Текст книги "Неизвестная война"

Автор книги: Отто Скорцени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 38 страниц)

Глава третья
Адриан фон Фелкерсам исчезает. Последний рейд Вальтера Гирга

^{Как Фелкерсам получил Рыцарский крест – Миссия его подразделения в Майкопе – Рассказ Фелкерсама – Ненастоящая экзекуция казаков – «Наконец-то вы здесь!» – С генералом НКВД – Телефонная станция армии взлетает на воздух – Большая игра на телефонной станции Северного Кавказа – 23-я танковая дивизия входит в Майкоп – В окруженном Иновроцлаве – «Пробивайтесь этой ночью» – Вальтер Гирг и его русские – В 500 километрах в тылу позиций неприятеля с Рыцарским крестом под шарфом – «Вы советский шпион» – Один из наиболее невероятных эпизодов войны – «Русская рулетка» с пятью патронами в барабане.}

Сейчас мне хотелось бы рассказать об Адриане фон Фелкерсаме.

Когда 150-я танковая бригада была расформирована, Фелкерсам, командовавший находящейся в ее составе боевой группой «Z», попросил меня назначить его командиром батальона «Охотничье подразделение Восток». Я был против, убеждая, что вместе с ним потеряю начальника штаба, – и это в тот момент, когда нам необходимо планировать различные трудные операции. Он согласился со мной. Однако я лишился этого аргумента после прибытия во Фриденталь 1800 офицеров и солдат дивизии «Бранденбург», среди которых находился отличный начальник штаба подполковник Вальтер.

12 января 1945 года я дал согласие на принятие Фелкерсамом должности командира «Охотничьего подразделения Восток I». Это подразделение не могло и мечтать о лучшем командире. Однако у меня было мрачное предчувствие, и приказ о назначении на должность я подписал неохотно.

В начале января 1945 года у нас уже не было иллюзий (кроме надежды на чудо) касательно результата войны. Ни наступление в Арденнах, ни произведенный после него удар в Сааре и Эльзасе (1–26 января) не принесли ожидаемого эффекта. Обе стороны взаимно обессилели, и ситуация на Западном фронте стабилизировалась на несколько недель. 68 немецких дивизий сражалось против 69 дивизий союзников. Американские войска перешли через Рейн только лишь 8 марта по мосту в Ремагене, который мы так и не сумели полностью разрушить.

С этого момента противник на Западе имел сокрушительное превосходство, особенно в воздухе. Его 79 дивизиям противостояло лишь около 30 немецких дивизий, материально и морально не способных выиграть какое-либо сражение.

Однако с 8 января 1945 года мы все знали, что самые трудные бои нас ожидают на Востоке.

Несмотря на провозглашение принципа «безоговорочной капитуляции» и директив плана Моргентау (который еще более ухудшил написанный и отредактированный Борманом приказ фюрера, предписывающий уничтожить эвакуированные промышленные предприятия [259]259
  Речь идет о приказе, изданном 19 марта 1945 года, так называемом «приказе Нерона», в котором Гитлер приказал уничтожить все военное коммуникационное, телекоммуникационное и промышленное оборудование, а также все материальное имущество на территории рейха, «которое неприятель мог бы использовать для ведения войны».


[Закрыть]), мы все же надеялись, что немецкая земля на Западе не окажется полностью превращенной в руины.

Нам было известно, что на Востоке все будет иначе.

Советы были остановлены на линии Вислы в июле 1944 года. С той поры они сосредотачивали огромные силы и средства, беспрерывно поставляемые им западными союзниками. Рузвельт и Сталин договорились начать одновременно наступление на Востоке и Западе 20 января 1945 года. Как я уже писал, Черчилль попросил Сталина ускорить наступление, так как наше контрнаступление в Арденнах нарушило англо-американские планы.

Сталин начал наступление только лишь 12 и 14 января, бросив в бой 225 пехотных дивизий и 22 танковых корпуса.

