, нежнейшую гармонию, сбалансированность, достойные резца знаменитого греческого мастера Фидия. Ее покоробили эти речи, а также его манера придерживать ее за локоть и дышать на нее, но решив, что тот находится под действием винных паров, она не стала возмущаться, только отстранилась, заметив, что слишком необразованна для столь тонких материй. Увидев, что к ним идет Стивен, Диана очень обрадовалась.
Мистер Эткинс не унимался, и когда на бомбейском берегу все стали расходиться, он просунул голову в ее паланкин и заявил: «Я загляну к вам как-нибудь вечерком, – и с игривым взором, от которого у нее пропал дал речи, добавил, – мне известно, где вы живете».
Ближе к вечеру Стивен вернулся в дом на Малабарском холме и сказал Диане:
– Мистер Стенхоуп просил передать свои наилучшие пожелания миссис Вильерс, а также самую искреннюю благодарность за незабываемый день. Леди Форбс, ваш покорный слуга. Вы не находите, что сегодня необычайно жарко, мадам?
Леди Форбс одарила его растерянной, испуганной улыбкой и вышла из комнаты.
– Мэтьюрин, приходилось тебе хоть раз в жизни видеть такой унылый, жуткий, чудовищный пикник? – спросила Диана. На ней было неуклюжее темно-синее платье, богато расшитое жемчугом и перехваченное пояском с еще более крупным жемчугом на пряжке. – Но с его стороны было так любезно прислать свои благодарности, наилучшие пожелания падшей женщине.
– Что ты несешь, Вильерс? – воскликнул он.
– Как же низко я пала, что даже эта мерзкая рептилия Перкинс позволяет себе такие вольности. Боже, Мэтьюрин: это проклятая жизнь. Мне нельзя выйти без риска подвергнуться оскорблению, я совсем одна, и заключена в этом доме как в тюрьме. Наберется едва с полдюжины женщин, которые принимают меня по своей воле: четверо из них имеют сомнительную репутацию, прочие же – попросту дуры. Что за компания! А остальные дамы – особенно мои прежние знакомые – о, как метко умеют они метать свои стрелы! Не смертоносные, поскольку я могу дать сдачи, а Каннингу по силам разрушить карьеру их мужей, но достаточно острые и ядовитые! Ты даже не представляешь, какими ведьмами могут быть женщины. От этого я прихожу в такую ярость, что не могу спать… мне становится плохо… От злости у меня разливается желчь и я выгляжу на все сорок. Пройдет еще месяцев шесть, и на меня нельзя будет глянуть без слез.
– Ну же, дорогая, ты не права. Как только я тебя увидел, сразу отметил, что ты выглядишь даже лучше, чем в Англии. А когда я пришел сюда, и мог не спеша разглядеть тебя, это ощущение укрепилось.
– Удивительно, как легко тебя можно ввести в заблуждение. Это же просто trompe-couillon, как говорит Амели – она лучший мастер по женскому гриму со времен как ее там звали…?
– Виже Лебрюн?
– Нет. Жезебель. Смотри, – промолвила она и провела по щеке пальцем. На пальце остался розовый налет.
Стивен внимательно его рассмотрел и покачал головой.
– Нет, не в этом дело, вовсе нет. Хотя по ходу обязан предостеречь тебя от использования свинцовых белил: они иссушают и повреждают внутренние слои кожи. Свиной жир для этих целей больше подходит. Нет, дело в твоем духе, храбрости, уме и жизнерадостности – их нельзя подделать, и именно они делают твое лицо. Ты сама ответственна за свое лицо.
