Текст книги "Неизвестная война"

Автор книги: Отто Скорцени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)

Глава третья
Дуче освобожден

^{Разведывательный самолет и транспортные планеры № 1 и 2 возвращаются в Пратика ди Маре! – Я приказываю совершить посадку под острым углом и завладеть гостиницей – Атака – «Я знал, что мой друг Адольф Гитлер не оставит меня надолго в плену» – Сдача карабинеров – Подвиг Герлаха – Рыцарский крест – С семьей Муссолини в Мюнхене – Неофашизм – Встреча Муссолини с Чиано – В ставке фюрера – «Чаепитие в полночь» – Дневник Муссолини – Дуче снова в заключении, на этот раз… у немцев – Встреча с адмиралом Канарисом – Последствия акции: Адриан фон Фелкерсам во Фридентале – 18 апреля 1945 года: Муссолини лишился батальона охраны войск СС! – «Мы ничего не могли сделать…»}

Из транспортного планера «DFS-230» ничего не видно: его стальной каркас покрыт полотном. Мне было известно, что, поднявшись выше верхнего слоя кучевых облаков, скрывавших наш планер, наше подразделение достигло высоты 3500 метров.

Ослепительное солнце через пластиковые иллюминаторы освещает несколько моих человек, имеющих болезненный вид после железного пайка. Лицо генерала Солети, сидящего напротив, среди моих товарищей, сделалось серо-зеленым, как его мундир.

Пилот буксировавшего нас «Хеншля» информировал по радио о местонахождении нашего подразделения пилота нашего планера, лейтенанта Майера-Венера, тот в свою очередь информировал меня. Благодаря этому я мог следить за полетом. У меня на коленях лежала подробная карта местности, составленная на основании фотографий, сделанных 8 сентября мной и Радлом. Мне вспомнились слова генерала Штудента: «Я верю, что каждый из вас выполнит свой долг». В этот момент Майер передал сообщение с «Хеншля», что не видит впереди нас самолета Лангута и планеров № 1 и 2. Позже оказалось, что они вернулись назад в Пратика ди Маре!

Это означало, что моя штурмовая группа осталась без прикрытия. Я должен был совершать посадку первым. Тогда я не знал и о том, что во время взлета два других планера капотировали на воронках от бомб. Я думал, что за нами летит еще девять планеров, а их было только семь. Крикнув Майеру, что беру на себя командование приземлением, парашютным ножом я прорезал две дыры в обшивке, что позволило ориентироваться в ситуации и давать указания обоим пилотам – сначала Майеру, который в свою очередь передавал их тянущему нас «локомотиву». Я заметил под нами городок Л’Акуила и небольшой аэродром. Затем, немного выше, на зигзагообразной дороге, ведущей к нижней станции канатки, увидел колонну Морза, которая, подняв небольшое облако пыли, двигалась к Асерджи. Она выполняла свой маневр точно по времени. Внизу все было хорошо. Приближалось время «X». Я крикнул: «Надеть каски!»

Когда немного впереди стала заметна гостиница, я приказал отпустить буксир.

Через несколько минут Майер, превосходный пилот, пикировал к земле; я заметил, что мягкий луг, на котором, согласно приказу Штудента, мы намеревались спокойно совершить посадку методом скольжения, оказался всего лишь короткой, наклоненной к бездне платформой, усеянной камнями. Тогда я крикнул: «Садимся под острым углом, как можно ближе к гостинице!»

Остальные планеры должны были приземлиться подобным образом. После акции Радл сказал мне, что, получив сообщение об этом маневре от пилота планера № 4, он подумал, что я сошел с ума.

Несмотря на использование тормозного парашюта, мы соприкоснулись с землей на очень большой скорости, и наш планер отскочил от нее несколько раз, подняв большой шум. Почти полностью разбитый, он наконец остановился приблизительно в пятнадцати метрах от гостиницы. С этого момента события разворачивались стремительно.