Генерал Гудериан рассчитал соотношение сил, свидетельствующее о преимуществе советских войск:

Несмотря на все это, необходимо было сражаться. Это был вопрос жизни и смерти. В «Мемуарах солдата» Хайнц Гудериан, тогдашний начальник Генерального штаба сухопутных войск, отвечавший за руководство действиями войск на Восточном фронте, пишет, что первое советское вторжение в Восточную Пруссию оказалось предсказанием судьбы, которая ожидает немецкий народ в случае, если он не сможет удержать приближающуюся волну.

В развалинах лежало 700 лет труда и цивилизации. Гудериан констатирует: «Перед лицом такого будущего требование безоговорочной капитуляции было жестокостью, преступлением против человечества, для солдата, кроме того, еще и позором».

18 января 1945 года штурмбаннфюрер фон Фелкерсам оказался вблизи расположенного на северо-восток от Познани Иновроцлава. Там, в центре семидесятипятикилометрового фронта, растянувшегося между Вислой и Вартой, он принял удар неприятеля. На этот фронт ринулась тридцать одна пехотная дивизия и пять танковых корпусов, при поддержке многочисленной артиллерии и сильной авиации.

Я с беспокойством следил из Фриденталя за ходом операции с помощью радио. У меня не было возможности помочь ему людьми, поэтому я послал две дюжины грузовиков с продовольствием и боеприпасами – он добивался их с 18 января. Когда через два дня мне стало известно об окружении Иновроцлава, я создал себе условия, дающие возможность наблюдать вблизи за ходом сражения. Я доверял показаниям Фелкерсама в тактике; он взял на себя командование всеми подразделениями в окруженном городе. Однако информация, поступавшая ко мне с других участков фронта, доказывала, что превосходство неприятеля действительно было сокрушающим. «Охотничье подразделение Восток» и остатки других подразделений составляли лишь горстку солдат перед лицом огромной массы вражеских войск. Я был готов совершить недисциплинированный поступок и приказать моему батальону тотчас же отступить после получения сигнала тревоги.

Адриан фон Фелкерсам, бесспорно, принадлежал к числу наиболее элегантных и сохраняющих хладнокровие искателей военных приключений. В 1945 году ему пошел двадцать седьмой год. Он был рослым, худощавым молодым человеком с серыми глазами. Чтобы изобразить более точно его портрет, я приведу историю, которую он рассказал мне как-то вечером во Фридентале. За подвиг в той операции он получил Рыцарский крест:

«Это было в июле 1942 года на Кавказе. Хотя я и являлся всего лишь лейтенантом дивизии «Бранденбург», в этой операции мне требовалось сыграть роль майора Трухина из НКВД, прибывшего прямо из Сталинграда со специальными инструкциями (позволю себе окутать их туманом тайны) и подразделением, насчитывающим 62 человека. В большинстве своем оно состояло из жителей Прибалтики, бегло говоривших по-русски. Остальными были выбранные лично мной судетские немцы. Мы особо не гордились формой НКВД, но ничего не поделаешь, особенно если противник не соблюдает военное право. Мы оказались во главе 17-й армии Рихарда Роффа, а, точнее, 13-й танковой дивизии генерала Трауготта Герра, достигшей в Армавире трубопровода Ростов – Махачкала – Баку. Нас десантировали вблизи населенного пункта Белореченска, находящегося в 50 километрах на северо-запад от Майкопа – крупного нефтедобывающего центра. Мы получили два задания: максимально облегчить нашим танкам захват Майкопа и обеспечить (по мере возможности) охрану от уничтожения оборудования, предназначенного для добычи нефти.

Разведка сообщила мне, что в соседней деревне расположились биваком остатки разбитых советских частей. Они оказались отрезаны от своих подразделений, и в неоднородных группах вспыхивали ссоры. Они состояли из кубанских казаков, украинцев, небольших отрядов киргизов, черкесов и туркменов (они все были мусульманами), а также грузинов, русских и сибиряков, общей численностью примерно 700–800 человек. Присоединиться к отступающим частям стремились только русские и сибиряки, но они находились в меньшинстве; их офицеры были взволнованы. Но мое внимание больше всего привлекло то, что, кроме лошадей и верблюдов, они имели грузовики и бензин. Вскоре мой план был готов.