– И как ты думаешь, сколько любая женщина может выдерживать такую жизнь? Когда Каннинг здесь, они не осмеливаются слишком хамить мне, но он так часто бывает в отъездах, то в Маэ, то еще где-нибудь. А когда возвращается, начинаются бесконечные сцены. Зачастую вплоть до разрыва. А если разрыв произойдет: ты можешь представить себе мое будущее? Остаться в Бомбее без гроша? Немыслимо. Но и угодничать перед ним из страха тоже немыслимо. О, он добрый содержатель, тут ничего не скажешь, но как ревнив! Убирайся, – рявкнула Диана на слугу, появившегося в дверях. – Убирайся! – когда же несчастный промедлил, делая умоляющие жесты, в его голову полетел графин.
– Так унизительно жить под подозрением, – продолжала она. – Мне известно, что половина слуг шпионит за мной. Если бы я не настояла на своем, меня бы уже окружала армия чернокожих евнухов, этих несчастных уродов. Вот почему я сама набрала слуг… О, как я устала от этих сцен. Только во время путешествий жизнь еще хотя бы терпима. Такого не выдержит даже самая стойкая женщина. Помнишь, давным-давно я сказала тебе, что женатые люди становятся врагами? И вот теперь я вся, с руками и ногами, отдана врагу. Разумеется, это моя вина, не стоит напоминать мне об этом. Но от этого жизнь моя не делается легче. Конечно, жить на широкую ногу хорошо, и мне, как и всякой женщине, нравится этот жемчуг, но я готова поменять его на самую грязную и вонючую хижину в Англии.
– Мне жаль, что ты несчастна, – промолвил он сухо. – Но это хотя бы немного ободряет меня, вселяет некоторую уверенность, когда я собираюсь сделать тебе предложение.
– Ты тоже намерен взять меня на содержание, Стивен? – с улыбкой спросила она.
– Нет, – сказал он, пытаясь подражать ее тону. Неприметно перекрестившись, он, путаясь от волнения, продолжил. – Никогда не делал женщине предложения… не знаю как… положено делать. Прости за неуклюжесть. Но я прошу тебя оказать мне любезность, да, огромную любезность, и стать моей женой.
Поскольку ответа не последовало, Стивен добавил:
– Ты очень обяжешь меня, Диана.
– Ну и ну, Стивен, – наконец вымолвила она, глядя на него с нескрываемым изумлением, – клянусь честью, ты меня удивляешь! У меня едва язык не отнялся. Я до глубины души тронута твоими словами. Но твоя дружба и привязанность заводят тебя на ложный путь: твое нежное доброе сердце наполнено состраданием к другу, который…
– Нет! Нет! Нет! – вскричал он страстно. – Это осознанное, созревшее решение, возникшее уже давно и окрепшее за двенадцать с лишним тысяч миль пути. К сожалению должен признать, – произнес Стивен, лихорадочно сжимая и разжимая сцепленные за спиной руки, – что внешность говорит не в мою пользу, что есть обстоятельства, бросающие на мою персону тень: рождение, вероисповедание, состояние, не идущее ни в какое сравнение с богатыми людьми. Но я уже вовсе не такой бедняк без гроша в кармане, как во время первой нашей встречи, и могу предложить если уж не выгодный, то почетный брак, и могу гарантировать своей жене – вдове, коль случится – достойное содержание, обеспеченную будущность.
– Милый Стивен, ты добр ко мне сверх всякой меры. Ты самый замечательный человек из тех, кого я встречала, и уже давно – мой лучший друг. Но ты же знаешь, что в гневе я часто говорю глупости: захожу дальше, чем хотела. Боюсь, у меня скверный характер. Я очень привязана к Каннингу, он был так добр ко мне. Да и какой женой я могу стать для тебя? Тебе бы жениться на Софи: ей по силам довольствоваться малым, и тебе никогда не пришлось бы стыдиться ее. Стыдиться: вспомни, кем я была, и кто я сейчас – а Лондон не так уж далеко от Бомбея, сплетни и там и там одни. И погрузившись снова в эту жизнь, могу ли я… Стивен, тебе нехорошо?
– Я хотел добавить: есть еще Барселона, Париж, на худой конец Дублин.
– Тебе и впрямь нехорошо, ты побледнел. Сними сюртук, останься в сорочке и бриджах.