Я бросился к дверям с оружием в руках, за мной последовали семь моих товарищей из войск СС и лейтенант Майер. Охранник лишь с изумлением смотрел на нас. С правой стороны находилась какая-то дверь, я вскочил в нее. Около радиостанции спокойно сидел оператор и что-то передавал. Ударом ноги я выбил из-под него стул, и карабинер упал на землю. Я разбил радиостанцию прикладом автомата. (Позже оказалось, что оператор передавал телеграмму генерала Куели.) Второго выхода в комнате не было. Выскочив из здания, мы побежали вдоль заднего фасада гостиницы, чтобы найти главный вход, но его там не оказалось.

Дальше мы заметили каменную стену террасы. Шарфюрер (сержант) Химмель подсадил меня. Подтянувшись на руках, я перепрыгнул через ограду и оказался перед гостиницей. Бросившись к входу, я взглянул наверх – и заметил в одном из окон характерный силуэт фигуры Муссолини. Я закричал как можно громче: «Дуче, пожалуйста, отойдите от окна!»

И вот мы у входа в гостиницу, который охраняют две пулеметные точки. Мы развернули пулеметы и оттеснили их расчеты. Сзади послышался крик: «Mani in alto!» («Руки вверх!»). Я ворвался в самый центр толпившихся у входа карабинеров, беспощадно прокладывая себе дорогу. Толкотня длилась недолго.

Лестница! Расталкивая всех плечами, я прокладывал себе дорогу, перескакивая через три ступеньки. Я видел Муссолини на втором этаже. Направо, вторая дверь. Действительно, дуче стоял там в обществе двух итальянских офицеров и какого-то гражданского лица. Мне пришлось оттолкнуть всех троих к стене; унтерштурмфюрер Швердт быстро вывел их из комнаты. В окне показались унтершарфюреры Хольцер и Бенц, взобравшиеся по громоотводу, закрепленному на фасаде. Конец операции! Дуче оказался под нашей опекой, цел и невредим. Акция длилась всего лишь четыре минуты и обошлась без единого выстрела…

У меня не было времени, чтобы что-нибудь сказать Муссолини. В открытое окно я увидел Радла, бегущего во главе группы наших солдат, – их планер только что совершил посадку у гостиницы. С оружием наготове они подбегали к входу, где карабинеры опять пытались установить пулеметы на прежние позиции. Я крикнул Радлу: «Здесь все в порядке. Обеспечьте порядок внизу!»

Вдали прозвучали два или три выстрела – стреляли итальянские охранники. Выйдя из комнаты, я потребовал, чтобы ко мне немедленно прибыл командир поста. Необходимо было как можно быстрее разоружить всех карабинеров. Появился их командир, полковник.

– Любое сопротивление бессмысленно, – сказал я по-французски. Я требую немедленной капитуляции.

– Мне необходимо подумать… Поговорить с генералом Солети…

– Я даю вам минуту!

В этот момент подоспел Радл. Я оставил у дверей двух наших людей, а сам вошел в комнату Муссолини, где все это время находился Швердт.

– Дуче! Фюрер приказал нам освободить вас!

Он пожал мне руки и, обнимая, сказал:

– Я знал, что мой друг Адольф Гитлер не оставит меня надолго в плену у этих людей!

Бенито Муссолини был очень взволнован; его черные глаза сверкали. Признаюсь, что это был один из самых волнующих моментов в моей жизни.

Минута прошла. Полковник обдумал ситуацию. Он сдался, вытянул в мою сторону стакан вина и сказал:

– За победителя!

Я поднял тост за его здоровье и передал стакан Радлу, который испытывал жажду и выпил его до дна.

Тем временем генерал Солети, выбравшись из разбитого планера, пришел в себя. Он, конечно же, не мог выдержать нашего темпа во время штурма террасы. Солети оказался среди людей группы Радла с планера № 4, а так как он не хотел, чтобы в него стреляли, кричал вместе со всеми, как я и приказал: «Mani in alto!»

Дуче находился под нашей охраной; простыня, свисавшая из окна его комнаты, заменяла белый флаг. Заметив ее, точно выполняющий мои инструкции лейтенант фон Берлепш окружил гостиницу со своими стрелками-парашютистами. Из окна я приказал ему разоружить многочисленную охрану Муссолини и добавил: «Спокойно, но быстро!»

Лейтенант фон Берлепш козырнул, поправляя при случае монокль. Он понял.

По просьбе генерала Солети, хорошего знакомого Муссолини, офицерам оставили личное оружие. Дуче сказал мне, что капитан карабинеров Фавиола, тяжело раненный под Тобруком, обходился с ним очень хорошо, впрочем, подобным образом поступали и остальные офицеры и карабинеры. Однако тем не менее 11 сентября Фавиола конфисковал у него все острые предметы, небольшой нож и бритву, которые Муссолини прятал, так как не хотел живым попасть в руки неприятеля.

Мне стало известно, что мы взяли в плен какого-то генерала. Им оказался тот штатский, который находился в комнате Муссолини вместе с капитаном Фавиола и другим офицером. Генерал Куели собственной персоной! Позже мне сообщили, что в тот день наш пленный должен был выдать Муссолини союзникам. Я решил, что генералы Солети и Куели тоже поедут в Рим. Мы вверили им багаж дуче, доставленный Радлом.

Только один транспортный планер разбился на скалистом склоне на расстоянии примерно 800 метров от гостиницы – у нас было десять раненых, однако ни один из них не находился в тяжелом состоянии. Ими сразу же занялся доктор Бруннер, который сделал перевязки при помощи итальянских санитаров. Несомненно, нам повезло: до «80 процентов технических потерь», предсказанных штабом дивизии генерала Штудента, было далеко. Большими оказались психологические потери.

Во время захвата нижней станции канатной дороги, находящейся в долине, произошло короткое столкновение с итальянцами, понесшими небольшой урон. Однако обе станции оказались в наших руках. Майор Морз по телефону спросил у меня, может ли он подняться наверх. Я дал согласие.

Но моя миссия не была закончена. Необходимо было придумать, как доставить Муссолини в Рим. Во время планирования операции я предусмотрел три варианта. Первый предполагал овладение аэродромом в Л’Акуили, на котором приземлились бы три «Хейнкеля-111». Тогда бы я вначале сопровождал отбитого пленного до аэродрома, а затем в одном из самолетов, два других полетели бы в качестве охраны.

Я приказал, чтобы находящийся в долине автомобиль с радиостанцией передал заранее согласованный пароль: «Операция удалась». Атака стрелков-парашютистов на аэродром была назначена мной на 16.00, однако я не мог понять тогда и до сих пор не знаю, почему нам не удалось связаться по радио с корпусом стрелков-парашютистов генерала Штудента. Поэтому мы не смогли получить подтверждение о прибытии самолетов.

Второй вариант предполагал посадку самолета «Физелер-Шторх» вблизи Асерджи и нижней станции канатной дороги. К сожалению, пилот этого самолета, тяжелую посадку которого я наблюдал в бинокль, сообщил мне по телефону, что у его машины повреждено шасси.

Остался третий вариант. Личный пилот генерала Штудента капитан Гейнрих Герлах должен был совершить посадку на другом самолете «Шторх» вблизи гостиницы «Кампо Императоре». Стрелки-парашютисты и карабинеры поспешно очистили узкую полоску земли, так как Герлах уже кружился над нами, ожидая зеленой ракеты – сигнала к посадке.

Он совершил безаварийную посадку, вызвав всеобщее удивление. Однако взлететь он должен был вместе со мной и Муссолини – именно такой приказ я получил от Гитлера. Взлет в условиях этой местности был очень опасным; и если бы я оставил Муссолини одного в самолете с Герлахом и с ним что-нибудь произошло, мне ничего не оставалось бы, как покончить жизнь самоубийством. Ведь сказали бы, что мне не хотелось рисковать, как дуче и отважный пилот Герлах.

Приняв решение о реализации «третьего варианта», я сообщил Муссолини, что через полчаса мы взлетаем. Он сам был пилотом, поэтому вначале протестовал – дуче считал, что ни один самолет не сможет совершить посадку у «Кампо Императоре», а затем взлететь без соответствующей взлетной полосы. Позже ему пришлось согласиться, что «Физелер-Шторх», пилотируемый отличным летчиком, способен это сделать. Он не сказал ни слова во время взлета, за что я ему благодарен. Дуче хотел лететь в Рокка делле Каминате, однако не стал настаивать, когда я объяснил, что его жены и детей там уже нет – они вместе с подразделением хауптштурмфюрера Манделя должны находиться в Мюнхене.

После того как дуче отдал свои чемоданы Радлу и вышел из гостиницы, подошел майор Морз с двумя лейтенантами. Он попросил представить его Муссолини, что я охотно сделал. Этот момент увековечил на фото военный корреспондент дивизии Штудента фон Кайзер, который приехал с Морзом к «Кампо Императоре» по канатной дороге.

Добавлю, что я знал о наличии итальянской дивизии вблизи Л’Акуили, но мне ничего не было известно о ее возможном продвижении в направлении Асерджи. Поездка вместе с Муссолини с нижней станции фуникулера в Асерджи и далее из этой деревни через Камарди и Баццано на аэродром в Л’Акуили была бы очень рискованной. Хотя я и уничтожил радиостанцию (которой пользовался генерал Куеле для отправки телеграммы), нельзя было исключить того, что обеспокоенный обрывом связи с «Кампо Императоре» командир итальянской дивизии предпримет какие-либо неприятные для нас шаги. Требовалось как можно быстрее обеспечить безопасность Муссолини. Однако «третий вариант» был, конечно, невероятно рискованным.

Еще раз предоставлю слово Карлу Радлу: «Когда мы наблюдали как Герлах, Муссолини и Скорцени втискивались в кабину небольшого самолета, то очень разволновались. Самолет съехал по склону вдоль очищенной от камней «взлетной полосы», но через некоторое расстояние нашу «полосу» прерывала мелиорационная канава. Герлах хотел ее объехать; он попытался взлететь. Действительно, «Шторх» преодолел препятствие, однако неожиданно сильно наклонился на левую сторону и, казалось, капотирует. Он подпрыгнул на последних метрах и исчез в бездне.

Я не смог удержаться на ногах, словно кто-то сбил меня. Придя в себя, я понял, что сижу на одном из чемоданов Муссолини, но – слава богу! – никто ничего не заметил. Это была реакция на чрезмерное напряжение и эмоции последних двух дней. Я думал, что все было напрасно и дуче погибнет в самолете. В голове промелькнула мысль о самоубийстве. Мы смотрели на машину, летевшую вглубь долины. Воцарилась гробовая тишина. Самолета не было видно, но мы слышали шум двигателя. Неожиданно на другой стороне ущелья мы снова заметили «Шторх», летевший… летевший в направлении Рима!»

Несколько лет тому назад на международном аэродроме в Риме сержант карабинеров попросил, чтобы его представили мне. Оказалось, в Гран-Сассо он входил в состав расчета одного из станковых пулеметов, защищавших вход в гостиницу.

– Ах! – сказал он, – господин полковник, вы тогда нанесли мне неплохой удар в живот прикладом автомата…

– Пожалуйста, поверьте, что я очень сожалею…

– Да, но я лучше это, чем пуля в голову!

– Вы не обижаетесь?

– Не обижаюсь, господин полковник. Позже я помогал вместе с моими товарищами убирать камни, чтобы самолетик смог приземлиться, а затем взлететь вместе с Муссолини и вами на борту.

Мы подали друг другу руки.

В наклоненном на левое крыло и пикирующем в пропасть самолете я ожидал удара и закрыл на мгновение глаза. Затем я открыл их, так как понял, что Герлах вытащил своего «Шторха». Мы летели в тридцати метрах над скалами в направлении долины Арезанно. Муссолини выдержал это все так же хладнокровно, как я и Герлах, он повернул голову и улыбнулся. Он сознавал всю опасность ситуации, но не промолвил ни слова. Когда мы пролетали на низкой высоте над каким-нибудь городком или деревней, он сообщал мне их названия и вспоминал. Я убедился, что дуче отлично говорит по-немецки.

Вскоре с правой стороны появился Вечный город. Герлах, как настоящий мастер своего дела, совершил посадку на правом и хвостовом колесах, так как левое было повреждено при взлете. На аэродроме нас ожидал капитан Мельцер. Он поприветствовал Муссолини от имени генерала Штудента, а также поздравил меня и Герлаха, сопроводив нас к трем «Хейнкелям-111», которые по плану должны были забирать нас с Л’Акуили. Я представил дуче экипаж бомбардировщика и доктора Ретера, врача 2-й воздушно-десантной дивизии, который с этого момента нас сопровождал.

Вскоре мы оказались вблизи Вены. Наши приключения еще не закончились, ибо мы попали в грозу и радиотелеграфист напрасно старался вызвать аэродром. Видимость нулевая. Я занял место рядом с пилотом, и мы вместе старались определить направление нашего полета. Вечерело, в баках заканчивалось топливо. Я знал, что мы находимся у цели, и самолет начал осторожно снижаться, однако аварийная посадка с Муссолини на борту в расчет не входила. Неожиданно в наступающей темноте через брешь в облаках я заметил водоем – мне показалось, что это озеро Ной Зидлер-Зе. Когда мы снизились еще больше, мои предположения подтвердились. Я посоветовал пилоту повернуть на север. Ночью мы приземлились в аэропорту в Асперне, и выяснилось, что мы не могли связаться с Асперном, так как «в воскресенье служба связи была малочисленной». Когда через несколько недель Геббельс говорил мне о «тотальной войне», я привел ему несколько примеров, в первую очередь этот.

В конце концов Муссолини отвезли в венскую гостиницу «Империал», где для него были подготовлены апартаменты. У дуче не оказалось пижамы, и мы, уже в менее напряженной атмосфере, немного обсудили этот предмет гардероба, который он считал необходимым для любых обстоятельств. Я обрадовался, что дуче стал совсем другим человеком и совершенно отличался от личности, увиденной мной в обществе охранников в гостинице «Кампо Императоре». Он сказал еще несколько добрых слов, после чего мы распрощались.

Тогда я почувствовал, как наваливается усталость, накопленная за несколько суток. К сожалению, отдохнуть мне не удалось. Позвонил Гиммлер. Он был очень мил и после поздравления спросил: «Если я не ошибаюсь, вы венец? Как же так? Госпожа Скорцени еще не рядом с вами? Пошлите за ней машину! Ведь это же совершенно естественно! Конечно, вы останетесь при Муссолини… Завтра вы будете сопровождать его в Мюнхен, а затем в ставку». Я с большой радостью принял поручение от рейхсфюрера. Около полуночи сопровождавший нас от аэродрома до гостиницы «Империал» генерал войск СС Квернер сообщил, что меня хочет видеть полковник сухопутных войск, начальник штаба венского военного округа. Полковник сразу же официально представился, после чего к моему великому удивлению торжественно произнес:

– Хауптштурмфюрер Скорцени, я прибыл по приказу фюрера, верховного главнокомандующего вермахта. Имею честь наградить вас Рыцарским крестом к Железному кресту.

Он снял свой орден и вместе с лентой повесил его мне на небритую шею и изорванный мундир стрелка-парашютиста. Я жалел тогда, что мой отец не дожил до этого момента; старик радовался бы больше, чем я. Позже были поздравления, рукопожатия и вопросы… Зазвонил телефон; я не обращал на него внимания, но Квернер сказал мне:

– Фюрер хочет лично поговорить с вами.

Я взял трубку. Мне был отчетливо слышен голос Гитлера:

– Скорцени, вы совершили не только великий и беспримерный подвиг в военной истории, но и вернули мне друга, Муссолини. Я знал, что если кто и справится с этой задачей, то только вы. Я присвоил вам звание штурмбаннфюрера (майора) войск СС и наградил вас Рыцарским крестом. Мне уже известно, что вы его носите, так как я приказал сразу же вручить его вам…

Он еще раз произнес слова благодарности. У меня было впечатление, что он счастлив, что дуче жив и здоров. После фюрера со мной разговаривали Кейтель и Геринг, поздравляли, а я во время разговора с ними подчеркнул, что освобождение Муссолини было бы невозможным без настойчивости, решительности, мужества и находчивости всех участников операции. Я назвал фамилии унтерштурмфюрера Радла, лейтенанта Мейера-Венера, а также капитана Герлаха. Позже с удовлетворением я узнал, что хауптштурмфюрер Мандель выполнил свое задание – донна Ракела с Анной-Марией и Романо находились в безопасности в Мюнхене.

В тот день счастье улыбнулось мне несколько раз.

На следующий день я сопровождал Муссолини из Вены в Мюнхен на борту удобного «Юнкерса», где посвежевший дуче рассказывал мне о своих планах. Они были великими.

Его новое движение «Республиканская фашистская партия» должна была возродить итальянский народ. Сабаудский Дом не только не поддержал фашистскую революцию, но, наоборот, саботировал ее. Не имеющий понятия о правлении король и его придворные не прекратили втайне бороться против Муссолини и в конце концов предали его. Республиканец Джузеппе Маццини был прав.

«Когда примерно в полночь 27 июля, – сказал он, – я прибыл в Гаэту, мне казалось, что меня должны заключить в славную крепость, поэтому попросил оказать мне честь и поместить в камеру, где содержались борцы Ризорджименто (Возрождения) в 1870 году. Однако меня направили на Понца!»

На аэродроме Рем, расположенном под Мюнхеном, взволнованный дуче встретился с донной Ракелой и двумя младшими детьми. До 15 сентября мы находились в гостеприимном правительственном дворце Мюнхена. Муссолини настаивал, чтобы меня также разместили там. По его личному желанию я обедал в кругу его семьи, и мы вели долгие беседы. У дуче не было иллюзий; он знал, какие трудности ожидали Итальянскую Социальную Республику. Однако одновременно с этим доктрина неофашизма, которую дуче в общих чертах обрисовал мне, выходила далеко за рамки национал-монархического фашизма. Это было прежде всего воззвание к европейскому единству, которое не могло стать реальностью при гегемонии одного народа или малой группы народов, но только благодаря коллективной воле всех стран. Новая концепция ставила целью объединить на федеративных началах народы, освободившиеся от международной плутократии и агрессивного капитализма. Европейские страны должны договориться, чтобы вместе осваивать огромные богатства африканского континента для блага народов Европы и Африки.

Муссолини также сказал мне, что он много раздумывал над идеей Евроафрики. Она может осуществиться только благодаря реорганизации старого континента и всеобщему желанию стать выше эгоистических и ограниченных национализмов. В противном случае, несмотря на общую культуру, европейские народы не выживут. Эра братоубийственных войн должна остаться в прошлом. Необходимо объединиться, иначе мы погибнем.

В октябре 1943 года на I конгрессе республиканско-фашистской партии дуче произнес речь в этом духе. Итак, я могу констатировать, что неофашизм – так отличавшийся от «королевского» фашизма – не был, вопреки утверждениям некоторых историков, изобретением Гитлера. С момента своего ареста 25 июля у дуче было много времени на раздумья на Понце, Маддалене или же в «Кампо Императоре». Я вспоминаю его слова: «Мы не осознаем себя итальянцами, так как мы европейцы, но мы осознаем себя европейцами настолько, насколько мы являемся настоящими итальянцами».

В понедельник 13 сентября 1943 года после полудня Эдда Чиано просила отца, чтобы он принял ее мужа, который предавал его до, во время и после заседания Великого фашистского совета. [186]186
  Речь идет о заседании Великого фашистского совета, на котором 24 июля 1943 года был утвержден вотум недоверия в отношении Муссолини. На следующий день он был арестован.


[Закрыть]

Госпожа Чиано утверждала, что это «трагическое недоразумение», которое Галеаццо может объяснить. Он лишь действовал неосторожно и так далее. Донна Ракела решительно отказалась принимать зятя, которого ненавидела; вместе с ним – по ее словам – «несчастье пришло в дом». Дуче уступил мольбам дочери. Он принял Чиано, но изъявил желание, чтобы я присутствовал при этом разговоре.

Я опасался, чтобы донна Ракела не ворвалась в комнату, давая выход своей ненависти. Встреча была непродолжительной. Чиано передал дуче поздравления и пожелания, пытался оправдаться. Его фигура была такой жалкой, что я чувствовал себя неловко. Муссолини говорил сухим тоном, и разговор закончился очень быстро. Я сопроводил Чиано, все еще опасаясь вторжения госпожи Муссолини; дуче также вышел. Он мне сказал, что его долгом является отдать под суд тех руководителей, которые так подло предали его.

– В таком случае, дуче, отдадите ли вы под суд человека, минуту назад вышедшего отсюда?

– К сожалению, это неизбежно – ответил он серьезно, – и я не сомневаюсь в результате процесса. Независимо от того, чего бы мне это не стоило и какой бы великой не была скорбь Эдды, я должен поступить именно так. Скорцо обвинил меня во время той мрачной ночи, и главное обвинение – в том, что я оказался слабым тираном. Он осмелился сказать мне во время того несчастного Великого совета: «Вы человек, в отношении которого было проявлено больше всего неповиновения в этом столетии!» Это сказал мне он, Скорцо!

Мы прибыли в ставку фюрера 15 сентября после полудня. Гитлер, ожидавший дуче на аэродроме, оказал ему сердечный прием. Будущая Итальянская Социальная Республика не имела иного фундамента, кроме дружбы этих двух людей, а также преданности нескольких десятков тысяч сторонников. Коммунизм угрожал Италии еще сильнее, чем в 1921 году, так как на этот раз он выступал в качестве союзника великих демократий.

Гитлер потребовал от меня подробного отчета об экспедиции. Мое выступление продолжалось два часа. Мне тогда еще не было известно, что случилось с планерами № 1 и 2, а также с капотировавшими во время взлета в Пратика ди Маре. Я думал, что мы потеряли четыре машины. По моим предположениям, я так и сказал Гитлеру, по всей вероятности, 30 процентов участников операции погибло. Немецкое радио передало это число. Позже некоторые обвиняли меня в том, что я «завысил потери, чтобы подчеркнуть опасность мероприятия». Через две недели нам с Радлом представилась возможность выступать в течение часа по радио, и мы сообщили, что действительные потери ограничились только десятью ранеными.

На следующий день, 16 сентября, меня долго расспрашивал об операции прибывший специальным поездом Герман Геринг. Он вручил мне «Золотой значок Люфтваффе»; при этом сделал едкое замечание, что я взял на себя серьезную ответственность, сопровождая дуче в самолете Герлаха. Однако он добавил, что ему понятно, что, выполняя приказ фюрера, мне необходимо было разделить риск с дуче. Я воспользовался случаем и попросил маршала Третьего рейха наградить Рыцарскими крестами капитана Герлаха и лейтенанта Майера-Венера. Оба мои предложения были утверждены Гитлером, которого я уже накануне просил наградить Радла (ему было присвоено воинское звание хауптштурмфюрера) и моих добровольцев. [187]187
  Согласно немецким источникам (в частности, «Die Träger des Ritterp-reuzes des Eisernen» («Носители рыцарских и железных крестов 1939–1945»), Kreuzes 1939–1945, Франкфурт-на-Майне, 1990), 19 сентября 1943 года Рыцарским крестом был награжден пилот транспортного планера лейтенант Элимар Майер, а также капитан Гейнрих Герлах.


[Закрыть]

Немного позже я подробно повторил свой отчет об операции, по крайней мере, дюжине генералов из ставки. Геринг и Йодль сидели в первом ряду. Если кто-то ожидал отчета в стиле «настоящего штабника», несомненно, он был разочарован. Я описал события простым языком, как мы их пережили, с нашими надеждами, ошибками, но также и с волей в достижении успеха.

На следующий день после встречи командир охраны «Волчьего логова» полковник Штреве [188]188
  Полковник Густав Штреве был комендантом ставки Гитлера с 30 августа 1942 до 1 августа 1944 года.


[Закрыть]рассказал мне о своих опасениях, спрашивая, насколько хорошо, по-моему мнению, подготовлена ставка к отражению вражеской атаки.

Я ответил ему тогда: «Бесспорно, ставка отлично замаскирована и доступ к ней хорошо охраняется. Однако, тем не менее, атака неприятеля возможна. Но ставки могут подвергаться нападениям точно так же, как и любой военный объект».

Я участвовал в «чаепитии в полночь». Окруженный двумя секретаршами, Иоанной Вольф и Гертрудой Юнге, Гитлер пил чай из стакана в серебряной оправе. В этот вечер он прежде всего беседовал с представителем Риббентропа послом Вальтером Хевелом.

– Запомните, Скорцени, – сказал Гитлер, – что всякий раз, когда вы будете в ставке, вы приглашены на «чаепитие в полночь». Я буду счастлив видеть вас чаще.

Я поблагодарил фюрера, но воздержался от участия в этих «чаепитиях в полночь», нередко длившихся до трех или четырех часов утра. Здесь многие сделали себе карьеру благодаря лести и интригам, если им удавалось обратить на себя внимание всегда присутствующего рейхслейтера Мартина Бормана. [189]189
  Рейхслейтер Мартин Борман в 1941 году принял пост руководителя канцелярии партии (НСДАП), а в апреле 1943 года дополнительно должность секретаря Гитлера. Он являлся самым близким и самым влиятельным сотрудником фюрера.


[Закрыть]

В опубликованных после войны «Hitlers Tischgespräche im Führerhauptquartier 1941–1942» [190]190
  В вольном переводе: «Застольные беседы в ставке».


[Закрыть]якобы были воспроизведены беседы, происходившие на некоторых «чаепитиях».

Без ведома Гитлера два сотрудника Бормана, доктор Гейнрих Пикерт и доктор Гейнрих Хейм, должны были запоминать слова вождя. Доктор Хейм объяснил, что он диктовал фразы по памяти, после записи лишь нескольких слов, незаметно сделанных им на бумаге, которая лежала у него на коленях. Борман вносил коррективы в представляемую ему версию, – в любом случае, без ведома фюрера, – а издатели переделали без авторизации текст «Hitlers Tischgespräche…», которые, конечно же, не были предназначены для публикации. Поэтому к оценке этих документов надо подходить очень осторожно.

Сегодня мне кажется, что я был не прав, не участвуя по мере возможности в этих «чаепитиях в полночь». У меня была бы возможность открыть глаза фюреру на действительность, которой он не знал. Часто говорят, что при Гитлере нельзя было высказывать мнения, противоречащего его собственному. Это неправда. Он охотно обсуждал любую проблему, если его собеседник был хорошо проинформирован о ней и предлагал разумные решения. Упадок физических сил Гитлера под влиянием «лечения», назначенного грозным шарлатаном, доктором Морелем, пользовавшимся поддержкой Бормана, начал явственно проявляться с осени 1943 года.

До этого ужина я даже не знал о существовании руководителя канцелярии партии. Я опоздал на несколько минут, и это было негативно воспринято также присутствующим на ужине рейхсфюрером Гиммлером. Прежде, чем я успел извиниться, Гиммлер сделал несколько едких замечаний. Сегодня напрасны мои старания вспомнить хотя бы одно мало-мальски важное слово Бормана. Гиммлер был не очень разговорчив, короче говоря, атмосфера была ледяной. Иоахим Риббентроп, которого я увидел после полудня, оказался также не в настроении. Он принял меня очень официально и, сидя на чем-то вроде трона, угостил турецкими сигаретами со своей монограммой. Я заметил, что министр иностранных дел достаточно слабо информирован о событиях, происходивших в последние месяцы в Италии.

В «Волчьем логове» я распрощался с Муссолини, которому пообещал, что мы в скором времени встретимся в Италии. Однако по вине Риббентропа у меня не было возможности направиться в городок Гарнано, расположенный на западном берегу озера Гарда, до середины июня 1944 года.

Мои солдаты ожидали меня вблизи Фраскати. Ранее я планировал возвращение на автомобилях по дороге, проходящей у озера Гарда и через Тироль. Еще находясь в Инсбруке, я получил от офицеров службы Шелленберга информацию о генералах Солети и Куели. Первый из них вызывал подозрение у Муссолини, и он мне сказал об этом. В тоже время, благодаря порядочному поведению Куели в Гран-Сассо, дуче ему доверял. Как я вспоминал ранее, Муссолини поручил свой багаж Радлу, отдавшему его двум итальянским генералам. Они заняли места во втором, уже отремонтированном «Шторхе» и прилетели в Мюнхен. После возвращения багажа Муссолини они намеревались вернуться в Италию и как раз находились в Инсбруке. Их личный багаж был тщательно проверен и, как мне сообщили, в нем обнаружили бумаги, по всей вероятности, принадлежавшие Муссолини. Документы конфисковали, позже мне стало известно, что речь шла о дневнике Муссолини. Почему его не вернули? Но моя миссия была завершена. Я немедленно предупредил службы Риббентропа о том, что им высланы документы, которые они должны вернуть дуче, находящемуся в гостях у Гитлера. Конечно, надо было сообщить Муссолини о том, что в багаже генералов, готовящихся пересечь границу, нашли его дневник.