На рассвете мы окружили деревню и, стреляя в воздух, атаковали ее. Разбудив и разоружив всю компанию, мы с окриками «Давай! Давай!» вытолкали всех на главную площадь. Там мои верные товарищи «из НКВД» окружили всю группу и прикрывали меня, когда я вскочил на капот одного из грузовиков и сымпровизировал речь.

После констатации факта, что мы обнаружили их всех спящими блаженным сном в то время, когда советской родине необходима бдительность каждого ее защитника, я крикнул: «Что здесь происходит? У нас здесь что, дезертиры?! У нас предатели! Вы что не понимаете, товарищи, что наш гениальный отец народов, наш великий товарищ Сталин, все предусмотрел? Почему фашисты дошли до Кавказа? Я скажу вам! Чтобы погибнуть здесь, все до одного! Эти горы будут их могилой!»

В этот момент несколько казаков позволили себе сделать саркастические замечания, рассмешившие одного из них. По-моему знаку его схватили двое моих товарищей-«энкаведистов».

– Его убить, товарищ майор?

– Через минуту, товарищи. Ему не помешает послушать. Отведите!

Я продолжал свою речь. В конце приказал:

«Большинство из вас заслужило смерть! Мне хочется верить, что вы позволили обмануть себя нескольким омерзительным гадинам. Я знаю их, так как мы хорошо информированы. Вы должны поблагодарить нас за то, что мы не позволили вам совершить мерзкое преступление – предательство советской родины! Все казаки на правую сторону! Туркмены, грузины и остальные на левую сторону! Украинцы туда! Все остаются на площади до моего возвращения. Казаки двигаются вперед».

Мои люди сразу же разделились на группы; около тридцати из них осталось на площади. Остальных мои «энкаведисты» сели в грузовики и реквизировали два легковых автомобиля, после чего я сказал, чтобы казаки двигались вперед. После 45 минут интенсивного марша мы подошли к оврагу. Я вышел из легковой машины и подозвал атамана.

– Ты хочешь присоединиться к немцам? – спросил я. – Мне об этом известно. Ведь тебе ведомо о том, что вместе с немцами сражаются несколько казацких частей? Скажи правду.

– Зачем вы мне это говорите, товарищ майор?

– Думаешь ли ты, что твои люди последуют за тобой?

Он не ответил.

– Слушай. Спрячешься здесь на час или два. В деревне останутся только украинцы. Тогда иди в направлении Анапы – присоединись к толпе дезертиров из Красной Армии и дойдешь к немцам.

– Что это за игра, товарищ?

– Через минуту услышишь стрельбу. Лежи и не шевелись. Все подумают: да, НКВД их расстреливает! Сейчас понимаешь?

Я вернулся в деревню, где всем была слышна «стрельба». Мне пришлось объяснить русским офицерам и офицерам-сибирякам, что здесь необходимо оставить украинцев и солдат-кавказцев, так как ими «займется» другое подразделение НКВД, которое вскоре должно прибыть. Русские и сибиряки вскочили на грузовики, а я двинулся вперед за ними, с этого момента располагая моторизованным спецподразделением.

Утром 2 августа мы добрались до главной дороги и влились в огромный поток автомобилей, движущихся прямо на юг. Царил неописуемый хаос. На пересечении дороги с железнодорожной линией Армавир – Туапсе настоящие подразделения НКВД напрасно старались справиться с паникой. Я представился их командиру, которым оказался подполковник в скверном настроении.

– Кто вы? – спросил он.

– Майор Трухин из бригады Жданова, товарищ полковник.

– Откуда вы едете и с какой целью?

– Мы едем из Сталинграда со специальным заданием, товарищ полковник. 124-я бригада.

Лицо полковника посветлело. Он никогда не слышал о 124-й бригаде и специальном задании. Опыт подсказывал ему сохранять осторожность.