– И впрямь, мне никогда не было так жарко, – промолвил он, снимая сюртук и развязывая шейный платок.
– Выпей воды со льдом, откинь голову. Дорогой Стивен, мне бы так хотелось составить твое счастье. Пожалуйста, не гляди так печально. Ну может быть, если дело дойдет до разрыва…
– Снова хочу сказать, – сказал он так, будто не было десятиминутной паузы, – по европейским меркам это не так уж мало: у меня примерно десять тысяч фунтов, недвижимости примерно на ту же сумму, которая может и прирасти в цене. Ну, еще мое жалованье, – добавил Стивен, – две или три сотни в год.
– И замок в Испании, – смеясь, продолжила Диана. – Лежи, не шевелись, и расскажи мне про замок в Испании. Слышала, там есть купальня из мрамора?
– Да, и еще мраморная крыша – там, где она еще сохранилась. Но не стану пудрить тебе мозги, Вильерс: это совсем не то, что у тебя здесь. Шесть, нет – пять жилых комнат, да и живут в большинстве из них только овцы-мериносы. Это романтические развалины в окружении романтических гор, но романтикой не заткнешь дыры в крыше.
Он сделал попытку, повел наступление, и потерпел неудачу. Его сердце снова билось ровно, он спокойным, отстраненным тоном повел разговор про овец, про особенности земельной ренты в Испании, про тяготы войны, про шансы моряка заполучить призовые деньги, и уже потянулся было за шейным платком, когда она сказала:
– Стивен, твое предложение так потрясло меня, что я даже не помню как ответила на него. Мне нужно подумать. Давай вернемся к этому разговору в Калькутте. У меня будут многие месяцы на размышление. Господи, как ты опять побледнел. Давай, накинь халат, и мы посидим во дворе, на свежем воздухе – эти лампы совершенно несносны в помещении.
– Нет, не двигайся.
– Почему? Потому что это халат Каннинга? Потому что он мой любовник? Потому что он еврей?
– Чепуха. Я очень уважаю евреев, если можно говорить в таком смысле о такой большой и разноликой группе людей.
В комнату вошел Каннинг. Этот крупный мужчина передвигался совершенно бесшумно.
«Как долго он простоял снаружи?» – подумал Стивен.
– Каннинг, доктору Мэтьюрину стало жарко. Я предложила ему накинуть халат и посидеть у фонтана в павлиньем дворе. Ты помнишь доктора Мэтьюрина?
– Прекрасно помню, и очень рад видеть его. Но мой дорогой сэр, боюсь, вам нехорошо. День сегодня и вправду ужасно жаркий. Будьте добры дать мне руку, и выйдем на воздух. Я сам помогу. Диана, может пошлешь за халатом или накидкой?
«Что ему известно обо мне?» – гадал Стивен, пока они сидели в теньке. Каннинг обсуждал с Дианой свое путешествие, речь шла про низама и некоего мистера Нортона. Выходило, что лучший друг мистера Нортона сбежал во владения низама вместе с миссис Нортон.
«Он не подает вида, – размышлял Стивен. – Но это само по себе говорит о многом. Кроме того, не задает вопросов о Джеке, что еще более показательно. Его простоватый бесхитростный облик не должен вводить в заблуждение – так же выглядит Джек и большинство мужчин, но за этой личиной скрывается острый ум. Как было бы здорово, обладай Каннинг свойственный леди Форбс даром вслух произносить свои тайные мысли».
– Мистер Нортон? Орнитолог? – спросил он вслух.
– Нет, – ответила Диана, – но птицами он интересуется.
– И настолько, – продолжил Каннинг, – что добрался в поисках рябков до самого Биканира. А когда вернулся, миссис Нортон уже упорхнула. Мне сдается, что соблазнить жену друга – не самый благородный поступок.
