Текст книги "Если б мы не любили так нежно"

Автор книги: Овидий Горчаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)

– Папой Римским, сэр! – воскликнул запальчиво Джорди. – А не церковью Шотландии.

– Молчать! Да будет всем вам известно, что еще Петр Блуаский, ученейший прелат и секретарь Элеоноры Аквитанской,[27]27
  Элеонора Аквитанская (1122–1204), королева Франции (1137–1152), будучи супругой Людовика VII и королевой Англии (1154–1189), стала супругой короля Англии Генриха II.


[Закрыть] клеймил увлечение знати прельстительными и любострастными виршами о Тристане за то, что волновали и трогали развращенные души более, чем страдания Спасителя! Ваш предок, следуя за Овидием, создал святотатственный гимн прелюбодеянию, евангелие адюльтера! Этот языческий гимн еще в тринадцатом веке смешал с грязью досточтимый канцлер Парижского университета Жан де Жерсон! Мы должны помышлять не о плотских радостях, не о любовных утехах, а о спасении Души и о вечном блаженстве…

– Ben es mortz, que d’amour non sen. Al cor qualque doussa sabor! – отчаянно выкрикнул Джордж, выведенный из себя нападками старого сухаря на Томаса Рифмотворца, а следовательно, рыцаря сэра Томаса Лермонта на весь его род, как известно Лорду Лайону, главному генеалогу Шотландии, породнившемуся через жену – графиню Баклю с королями Шотландии, со славными Брюсами!.. Какая жалость, что нельзя вызвать ему оскорбителя!.. Уж он бы постоял за фамильную честь Лермонтов. Он цитировал французского трубадура Бернарда де Вентадорна: «Воистину мертв тот, кто сладостного дыхания любви не чувствует в сердце!».

Пастор задохнулся от ярости, ударил кулаком по Фоме Аквинскому, выбив из него новое облако пыли.

– Я исключу вас из училища! – взвизгнул он голосом кастрата.

Джордж рванулся к выходу.

– Я… я сам уйду! – крикнул он напоследок.

Конечно, не прошло и часа, как он, расхаживая у разбушевавшегося моря, пожалел о своей выходке, хотя считал, что и смолчать не мог, раз этот догматик оскорбил честь его рода. Только постепенно стал он сознавать, в какую неприятную историю он влип. Просить прощения? Об этом не может быть и речи. Значит, его исключат из училища. Но самое ужасное то, что мама и Шарон узнают о том, какие именно запретные стихи Томаса читал он в аудитории училища! И с Вентадорном он вылез совсем некстати. Правильно учил Овидий: «Bene qui latuit bene vixit» (Тот живет хорошо, кто хорошо прячет свои мысли!).

Долго сидел он на прибрежной скале, глядя в море, следя за накатом пенистых бурунов. Из города донесся колокольный звон. В нем явственно выделялось басовитое уханье колокола собора Святого Макария. Занятия в училище окончились – можно было идти домой. Сегодня Мак-Крери будет жаловаться ректору, маме сообщат о его исключении не раньше завтрашнего дня. Он не трус, но не хочет быть дома, когда это выяснится. Завтра утром он уйдет из дому. Нелегко ему будет бросить маму и Шарон…

Мучительно больно было Джорджу предать забвению последнюю волю отца. Ведь капитан Эндрю Лермонт хотел, чтобы сын его, презрев карьеры моряка, воина, а также сан священнослужителя, окончил древний Сент-Эндрюсский университет в городе, на чьих воротах издревле красовался герб эрсилдаунских[28]28
  Сэр Вальтер Скотт англизировал шотландские стихи Томаса Лермонта, в результате чего вместо шотландских названий, например, Эркилдунского замка получал эрсилдаунское. Дэрсийский замок Лермонтов находился на реке Идеи (рай) и принадлежал потомкам Томаса Лермонта.


[Закрыть] и дэрсийских Лермонтов, и стал адвокатом, судьей, чьи профессии котировались в Шотландии даже выше, чем в Англии. Адвокат или судья мог попасть в парламент, занять важный и почетный государственный пост. Капитан глубоко уважал ученость. Именно при Иакове VI потянулись шотландцы к знаниям. Парламент постановил учредить школу в каждом приходе страны не только для детей состоятельных родителей, но и бедноты.

И Джордж Лермонт, оставив навсегда родной дом, пустился в путь, навстречу неведомой судьбе.

В семнадцать юношеских лет Джордж Лермонт был уже высок – все шесть футов ростом – и продолжал еще расти. Из-под его bonnet – шотландской шапочки с черным пером сокола, приколотым серебряной пряжкой с изображением святого Андрея, покровителя шотландцев – до широких плеч ниспадали золотисто-светлые кудри. Осененные девичьими пушистыми и темными ресницами, пристально взирали на мир большие карие глаза. В этих глазах было нечто тяжелое, магнетическое: стоило ему поглядеть на человека в спину, как тот сразу вдруг оборачивался. Нос у него был короткий, чуть вздернутый, губы не утратили еще мальчишеской пухлости. Из-под куцего серого камзола до колен свисала шерстяная kilt – шотландская юбка. Слева на поясном ремне красовался dirk – шотландский кинжал. На плечи наброшен широкий пледовый плащ. И шапка, и юбка, и плащ были сшиты, разумеется, из тартана – крепкой шотландской ткани в клетку, причем по цветам клеток любой сведущий шотландец мог определить, что Джордж принадлежал к клану Лермонтов.

Из Абердина Джордж пришел пешком в Эдинбург, столицу Шотландии. На полуострове Файф он простился со своими родственниками Лермонтами, жившими в замке Балькоми на берегу Северного моря, южнее города Сент-Эндрюс, и в старинном замке Дэрси, на берегу реки Идеи.

Всю дорогу подмывало его бросить свою затею и вернуться к матери, в родной Абердин, к Шарон. Скверно все вышло. Не простился с матерью, убежал от скандала, учиненного им неизвестно зачем и почему. Начитался книжек о приключениях, о джентльменах удачи. А разве Господь Бог не погубил главу клана Лермонтов в назидание всем остальным Лермонтам?! А ведь у сэра Джеймса Лермонта была целая флотилия с пушками и пистолями, с целым полком мушкетеров, понюхавших пороху в борьбе с испанцами за океаном!..

Еще не поздно вернуться к маме, которую он никак не имел права бросать, будучи единственным в семье мужчиной. Да какой он мужчина! Что она о нем будет думать: сбежал куда глаза глядят! К южникам! Оставив глупую записку: после скандала не могу вернуться в училище… ухожу искать свою фортуну… верю в свое счастье… завербуюсь в войско на континенте… Через три-четыре года вернусь к тебе, дорогая, любимая мама… женюсь на Шарон… Я верю в нее… Она передаст тебе эту записку… Наш предок, норманнский рыцарь Лермонт, помог принцу Малькому вырвать из кровавых рук Макбета корону отца Малькома короля Дункана. За это Мальком III озолотил его, сделал шотландским лэрдом в Эркильдуне на Твидере… Я верю в свою счастливую звезду… В моих жилах течет королевская кровь, и потому я не могу позволить оскорблять меня старым дуракам…

Шарон он ничего не сказал, сунул ей запечатанное письмо для мамы. Разве это по-рыцарски?! Еще не поздно вернуться…

И вдруг он, мысленно прощаясь с Эдинбургом, бывшей столицей бывшего славного королевства Шотландии, резко изменил свой корпус; пошел не к границе, а на восток – к замку предка своего Томаса Лермонта, великого барда Шотландии. Пусть Томас решит его судьбу… Что он знал о Томасе Лермонте? И мало, и много. Руины замка барда и рыцаря ему показали его кузены – наследники замков в Файфе. Жадно слушая их, он запомнил каждое их слово. Сэр Томас Лермонт был вначале вассалом эрла Патрика, седьмого эрла Дунбара, близкого по крови к королю Александру III, повелителю Шотландии. Жена его леди Кристина Брюс, графиня Дунбар, приходилась сестрой лорду Роберту Брюсу, потомку легендарного короля Роберта Брюса, освободителя Шотландии, и других ее королей, включая древнекельтских.

Томас Лермонт выбрал это место для своего замка отнюдь не случайно. Ведь он был не только бардом, но и рыцарем, закаленным во многих боях и сражениях. Хорошо зная историю Шотландии, он облюбовал три высоких холма севернее пограничной широкой равнины, он возблагодарил Бога, что знал наизусть мемуары Гая Юлия Цезаря, который, приведя свои победоносные, но измученные в сражениях с шотландцами (тогда кельтами и пиктами) войска к трем опасным высотам, объездил, обошел и облазил их одну за другой и назвал их Trimontium, то есть Трехгоркой, и после долгого раздумья повелел построить стену из каменных валунов вдоль всего предгорья, превратив Трехгорку в главный опорный пункт! Вот какое место выбрал славный рыцарь Томас Лермонт для своего замка, повернув свой опорный пункт на 180 градусов!

Неудивительно, что Дунбары отдали свою старшую дочь леди Веток замуж за сэра Лермонта, который одинаково блестяще владел пером, и мечом, и десятиструнной арфой!

Как могли Лермонты, от Томаса до Джорджа, не гордиться тем, что состояли в родстве с королями, а значит, через них со многими королями Англии, Франции и другими царствующими домами Европы! Но они всегда помнили, что шотландский дом считался древнейшим из всех других домов. Это не было снобизмом, это была законная гордость. Они никогда не забывали, что были связаны родственными узами не только с такими помазанниками Божиими, как вся династия Стюартов, но и с династией Брюсов, начиная от Роберта Брюса I (1306–1329) благодаря браку сэра Томаса Лермонта. По этой причине мэр королевского города Сент-Эндрюса, бывший галерник сэр Патрик Лермонт отказался последовать примеру короля Александра III, заменившего герб Брюсов – дикого вепря – вздыбленным красным львом.

Тесть эрла Дунбара и Марча, прославленный военачальник, постоянно опирался на одного из лучших и надежных своих полководцев – на Томаса Лермонта. Как один из самых могучих феодалов Шотландии, эрл по требованию короля выставлял трехтысячное войско: кавалерию, копьеносцев, стрелков из лука. Особенно жестокой была война, навязанная Шотландии королем викингов Хаконом. И Лермонтам, как и другим многочисленным потомкам викингов и норманнов, пришлось сражаться не на жизнь, а насмерть против своих северных родичей. Не только их флот, но и войско считались тогда самыми грозными в мире.

(А Джорджу Лермонту придется сражаться под русскими знаменами с близкими своими родственниками, даже с Лермонтами!)

Известно, что особой заслугой Томаса Лермонта было обучение войска эрла Дунбара и Марча стрельбе из лука и использованию кавалерийских пик и копий.

Кузены верили, что существует определенная связь древнего герба Лермонтов о трех ромбах с Трехгоркой и тремя видами оружия.

Праздновала свою победу над Хаконом вся Шотландия. В Стерлинге и Роксберге, любимых Александром III королевских замках, веселились долго и бурно. Любопытно, что из Московии через многие царства и государства привезли русских медведей, впервые увиденных шотландцами, которые лихо отплясывали вприсядку.[29]29
  Здесь вкралась какая-то анахроническая путаница. Москва стала столицей лишь в 1328 году, при Иване I Даниловиче Калите. В 1265 году медведей мог прислать из Владимира преемник Александра Невского князь Ярослав III.


[Закрыть]

Все это рассказали кузены Лермонту из Абердина, а он молча и с благоговением пристально рассматривал скелет или каркас трех уцелевших могучих этажей с кладкой толщиной не меньше шести футов, с узкими и высокими бойницами, которые кроме военной службы несли еще одну весьма важную службу: освещали ярким солнечным или тусклым лунным светом трехэтажную каменную лестницу за ними. Двоюродные и троюродные братья Джорди только и говорили что о военной доблести своего прославленного предка, забывая о том, что он был и остался первейшим менестрелем, королевским трубадуром, бардом, создавшим бессмертную жемчужину из современного ему бродячего сюжета о великой и трагической любви двух обыкновенных и юных созданий Божиих, на сотни лет опередившего какого-то Вильяма Шекспира, проживающего в Лондоне на скудные театральные шиллинги, зато беспременно в кого-то безумно влюбленного…

Наверное, Джорди прочитал в отцовской библиотеке одно из двух плохоньких изданий трагедии «Ромеус и Джульетта», напечатанных в Лондоне в 1597 и 1599 годах. Его, конечно, поразило, что Джульетте не исполнилось еще и четырнадцати лет. Как его Шарон, которой было всего девять, когда он, Ромеус абердинский, влюбился в абердинскую Джульетту!.. Кстати, надо принять во внимание, что Абердин тогда распался на католиков и протестантов, и Джорди был протестантом, а Шарон – католичкой!

Быть может, юный Джорди, начитавшись безвестного драматурга Вильяма Шекспира – потрясателя не только копья, но и юных сердец! – и себя вообразил Ромеусом, готовым во славу любви своей вызвать на дуэль и всех Тибальтов, и прочих родичей Джульетты… Дерзость, рыцарская дерзость потомка рыцарских Лермонтов и его, Джорди, заставляет бежать из родного города… И погибают они во имя безрассудной любви, чтобы стать первой любовной парой, любовным дуэтом во всех историях любви. Взрыв любви, чувственной и идеальной, из-за рокового вмешательства ханжей приводит к гибели, к самоубийству и Ромео, и Джульетту…

Потомок великого барда Джорди Лермонт вообразил себя Ромеусом, а Шарон – Джульеттой. Его время было временем шпаг и клейморов, ядов, измен, Возрождения и контрреволюции. Это время отразилось с всемирно непревзойденной силой во всем свете в трагедии о Ромео и Джульетте…

Это не поняли еще ни англичане, ни шотландцы, не говоря уж о французах и испанцах и тем более немцах и московитах. А понял Джорди, потомок шотландского автора «Тристана и Изольды», без повести которого не было бы и «Ромео и Джульетты», потому что всегда за величайшими произведениями всех видов искусства таятся их предшественники и первопроходцы, предки любых новых шедевров. У всех гениальных творений есть свои корни. Так, эллиническая культура жива и сегодня, как живы, переплетаясь с нею, и восточные культуры.

Но память поколений в старости сдает, поддается амнезии.

Что касается «Ромео и Джульетты», то лишь немногие английские шекспироведы помнят, что Шекспир заимствовал свое лучшее произведение у безвестного литератора Артура Брука под названием «Tragical Historye of Romeus and Juliet», изданное без всякого шума в 1562 году, на четвертый год царствования великой и блистательной Елизаветы I. А англичанин Артур Брук переложил на аглицкий язык того времени сочинение итальянца Маттео Банделло…

Но вернемся к нашим баранам. И баронам… Лермонты были не баронами, а барами. Официально были они не лордами, а лэрдами – помещиками. Столбовыми, но не титулованными дворянами – не баронетами, не барьнами, не эрлами, несмотря на их тесное родство с королями Шотландии. Увы, в Шотландии, как и повсюду, больше ценили монархи угодливость, пресмыкательство и подхалимство, слепую преданность, чем истинное рыцарство, славу, завоеванную отвагой, победами, кровью. При всех королевских дворах, увы, Их Величества больше ценили искателей, подхалимов, карьеристов. И чем бездарнее и глупее были монархи, тем глупее, лживее и опаснее для них самих была та толпа «надменных потомков известной подлостью прославленных отцов, Пятою рабскою поправшие обломки Игрою счастия обиженных родов!»

Как созвучны эти бешеные строки Джорджу Лермонту, племяннику бунтаря сэра Патрика Лермонта, героя Реформации. И как противны были они сэру Джеймсу Лермонту, который разорил свой род, польстившись на закрепощение, колонизацию кельтских племен, полудиких хозяев древней Каледонии, не покорившихся самому Гаю Юлию Цезарю!

А поэту Лермонтову пришлось стать и воином Российской империи при завоевании Кавказа…

Шотландцы были недовольны своим королем. Эдинбуржцы, чей город с переездом короля в Англию вдруг перестал в 1603 году быть столицей, жаловались, что с исчезновением королевского двора они лишились своей лучшей и наивыгоднейшей клиентуры. Бюргеры не могли не возмущаться тем, что Эдинбург стал вдруг и сразу заштатным городом. Дворяне негодовали на короля за то, что он, боясь вызвать недовольство лондонского двора и стыдясь втайне своих бедных придворных, взял с собой лишь самых сиятельных царедворцев, бросив на произвол судьбы всю дворянскую мелкоту. Мир с Англией лишил воинственное шотландское джентри всяких надежд на завоевание славы и богатства в войнах с южниками. В доброе старое время войны не заставляли себя ждать, и каждое очередное кровопускание освобождало страну от лишних ртов – теперь же многие сетовали на перенаселенность.

С тем большей Силой ощущали предприимчивые и неимущие мелкие дворяне тягу к военной службе на континенте, где, слава Богу, все шло по-старому и войны следовали одна за другой и конца им не было видно.

Путники в те беспокойные времена, отправляясь в мирное путешествие, вооружались, будто шли на войну, пистолями и кинжалами, надевали дедовские шлемы и панцири. В Пограничье можно было избежать встречи с разбойниками, лишь сбиваясь в большие отряды. За первые десять лет царствования Иакова, короля Шотландии и Англии, законность и порядок в северном королевстве лишь начинали укрепляться.

В пограничном краю Джордж шел с погонщиками скота, у которых была сильная охрана.

Хотя над всем островом Великобритании царствовал один король, под властью Иакова I Английского и VI Шотландского находились два отдельных королевства со своими конституциями и судебными законами. Все подданные первого короля обоих королевств знали, что в случае смерти двоих сыновей Иакова державы и скипетры этих королевств могут перейти в разные руки, чего искренне желало большинство вольнолюбивых шотландцев.

И шотландцы, и англичане не могли забыть вековую вражду и взаимные обиды. В Пограничье по-прежнему было неспокойно, не прекращались стычки и набеги. Южников возмущало то, что английская корона, которую подряд носили пять монархов династии Тюдоров, вдруг досталась Стюарту, королю шотландцев, коих они считали нищими бездельниками, дармоедами и нахлебниками. Негодовали они и на покойную бездетную Елизавету, утратившую в старости все свое былое величие и всю живость своего ума и до последних своих дней упрямо отказывавшуюся назвать своего наследника. Многие в Англии опасались, что Иаков станет мстить Англии за убийство его матери, будет стремиться, хотя он как будто и протестант, восстановить власть Папы Римского.

Опасения оказались напрасными. Иакова подкупало то, что в Англии его почитали как главу Англиканской Церкви, тогда как в Шотландии пресвитерианская церковь не оказывала ему никакого почтения.

– Капитан, – с вымученной смелостью обратился юный шкот к южнику Смиту, плававшему еще с сэром капитаном Вальтером Ролли и сэром Франсисом Дрэйком, – я Джордж, сын Эндрю Лермонта, который ходил с вами в Америку.

– Я помню его, – попыхивая трубкой, прогудел Джон Смит. – Добрый был шотландец. Но как же ты мать свою бросаешь?

– Премилостивый Бог будет ей опорой. Я тоже хочу быть моряком, сэр. Возьмите меня, сэр, на свой корабль! Заклинаю вас! Буду юнгой, буду делать все, что прикажете. Клянусь именем матери и честью отца, я оправдаю ваше доверие, капитан!

Капитан оглядел свой корабль. Сто один пассажир. Сорок восемь членов команды. Больше нет места даже для собаки или кота. Даже для попугая.

– Сколько тебе лет, малыш?

– Восемнадцать, сэр!

– Гм! Не могу, все равно маловато, сынок! Не повезло тебе. Судьба! Последнее место я отдал сегодня утром – помощнику повара.

Судьба! Из-за ничтожного опоздания сбежавший из родного дома Джордж Лермонт поплыл не в Америку, а в Европу, не в Новый Свет, а в Старый, где бушевала война. Видно, прав был Кальвин – что у кого на роду написано, тому и быть. Вот такой непреодолимый детерминизм! Будь он проклят!

Восславь, любезный читатель, волю Господню! Уплыви мальчишка Джордж Лермонт в Америку, не было у нас ни автора «Демона» и «Героя нашего времени», ни славных адмиралов шкотского происхождения!

В Лондон Джордж Лермонт пришел пешком почти за сто лет до постройки собора Святого Павла. Блуждая по узким и грязным улицам английской столицы, построенной на месте римской фортеции, Джордж Лермонт издали наблюдал блеск и великолепие ненавистного ему двора, Его Королевское Величество Иакова, монарха весьма недалекого, хоть и шотландца, но надменного, вздорного, презирающего права парламента, а еще более – земляков-шотландцев. Сын Марии Стюарт лишил своих родичей даже права на ношение кинжала!..

Первая неудача не обескуражила Джорджа. «Я мир, как устрицу, мечом своим открою…» Он своего добьется. Он завоюет славу и богатство и только тогда вернется к Шарон и к маме. Как он тосковал по ним! Проводив отца, мать пела ему песни моря и гор, песни кланов Лермонтов и Дугласов… А Шарон стала такой красавицей в шестнадцать лет…

На груди он носил в медальоне мамин локон и синий бисерный шнурок, украденный в детстве с шеи зазевавшейся Шарон… На левом мизинце – подаренное ею колечко с абердинским агатом, зеленым, как ее глаза. И конечно миниатюрный герб Лермонтов – три ромба (кольчужинки или брильянты на синем стропиле в золотом поле).

Лондон поражал многолюдьем, движением, суетой и пестротой. И уж конечно – толкотней. Перед громадиной Лондоном померк не только Абердин, который поместился бы в какой-нибудь лондонский пригород, но и «старая коптилка» Эдинбург.[30]30
  Это прозвище столицы Шотландии сохранилось по сей день. Лучшие поэты, от Вальтера Скотта до Байрона, любовно называли Эдинбург «Эдиной».


[Закрыть]

Но до чего велик, многообразен и богат этот Лондон! Южники хвастали, что у них овсом питаются не люди, как в Шотландии, а лошади. Джордж помнил описание Лондона в романе своего предка о Тристане. Он немало не сомневался, хотя это и было поразительно, что Томас Лермонт ходил по этим самым улицам более пяти веков тому назад, смотрел на эти храмы, дворцы, на грозный и мрачный Тауэр, а город и тогда уже был древним, помнил даже Гая Юлия Цезаря и его легионеров, а вскоре после войны Малькома Большеголового и рыцаря Лермонта против Макбета нашествие бастарда Вильгельма Завоевателя, чьими вассалами оставались в Нормандии старшие дворяне рода Лермонтов…

Однажды ему поручили напоить лошадей у таверны «Русалка» в Чипсайде, и он подслушал разговор актеров, из коего следовало, что «Русалка» была любимым пристанищем Билли Шекспира в Лондоне, что в ней он читал друзьям из театра «Глобус» бессмертные строки «Гамлета» и «Ромео и Джульетты».

С сорокадевятилетним Вальямом Шекспиром юный Лермонт мог бы столкнуться и у входа в таверну «Энкр» («Якорь»), что на Бэнксайде. Наверняка этот плебейский писака, не признанный современниками, был бы одет в старомодный костюм елизаветинских времен. К тому времени этот волшебник «Глобуса», провинциал из Стратфорда-на-Эвоне, напечатал шестнадцать своих пьес, но отнюдь не разбогател. Более двадцати пьес оставались не напечатанными, а было отмерено ему всего каких-нибудь три года жизни. Давно удалился на покой, поселившись в родном Стратфорде, но мог же этот маг и чародей приехать в Лондон, чтобы похлопотать, например, об издании собрания сочинений или посмотреть новую постановку какой-нибудь своей пьесы, а затем зайти со старыми дружками в «Русалку» или «Якорь», где столько было выпито и пролито в доброе старое время вина и пива. Да, Елизавету вспоминали со слезой, а Иакова ругмя ругали.

И у «Глобуса» Джордж мог увидеть Шекспира. Джордж узнал этот круглый театр по восторженному описанию отца и по вывеске над входом, изображавшей Геркулеса в роли Антея – с земным шаром на плечах. Вспомнил, конечно, что в театре этом не раз бывал покойный капитан Эндрю Лермонт, – защипало в глазах. Резануло по сердцу – ведь бросил он мать. Знал, что она, гордая дочь клана Черных Дугласов, никогда не обратится к ним за помощью…

В «Глобусе» шла пьеса Шекспира «Все истинно», прежде известная под названием «Генрих VIII». Лермонт мечтал скопить шиллинги на самый дешевый билет, да где там, так ему это и не удалось, на хлеб не хватало.

И еще одного великого поэта мог он встретить в Лондоне. Джордж Лермонт не мог знать, что на соседней с Чипсайдом улочке Бред-стрит (Хлебной) проживает в доме стряпчего с орлом на фасаде пятилетний близорукий мальчишка по имени Джонни Мильтон, и этому Джонни Мильтону суждено стать среди всех бывших, настоящих и будущих поэтов Англии на почти равную ногу с Вильямом Шекспиром и создать потрясающий образ Демона в своей неподражаемой поэме «Потерянный рай».

(Мог ли Джордж Лермонт представить себе, что его потомок создаст другой образ Демона, который сядет по праву на престол рядом с троном мильтоновского Сатаны?)

Самое сильное впечатление на Джорджа произвело Вестминстерское аббатство. Вот это храм! Подумать только: когда по Лондону расхаживал в 1056 году[31]31
  Потом, в Москве, он узнал, что в тот год будущей Московией правил Рюрикович, такой же варяг, как первый рыцарь Лермонт, вошедший в историю России как Изяслав I Ярославич.


[Закрыть] норманнский рыцарь Лермонт, этому зданию было уже лет четыреста. Построили его в VII веке, перестроили уже после рыцаря Лермонта в XIII столетии, вскоре после Томаса Лермонта Рифмотворца. В южном притворе храма Вестминстерского аббатства, сыром, холодном и мрачном, уже после Джорджа Лермонта появился «Угол поэтов» в скромном углу у двери.

Крепко сжав кулаки, стоял Джордж у гробниц английских королей – врагов его родины. Вот блистающая золотом, драгоценными камнями и мрамором гробница короля Генриха III. У подножия ее – гробница его снохи прекрасной Элеоноры, сопровождавшей своего мужа короля Эдварда I в Крестовый поход, а рядом под большой плитой без всяких украшений покоится прах заклятого врага Шотландии, трижды за десять лет ходившего на нее войной. Эдвард I умер седовласым стариком близ шотландской границы в 1307 году. На надгробной плите высекли латинскую надпись: «Edwardus primus Scottorum malleus hie est Pactum serva» – «Эдвард Первый, молот шотландцев. Будь верен».

В нескольких футах над священным для всех шотландцев камнем, захваченным Эдвардом, стоит построенный им трон. На камне том короновались в прежние времена все короли Шотландии. Теперь же его попирают английские короли при своей коронации. На камне высечена вещая надпись:

 
«If fate go right where’er this stone is found,
The Scots shall monarchs of that realm be crowned»
(«Коль року угодно, где камень сей будет лежать,
Там должно королей Шотландии короновать»).
 

Много было у Шотландии королей и королев, но самыми славными и любимыми героями ее были сэр Вильям Воллес и Роберт Брюс,[32]32
  Король Роберт Брюс (1306–1329) – национальный герой Шотландии, сражавшийся против англичан; одержал историческую победу над английскими войсками на реке Баннокберн в 1317 году. У него был один-единственный сын, король Давид II, который правил в 1329–1371 гг.
  Среди ближайших сподвижников Петра Великого прославился Вилим (Вильям) Брюс, претендовавший на родство с королем Брюсом, что весьма вероятно. Он был пятым графом в России, был великолепным дипломатом, генерал-фельдмаршалом.
  Выдающийся русский историк Василий Никитич Татищев (1686–1750), будучи адъютантом у сына графа Вильяма, «известного любителя знаний графа Якова Вилимовича Брюса, сперва по его поручению принялся за создание материалов для отечественной истории, а потом и сын, пристрастившись к изысканиям и пользуясь своим знанием немецкого и шведского языков, написал свод летописных сказаний до прекращения рода Рюрикова…». Татищев стал одним из первых наших всесторонних ученых.
  Семнадцатым графом России стал племянник Брюса генерал-майор Александр Романович Брюс. У поставившего его на этот славный путь Брюса не было потомства. Этот славный шотландско-русский род пресекся 30 ноября 1791 года.


[Закрыть] кои дрались за свободу своей родины против английских захватчиков, предводительствуемых Эдвардом I в XIII и XIV веках. Баллады о Воллесе и его леди Марион, погубленных черной изменой, пели все шотландцы – суровые горцы и жители плодородных долин. Пленив Воллеса, жестокий король Эдвард потребовал под страхом смерти, чтобы тот признал его власть над Шотландией, но гордый Воллес выбрал смерть.

Казнь Воллеса, героя Шотландии, была ужасна. На место казни его везли связанного по рукам и ногам. Потом ему отрубили голову и, четвертовав, по обычаю того времени водрузили части его тела вместе с головой на железные прутья над Лондонским мостом.[33]33
  В России, как узнает читатель, государственных преступников не только четвертовали, но и сжигали и прах казненного развевали на всех дорогах, ведущих к Москве.


[Закрыть] При одном воспоминании о казни Воллеса у Лермонта все загоралось внутри. Слух о его казни поднял всю его отчизну, и войско под началом Роберта Брюса разбило южников в великой битве при Баннокберне и изгнало врага из страны.

Все насмехались в тавернах и на улицах над его шкотской шапочкой и еще пуще над его пестроклетчатой юбкой, и скрепя сердце сменил он юбку, перешитую из отцовской, на презренные панталоны. Дворянин, потомок бессчетных славных поколений, он перепробовал, кажется, все самые низкие, самые ничтожные работы: махал метлой, мыл посуду, подносил вещи господ южников. И чем хуже ему было, тем с большей силой тянуло его обратно домой, в Абердин, к Шарон, к покинутой матери, к родному очагу. Он тосковал безмерно по пропавшему в океане отцу, вспоминал поездки с ним в древнее становище клана Лермонтов в Глен-море, откуда виднелись Грампиенские горы с вершиной Бен-Невис.

Горы, горы, горы!.. Может быть, тоска по ним, по Грампиенским горам древних скотов, пришедших сюда из Ирландии, смутно проснется, рождая бессмертные образы, в душе его русского потомка…

Парное козье молоко, мелодично бьющее в подойник. Духовитый овечий сыр. Радужный блеск плесков рек Тей и Клайд. Бурные каскады с форелью. Отец обещал взять его в Глазго, Денди, Инвернесс, Стирлинг и, конечно, снова в Сент-Эндрюс – столицу Лермонтов. И не успел, хотя успел многое в жизни. Стать мореплавателем, капитаном – вот голубая мечта Джорджа Лермонта! Можно, и пиратом вроде Ролли и Дрэйка.