– Наконец-то вы здесь! Мы ждем вас со вчерашнего дня. Как видите, кавалерия и танки направляются нами на Туапсе, а транспорт – в район Майкопа. Пехота там также перегруппировывается. Направляйте вашу колонну на Майкоп и, пожалуйста, обращайте внимание на пехотинцев. Возможно, что фашисты внедрили в их ряды шпионов. Я рассчитываю на вас!

– Можете на меня рассчитывать, товарищ полковник!

В Майкопе я остановил колонну вблизи квартиры командования НКВД. На лестнице мне встретился один из русских офицеров, выехавших из деревни впереди нас. «Я уже представил рапорт по этому вопросу, – бросил он мне мимоходом. – Вас ждут».

Генерал НКВД сердечно принял меня. У меня оказалась такая репутация, что он даже не спросил о моих документах и приказе к прибытию. Несмотря на это, я показал их ему. Движением руки он дал мне знать, что это лишнее.

– Вы были правы, – сказал он. – Эти казаки прирожденные предатели. Я приглашаю вас сегодня вечером, с этого момента вы являетесь моим гостем и будете жить как положено.

Услышав эти слова, я подумал, что меня разоблачили. Но нет! Генерал реквизировал для нас просторную и удобную виллу с гаражом. Нам повезло, так как в набитом беженцами Майкопе невозможно было найти квартиру. Таким образом мы могли реализовать наши планы в самом центре позиций противника. В моем распоряжении оставалось шесть или семь дней до прибытия наших танков. Необходимо было максимально использовать их.

После тщательного обыска виллы мы удостоверились, что там нет микрофонов, но о наших делах все равно разговаривали только при работающем радио. Моих оба заместителя – прапорщик Франц Куделе, иначе лейтенант Протов, а также сержант Ландовски, иначе лейтенант Очаков – превосходно играли свои роли. В Майкопе царил хаос: боялись нас. Наше подразделение оставили в покое, однако малейшая неосторожность кого-нибудь из моих людей могла все испортить. В течение первых двух дней я вынужден был собрать нескольких моих солдат, которые не проявляли достаточной бдительности:

«Вы забыли чему вас учили в Алленштейне? [260]260
  Речь идет об Ольштыне, бывшем до войны в составе Восточной Пруссии.


[Закрыть]Товарищ Вуйшкин, измените наконец это добродушное выражение лица, которое может погубить вас и всех нас! Вы – сотрудник Народного Комиссариата Внутренних Дел, и никогда не забывайте об этом. Товарищ Лебедев, прекратите ухаживания за продавщицами бывшего универмага, у вас другая задача. Я уже говорил вам, что к слову «фашистская» вы должны добавлять «вонючая крыса» или что-то подобное. За исключением нескольких случаев, вы произносили «фашист», как будто говорили «сапожник» или «механик по ремонту автомобилей». Так нельзя! Когда вы употребляете слово «фашист», вначале необходимо его злостно высмеять. Затем нужно посмотреть вашему собеседнику прямо в глаза и приглядеться подозрительно. Он тем более испугается, что, не зная точно, кем является этот «фашист», будет чувствовать себя виноватым и сбавит тон».

После двух ночных приемов у генерала Першола и большого количества совместно выпитой водки мы уже были с ним в хороших дружеских отношениях. Нам пришлось вместе посетить оборонительные позиции. Единственным действительно грозным участком этих позиций было пересечение дороги с железнодорожной линией – там оказалась сконцентрирована вся артиллерия в три эшелона вглубь территории, плюс выкопаны противотанковые рвы. Генерал спросил у меня, что я думаю об оборонительных позициях, только на этот раз откровенно!

– Товарищ генерал, оборона подготовлена отлично. Однако при условии, что фашистские танки поедут по этой дороге и к тому же один за другим. Но что будет, если они появятся со стороны вон тех полей подсолнечника или вон из-за того холма!

Генерал задумался и ответил:

– Точно такое же замечание я сделал товарищам специалистам по противотанковой обороне!

– Фашисты смогли войти в Таганрог и Ростов только потому, что их ждали на одной главной дороге, товарищ генерал! И что произошло? Они произвели атаку на более широком фронте в боевом порядке, напоминающем звезду! То же самое они могут сделать и здесь. Один передовой отряд здесь, следующий там, а еще один позади нас, чтобы обойти с тыла! Необходимо все предусмотреть, товарищ генерал. Эшелонированное наступление всегда опасно.

– Вы правы. Зная ваше мнение, я смогу более энергично защищать свою точку зрения. Соответствующие мероприятия необходимо осуществить еще этой ночью.

Он был явно доволен, что не должен один нести ответственность. Мы также приняли соответствующие меры. До утра 7 августа нами собиралась всяческая полезная информация и готовился наш план. 7 августа все было готово.

Я поехал в резиденцию НКВД. Першола там уже не было (мне никогда не довелось его больше встретить), а архив вывезли. В городе действовали грабители; везде царил полный хаос. Мы разделились на три группы. Первой, самой многочисленной, командовал сержант Ландовски. Ее задачей было не допустить – по мере возможности – уничтожения оборудования, предназначенного для добычи нефти. Пока что ничего не было демонтировано, так как не хватало грузовиков, а железнодорожная линия Армавир – Туапсе превратилась в линию фронта.

Второй группой я поручил командовать Куделе-Протову, который должен был остаться в городе и уничтожить телефонную и телеграфную станцию, соединяющую город с Северным Кавказом.

Ранее я сам хотел командовать первой группой, но ночью с 8 на 9 августа мне стало известно, что две гвардейские бригады, только что прибывшие из Тбилиси и Баку, заняли позиции на пресловутом пересечении. Глупая затея. На рассвете 9 августа мне сообщили по радио, что передовые отряды 13-й танковой дивизии находятся в двадцати километрах от Майкопа и вскоре атакуют пересечение. Поэтому я взял четыре автомашины и с вооруженными людьми на подножках с трудом прокладывал себе дорогу сквозь поток беженцев, переливавшийся по улицам города. Наконец удалось выехать за город, и вскоре я приказал остановить автомобили вблизи здания, стоящего особняком и хорошо охраняемого, – здесь находилась телефонная станция армии. Кое-где начали падать и взрываться снаряды наших гаубиц калибра 15 см. На дороге уже было значительно меньше народа; слышались выстрелы русской артиллерии. Шестеро моих солдат проскользнули в здание с пакетами под мышкой. Они вернулись бегом, и мы тотчас же уехали среди летящих снарядов в направлении фронта. Через три минуты прозвучал сильный взрыв: телефонная станция взлетела в воздух.

Подъехав к артиллерийским позициям, я заметил подполковника, командующего батареей, которому меня уже представлял Першол во время нашего «инспектирования». Я спросил у него, по кому и чему стреляют.

– То есть как это по кому, по немцам!

– Фашисты сегодня утром совершили обходной маневр, и их фронт находится уже за Майкопом! Попытайтесь дозвониться!

Он пытался, но ему, конечно же, не удалось этого сделать, поэтому подполковник приказал тотчас же прекратить огонь и отступить.

– Вы поедете с нами? – спросил он.

– Товарищ полковник, долг превыше всего, я поеду предупредить нашу боевую пехоту, пока не захлопнулась ловушка.

– Товарищ майор, известно ли вам, чем вы рискуете?

– С некоторых пор я уже отдаю себе в этом отчет.

Мы добрались до позиций гвардейской пехоты. Я представился генералу и доложил, что его подразделению грозит окружение, так как фашисты уже миновали Майкоп. Генерал оказался мелочным, подозрительным и, по всей видимости, не любил НКВД. Я еще раз прибегнул к уловке с телефоном, не забыв добавить, что стоящая позади них артиллерия уже отступила. Он напрасно пытался позвонить, после чего задал мне несколько затруднительных вопросов. Я понял, что у него появилось подозрение. Мы смотрели друг другу прямо в глаза… Мне подумалось, что без револьвера здесь не обойтись. В этот момент прибежал запыхавшийся сержант-связист с донесением, что артиллерия уже отошла! Я отвернулся. Только лишь тогда генерал отдал приказ к отступлению. Заметив начало выдвижения, соседние части прислали к генералу связных, что позволило мне избежать нежелательных дискуссий.

В то же самое время, в установленный час «X», Куделе-Протов появился с людьми на телефонной станции Северного Кавказа. Они вели себя так, как будто бы прибыли по приказу; озабоченные и раскричавшиеся. Им встретился какой-то майор, крикнувший:

– Если НКВД уже удрало, это не означает, что я должен делать то же самое!

– Что?! – гаркнул Куделе-Протов. – Я являюсь лейтенантом НКВД и прошу вас, товарищ майор, тотчас взять свои слова обратно!

Майор немного сбавил тон и заявил, что он не получал приказа отступать.

– Вы его уже не получите. Сейчас фронт организовывается вблизи Апшеронска. Пожалуйста, убедитесь в этом лично.

Он позвонил на телефонную станцию армии. Безрезультатно (известно почему).

– У меня приказ взорвать это здание, – заявил Куделе.

– У меня тоже есть такой приказ на случай, если…

– Если вы останетесь здесь, то взлетите на воздух вместе с вашим персоналом. Менее чем через четверть часа эта станция прекратит существование. Фашисты могут появиться в любую минуту!

Майор и его персонал исчезли с удивительной быстротой. Наступил момент большой игры. Люди Куделе заняли места операторов связи и на все вопросы отвечали: мы не можем вас соединить с «X», «Y» или «Z». Город эвакуирован и войска отступают в направлении Туапсе. У нас приказ взорвать станцию через несколько минут.

Все службы, остававшиеся в Майкопе, устремились на юг. Куделе и его люди удерживали северо-кавказскую телефонную станцию так долго, как они могли это сделать утром 9 августа. Однако поступили шифрограммы, на которые они оказались не в состоянии ответить. Тогда их попросили назвать себя. Самым лучшим выходом было все взорвать, и им пришлось на это решиться. Однако взрыв телефонной станции очень затруднил выполнение задания группе Ландовского.

Русские предвидели вторжение немецких войск в Майкоп и предприняли меры предосторожности, в том числе и против высадки воздушного десанта. Ландовски, в распоряжении которого находился самый многочисленный отряд, разбил его на небольшие группы ненастоящих энкаведистов. Пользуясь полевым телефоном с клеммой, он подсоединился к необходимому кабелю и получил возможность связаться с телефонной станцией армии. Когда же та, даже по радио, не ответила, он направил свои группы к предприятиям, обладавшим оборудованием для добычи нефти. Действия его людей выглядели следующим образом: подбегая, они сразу же направлялись к посту охраны и сообщали, по приказу сверху они должны сменить промышленную охрану, а в случае приближения противника взорвать оборудование.

Не везде им удалось это сделать. В Макдее они прибыли слишком поздно: командир охраны позвонил на коммутатор армии, а затем на телефонную станцию Северного Кавказа. Так как нигде ему не ответили, он тотчас же приказал взорвать оборудование. Клубы дыма всполошили другие посты охраны, последовавшие его примеру.

Наступавший севернее Майкопа передовой отряд 13-й танковой дивизии встретил слабое сопротивление малочисленных подразделений пехоты арьергарда противника. Первые танки генерала Герра въехали в предместье Майкопа в полдень 9 августа 1942 года».

Таким был Адриан фон Фелкерсам. За этот подвиг он получил Рыцарский крест. Он находился рядом со мной во время атаки на будапештскую Замковую Гору, я видел его в огне в Арденнах… Кому нужна была смерть такого человека в Иновроцлаве?

Командир, руководящий в бою каким-либо подразделением, должен иметь перед собой определенную цель. Однако он должен обладать хотя бы минимальным шансом на успех. Если с тактической точки зрения всеми козырями располагает противник, самая сильная воля не поможет. В последние месяцы войны, как на Востоке, так и на Западе, ум и изобретательность наших солдат могли иметь какое-нибудь значение только в действиях, предшествовавших общему наступлению противника.

Как и многие другие, штурмбаннфюрер войск СС фон Фелкерсам оказался в самом центре ревущего потока во главе батальона и собранных остатков других подразделений. Известия, получаемые мной с фронта, утвердили меня в убеждении, что, независимо от своего мужества и ловкости, он не имел возможности остановить наступление неприятеля. Вокруг Иновроцлава советская армия сконцентрировала 40 орудий на одном километре фронта, уничтожая снарядами наши окруженные части. Я знал, что Фелкерсам сделает все возможное, чтобы удержать город, и опасался, что он не хочет или не может уведомить меня о бесцельности усилий своих солдат.

Фелкерсам был моим хорошим товарищем и другом. Его гибель в акции, подобной тем, из которых он выходил целым и невредимым, была бы для меня тяжелой потерей. Понимание того, что он с «Охотничьим подразделением Восток» оставлен на верную и ненужную смерть, вызывало во мне протест. Когда после полудня 21 января 1945 года пришла краткая радиограмма: «Ситуацию невозможно удержать под контролем. Ждем приказа, чтобы попытаться пробиться. Ф.», я взял на себя ответственность за приказ об отступлении и сразу же ответил: «Пробивайтесь этой ночью».

Было уже слишком поздно. Вечером по радио от майора Хейнца пришла роковая весть: «Фелкерсам тяжело ранен в голову во время проведения разведки. Я принял командование батальоном на себя и попытаюсь прорваться этой ночью».

Из насчитывавшего 800 человек «Охотничьего подразделения Восток» через несколько недель во Фриденталь вернулось два офицера (родом из Прибалтики) и тринадцать солдат.

Вначале ночной удар, осуществленный двумя группами, казался успешным. Раненого и без сознания Фелкерсама положили на полугусеничный артиллерийский тягач – он должен был ехать за той группой, шансы которой пробиться оказались бы выше. После первоначального успеха по средствам связи транспортному средству, находящемуся под прикрытием нескольких солдат, приказали трогать в путь… С этого момента мы больше не получили никаких известий. Ночью с 22 на 23 января главные силы батальона были внезапно атакованы и в тяжелом сражении уничтожены. Пятнадцать уцелевших солдат скитались в течение трех недель среди вражеских позиций, и после возвращения они не могли сказать что-либо конкретное о судьбе остальных товарищей.

Жена Фелкерсама с новорожденной дочерью находились в Познани. После 20 января мне было известно, что ситуация на Восточном фронте ухудшается с каждым часом, поэтому я направил из Фриденталя в Познань одного из наших врачей, который смог в последнюю минуту вывезти на запад мать с грудным ребенком. У Фелкерсама остался младший брат, ранее также служивший в дивизии «Бранденбург». Он оказался в советском плену, где в 1947 году ему сказали, что якобы Адриан залечил раны и тоже находится за проволокой. Мне говорили, что он все еще в это верит.

Для тех, кто его знал, Адриан фон Фелкерсам не погиб. Он слишком презирал смерть, чтобы когда-нибудь умереть.

Из числа офицеров «Фриденталя», воевавших с невиданным мужеством, я должен также назвать унтерштурмфюрера Вальтера Гирга. Это он в конце августа 1944 года в румынском мундире во главе штурмовой группы заблокировал три главных перевала в Карпатах.

В 1944 году и в начале 1945 мы по приказу Генерального штаба сухопутных войск и с помощью отдела «Иностранные армии Восток» генерала Гелена организовали во Фридентале многочисленные вылазки в тыл советских войск «Охотничьего подразделения Восток» и фронтовых разведывательных подразделений, недавно подчиненных мне. Глубокая разведка территории, занятой русскими, давала возможность ОКВ лучше ориентироваться, где находятся сильные, а где слабые места. Советские войска, всецело поглощенные наступлением «любой ценой», имели очень растянутые коммуникационные линии, что было очень рискованно. Несомненно, что если бы наступление в Арденнах было предпринято согласно первоначальному решению Гитлера в ноябре, а не в декабре, и закончилось бы успешно, то Западный фронт стабилизировался бы до апреля. Если бы в таких условиях Сталин начал свое беззаботное наступление 12 января, как это он сделал, то оно могло бы для него очень плохо закончиться.

Наши акции убеждали нас в том, что неприятель не контролировал занятую территорию. Много раз при помощи уцелевших телефонных линий мы налаживали связь с населенными пунктами, фабриками или учреждениями, оставшимися далеко в тылу войск противника. Например, из дирекции одной крупной немецкой фабрики в Лодзи мне однажды позвонили с вопросом, должны ли работницы начать работу! Неприятель прошел мимо города и не оставил в нем даже малого гарнизона.

Можно себе представить, какое большое значение для Генерального штаба сухопутных войск имел сбор информации, проводимый во время этих вылазок.

В начале января 1945 года Гирг получил приказ проникнуть на территорию бывшего Генерального губернаторства, созданного на части польских земель. Его группа состояла из двенадцати немецких солдат и такого же количества русских добровольцев. Спецподразделение было доставлено морем в Восточную Пруссию (которая, хотя и отрезанная, все еще находилась в наших руках) и, получив нескольких трофейных русских танков, двинулось на юг. Мы поддерживали связь в течение нескольких дней, а затем наступила тишина. Прошло несколько недель. Я был уверен, что спецподразделение уничтожено или попало в плен.

К счастью, все произошло по-другому. Подразделение изображало инспектирующую группу Красной Армии, проверявшую правильность работы служб обеспечения. Однако в противоположность Фелкерсаму, Гирг ни слова не говорил по-русски. По этой причине всех офицеров и унтер-офицеров изображали русские, которые днем проводили систематическую «инспекцию», а ночью возвращались, чтобы уничтожить линии связи и железнодорожную сигнализацию, взрывать (по мере возможности) мосты, электростанции, а также склады с продовольствием и боеприпасами.

Они, конечно же, собирали и разведывательные данные. Если, например, им встречалось какое-нибудь перемещающееся крупное подразделение, они останавливались, симулируя поломку, а затем через некоторое время сообщали о нем во Фриденталь. Так было до момента, пока немецкий сержант (специалист по связи) не утонул вместе со снаряжением во время переправы через замерзшую Вислу – треснул лед под грузовиком. Несмотря на это Гирг и его люди продолжали марш, часто отдыхая у деревенских жителей, которые с ними обходились тем лучше, чем более «подозрительными» они казались.

В течение шести недель подразделению везло. Часто наших «русских» офицеров приглашали в офицерский клуб, где они выслушивали критику многих уставших от войны советских офицеров, возмущенных сталинской тактикой ведения войны, явившейся причиной массовых потерь; иногда все спецподразделение спасалось только благодаря антибольшевистски настроенным партизанам, среди которых оно укрывалось.

После вылазки длиной в 500 километров во вражеский тыл Гиргу, наконец, удалось в конце февраля добраться до прибалтийской крепости Колобжег. Город уже был окружен русскими, и немецкий генерал, руководивший обороной, не поверил ни одному слову нашего коллеги. Единственным опознавательным знаком Гирга был Рыцарский крест, который он носил под шарфом.

Рассерженный генерал сказал ему:

– Мало того, что вы являетесь шпионом, так еще и принимаете меня за идиота!

К сожалению, я не могу вспомнить фамилии этого генерала, который меня очень хорошо знал. Перед появлением Гирга он прибыл из района Одера; там, насколько мне помнится, в качестве командира корпуса (когда я командовал плацдармом в Шведте-на-Одере) он в течение определенного времени был моим начальником. Об этом пойдет речь в следующей главе.