– Совершенно с вами согласен, – произнес Стивен. – Но так ли уж это возмутительно? Коль на то пошло, порочный негодяй может вскружить голову какой-нибудь наивной девчонке, но взрослой, замужней женщине? Что до меня, я уверен: брак нельзя разрушить извне. Предположим, перед той миссис Нортон стоит вопрос: предпочесть кларет или портвейн. Она решает, что ей не нравится кларет, и предпочитает портвейн. С этого момента она предана этому напитку до гробовой доски, и бесполезно убеждать ее, что кларет лучше. Так и здесь мне кажется, что нет смысла осуждать ту бутылку, которую она предпочла.
– Ну хоть бы малейшее дуновение с моря, – проговорил Каннинг с низким грудным смешком, – и я бы камня на камне не оставил от вашего сравнения. Да и вряд ли его можно счесть уместным: оно бессмысленно, если вообще имеет смысл. На мой взгляд важно одно: Мортон был лучшим другом Нортона; Нортон привел его в свой дом, а тот протоптал дорожку в спальню Нортона.
– Это не есть хорошо, не стану спорить: отдает бесчестностью.
– Я же не спросил на нашего приятеля Обри? – воскликнул Каннинг. – Знаете вы что-нибудь о нем? Полагаю, нам стоит выпить за его здоровье, может быть, прямо сейчас.
– Он здесь, в Бомбее. Его фрегат, «Сюрприз», ремонтируется в Бомбее.
– Вы меня удивляете, – вскричал Каннинг.
«Сильно в этом сомневаюсь, друг мой», – подумал про себя Стивен. Он выслушал тирады Каннинга о флотской службе, ее неисповедимых путях и вездесущности, о превосходных качества Джека как моряка; а также многократные искренние пожелания счастья капитану. Тут доктор поднялся и попросил разрешения откланяться, поскольку ему давно пора быть в своих апартаментах, где его ждет работа. Апартаменты находятся у верфи, и путь до них не близкий.
– Зачем же идти в такую даль пешком, – заметил Каннинг. – Я дам вам паланкин.
– Вы очень добры, но я бы предпочел прогуляться.
– Но дорогой сэр, настоящие безумие бродить по Бомбею в столь поздний час. Можно лишиться головы. Поверьте мне, это очень опасный город.
Стивена было нелегко убедить, но Каннинг уговорил его взять эскорт, и во главе отряда бородатых, вооруженных саблями сикхов Мэтьюрин двинулся в путь по пустынным улицам, в немалой мере довольный собой – «все-таки я вел себя как мужчина, и не доставил ему удовольствия понять, что я выбит из седла и потерял надежду». Они шли вниз по склону холма, мимо горящих на берегу погребальных костров, разносящих запах горелой плоти и сандалового дерева, по тихим улочкам, занятым дремлющими священными коровами и собаками-дворнягами, мимо сухого дерева, на ветвях которого угнездились стервятники и вороны, по базарам, усеянным телами спящих прямо на земле людей, по припортовым кварталам с борделями – здесь кипела жизнь, слышалась музыка, бродили группы матросов – «сюрпризовцев» среди них не было. Прошли по длинной узкой дорожке, огибающей стену верфи, и свернув за угол, натолкнулись на кучку собравшихся в кружок моплахов. Моплахи вскинулись, поколебались, оценивая силы, и бросились бежать, оставив на земле распростертое тело. Стивен склонился над ним, держа в руке сикхский фонарь: помочь тут было нечем, и он пошел дальше.
Еще издали его удивил горящий в окне огонек. Еще более удивился он, обнаружив внутри дремлющего Бондена – моряк склонился над столом, опустив голову на сложенные руки. И руки и голова были словно усеяны пеплом – это бесчисленные ночные мотыльки слетелись на свет лампы. Несколько гекконов устроились на столе, пожирая неосторожных насекомых.
– Ну вот и вы, сэр, – вскричал старшина, сгоняя гекконов и отряхиваясь. – Я так рад видеть вас.
– Приятно слышать такие слова, Бонден. Что творится?
