Текст книги "Фрегат Его Величества 'Сюрприз'"
Автор книги: Патрик О'Брайан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
По словам Макалистера, черепаха свершила перелом: ее присутствие оказало на больного больший целительный эффект чем хинин и безоар из аптечки фрегата. Стивен день за днем просиживал рядом с Testudo aubreii у клеток с курами по мере того, как «Сюрприз» мчался на юг; вес пациента начал расти, характер смягчился, снова став спокойным и доброжелательным.
Еще на пути к цели «Сюрприз» показал себя с лучшей стороны, если оставить в стороне штормы и капризы ветров, и это достижение можно вполне отнести на счет рвения команды. Теперь же его путь лежал к дому. Эти слова действовали как заклинание на матросов – ведь многих ждали жены и возлюбленные; и еще больше на их капитана, который намеревался (или питал надежду) вступить в брак. Но манила его не только невеста: ему хотелось очутиться на театре настоящих военных действий, там, где есть возможность отличиться, может даже попасть в «Газетт», ну и захватить приз-другой, конечно.
Ну и Компания тоже постаралась: не то что на королевских верфях, где грошовой смолы не сыщешь. Корабль был отремонтирован по высшему разряду, и его новые паруса, медная обшивка, превосходные канаты из манильской пеньки вернули ему второе дыхание юности. С внутренними повреждениями конструкции – результатом времени и повреждений, полученных от «Маренго» – поделать ничего было нельзя, но на данный момент все было прекрасно, и фрегат летел на юг будто гнался за «золотым» галеоном.
Команда достигла наивысшей степени выучки: участие в бою имело большой сплачивающий эффект, но и задолго до этого матросы прошли отличную тренировку, и любой приказ выполнялся едва ли не быстрее, чем бывал отдан. Все время, пока они находились ниже тропика Козерога, дул попутный ветер, и день за днем фрегат отмерял по две сотни миль – шли быстро, выжимая из парусов все, что можно. Это был тот замечательный образчик морской жизни, который вспоминается отставными офицерами на половинном жалованье, сидящими в своих убогих имениях, как их некогда естественное существование.
На пути в Индию от Мыса до Лаккадивов им не встретилось ни единого судна, теперь же было замечено пять, из них с тремя перекинулись словом: с английским приватиром с оснасткой барка, «американцем», идущим в Китай, и транспортом, везущим припасы на Цейлон. Каждый сообщил им новости о «Лашингтоне», по данным с транспорта тот опережал фрегат немного более чем на семьсот миль.
Теплые воды сменились прохладными, почти холодными, среди ночных вахтенных замелькали жилеты, и не за горами был момент, когда на небе исчезнут северные созвездия. Вскоре, идя в тумане мимо Оттеровской мели на пятидесяти саженях глубины, они были напуганы криками пингвинов, а на следующий день вступили в зону устойчивых западных ветров и окончательной перемены климата.
По мере того как «Сюрприз» лавировал, переходя с галса на галс, поставляя ветру штормовые паруса, или уклонялся к югу в поисках благоприятного потока воздуха, или вгрызался в барьер из враждебных вихрей, миля за милей пробиваясь на запад, на палубе появились бушлаты и меховые шапки. Буревестники и альбатросы составляли кораблю компанию. Мичманский кубрик, за ним кают-компания, и следом сами капитанские апартаменты снова сели на солонину и корабельные сухари – нижняя палуба никогда с них не слезала, – но ветер так и дул с запада, неся с собой такую непогоду, что много дней подряд не удавалось совершить ни одного наблюдения.
Черепаха убралась с палубы в трюм, где проспала в теплом мешке все время, пока они огибали Мыс; ее хозяин был занят тем же самым, а также ел, набираясь сил, и сортировал свою богатейшую бомбейскую коллекцию и мелочевку – ах, эта проклятая спешка – собранную в иных землях. Заняться ему было особо нечем: с неизбежно присущими морякам болезнями, проявившимися по выходу из Калькутты, пока он еще не поправился, пришлось иметь дело Макалистеру; и с тех пор экипаж, вдоволь снабжаемый лимонным соком, хранил редкое здоровье. Надежды, рвение и радостное настроение возымели свой обычный эффект, и «Сюрприз» являлся не только счастливым, но и веселым кораблем. Прежде чем фрегат наконец обратил свой форштевень на север, доктор успел далеко продвинулся в изучении колеоптер и классификации растений семейства тайнобрачных.
Прошло пять дней, когда направление ветра менялось, воздух становился все теплее, а «Сюрприз» впервые за много недель поставил брам-стеньги, и наступила спокойная, лунная ночь. Стивен сидел у гакаборта и наблюдал, как мистер Уайт набрасывает беглый эскиз оснастки судна – темные тени на пустынной палубе, островки темноты. Ветер кренил фрегат, заставляя индийские чернила плескаться, а из-под левого борта вылетали фосфоресцирующие брызги. Крен увеличился, шепот пузырьков превратился в говор.
– Если это не благословенный пассат, – заявил Пуллингс, – то я голландец.
Голландцем он не был. Это и впрямь оказался настоящий юго-восточный пассат, спокойный, но устойчивый, ни на румб не отклоняющийся от своего направления. «Сюрприз» расправил все паруса и устремился к тропику; дни становились все теплее, матросы оправились от битвы у Мыса и теперь распевали и отплясывали хорнпайп на форкастле. Впрочем, желания поплавать на этот раз ни у кого не возникало, даже когда они оказались далеко за тропиком Козерога.
– Завтра мы увидим остров св. Елены, – сказал Джек.
– Будем заходить? – поинтересовался Стивен.
– О, нет.
– Даже ради дюжины бычков? Тебе разве не надоела солонина?
– Только не мне. И если ты думаешь, что нашел благовидный предлог, чтобы оказаться на берегу и заняться ловлей жуков, то тебе придется придумать что-нибудь получше.
И вот в сверкающем блеске зари на горизонте возникла черная точка – точка, с плывущими над ней облаками. Вот она стала расти, и Пуллингс указал им на главные достопримечательности острова: Холдфаст Том, Стоун-Топ, мыс Старого Жуана. Ему приходилось несколько раз бывать тут, и он горел желанием показать доктору птицу, обитающую на пике Дианы: нечто среднее между совой и попугаем, имеющее причудливый клюв.
Фрегат показал свой номер береговой сигнальной станции и запросил: «Есть ли приказы для «Сюрприза». Или почта?»
«Приказов для «Сюрприза» нет, – ответила станция, и замерла на четверть часа. – Почты нет, – сообщила она наконец. – Повторяем: нет приказов, нет писем для «Сюрприза».
– Пожалуйста, спроси, не проходил ли здесь «Лашингтон», – сказал Стивен.
«Лашингтон» заходил, отбыл на Мадейру седьмого, на борту все хорошо», – сообщила станция.
– К повороту, – распорядился Джек, фрегат наполнил паруса и стал набирать ход.
– Должно быть, Маффиту повезло у Мыса. Нам не догнать его до Лизарда, и на плавание у него уйдет меньше шести месяцев. А может он, поганец, рискнул пойти через Мозамбикский пролив?
Наступил новый рассвет, такой кристально ясный, что становилось страшно: неужели такая красота может померкнуть и истаять? На этот раз доклад впередсмотрящего о замеченном парусе поднял всю команду на палубу быстрее, чем это сделали бы боцманские дудки. Корабль шел на зюйд противоположным галсом: скорее всего военный. Через полчаса стало ясно, что это фрегат, и что он приближается. Команда расположилась по боевому расписанию, «Сюрприз» выбросил свой номер. Визави ответил, также показав свой номер: это была «Лахезис». Напряжение исчезло, сменившись радостным ожиданием.
– Наконец-то мы получим какие-нибудь новости, – проговорил Джек.
Но не успел он закончить фразу, как на фрегате подняли другой сигнал: «Имею срочные депеши», и легли по ветру. У них не было права ложиться в дрейф, даже окажись он адмиралом.
– Запросите, есть ли у них почта, – распорядился Джек. Не отрывая глаза от окуляра, он прочел ответ раньше, чем сигнальный мичман: «Нет почты для «Сюрприза».
– Вот-вот, это все проклятый чернокафтанник, – буркнул Джек, провожая глазами «Лахезис», и за обедом сказал:
– Знаешь, Стивен, я был бы рад, если ну нас на борту не было священника. Уайт отличный парень, лично против него я ничего не имею. Он мне нравится, я был бы счастлив служить с ним вместе где-нибудь на берегу. Но на море священник всегда приносит несчастье. Я-то, как тебе известно, совсем не суеверен, но матросы ропщут. Будь моя воля, я ни за что не хотел бы иметь на своем корабле капеллана. Да им и не место на военном судне: их долг учить, что надо подставлять другую щеку, а в бою это не совсем правильно. Я уже не говорю про ту зловещего вида птицу, которая подрезала нам нос.
– Но это была обычная олуша – явно прилетела с острова Вознесения. Что за дрянь этот грог, даже с добавлением кошенили и имбиря… Сколько еще терпеть без вина… Доброго, настоящего вина… Можно я тебе скажу одну вещь? Чем больше я узнаю о флоте, тем больше и больше удивляюсь: как люди с прекрасным светским образованием могут быть так подвержены всяким суевериям? Как бы не спешил ты домой, ты все же отказался отплыть в пятницу, приведя нелепое оправдание насчет шпиля. И сейчас ты пытаешься укрыться за мнением матросов. Ха-ха-ха – вот что я скажу тебе в ответ.
– Можешь говорить все, что вздумается, но это действует: я могу понарассказать тебе историй, от которых волосы на голове встают дыбом.
– Все ваши морские приметы суть предзнаменование несчастий. И не удивительно: люди, силком согнанные в эту тесноту, отправленные на край света, и тратящие весь свой досуг и таланты на вышибание мозгов из башки ближнего своего, готовы поверить в любую дурную примету. Но на самом деле вовсе не мертвецы, священники или огни св. Эльма являются причинами трагедий.
Джек покачал головой, не соглашаясь. Прожевав кусок твердого, как подошва, мяса, он сказал:
– Что до «прекрасного светского образования», то тут моя очередь говорить «ха-ха». Нас, моряков, вообще вряд ли можно называть образованными людьми. Единственный способ подготовить морского офицера заключается в том, что его отправляют в море, и отправляют как можно раньше. Я плаваю – с большими или меньшими промежутками – с двенадцати лет, и большинство моих приятелей не продвинулись в обучении дальше домашних уроков гувернантки. Все что мы знаем – это наша профессия, и то не уверен – ведь не пошел же я через Мозамбикский пролив. Нет, мы вовсе не из тех парней, ради которых образованные, умные, благовоспитанные девушки готовы отправиться хоть на край земли. На берегу мы им нравимся, они добры, и чествуют нас титулом Старина Смоленая Куртка в пору побед. Но они не идут за нас замуж, по крайней мере, если девицы эти рассудительны, и мы не берем их на абордаж, напустив пыли в глаза. Дайте им время поразмыслить – чего часто не происходит – и они выберут пастора или какого-нибудь пронырливого судейского.
– Ну, Джек, ты несправедлив к Софи: любовь к ней уже само по себе есть признак хорошего образования. Уж в этом-то смысле тебя смело можно отнести к образованным людям. Помимо прочего, адвокаты славятся как плохие мужья из-за своей привычки болтать без умолку, в то время как вы, моряки, приучены к беспрекословной исполнительности, – заявил Стивен.
Стремясь развеять гнетущее настроение Джека, он добавил:
– Гиральд Камбрейский утверждает, что обитатели Оссори[59]59
Оссори – округ в Ирландии.
[Закрыть] умеют по своему желанию превращаться в волков.
Стивен вернулся к своим криптограммам, но совесть его была неспокойна: он настолько погрузился в свои личные дела – надежды на Мадейру, уверенность насчет Лондона, – что совершенно не уделял внимания беспокойству Джека. А беспокойство это, как и его собственное, росло по мере того, как расплывчатое дотоле счастливое будущее обретало все более зримые очертания. Его тоже угнетало ощущение, что это великое счастье – путешествовать месяц за месяцем, приближаясь к заветной цели, скоро подойдет к концу. Это ощущение вряд ли можно было назвать предчувствием несчастья, скорее неким смутным беспокойством, природу которого ему не удавалось определить.
«Какая несчастливейшая догадка, – подумал Стивен, вспоминая слова Джека о пасторах. «Absit, o absit omen»[60]60
«Да не сбудется, да не сбудется предзнаменование» (лат.)
[Закрыть], — ибо самым страшным из его собственных суеверий, благодаря поколением предков, было называть имя.
Он застал капеллана одного в кают-компании, занятого решением шахматной задачи.
– Скажите, мистер Уайт, – обратился он к нему, – среди лиц вашего сословия не приходилось ли вам знавать некоего мистера Хинксли?
– Чарльза Хинклси? – переспросил капеллан, вежливо склоняя голову.
– Именно, мистера Чарльза Хинксли.
– Да, я хорошо знаю Чарльза Хинсли. Мы с ним вместе учились в Магдалене; играли в карты, совершали долгие прогулки. Превосходный компаньон: ни зависти, ни тщеславия – его очень любили в университете. Я гордился своим знакомством с ним. Превосходный знаток древнегреческого к тому же, и с хорошими связями – настолько хорошими, что сейчас у него целых два прихода, оба в Кенте: первый является одним из лучших в графстве, да и второй быстро богатеет. И знаете, я не сомневаюсь, что никто из нас не завидует ему, даже те, кто не получил бенефициев. Он отличный проповедник на свой спокойный, немажорный лад. Посмею предположить, что в недалеком будущем он станет епископом, и тем лучше для нашей церкви.
– Нежели у этого джентльмена нет недостатков?
– Ну, наверное есть, – ответил мистер Уайт, – только я, честное слово, не могу ни одного припомнить. Да и будь он даже вторым Шартром, люди все равно любили бы его. Он из тех высоких, симпатичных парней, которые не блещут остроумием и не балагурят, зато им всегда рады в любой компании. Не понимаю, как только ему удается до сих пор избегать брачных уз: заброшенными в его адрес чепчиками можно обставить средних размеров магазин. При этом, насколько мне известно, он ничего не имеет против брака, просто ему нелегко угодить.
Теперь дни летели словно птицы: каждый сам по себе был долгим, но как быстро они складывались в недели и декады! Как бы стремясь компенсировать противные ветры и штили пути в ту сторону, пассат гнал фрегат за экватор и далее не север почти без передышки, и вот уже по правому борту открылся пик Тенерифе: сияющий треугольник, накрытый своим персональным облаком. До него было около ста миль.
Первоначальное нетерпеливое желание добраться до Мадейры ни в малейшей мере не ослабело: ни на мгновение не прекращал Джек гнать свой хрупкий корабль под всеми парусами и на пределе возможного. Но и Обри и Мэтьюрин оба ощущали нарастающее беспокойство – страх от предстоящих событий вперемежку с предвкушаемой радостью.
Остров виднелся на севере на фоне предгрозового неба; еще до заката он скрылся за пеленой дождя – настоящей стеной воды, обрушившейся из низких туч, и пробивающей себе канавки в свежей краске бортов фрегата. А по утру перед ними распростерся рейд Фуншала, полный кораблей, а за ним – прекрасный белый город, раскинувшийся под кристально-голубым небом. Фрегат «Амфион», военный шлюп «Бэджер», несколько «португальцев», «американец», бессчетное количество тендеров, рыболовных и прочих мелких судов, а в дальнем конце гавани – три «индийца» со спущенными на палубу реями. «Лашингтона» среди них не было.
– Приступайте, мистер Хейлз, – приказал Джек. Орудия салютовали замку, тот загрохотал в ответ; клубы дымы поплыли над бухтой.
– Эй, на баке, давай!
Якорь упал в воду, потянув за собой канат. Но прежде чем якорь успел взять грунт и развернуть корабль, снова послышались пушечные залпы. Джек посмотрел в сторону моря, думая увидеть входящее в порт другое судно, но тут понял, что это «индийцы» салютуют «Сюрпризу». Должно быть «Лашингтон» поведал им о стычке с Линуа, и компанейцы выражали свою радость.
– Семь выстрелов в ответ, мистер Хейлз, – бросил Джек. – Спустить катер.
Стивен оказался у трапа первым. Он помедлил у переходного мостика, и Бонден, принявший это колебание за физическую немощь, прошептал:
– Я помогу вам, сэр. Давайте ногу.
Джек последовал за ним по свист боцманских дудок, и они поплыли берегу, сидя бок о бок, вырядившись в лучшие мундиры. Они глядели на гребцов – выбритых, облаченных в белые тельняшки и широкополые белые шляпы с длинными лентами с надписью «Сюрприз».
За все время Джек повторял только одно слово: «Навались!»
Они отправились прямиком к тамошнему корреспонденту своего агента, англичанину, жившему на Мадейре.
– Добро пожаловать, сэр! – приветствовал их тот. – Как только я услышал пушки «индийцев», то понял, что это вы. Мистер Маффит был здесь на прошлой неделе, и рассказал нам о вашем славном подвиге. Позвольте мне поздравить вас, сэр, и пожать вам руку.
– Благодарю, мистер Хендерсон. Скажите, нет ли на острове ожидающей меня юной леди, прибывшей или на королевском корабле или на «индийце»?
– Юной леди, сэр? Нет, насколько мне известно. Уж по крайней мере, на королевском корабле она не прибыла. Один из «индийцев», жестоко потрепанный в Бискае, прибыл только в понедельник. Может она на нем? Вот списки пассажиров.
Глаза Джека побежали по списку имен и внезапно задержались на «миссис Вильерс». Двумя строчками ниже значилось: «мистер Джонстон».
– Но это же пассажиры «Лашингтона», – воскликнул он.
– Так и есть, – кивнул агент. – Остальные на обороте: «Морнингтон», «Бомбей-Касл» и «Клайв».
Джек пробежал списки дважды, потом перечитал еще раз, медленно. Мисс Уильямс в них не значилась.
– А почта для нас есть? – спросил он упавшим голосом.
– Ах, нет, сэр. Никто не ожидал увидеть здесь «Сюрприз» еще в течение нескольких месяцев. Мы даже не знали, что вы вышли в обратный путь. Смею предположить, что ваша почта находится на борту «Беллерофона», отплывшего вместе с последним конвоем. Впрочем, дайте подумать: письмо, оставленное в конторе для доктора Мэтьюрина, адресовано на «Сюрприз». Его оставила леди с «Лашингтона». Вот оно.
– Мэтьюрин – это я, – заявил Стивен. Он, разумеется, узнал почерк, а через конверт нащупал кольцо. – Мне нужно уйти, Джек. Желаю всего доброго, мистер Хендерсон.
Он не глядя под ноги поднимался по тропе; позади остались делянки сахарного тростника, фруктовые сады, террасные виноградники, заросли каштанов. Еще выше, туда, где деревья сменились кустарником, а кустарник – скудной травой; еще дальше, уже без тропы, к обнаженной вулканической породе, лежащей на склоне главного хребта острова. В тени там сохранился рыхлый, разбухший снег; Стивен сгребал его в ладони и ел. Со слезами и потом из его организма ушла вся влага, его иссохшая гортань была так же тверда как скала, на которой он сидел.
Стивен впал в такое исступленное состояние, что хотя щеки его были мокры от слез – ледяной ветер жестоко холодил их – он не чувствовал боли. Под ним простирался пересеченный ландшафт, безжизненный на большом протяжении, затем поросший лесом; за узкими полосками полей лежало несколько деревушек, а дальше открывался вид на все южное побережье острова, с лежащим по правую руку Фуншалом. Мелькали белые пятнышки кораблей, а далеко-далеко за ними линия океана сливалась с горизонтом. Мэтьюрин глядел на эту картину с каким-то остаточным интересом. За большим мысом на западе находилась Камара-де-Лобос – говорили, что туда приплывают для брачных игр тюлени.
Солнце над горизонтом сделалось не больше хлебной горбушки, и по бесчисленным ущельям побежали тени, черные как ночь.
– Спуститься вниз – вот в чем проблема, – вслух проговорил он. – Подниматься наверх может всякий – о, почти до бесконечности – но твердой походкой спускаться все ниже и ниже – это совсем другое дело.
Разумеется, он должен был прочитать письмо, и в умирающем свете дня Стивен вытащил конверт из кармана. Рвущаяся бумага – какой печальный звук. Он прочел письмо, храня суровое выражение лица, и все же в конце дрогнул, и невозмутимая маска сменилась гримасой отчаянной нежности. Но это бесполезно – мягкость никогда не помогает – и с тем же выражением безразличия он огляделся в поисках расселины в скалах, где можно было бы прилечь.
К закату луны его дергающееся, измученное тело наконец расслабилось, и он погрузился во тьму; несколько часов мертвого сна – полного забвения. Идущее по кругу солнце осветило сначала Калькутту, потом Бомбей, и, добравшись до другого конца мира, со всей силой обрушилось на его лицо, заставляя Стивена рывком прийти в себя. Он сел, все еще одурманенный сном, но ощущал страшную боль и не мог определить, откуда она. Разрозненные обрывки памяти сложились в единое целое. Он кивнул, спрятал старинное железное колечко – письмо унесло ветром – и, разыскав последний островок снега, умылся. К полудню он был у подножия горы, и бредя по улицам Фуншала, встретил на соборной площади Джека.
– Надеюсь, я не задержал тебя? – спросил Стивен.
– Нет, совсем нет, – ответил Джек, взяв друга под руку. – Мы берем воду. Пойдем, выпьем по стаканчику вина.
Они уселись, слишком унылые и потрясенные, чтобы что-либо ощущать.
– Должен сказать тебе следующее, – начал Стивен. – Диана уехала в Америку с мистером Джонстоном из Вирджинии. Они хотят пожениться. Она не собиралась выходить за меня – просто ее доброе отношение ко мне в Калькутте завело мои догадки слишком далеко: у меня помутилось сознание. Я не сержусь на нее, и пью за ее здоровье.
Они прикончили бутылку, потом другую. Это не возымело эффекта, и на корабль они прибыли в таком же угрюмом молчании, как и отбыли с него.
Закончив набирать воду и пополнив запасы провизии, «Сюрприз» поднял якорь и вышел в открытое море, обогнул остров с востока и направился в непроглядную ночь. Веселье на баке разительно контрастировало с тишиной на юте. Как заметил Бонден, корабль «затонул кормой». Матросы понимали, что с их шкипером что-то не в порядке: они проплавали вместе с ним достаточно, чтобы уметь читать по его лицу – ведь капитан военного корабля на море превращается в абсолютного монарха, подателя дождя и вёдра. Еще они сочувствовали доктору, который был даже еще бледнее; правда общее мнение сводилось к тому, что они оба съели что-то иноземное на берегу и через пару дней при помощи ударной дозы ревеня им станет лучше. Видя, что окриков с квартердека не следует, они пели и веселились вовсю с того самого момента, как подняли якорь – это ведь последний отрезок, и попутный ветер несет их к Лизарду. Жены, любимые, получка – наконец-то райские поля замаячили на горизонте!
В каюте господствовала не столько печаль, сколько усталость от возвращения к обыденности – к привычному ходу жизни, не имеющей особого смысла – радости, конечно, мало. Стивен надзирал за лазаретом и подолгу просиживал за журналами вместе с Макалистером: через неделю-другую корабль будет раскассирован, и им предстоит сдавать отчет, держа под присягой ответ за каждую драхму, за каждый скрупул медикаментов, израсходованных за последние восемнадцать месяцев. А совесть у Макалистера была чувствительная. Оставшись в одиночестве, Стивен заглянул в личный тайничок с лауданумом, своим бутилированным укрепителем. В былые времена он частенько прибегал к нему, поглощая за день до четырех тысяч капель, но теперь даже пробку не нюхал. Нужды в укрепителе больше не было: теперь он ничего не ощущал, и необходимость искусственно достигать атараксии отпала. Сидя в кресле, он задремал, и проспал орудийные учения и весь вечер вплоть до ночной вахты. Резко пробудившись, Стивен заметил падающий из двери в большую каюту свет. Там он обнаружил Джека, все еще корпевшего над своими записками для гидрографа Адмиралтейства: бесчисленное множество промеров глубин, чертежей побережья, пеленгов – ценнейшие, точные наблюдения. Капитан становился ученым моряком.
– Джек, – с ходу начал Стивен. – Я тут размышлял насчет Софи. Думал о ней там, на горе. И мне пришла в голову мысль – элементарная вещь, и как только мы раньше не сообразили? – что нельзя быть уверенным насчет курьера. Такое огромное расстояние, дикие страны и пустыни. Но в любом случае вести о смерти Каннинга должны были распространиться быстрее. Курьер мог быть перехвачен: случившееся наверняка потрясло компаньонов Каннинга и изменило их планы – это повод усомниться в том, что твое послание попало к ней.
– Очень благодарен тебе за эти слова, Стивен, – ответил Джек, с признательностью глядя на друга. – Это звучит очень убедительно. Только я знаю, что новости прибыли в Контору шесть недель назад. Брентон сказал мне. Нет, это конец. Меня называли Счастливчиком Джеком Обри, как ты знаешь. Я и был счастливчиком в свое время. Но не теперь. Лорд Кейт как-то сказал мне, что везение имеет конец, вот и мое тоже кончилось. Я вознесся в своих мечтаниях слишком высоко, вот в чем дело. Может сыграем что-нибудь?
– С превеликим удовольствием.
Под стук дождя и поскрипывание раскачивающейся в такт волнам лампы они без передышки отыграли Корелли, Хуммеля, и уже нацеливались на Боккерини, как Джек вдруг вильнул смычком по струнам и сказал: «Это был выстрел». Они молча сидели, прислушиваясь, когда в каюту, разбрызгивая дождевые капли, влетел мичман.
– Наилучшие пожелания от мистера Пуллингса, сэр. Он уверен, что под ветром у нас корабль.
– Спасибо, мистер Ли. Сию минуту я поднимусь на палубу.
– Только бы это оказался «француз», – приговаривал капитан, одевая плащ. – Господи, пошли мне «француза». Я бы сейчас предпочел встретить «француза», чем… – и он исчез, а Стивен стал убирать инструменты.
После каюты с ее тропической жарой, еще не выветрившейся из корпуса после пересечения экватора, воздух палубы, напитанный ледяным дождем и свежим зюйд-вестом, казался почти непригодным для дыхания. Джек подошел к Пуллингсу, скрючившемуся у поручней с нацеленной подзорной трубой.
– Где он, Том?
– Прямо на траверзе, сэр, насколько можно разглядеть при такой луне. Я заметил вспышку, и мне на мгновение показалось, что они ложатся на другой галс. Хотите взглянуть, сэр?
Пуллингс прекрасно видел чужака: корабль, идущий под марселями милях в трех под ветром, лежит на правом галсе. Сигналит невидимому консорту или конвою о том, что собирается менять галс. Но лейтенант любил своего командира и сопереживал его несчастью, и потому хотел дать ему почувствовать маленький триумф.
– Бог ты мой, Пуллингс, ты прав. Это корабль. На правом галсе, идет в бейдевинд. Поворачиваем, поднимаем марсели, заходим ему в кильватер и поглядим, насколько близко они дадут нам подойти. Только без суеты, – пробормотал капитан. Потом громко выкрикнул команду:
– Всем стоять к повороту!
Свистки и крики боцманских помощников подняли подвахтенных, и несколько минут спустя «Сюрприз» под одними нижними парусами, почти неразличимый во тьме, уже шел на пересечение кильватерного следа незнакомца. Фрегат был на ветре, и, имея над чужаком преимущество, скрытно надвигался на него с выдвинутыми орудиями. Боевые фонари приглушенно мерцают на батарейной палубе, колокол приведен к молчанию, приказы отдаются в полголоса. Джек и Пуллингс стояли на форкастле, вглядываясь в дождь. Необходимости в подзорной трубе уже не было; разрыв в облачности позволил им понять, что они имеют дело с фрегатом.
Если он окажется именно тем, кого надеялся встретить Джек, «Сюрприз» первым даст по нему бортовой залп, потом, пользуясь еще моментом внезапности, зайдет с кормы и два или три раза пройдется по нему продольным огнем, вслед за тем расположится на раковине неприятеля. Все ближе и ближе; Джек слышал, как на том корабле бьют рынду: семь склянок самой тягостной вахты. Оклика все нет. Еще ближе; на востоке уже сереет.
– У шкотов стоять, – негромко распорядился он. – Там, внизу, готовьтесь открыть огонь.
Еще ближе, сердце стучит, как молот.
– Давай! – заорал он. Упали марсели; их мгновенно растянули шкотами, и «Сюрприз» рванулся вперед.
Спереди послышались крики.
– Что за корабль? – проревел Джек, перекрывая гам. – Что за корабль? – Потом обернулся. – Обстенить фор-марсель. Людей на гитовы.
«Сюрприз» подошел на дистанцию пистолетного выстрела, изготовив все орудия, когда до него долетел отзыв:
– Это «Эвриал». А вы кто?
– «Сюрприз». Ложитесь в дрейф, или я вас потоплю, – крикнул в ответ Джек. Но боевой задор уже пропал. – Чтоб вы все в ад провалились, салаги, – пробормотал он про себя. Оставалась еще надежда, что это уловка, и потому, пока корабли приводились к ветру, Джек не сходил с места. Сияющие в свете зари фрегаты казались раза в два больше своих настоящих размеров.
Но это действительно был «Эвриал», и на квартердеке стоял в ночной рубашке Миллер, капитан, намного опережавший Обри по выслуге. Джек посочувствовал вахтенному офицеру и впередсмотрящим: они будут козлами отпущения, и поутру их ждет грандиозный разнос.
– Обри, – окликнул его Миллер. – Откуда вы, черт побери, взялись?
– Из Ост-Индии, сэр. Недавно вышел с Мадейры.
– Что ж вы не несете ночные сигнальные огни, как подобает христианину? Если это шутка, сэр, то смею вас уверить, что мне она не по вкусу. Проклятье, где мой плащ? Я весь промокну. Мистер Леммон! Мистер Леммон, мне надо с вами поговорить немедленно. Обри, вот вместо того, чтобы здесь резвиться и выпрыгивать как чертик из табакерки, спустились бы лучше к «Эфалиону» и передали бы ему пожелание прибавить ходу. Желаю здравствовать.
И он скрылся внизу, изрыгая жуткие проклятия. Из носового порта под ногами Джека послышался голос:
– Эй, на «Эвриале»!
– Че? – донесся ответ из кормового порта «Эвриала».
– Через плечо.
«Сюрприз» повернул, неспешно спустился к ковыляющему в предрассветном сумраке «Эфалиону» – тот отстал уже на неприлично большое расстояние – выкинул личный номер и отрепетовал приказ капитана Миллера. «Эфалион» подтвердил получение, и Джек уже отдал команду взять курс на Финистерре, когда Черч, сигнальный мичман этой вахты, воскликнул: «Сэр, он снова сигналит!»
Юноша схватил подзорную трубу и зашуршал страницами сигнальной книги. При помощи старшины-сигнальщика ему удалось разобрать послание.
– «Капитану «Сюрприза»: имею на борту двух желт… женщин для вас». – Следующий сигнал: «Одна молодая. Прошу прибыть на завтрак».
Джек схватил штурвал, вопя: «Паруса ставить, к повороту, к повороту, к повороту, живо!» В состоянии крайнего возбуждения он всматривался вперед, не зная, верить или не верить. Но вот с квартердека его окликнул Хинейдж Дандас:
– Доброе утро, Джек! У меня тут мисс Уильямс. Переберешься к нам?
Шлюпка плюхнулась вниз, едва не затонув в покрытом рябью море, и помчалась к «Эфалиону». Джек подпрыгнул, вскарабкался на борт, примчавшись на квартердек козырнул офицерам, и сграбастал Данадаса в объятия; потом его повели в каюту – небритого, немытого, мокрого, но сияющего от счастья.
Софи сделала книксен, Джек поклонился; оба покраснели до корней волос, и Дандас оставил их, сославшись на то, что ему надо распорядиться насчет завтрака.
