Текст книги "Неизвестная война"

Автор книги: Отто Скорцени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 38 страниц)

Глава шестая
«Гриф»

^{Арденны, политическое наступление – Цели операции «Гриф» и мнение сэра Безила Лиддела Харта – Ошибка ОКВ и «предсказание» – Наступление вязнет – Я бросаю в акцию восемь специальных групп и 150-ю танковую бригаду; безуспешно атакую Мальмеди – Роковое событие на перекрестке в Баугнез – Полковник Уиллис М. Эверетт: десять лет в борьбе за правду – Трагедия в Мальмеди – Телеграмма маршала Монтгомери: «На этот раз мы не можем совершить посадку на суда в Дюнкерке» – Черчилль призывает Сталина на помощь – Охота на «переодетых нацистов» – Задержка и допрос Брэдли – Половина армии США ищет Скорцени – Генерал Эйзенхауэр, заключенный в своей квартире – Облава в «Кафе де ля Пайке» – Двойник Эйзенхауэра, или Потерянные иллюзии – «Гриф» в качестве предмета для изучения на лекциях для американских офицеров – Комментарии Гитлера – Игра Сталина.}

Осенью 1943 года верховный командующий войсками союзников на европейском театре военных действий генерал Дуайт Эйзенхауэр побился об заклад на пять фунтов стерлингов с генералом Монтгомери, что Германия капитулирует до Рождества 1944 года.

15 декабря этого же года произведенный в маршалы Монтгомери написал Эйзенхауэру (информация последнего), что праздники он проведет в Англии, и сообщал генералу адрес, по которому ему необходимо было выслать выигрыш. 16 декабря, во время игры в гольф, он узнал, что утром мы начали наступление на границе Люксембурга, между Моншау и Эхтернах.

Наступление в Арденнах постоянно называют наступлением Рундштедта. Однако фельдмаршал, которому в то время было уже без малого семьдесят лет, ставший (после самоубийств фельдмаршалов фон Клюге и Роммеля) опять верховным командующим на оперативном районе «Запад», в действительности получил этот план от Гитлера.

Рундштедт, не понимавший политических целей планируемого наступления, был сторонником ограниченной акции в районе Ахена с целью освобождения этого города. Однако дело было в другом.

Монтгомери и Эйзенхауэр, несмотря на видимость сердечных отношений, не любили друг друга. В книге «My three years with Eisenhower» [224]224
  В вольном переводе: «Три года с Эйзенхауэром».


[Закрыть]адъютант верховного командующего союзными войсками командор Гарри Батчер сообщает, что 1 декабря 1944 года Монтгомери отправил американскому генералу письмо, критиковавшее стратегические и тактические концепции последнего; он «по-дружески» предлагал ему, чтобы тот как можно быстрее подал в отставку.

Несмотря на то, что Гитлеру не были известны эти подробности, он был уверен, что отношения между западными союзниками плохие, а Черчилль – как впоследствии и Монтгомери – заметил, что Рузвельт упирается при действиях, которые могли бы помочь Сталину. Некоторые американские генералы, например, Джордж Пэттон, не понимали позиции Эйзенхауэра.

Стратегической целью наступления был захват порта в Антверпене и вбивание клина между группой армий Соединенных Штатов генерала Омара Брэдли и группой армий маршала Бернарда Монтгомери, а также отделение британо-канадских сил от американских.

На севере 6-я танковая армия СС Сеппа Дитриха должна была дойти до реки Мёз, форсировать ее в направлении на Льеж и далее наступать на Левен, Малин и Антверпен. Далее на юге 5-я танковая армия под командованием генерала Хассо фон Мантойффеля должна была нанести удар по Динану, дойти до Брабанта и повернуть на Брюссель и Малин.

Этот амбициозный план предполагал захватить противника врасплох, что вынуждало нас действовать быстро. С целью усиления эффекта внезапности Гитлер сделал лишь набросок операции «Гриф»; провести ее было поручено мне. В мое распоряжение передали специально созданную для этой цели часть, названную 150-й танковой бригадой. Приказано было выполнить две задачи:

Первая: 150-я танковая бригада, используя прорыв фронта, совершенный 6-й танковой армией СС Сеппа Дитриха, должна как можно быстрее захватить мосты на Мёз в районе Намюр – Льеж, в Юи, Ами и Энджис. Мосты необходимо сохранить целыми, чтобы дать возможность нашим танкам продолжить наступление на Антверпен. До Мёз офицеры и рядовые должны быть одеты в американскую форму. После достижения рубежа реки Мёз они будут сражаться уже в немецкой форме.

Вторая: Небольшие спецгруппы, также переодетые в американскую форму, должны проникнуть в тыл неприятеля с целью сбора разведданных, а также совершения актов саботажа, уничтожения телефонных линий, передачи фальшивых приказов и создания всеобщего замешательства у противника. Использовать оружие можно только в случае крайней необходимости и при условии ношения на себе немецкого мундира.

Прошло то время, когда историки считали акцию в Арденнах «абсурдной и утопической политикой» или «безумной идеей больного мозга». Она имела большие шансы на успех. Первым отдал себе в этом отчет Пэттон, сказав 18 декабря 1944 года: «Мы еще можем проиграть эту войну». Сэр Безил Лиддел Харт высказал такое же мнение в «Истории второй мировой войны»: «Идея, решение и стратегический план принадлежали Гитлеру. Все было отлично спланировано, и акция закончилась бы прекрасным успехом, если бы у него были силы и резервы, гарантирующие достижение этого успеха…»

Лиддел Харт подчеркивает умение нового командующего 5-й танковой армией генерала Хассо фон Мантойффеля совершать маневры. Однако особое значение он приписал операции «Гриф», которой «руководил Отто Скорцени, еще одно открытие Гитлера». Сэр Безил добавил, что у меня не было ни времени, ни средств для реализации этой операции. Я докажу, насколько он был прав.

После согласования деталей плана, разработанного мной совместно с Фелкерсамом и генерал-полковником Йодлем, в состав 150-й танковой бригады должны были быть включены:

– две танковые роты, каждая по десять танков «Шерман»;

– три танковые разведывательные роты, каждая должна иметь в своем штабе десять американских разведывательных бронемашин;

– две противотанковые роты (истребителей танков);

– три батальона моторизованной пехоты (на американских грузовиках), состоящие из двух разведрот и роты прикрытия каждый;

– рота, предназначенная для выполнения специальных заданий;

– рота зенитной артиллерии;

– рота связи;

– штаб бригады и взвод управления в каждом батальоне.

Итого 3300 человек, конечно же, исключительно добровольцев. Теоретически каждый из них должен надеть американский мундир поверх немецкого. Первый должен был носиться до момента пересечения линии фронта, а затем, перед боем, необходимо его снять. Юристы из штаба генерала Августа Винтера – оперативного отделения ОКВ – объяснили мне: «В принципе, военные уловки, применяемые воюющими сторонами, не запрещаются. Командир должен быть начеку и остерегаться как военной силы противника, так и его хитрости. Для боя, с целью приближения к неприятелю, разрешается использование его мундира. В момент начала боя каждый солдат должен честно показать цвет своего мундира и раскрыть свою национальную принадлежность». Об этом можно прочитать в классических учебниках военного права. В Гаагской конвенции от 18 октября 1907 года этот вопрос урегулирован в статье 23(ф) следующим образом: «Запрещается незаконное использование парламентского и национального флага неприятеля, а также его формы и воинских знаков различия; равно как и отличительных символов, определенных Женевской конвенцией».

Однако Макс Кеслер, американский прокурор департамента обороны, отмечает в «Процессе по военным преступлениям» («Юридическое обозрение Миссури», январь 1959 г.): «В процессе, где Отто Скорцени был оправдан, статья 23(ф) являлась для обвинения самой важной. К сожалению, она только лишь запрещает «незаконное» использование мундира противника, не перечисляя случаев, когда это использование является «незаконным»».

Я добавлю, что враги Третьего рейха, как на Востоке, так и на Западе, многократно и значительно раньше нас, то есть до декабря 1944 года, использовали немецкие мундиры.

Этот метод ведения войны до сегодняшнего дня является практически неизвестным. Во время суда надо мной и моими товарищами в Дахау наш американский защитник, полковник Роберт Дарст, разумеется, располагал архивами армий США, Великобритании и СССР. Он отметил, что «все противоборствующие стороны во время последнего конфликта применяли спорные методы ведения боевых действий» и привел в качестве примера операции, осуществленные в сентябре 1942 года в Тобруке, и акцию американских спецподразделений в Ахене и на мосту в Саарелюисе.

Сегодня нам известны детали этих трех операций, а также многих других, проведенных на всех фронтах.

В сентябре 1942 года, когда Африканский корпус защищался в Тобруке, одно из подразделений «Группы дальнего радиуса действия в пустыне» под командованием лейтенанта британской армии, выходца из Палестины, Каца-Грюнфельда, получило приказ взорвать укрепления и некоторые объекты городского хозяйства. Одновременно с этим подразделение под личным командованием полковника Штирлинга должно было начать атаку порта со стороны моря. Третья группа добровольцев, под руководством майора Крю, переодетая в немецкие мундиры, планировала воспользоваться замешательством, чтобы напасть на нашу ставку и похитить фельдмаршала Роммеля. Это была вторая попытка похищения командующего Африканским корпусом.

Отлично подготовленная при использовании больших и разнообразных средств операция не удалась по причине, которую не мог предусмотреть даже самый тщательный организатор. Накануне мероприятия, состоящего из трех частей, члена группы Каца-Грюнфельда, немецкого эмигранта Гроссмана, узнал один лейтенант из Африканского корпуса, который был удивлен этой встречей в Тобруке, тем более его знакомый оказался в немецком мундире. После ареста Гроссман заговорил, и акция не была реализована. Ни одного человека из подразделений Штирлинга, Каца-Грюнфельда или Крю не расстреляли; с ними обходились как с военнопленными.

В октябре 1944 года Ахен был почти полностью окружен 1-й американской армией. Лишь на востоке оставался узкий коридор шириной шесть километров. С целью овладения укрепленными постами, защищавшими вход в коридор, американцы ввели в город несколько групп рейнджеров, переодетых в немцев и снабженных фальшивыми документами, мундирами и оружием. 13 октября «ненастоящие немцы» напали с тыла на посты и уничтожили их. 1-я армия облегчила себе задачу по овладению коридором. Город защищался до 21 октября. Ни один солдат из американского спецподразделения не снял перед боем немецкий мундир.

Эта акция стала причиной, побудивший Гитлера провести операцию «Гриф». Солдаты спецподразделений американской армии подчинялись Управлению стратегических исследований (ОСС) генерала «Билла» Донована. В Германии все было организовано подобным образом: дивизия «Бранденбург» подчинялась адмиралу Канарису.

Во время моего пребывания в Нюрнберге генерал Донован приказал, чтобы, если можно так выразиться, меня ему представили. Наша встреча прошла очень сердечно. Это была беседа не победителя с побежденным, а двух смелых и находчивых солдат, которые служили своей родине как можно лучше.

Генерал Донован должен был стать главным американским обвинителем на Нюрнбергском процессе, но в октябре 1945 года его отозвали в Соединенные Штаты, и его место занял судья Роберт Джексон.

В изданной в 1967 году книге «Geheimkommandos des zweiten Weltkrieges» [225]225
  В вольном переводе: «Секретные спецподразделения второй мировой войны».


[Закрыть]Вернер Брокдорф доказал на основании британских и американских документов, что существование американских рейнджеров, а также британских десантно-диверсионных отрядов и частей САС является столь же бесспорным, как и существование на немецкой стороне дивизии «Бранденбург» и моих подразделений.

Послевоенные военные трибуналы союзников в конце концов одобрили модификацию статьи 23 Гаагской конвенции 1907 года. Новый текст звучит следующим образом: «Задачей спецподразделений является не ведение наступательных операций в мундирах противника, а овладение без боя расположенными в тылу важными объектами, такими как мосты, перевалы, перегонные рафинировочные заводы и так далее, а также их защита от нападения противника и уничтожения.

Спецподразделения могут использовать мундиры противника только для задания без ведения боя, а также для достижения целей, находящихся в его тылу. Если они будут вынуждены вести бой, то до открытия огня они должны показать противнику свою настоящую воинскую принадлежность.

Спецподразделения, действующие в соответствии с указанными принципами, не нарушают международное право.

Любой член спецподразделения, захваченный в плен в мундире противника, будет считаться шпионом, если он пытался в этом мундире раздобыть или же получил разведывательные данные. Если же он участвовал в этом мундире в бою или открыл огонь, значит, он совершил военное преступление и может быть впоследствии за него осужден».

Поправка к статье 23 Гаагской конвенции 1907 года, упоминавшаяся выше, была условной и временной. Само право еще не было модифицировано.

Хотелось бы еще напомнить, что конвенция также имеет статью 31, определяющую, что со шпионом, вернувшимся в свое подразделение, но позже захваченным противником, должны обходиться как с военнопленным, и он не должен отвечать за ранее совершенные шпионские действия. Этот параграф, конечно же, может применяться к любому члену спецподразделения, проникшему за линию противника, а затем, после добычи данных, вернувшемуся к своим.

С целью сооружения нового троянского коня под названием «Гриф» Верховное главнокомандование обещало мне двадцать танков «Шерман». Я получил два, из них можно было использовать только один. Мы достаточно примитивно замаскировали двенадцать наших «Пантер», которые разве что издалека и в потемках могли обмануть молодых солдат противника. Трудности возникли и с приобретением необходимых мне 23 пулеметов, 247 джипов, 32 гусеничных бронетранспортеров и 193 грузовиков. Приходилось импровизировать, надеясь, что во время наступления мы сможем использовать трофейную технику и оснащение.

Необходимо добавить, что найти 3300 англоязычных добровольцев мне оказалось нелегко. Во время моего нахождения во Фридентале по телетайпу пришел приказ за подписью одного из начальников Верховного главнокомандования вермахта следующего содержания:

«ОКВ / ВФСт / Оп(Х) Запад / а № 0012759/44 – Секретно – Операция – 25.10.1944.

Все части Западного фронта представляют до X… октября офицеров, унтер-офицеров и солдат, готовых к добровольной специальной миссии на западном театре военных действий. Добровольцы должны здоровы, отлично владеть навыками рукопашного боя, бегло говорить по-английски. Желающих направлять во Фриденталь, в распоряжение унтерштурмфюрера Скорцени».

Этот приказ, вероятно, был размножен штабами дивизий и послан в полки, батальоны и роты. Разведка американской армии держала его в двух руках через восемь дней после отправки. Первоначально американцы не сделали необходимых выводов из этого приказа ОКВ, но позже он их встревожил. Что касается меня, я чуть не задохнулся от злости. Вначале я полагал, что подобный идиотизм невозможен, и мне пришла в голову мысль о явном саботаже. Сегодня я думаю, что это была глупость, которая хуже предательства.

Считая противника умнее нас, я думал, что план «Гриф» сделался невыполнимым. Я решил поставить Гитлера в известность о причинах этого. Здесь в дело подключился представитель Гиммлера при Гитлере, генерал-лейтенант войск СС Герман Фегелейн. Эго был салонный лев, тщеславие которого граничило с комизмом. Вскоре он женился на одной из сестер Евы Браун. Ночью с 26 на 27 апреля 1945 года он сбежал с поста, и был задержан в предместье Берлина при попытке побега в штатском платье, с чемоданом, набитым иностранной валютой. Через два дня его расстреляли в одном из дворов канцелярии рейха.

Фегелейн задержал мой рапорт, заявив, что Гитлер ни в коем случае не должен знать об этом «неприятном инциденте». Генерал Йодль, тоже встревоженный, сказал мне, что подготовку необходимо продолжить. Подобное мнение выразил и Гиммлер, именно тогда желавший начать бомбардировку Нью-Йорка снарядами «V-1»! Характерно, что ни рейхсфюрер, ни обергруппенфюрер СС и генерал полиции фон дем Бах-Зелевски не были солдатами в прямом значении этого слова. Кто направил Баха-Зелевского с чудовищным «Тором» в Будапешт? Фегелейн, по крайней мере, не хотел ничего бомбить.

600 добровольцев было проэкзаменовано по-английски. Из них 40 человек говорили достаточно хорошо, 150 можно было понять, 200 говорили на ломаном языке, а 200 оставшихся могли только точно сказать «yes» или «по». Создать «англоязычную бригаду» в таких условиях было невозможно. Верховное главнокомандование вермахта согласилось с этим. Мы определили, что бригада будет иметь американские мундиры лишь в случае полного отступления неприятеля. Это дало мне возможность сохранить людей, лучше других говорящих по-английски, для специальной роты. Это подразделение, разбитое на малые группы, должно было выполнить задание № 2. Командовать я назначил капитана Штилау.

С целью выполнения первого задания я потребовал от ОКВ создания дополнительных частей, которые вместе с двумя батальонами моего «Охотничьего подразделения» и остальными 600 добровольцами имели бы численность примерно 2000 человек.

Бригада была послана для подготовки, проходившей под руководством оберштурмфюрера войск СС Хардика, на полигон Графенвер, а затем на оставшиеся дни в Ван вблизи Кельна.

Окончательно было отобрано 120 добровольцев, которые должны были выполнять роль так называемых «speakers» («ораторов»); остальным было приказано молчать. Они должны были участвовать в возможных разговорах лишь с помощью ворчания или высказывания отдельных слов. Все прошли интенсивный курс «американизации». Никто из них, ни 600 добровольцев, прибывших во Фриденталь, ни офицеры и солдаты моих подразделений и дополнительных частей не имели понятия о цели операции «Гриф». Командующий 6-й танковой армией СС, обергруппенфюрер и генерал-полковник войск СС Йозеф Дитрих узнал об операции только в конце ноября, а командиру I танкового корпуса СС стало известно о ней всего лишь за несколько дней до начала наступления.

Конечно, о задаче, стоящей перед специальной ротой, ходили самые невероятные и фантастические слухи. Во время проверки, проводимой в начале декабря 1944 года, капитан Штилау потребовал встречи со мной.

– Мне известно, – сказал он, – о действительной цели нашей миссии. Мы должны похитить Эйзенхауэра!

Я осторожно подошел к двери и затем резко открыл ее, чтобы убедиться, что за ней никого нет и в коридоре тоже.

– Мой дорогой, – ответил я капитану. – Пожалуйста, говорите тише. Вы попали в точку, но пожалуйста, сохраняйте тайну. Мы запретили любую связь с внешним миром, но, несмотря на это, оберштурмбаннфюрер Хардик сообщил мне, что один из наших людей умудрился отправить письмо своей невесте. Вы видите, какая опасность подстерегает нас!

– Я знаю, господин оберштурмбаннфюрер! Вы можете на меня полностью положиться. Мне хотелось бы вам сказать, что я знаю Париж и его окрестности, как собственные карманы, и я мог бы быть вам полезен…

– Несомненно. Но задумывались ли вы о риске во время подобного похода?

– Конечно, господин оберштурмбаннфюрер! Я только об этом и думаю. По-моему мнению, это все выполнимо.

Он подробно изложил мне свой план. В той форме, как это было им представлено, шансы на успех представлялись один к тысяче. Я оставил его с иллюзиями.

– Пожалуйста, верьте мне, – сказал я, – когда наступит время, я, без сомнения, вас вызову.

Штилау говорил мне об Эйзенхауэре и Париже задолго до этих откровенностей. Я уверен, что он после нашей беседы образцово хранил тайну, отвечая на вопросы: «Вы понимаете, я не могу ничего сказать. Но оберштурмбаннфюрер обещал забрать меня с собой. Мы сыграем в этом деле очень важную роль» и так далее. Он, наверно, делал это с миной человека, знающего тайну, которая никого не могла ввести в заблуждение.

Оставшуюся часть 150-й бригады разделили на три боевые группы, названные «X», «Y», «Z». Ими командовали офицеры сухопутных войск: капитан Шерфф, подполковник Вольф и оберштурмбаннфюрер войск СС Хардик, после смерти которого в первые часы акции его заменил Фелкерсам. Каждая из групп должна была занять и удержать один из трех мостов на реке Мёз. Группы не могли достичь цели, если бы во время первой ночи после начала наступления не добрались до реки. Наступлением руководил фельдмаршал Вальтер Модель. После беседы с его начальником штаба генералом Гансом Кребсом у меня осталось впечатление, что он непоколебимо верит в успех. Я указал генералу на шедевр инженерного искусства американских саперов – два трубопровода (один из Гавра, а второй из Булони), являвшихся жизненными артериями англо-американских войск. Успех операции «Гриф» мог предоставить нам возможность остановить их на определенное время. Тогда условия войны выровнялись бы, так как нехватка топлива очень сказывалась на продвижении нашей техники.

Наступление, которое должно было начаться 20 ноября, а затем 1 декабря, по причине обеспечения и погоды было перенесено на 16 декабря.

До дня «X» я участвовал в многочисленных оперативных совещаниях, проводившихся в ставке фюрера. 22 октября Гитлер заявил, что «в скором времени мы будем иметь в воздухе 2000 реактивных истребителей». Это ему пообещал Геринг. В начале декабря я с удивлением услышал, что их будет только 250! Мне вспомнилась тогда долгая беседа, прошедшая в ставке в сентябре, еще до операции «Фауст-патрон», с генералом Люфтваффе Робертом фон Греймом. Меня когда-то представила ему Анна Рейтш. Он уже тогда горько сожалел о том, что реактивные истребители отсутствуют на всех фронтах. Гитлер даже намеревался назначить Грейма на место Геринга, но сделал это лишь в апреле 1945 года, в уже окруженном русскими Берлине.

Во время последней беседы Гитлер спросил меня, сделал ли я анализ фотоснимков с воздуха мостов в Ою, Амей и Энджис. Я ответил, что еще не получил их. Тогда фюрер засыпал маршала Третьего рейха обоснованными обвинениями, а мне в тот момент хотелось провалиться под землю. Гитлер быстро успокоился. По его просьбе я доложил о ходе подготовки к операции. «Я уверен, что вы делаете все как можно лучше, – сказал он, когда я закончил доклад. – Мне также известно, что обычно во время акции вы находитесь во главе своих людей. На этот раз я запрещаю вам переходить линию фронта и лично участвовать в операции. Ответственность за выполнение этого приказа несет командующий танковой армией. Вы не покинете своего командного пункта и будете руководить операцией «Гриф» по радио. Я ни в коем случае не хочу, чтобы вы попали в плен. Вы мне еще понадобитесь!»

Эти слова подействовали на меня, как холодный душ. Сопровождавший меня Адриан фон Фелкерсам все понял. Я сообщил решение Гитлера командирам трех боевых групп бригады и от себя добавил, что, «если ситуация в какой-нибудь из них станет критической», я немедленно присоединюсь к ней. У меня не было ни малейшего желания оставаться в штабе управления 6-й армией!

На последнее оперативное совещание перед 16 октября меня сопровождал хауптштурмфюрер Радл. Он никогда не говорил с Гитлером, который сейчас пожал ему руку и сказал несколько теплых слов. Наш «Карли» находился под таким впечатлением, что все время стоял по стойке смирно.

Ночью с 15 на 16 декабря я расположил свой командный пункт в Шмидтхейме. В эту ночь никто не спал. 16 декабря в 5.00 открыла огонь наша артиллерия. Группы «X», «Y», «Z» были размещены на участке I танкового корпуса войск СС в районе Лосхейм-Грабен, где эффект огня артиллерии был слабым. По радиостанции к нам доходила информация о тяжелых боях, а затем о катастрофе. Наехав на мину во время разведки местности, погиб командир группы «Z» оберштурмбаннфюрер Хардик. Ответственный за связь между тремя группами Фелкерсам принял командование этой группой на себя.

После полудня я поехал в Лосхейм, чтобы воочию убедиться в возникшей ситуации. Мне стало понятно, почему мы толчемся на месте: узкие дороги были забиты различными транспортными средствами. Чтобы добраться до Лосхейма, мне пришлось пройти пешком более десяти километров. На следующий день могло быть еще хуже; стало ясно, что наши группы не могут приступить к акции. Однако я решил подождать до завтра. Если бы наши танки форсировали возвышенность Венн, мы смогли бы добраться до реки Мёз.

Примерно в это же самое время я направил две или три группы из спецроты на южный участок фронта, приказав им проникнуть в тыл противника. Появились первые пленные американцы. Я побеседовал с лейтенантом и другими – они оказались полностью захвачены врасплох. Считалось, что у них спокойное место. Плохая погода и туман сделали невозможными действия их авиации.

Примерно в полночь сообщили, что в наступление перешел 1-й танковый полк дивизии лейб-штандарте под командованием мужественного оберштурмбаннфюрера Иоахима Пейпера. Он должен был вместе с нашими боевыми группами совершить прорыв. Через несколько часов танковая головная группа доложила: «Мы заняли Ронсфельд. Встретили сильное сопротивление противника». Одна из наших спецгрупп вернулась с добытой информацией, которая тотчас была передана на командный пункт I танкового корпуса СС.

Утром 17 декабря я отправился на фронт, чтобы навестить специальную роту. На дорогах царил необыкновенный хаос. Идущий впереди I танковый корпус не мог получить поддержки, а 18 декабря у него закончилось топливо. Не было и речи о том, чтобы добраться до мостов на реке Мёз. Уведомив штаб командования вермахта и получив согласие Йодля, я решил предоставить мою 150-ю бригаду в распоряжение I танкового корпуса.

Самые лучшие дороги в этом регионе ведут с востока на запад, что в определенной мере может объяснить трудности, с которыми встретилась 6-я армия, двигавшаяся с востока на север. Слева от нас находилась 5-я танковая армия генерала Хассо фон Мантойффеля, в будущем депутата бундестага. Он тоже верил в стратегический успех. Я встречался с ним еще до наступления в ставке фюрера. Во время долгой дискуссии с Гитлером он получил согласие на тактическую модификацию первоначальных планов.

Впереди дивизий Мантойффеля штурмовые подразделения должны были ночью перейти через позиции неприятеля, прежде чем он был бы поднят по тревоге нашей артподготовкой. Акция отборных частей облегчила бы затем быстрое и глубокое проникновение наших частей в тыл противника. Гитлер согласился с этой великолепной мыслью. По существу, речь шла о применении традиционной тактики, детально реализованной 150-й танковой бригадой. Внезапность была необходима для проникновения вглубь вражеских позиций.

Занимавший позиции еще южнее XLVII танковый корпус генерала Гейнриха фон Люттвица получил задачу с помощью учебной танковой дивизии овладеть важным перекрестком в Бастони. Однако эта дивизия оказалась заблокирована в гигантской пробке 16 и 17 декабря. Она смогла перейти через Ою только лишь в понедельник (18 декабря) примерно в 9.00, то есть более чем через 24 часа после времени «X». Поддерживающая ее 26-я дивизия народных гренадеров по причине нехватки грузовиков или же их увязания в грязи продвигалась пешком! Командир учебной танковой дивизии генерал Фриц Байерлейн должен был захватить Бастонь 16 декабря после полудня, а ему удалось перерезать дорогу Клерво – Бастонь только лишь в два часа ночи 19 декабря. Американцы получили время, чтобы направить в Бастонь 10-ю танковую дивизию из армии Пэттона, прибывшую с юга и освободившую храброго командира 101-й американской воздушно-десантной дивизии генерала Энтони Маколиффа. Эта дивизия по воле случая защищала Бастонь. Она получила приказ повернуть назад, когда находилась в пути в Вербомонд, по причине заторов на дороге. Удача действительно отвернулась от нас.

В среду, 20 декабря, я решил атаковать Мальмеди десятью танками на рассвете следующего дня. Речь шла – нужно ли об этом говорить? – о бое; никто не надел американский мундир. Сильный заградительный огонь артиллерии и мощная контратака американских танков свели на нет нашу попытку. 23 декабря небо было чистым, и американская авиация возобновила беспокоящие налеты на… остающийся в руках американцев Мальмеди. Я ничего не понимал, особенно когда американские бомбардировщики повторили налеты 23 и 24 числа. Разве какое-нибудь немецкое подразделение овладело Мальмеди? Какое?

Мне было известно, что город не эвакуировали. 19 декабря одна из наших спецгрупп, под командованием бывшего офицера ВМС, служившего на Балтийском море, барона Гейнриха фон Бера, вошла в Мальмеди. Одетого в черный кожаный плащ моряка быстро окружила группа гражданских лиц. Они спрашивали его: «Правда ли, что немцы возвращаются?» Как легко догадаться, он это подтвердил, после чего, с целью усиления замешательства, приказал жителям покинуть город. Я надеялся, что многие жители Мальмеди послушались этого совета.

Группа фон Бера хладнокровно сыграла свою роль, так как не отдавала себе отчета в том, что она находится за вражескими позициями. «Я не знаю, где нахожусь, – признался мне ее командир. – На море, безусловно, со мной такого не случилось бы!»

Я посоветовал ему запастись компасом и секстаном.

Во время наступления на Мальмеди мы понесли большие потери. Лейтенант Шмидтхубер был ранен семь раз, раненый Фелкерсам еле оторвался от неприятеля. Мы перешли к обороне. Немного позже я тоже получил легкое ранение в ногу и более опасное немного выше правого глаза; мне казалось тогда, что я его потерял. Меня перевязали на командном пункте дивизии; хотели эвакуировать, но я не согласился. Кроме адъютанта Фелкерсама, унтерштурмфюрера Лохнера, раненого в живот, наши солдаты не получили тяжелых телесных повреждений. Лежащий на носилках Лохнер потерял сознание. Я негромко позвал его. Он открыл глаза. «Вы тоже ранены?» – спросил он. Я успокоил его. Он умер прежде, чем его могли прооперировать.

У нас не хватало тяжелого оружия. 24 декабря наконец прислали батарею гаубиц, состоящую из восьми орудий, но к ним мы получили… двадцать снарядов! Большинство наших танков было уничтожено, и любая попытка возобновить наступление была бы невозможна.

25 декабря я нанес визит Фелкерсаму, разместившему свой командный пункт в 300 метрах от главной линии фронта. Там находился американский патруль, захваченный накануне нашими людьми. У их командира обнаружили радиостанцию «walkie-talkie», и один из наших солдат, владевший английским языком, начал разговор, очень развеселивший нас, с американским командным пунктом. Он сказал, что на северо-востоке замечена концентрация немецких танков, двигающихся по направлению Вервье, и добавил еще какую-то очень неточную информацию. Когда он сказал, что видел летающие подводные лодки, американский офицер крикнул: «You’re drunk! Get back here immediately! It’s an order!» («Вы пьяны! Немедленно возвращайтесь! Это приказ!») Тогда мы передали аппарат американскому офицеру, который сказал: «Sorry, but I have to do to Germany, now!» («Извините, но я вынужден сейчас ехать в Германию».)