– Ад творится, сэр, простите за выражение. Капитан рвет и мечет, ожидая вас. Матросы и юнги посменно дежурили здесь, каждый час посылали гонцов – не вернулись ли вы? – и те боялись идти назад, поскольку сказать им было нечего. Бедняга мистер Баббингтон в цепях, а молодых Черча и Кэллоу капитан собственноручно вздул в каюте, да так, что тем мало не показалось – визжали как коты.
– Так что стряслось?
– Что стряслось? Пустяки: всего-навсего кранты. Никакой свободы, увольнения на берег прекращены, ни одной лодке с припасами не разрешается подходить к борту, а вся команда, включая офицеров, работает в две смены. Помните как на старине «Цезаре» в Гибралтаре в пожарном порядке ставили новые мачты – как раз перед нашей стычкой с испанцами? Так вот здесь нечто подобное: день за днем все заняты адской работой: все до единого, кто способен тянуть канаты, болен ты или нет, шайки ласкаров, которых он сам нанял, команды с флагмана, рабочие с верфи – прям чертов муравейник, прошу прощения, и все это под палящим солнцем. Выходного в воскресенье нет! На берег сходить никому не разрешают, только тех, кто не годен к работе на борту, используют как посыльных. Если бы не моя рука, я бы здесь не оказался.
– Что с рукой?
– Кипящая смола, сэр. Обжегся, когда она пролилась с фор-марса, но это цветочки по сравнению с тем, какого жару задает нам капитан. Говорят, он получил какое-то известие про Линуа, но в любом случае у нас только и слышится: «живей, живей, живей!» В четверг еще ни одного юферса не было, а сегодня мы уже натянули ванты, и завтра с приливом отплываем! Адмирал не верил, что такое возможно; я не верил, даже самый старый из фор-марсовых не верил. Мистер Реттрей в понедельник слег от усталости и изнеможения, и полкоманды сделало бы то же самое, если бы могло. И целый день одно и то же: «Где доктор? Черт побери, сэр, разве нельзя найти доктора, чертовы салаги?» Он просто в бешенстве. Багаж Его Превосходительства погрузили с удвоенной скоростью. Каждые пять минут давали выстрел из пушки – пускали ядро над головами гребцов, чтобы шлюпки шевелились быстрее. Сохрани нас Господь. Он мне дал записку для вас, сэр.
«Сюрприз»
Бомбей.
Сэр,
Сим вам незамедлительно по получении данного приказа предписывается прибыть на борт находящегося под моим командованием корабля Его Величества.
Искренне ваш и прочая,
Джек Обри
– Она датирована позавчерашним днем, – заметил Стивен.
– Именно, сэр. Мы передавали ее друг другу по очереди. Нед Хайд вот даже уголок немного пуншем облил.
– Ладно, почитаю ее завтра: я сегодня не в состоянии читать, да и на сон осталась только пара часов. А что, мы и вправду намереваемся отплыть с приливом?
– Бог мой, конечно, сэр. Мы уже на фарватере, на одном якоре. Посол уже на корабле, пороховая баржа у борта, и когда я отчаливал, поднимали последние бочки.
– Ну и ну. Ладно, Бонден. Отправляйся на корабль, передай мои наилучшие пожелания капитану и скажи, что я буду к отплытию. Ты что тут застыл как статуя или картина, Баррет Бонден?
– Сэр, он обзовет меня ослом, идиотом или не знаю чем еще, если я вернусь без вас, и, скажу без обиняков, как только ему станет известно, что вы здесь, за вами отправят наряд морских пехотинцев. Я с ним уже много лет, сэр, но никогда не видел его в такой ярости: аки лев рыкающий.
– Ладно, я буду к отплытию. Ты же понимаешь, что тебе нет необходимости спешить на корабль, – произнес Стивен, вытолкнув сопротивляющегося, обескураженного Бондена за дверь и защелкнув замок.