В жилах его по женской линии бродила бунтарская, свободолюбивая кровь древних кельтов времен Оссиана. Каледонцы одни не поддались римским легионам Юлия Цезаря. Римским цезарям так и не удалось завоевать Каледонию – Кавказ Британии! Бешено дрались шотландцы с англосаксами и норманнами. С девятого века процветало их королевство. Богаче шотландцев были многие, но никто не был патриотичнее и горделивее. Каким блистательным парадом прошествовали, прогарцевали по средневековой истории ее короли Кеннет I, Дункан I, отважный, но коварный Макбет, свергнутый и убитый с помощью рыцаря Лермонта Малькольмом Большеголовым в 1058[34]34
  В этом году будущей Россией правил Рюрикович князь Изяслав I Ярославич (1054–1058).


[Закрыть] году. Но Малькольм женился на английской принцессе Маргарите, а она со своим приданым привезла в Шкотию не только английский язык, но и англиканскую, епископальную веру. Потом пошли Стюарты и все английские короли… Отец говорил сыну, что никогда не попала бы Шкотия в ленную зависимость от английской короны, если бы не междоусобная вражда лэрдов.[35]35
  Laird – помещик. Этот термин – помещик – употреблялся с начала XVI века в Шотландии.


[Закрыть]

Шотландцы, что греха таить, легкомысленно надеялись поживиться за счет богатых южников, чьим королем нежданно-негаданно стал Иаков и потому с ликованием встретили весть о восшествии Стюарта на престол Тюдоров. Увы, они скоро похмелились, поняли наконец, что обманулись в своих корыстных ожиданиях: король не собирался делиться поживой со своими бедными шотландскими подданными, совсем забыл о них, пируя и охотясь под Лондоном. Возмущенный все растущей толпой алчных искателей, саранчой, нахлынувшей к его лондонскому двору из Шотландии, оскорбленный и пристыженный диким и нищенским видом своих земляков на фоне пышных и расфранченных английских вельмож, неблагодарный монарх повелел Тайному Совету Шотландии всячески препятствовать этим просителям выезжать за пределы своей родины. И глашатаи Тайного Совета, встав под каменными крестами на всех ярмарочных площадях объявили народу, что всем шотландцам строжайше запрещается выезжать в Англию без особого разрешения Тайного Совета под страхом самого тяжкого наказания.

И все же многие знатные шотландские дворяне, лэрды, включая и родственников короля, эрлы,[36]36
  Эрлы – лорды.


[Закрыть] бароны, рыцари, служившие королю верой и правдой, члены королевской партии в году междоусобицы, королевские кредиторы, вдовы и сыновья его верных слуг пробивали себе путь в Лондон и осаждали там короля, добиваясь разных милостей и вознаграждения былых трудов и жалуясь на зловредных южников, которые распевали в насмешку над шотландцами издевательскую песенку:

 
В Шотландии родился
Оборванный босяк,
Нажрался и напился —
Он королю земляк!
 

На это выведенный из терпения король отвечал: «Погодите немного, и я, сделав англичан такими же нищими, как и вы, помирю вас с ними!».

Король Иаков не терпел насилия и вида крови, но тем не менее шотландские дворяне, бедные и гордые, пробиваясь к королевской кормушке, зачастую дрались на дуэлях с английскими дворянами. Много шума наделала в обоих королевствах схватка на скачках в Кройдоне. Шотландец Рамзай, сочтя себя оскорбленным англичанином Филиппом Гербертом, огрел его плеткой по лицу. Другой английский джентльмен, по фамилии Пинчбек, возопил: «Позавтракаем шотландцами здесь, а остальными пообедаем в Лондоне!». Герберт, однако, стерпел обиду, за что король предал позору земляка и в тот же день произвел южника в рыцари, барона, виконта и эрла Монтгомери, сделав его членом палаты лордов, а Рамзая изгнал с глаз долой.[37]37
  Любопытно, что много лет спустя, в 1926 году, один (вернее, одна) из потомков А. С. Пушкина, Вера Александровна Павлова, породнилась с эрлом Вильямом Дугласом Монтгомери. См. замечательную книгу публициста В. М. Русакова «Рассказы о потомках А. С. Пушкина», Лениздат, 1982. Там же (стр. 333) говорится о лордах Маунтбеттанах, чей глава был не так давно убит ирландскими террористами. К роду Монтгомери принадлежал главнокомандующий британскими войсками в Европе во время Второй мировой войны.


[Закрыть]