Завтра семнадцатое. Возможно наличие иных факторов, но он чувствовал, что главным мотивом такой спешки стало желание Джека увезти его из Бомбея до возвращения Каннинга и Дианы. Без сомнения, им руководили благие побуждения, без сомнения, он опасался встречи двух соперников. Задумано все было блестяще, но хотя Стивен находился под юрисдикцией флотских законов, сдвинуть его было не так то просто. Ему всю жизнь было плевать на законы.
Мэтьюрин разделся, ополоснулся и сел писать послание Диане. Оно не пошло – тон был взят неверно. Другой вариант: от пота, стекающего по пальцам, буквы расплылись. Каннинг – опасный противник: умный, скрытный, стремительный. Если, конечно, его можно считать врагом – постоянный риск выдать себя, жизнь в условиях византийских хитросплетений и заговоров не проходят даром. Тошно от постоянной лжи и интриг, мучает безнадежная ностальгия по прямым, ясным отношениям, по чистоте. Еще один лист: пришли известия, что в море враг… просьба извинить за внезапный отъезд… расчет на встречу в Калькутте… напоминание про обещание показать тигра… наилучшие пожелания мистеру Каннингу… мольба не оставить своей добротой его маленькую протеже… – он все-таки решил выкупить ребенка.
«Это заставляет вспомнить о кошельке», – сказал он вслух. Разыскав этот маленький холщовый мешочек, Стивен повесил его на шею и облачился в некое подобие рубахи. Наружу, на чистый, прохладный воздух. Снова по улицам, уже более людным – огородники спешат доставить свой товар: ручные тележки, ослики, повозки, запряженные быками и верблюдами, осторожно прокладывают путь в предрассветной тьме, в сопровождении свиты дворовых собак. На базарах повсюду мерцают лампы и тигли, слышится гул. Люди разбирают свои кушетки, занося их в дом или превращая в сиденья. Вперед, мимо караван-сарая «Гхарваль», мимо францисканской церкви, мимо джайнистского храма – на ту улочку, где живет Диль.
Улочка необычно многолюдна, народ заполняет ее по всей ширине, и только благодаря тому, что он пристроился вслед за быком брамина, Стивену удается пробиться к треугольной будке, сколоченной из досок и подпертой шестом. Перед домиком сидит старуха, справа от нее горит дрожащим светом лампа, слева расположился одетый в белое человек. Перед старой женщиной лежало тело Диль, частично прикрытое куском ткани. На земле котелок с несколькими бархатцами и четырьмя медными монетами внутри. Столпившиеся перед старухой люди мрачно слушали ее рассказ, ведомый резким, злым голосом.
Стивен уселся во втором ряду – рухнул на землю со стоном, ноги словно подкосились, – и ощутил, как нестерпимая боль заполняет сердце. Ему столько раз приходилось видеть мертвецов, что ошибки быть не могло. После осознания тяжелой правды, он заставил себя очнуться. Старуха просила подать милостыню, она прервалась, говоря брамину, что нужно совсем немного дров, спорила с ним, настаивала. Люди старались помочь: добрым словом, сочувствием или молитвой. В котелок упало еще несколько монет, но округа была жутко бедной, и денег не хватало и на полдюжины поленьев.
– Здесь нет никого из ее касты, – произнес сосед Стивена, другой пробормотал, что это очень плохо – о погребальном костре должны позаботиться ее люди. Но надвигается голод, и никто не решался выйти за рамки своей собственной касты.
– Я из ее касты, – сказал Стивен, тронув за плечо сидящего впереди человека. – Скажи старухе, что я покупаю ребенка. Друг, скажи этой женщине, что я куплю ребенка и унесу его. И позабочусь о костре.
Человек оценивающе посмотрел на Стивена: отсутствующий взгляд, впалые щеки, морщинистые и грязные, волосы спадают на лицо – это может быть сумасшедший, а может и дальний родственник. Мужчина оглядел соседей, ощутил их молчаливое одобрение и сказал:
