Текст книги "Неизвестная война"

Автор книги: Отто Скорцени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)

Позже мне стало известно, что полковнику Глеземеру, которого заговорщики удерживали силой, удалось покинуть Бендлерштрассе и также предупредить инспекторат бронетанковых войск, который не поддался на провокации.

Из казармы лейб-штандарте я позвонил Фелкерсаму. Первая моторизованная рота уже прибыла из Фриденталя. Я приказал Фелкерсаму быть наготове у здания на Беркерштрассе. Мой адъютант сообщил, что примерно в 16.00 штабом войск запаса, по всей вероятности, была объявлена тревога. 15 июня такие учения уже проводились штабом III военного округа в Берлине. Речь шла о принятии решительных мер на случай предполагаемой интервенции в столице воздушно-десантных войск. Однако приказы, приходившие с Бендлерштрассе начиная с 17.00, никоим образом не касались учений. Дело было в тайной внутренней мобилизации, проводившейся с целью совершения путча. Чья это инициатива? Мне представлялось очевидным, что покушение на Гитлера связано с замешательством в Берлине. Ночью мне стало известно, что заговорщики пытались замаскировать свою операцию, издавая приказы по выполнению плана «Валькирия», предусматривавшего использование больших средств на случай неожиданного вторжения неприятеля или же возникновения угрозы безопасности государства – мятежа иностранных рабочих. Мне сказали позже, что «учения», проводившиеся 15 июля, были результатом ошибки части заговорщиков, предполагавших, что покушение произойдет в этот день.

После разговора с Фелкерсамом я принял решение поехать в Ванзее, в штаб генерала Штудента [199]199
  Штаб воздушно-десантных войск.


[Закрыть], еще не получившего ни одного приказа.

По телефону мне сообщили, что генерал находится у себя и ждет меня.

Был уже десятый час, когда я доложил о своем прибытии у дома Штудента – маленькой вилле в Лихтерфельде. Одетый в домашний халат генерал просматривал документы на террасе при тщательно затемненном свете лампы. С ним была жена, которая что-то шила. Генерал принял меня очень вежливо. Я объяснил, что прибыл по службе, и хозяйка дома сразу же исчезла. Я кратко сообщил генералу о происходящих событиях. Он с недоверием покрутил головой: «Но, мой дорогой Скорцени, это звучит, как приключенческая повесть! Попытка путча? Заговор военных? Это невозможно! Просто произошло недоразумение, и это все!»

В этот момент раздался телефонный звонок, звонил маршал Третьего рейха Герман Геринг. Он сообщил Штуденту, что покушение на Гитлера совершил офицер из штаба войск запаса, поверивший, что фюрер погиб. В результате этого на Бендлерштрассе были изданы соответствующие приказы, и некоторые из них начали выполняться. С этого времени необходимо выполнять приказы, приходящие только из ставки фюрера и Верховного главнокомандования вермахта. Геринг приказал «сохранять хладнокровие», чтобы избежать ненужных столкновений. Гитлер не получил телесных повреждений. Ночью он лично обратился к немецкому народу.

– В это действительно трудно поверить! В общем, ситуация очень серьезная. Я немедленно привожу свои подразделения в состояние повышенной готовности с запретом выполнять любые неясные приказы.

– Господин генерал, – сказал я, – мы уже предотвратили несчастье в бронетанковых войсках и войсках СС. Я предлагаю вам наладить связь с подполковником Больбринкером и оберфюрером Монке.

– Отлично. Мы будем поддерживать связь.

Я попрощался с генералом и поспешно вернулся на Беркерштрассе. Было примерно 22.30. Фелкерсам сообщил мне, что якобы создано новое правительство; после 16.30 командованием войск запаса были посланы соответствующие приказы командующим военных округов, оккупированных территорий и на фронт! Считалось, что Гитлер мертв! Мы имели дело с государственной изменой (Hochverrat).

Вместе с Фелкерсамом, Фукером и Остафелем я был преисполнен чувства отвращения. Вермахт сражался на трех фронтах против сильнейших армий мира. На Восточном фронте находилась под угрозой Румыния. Красная Армия заняла прибалтийские государства, а по центру миновала Пинск и Белосток, создавая угрозу Бресту! На Западном фронте господствующие на море и в воздухе союзники расширили свой плацдарм и захватили уже порт Шербур и Сен-Лo, превращенный в руины. В Италии они миновали Ареццо и дошли до Пизы. Это был уже не удар ножом в спину, а очередь из автомата.

Тогда меня вызвали к телефону из ставки, вероятно, по инициативе маршала Геринга. Я получил приказ немедленно направиться «со всеми силами» на Бендлерштрассе, чтобы усилить охранный батальон «Великая Германия», которым командовал находящийся уже на месте майор Отто Эрнст Ремер. Я сообщил собеседнику, что у меня на Беркерштрассе только одна рота. Приказ звучал: выдвигаться немедленно и ожидать последующих приказаний.

Приближалась полночь. Мы ехали на максимальной скорости среди разрушенных вражескими бомбардировщиками зданий, придававших летней ночи жуткий вид. Однако наши мысли были еще более мрачными. Мой широкий «Кюбельвагер» двигался во главе колонны, состоящей примерно из двадцати грузовиков. Фелкерсам сидел рядом со мной. Он вслух высказал то, что чувствовали мы все: «Когда я подумаю, что столько храбрых товарищей по оружию погибло по вине этих мерзавцев…!»

Наконец, мы доехали. Вспышка света. Перед нами стояла какая-то легковая машина. Вторая приближалась с противоположной стороны, выехав из арки двора Бендерблок [200]200
  Комплекс зданий, в котором размещалось командование войск запаса


[Закрыть].

Обе машины поравнялись, а затем остановились. Не имея возможности проехать, я приказал своей колонне остановиться. Видны были только проблески света фонариков. Я ждал в течение нескольких минут, затем вышел из машины, чтобы сориентироваться в ситуации. В подъезжающем автомобиле я узнал Эрнста Кальтенбруннера, возглавлявшего после Гейдриха Главное управление безопасности рейха. В выезжающем автомобиле сидел какой-то генерал. Позже мне стало известно, что это был генерал Фридрих Фромм, командующий войсками запаса. Я стоял на обочине и слышал, как он говорил Кальтенбруннеру: «…я устал; возвращаюсь к себе. В любой момент меня можно будет там найти».

Позже оказалось, что генерал Фромм ехал не домой, а к Геббельсу.

Мужчины распрощались. Дорога была свободной. Вперед! Я сразу же приказал конвою трогаться и, размахивая фонариком, начал кричать: «Майор Ремер!»

Командир батальона охраны «Великая Германия» майор Отто Эрнст Ремер с начала войны был ранен восемь раз. Всего лишь несколько недель назад Гитлер вручил ему Рыцарский крест. В 16.30 он получил приказ от заговорщиков начинать операцию «Валькирия».

В квартире на берлинской площади отсутствовал командующий округом «Берлин – Бранденбург» генерал Иоахим фон Корцфлейш, задержанный заговорщиками. Командующий войсками берлинского гарнизона, генерал Пауль фон Хазе, сообщил, что, по всей вероятности, Гитлер мертв, а войска СС хотят захватить власть, поэтому батальон охраны должен заблокировать правительственный квартал и обеспечить безопасность штаба войск запаса на Бендлерштрассе. Ремер выразил удивление: «Господин генерал, разрешите заметить, что, согласно конституции, никто иной, как маршал Третьего рейха Геринг должен заменить фюрера и издать соответствующие приказы».

Хазе ответил уклончиво. Ремер вышел. Он послал к Геббельсу своего друга, старшего лейтенанта запаса, доктора Ганса Хагена, который после ранения во Франции сотрудничал в качестве журналиста с «Дас Рейх». Историки забывают пояснить тот факт, что тогда доктор Геббельс был не только министром пропаганды, но также гаулейтером округа «Берлин – Бранденбург». Ганс Хаген встретился с ним примерно в 17.25. Министр пропаганды заявил ему, что Хазе соврал. Геббельс немедленно предупредил Верховное главнокомандование вермахта и бургомистра Штеега, а затем лейб-штандарте и генерала Юттнера. Это объясняет тот факт, почему меня успели перехватить на вокзале Лихтерфельде.

Наконец, через Хагена, Геббельс приказал прибыть Ремеру. «Нет, – сказал он ему, – Гитлер не погиб. Самым лучшим доказательством этого будет непосредственный разговор с ним». На часах было 18.45, когда майор взял у Геббельса телефонную трубку. Он услышал голос Гитлера: «Майор Ремер, узнаете ли вы мой голос?..»

С этого момента у заговорщиков не было шансов. Полковник граф фон Штауффенберг мог многократно повторять, что бомба, оставленная в портфеле под конференц-столом в «Волчьем логове», убила фюрера, что до своего побега он видел, как в 12.42 барак, в котором проходила конференция, взлетел в воздух. Ему не поверили. После возвращения на Бендлерштрассе он даже солгал, что видел, «как несли на носилках мертвого Гитлера».

Мятеж немецких войск запаса против самого верховного главнокомандующего характеризует то, что заговорщики с Бендлерштрассе: фельдмаршал фон Витцлебен, генералы Бек, Ольбрихт, Гепнер, фон Хазе и несчастный Фромм, а также полковники фон Штауффенберг, Мерц фон Квирнхейм, Агер и другие – не нашли ни одного офицера, унтер-офицера или рядового, ни одного пехотинца, которые стали бы на их сторону. Говорят, что заговор, подготовленный на Бендлерштрассе, был подавлен силой. Заблуждение! Давайте ближе посмотрим на обстоятельства.

Внизу, в зале оперативной связи, унтерштурмфюрер Рериг и шарфюрер Тегетер почуяли предательство еще до 17.00, поэтому после 18.00 они задерживали приказы заговорщиков и передавали их не по порядку. Примерно в 20.00 Реригу даже удалось завладеть всей системой связи: телефоны, телеграф и радио – и предупредить одного из офицеров Ремера, капитана Шлее. Ремер командовал, пользуясь информацией бюро Геббельса, находящегося на Герман Геринг Штрассе. Шлее, командовавший подразделениями, блокирующими Бендлерблок, сообщил ему о приказах, посланных Ольбрихтом, Гепнером и Штауффенбергом. Стало очевидным, что учреждение Ольбрихта является центром заговора.

Когда я предупреждал полковника Больбринкера, оберфюрера Монке и генерала Штудента, многие офицеры в здании на Бендлерштрассе на свой страх и риск сами потребовали объяснений от заговорщиков. Ольбрехт и Штауффенберг, чувствуя опасность, разоружили и арестовали генерала Фромма. Последний знал о путче и готов был прикрыть заговорщиков в случае успеха. Однако же примерно в 17.00 Фромм разговаривал по телефону с фельдмаршалом Кейтелем и узнал, что Гитлер не только жив, но именно сейчас беседует с Муссолини и маршалом Родольфо Грациани. Поэтому он отказался прикрывать своих подчиненных. Разоруженного и арестованного командующего войсками запаса заменил на посту генерал Гепнер, окруженный генералами Кунце, Штрекером и Шпехтом, – удаленный из армии и разжалованный в январе 1942 года! Худшего выбора сделать было нельзя. [201]201
  Генерал Эрих Гепнер за самовольный отвод 4-й танковой армии из-под Москвы был с позором выдворен из вооруженных сил. Он был лишен права ношения формы одежды и наград, а также пенсии. Однако он выиграл судебное разбирательство у государства о праве на пенсию в берлинском суде. Гепнер, арестованный после покушения, был повешен 8 августа.


[Закрыть]

Австриец, подполковник Придун, организовал вместе с полковниками фон дер Хейде и Гербером контрпутч, но они были безоружны. Майор Флисбах поехал на склады, расположенные в Тепхине вблизи Вюнсдорфа, и поздно вечером привез оружие и боеприпасы: автоматы и гранаты, розданные только после 21.00. Затем полковник фон дер Хейде вошел в сопровождении двадцати офицеров и унтер-офицеров в кабинет Ольбрихта и предложил ему сдаться. Во время завязавшейся перестрелки был ранен Клаус фон Штауффенберг. Освобожденный другой группой Фромм заявил, что генералы Ольбрихт и Бек, бывший генерал Гепнер, Штауффенберг и их сообщники арестованы. Фельдмаршал фон Витцлебен и Гизевиус уже исчезли. Бек, намереваясь покончить жизнь самоубийством, дважды выстрелил в себя, но неудачно. Один из адъютантов вынужден был добить его.

Фромм, удалившийся в свою канцелярию, заявил: «Военный суд, начавший работать по моему указанию, приговорил к смертной казни генерала Ольбрихта, полковника фон Квирнхейма, полковника, фамилию которого не желаю знать (он так говорил о Штауффенберге) и одного лейтенанта (речь идет об адъютанте Штауффенберга лейтенанте Вернере фон Хефтене)».

«Приговор» был без задержки приведен в исполнение взводом унтер-офицеров войск запаса во дворе здания, при свете автомобильных фар. Было 23.15. Генерал Фромм ликвидировал неудобных свидетелей.

Здесь необходимо привести цитаты из донесения и документов.

Согласно донесению бывшего министра вооружения и военного производства Шпеера, [202]202
  В польском издании «Мемуаров» Альберта Шпеера не говорится о применении танков Больбринкера для подавления путча, а только об их прибытии. – Прим. ред. польского издания.


[Закрыть]«бунт должна была подавить танковая бригада полковника Больбринкера».

Шпеер якобы приехал на машине на Бендлерштрассе «тотчас же после полуночи, чтобы предупредить экзекуцию». Он написал: «Больбринкер и Ремер сидели в моем автомобиле. В совершенно затемненном Берлине Бендлерштрассе была ярко освещена прожекторами – невероятное и жуткое зрелище».

Это зрелище, по его мнению, было театральным: «как будто бы в центре темного съемочного павильона осветили сцену из фильма». Автомобиль Шпеера остановил офицер СС на углу Тиергартенштрассе. Тогда он заметил, что под деревьями стоят «Кальтенбруннер – руководитель гестапо – и Скорцени – освободитель Муссолини». Правда, руководителем гестапо был Мюллер, но когда хотелось утереть кому-нибудь нос, необходимо было вспомнить о гестапо. Якобы наше «поведение было таким же темным, как и наши персоны». Невероятно!

Руководитель РСХА Эрнст Кальтенбруннер прибыл лично, чтобы забрать заговорщиков – до такой степени недооценивали значение этого путча. Вероятно, ему еще не было известно, что шеф берлинской полиции, граф Гейнрих фон Хеллдорф и шеф криминальной полиции, Артур Небе, тоже принадлежат к числу заговорщиков.

Шпеер утверждает в своей книге, что он поехал на Бендлерштрассе, чтобы не допустить экзекуций. У него не было для этого никаких полномочий. Разве что это желание показать в 1969 году, что он «выступил против» в 1944 году. Я спросил у находящегося сегодня вне службы генерала Отто Ремера, что он думает о реляции Шпеера. Он ответил мне 20 апреля 1974 года, и этот ответ имеет значение документа:

«Шпеер приехал в Бендлерблок, потому что я попросил его отвести меня туда как можно быстрее с моего командного пункта, находящегося в вилле Геббельса. Мне как раз стало известно, что в Бендлерблок был приведен в исполнение приговор. Так как именно в тот момент у меня не оказалось автомобиля, а я хотел предотвратить очередные расстрелы, мне пришлось попросить Шпеера, чтобы он отвез меня туда. Мы немедленно выехали на его белой спортивной «Ланче». Я могу сказать, что он был только моим водителем, правда, очень хорошим. Нас никто не останавливал. У главного входа стоял Фромм в окружении нескольких офицеров. Это было, по моему мнению, вскоре после экзекуции Штауффенберга и еще троих человек. Фромм узнал меня и сказал: «Наконец хоть какой-то порядочный офицер из «Великой Германии»! Что вам известно о ситуации?» Я ответил, что получил от Гитлера все полномочия для обеспечения безопасности правительства и отвечаю за восстановление порядка. Я предложил Фромму направиться к Геббельсу, если он желает подробно ознакомиться с политической ситуацией. Мне помнится, что он беседовал со Шпеером. Однако мне не известно, вместе ли они поехали к Геббельсу. Когда я вернулся на место этого разговора через полчаса, то был удивлен, наблюдая в прихожей людей из СД, обыскивающих висевший плащ Фромма.

В связи с вашим вопросом, отвечаю, что Бендлерштрассе была затемнена как обычно. После разговора с Фроммом я поднялся на второй этаж с целью навести справки. Затем я беседовал с командиром роты охраны капитаном Шлее. В этот момент я увидел вас, Скорцени, и мы согласовали наши действия. Затем я вернулся к Геббельсу, у которого находился и Гиммлер, которому я представил рапорт».

Действительно, мы согласовали с Ремером, что он займется организацией охраны здания снаружи, а я внутри. Затем я сразу же предпринял соответствующие действия.

Мне часто доводилось бывать по службе на Бендлерштрассе. В сопровождении Фелкерсама, Остафеля и двух моих офицеров я поднялся на второй этаж, где находились кабинеты Ольбрихта и Штауффенберга. Везде царила суматоха. Со всех сторон появлялись вооруженные до зубов офицеры. Я их быстро успокоил и спросил, что случилось со знакомыми мне полковниками Гербером и Придуном. Я вошел в кабинет Штауффенберга, следом за мной появился мой знакомый капитан из Люфтваффе. Он сказал, что является начальником связи и ждет приказаний. Я приказал аннулировать все директивы, связанные с операцией «Валькирия», восстановить нормальную связь со ставкой Гитлера, военными округами и штабами всех фронтов, а также организовать службу перехвата разговоров, прежде всего, на большие расстояния. Однако мне не удалось дозвониться по телефону до ставки.

Я отдавал себе отчет, что приблизительно в течение десяти часов все занимались всем, что было связано с путчем, но только не работой. Первостепенной задачей на тот момент представлялось снова привести в движение гигантский административный аппарат. Я вызвал начальников служб и отделов и сказал:

– Самым важным сейчас является отмена всех приказаний, касающихся плана «Валькирия». Миллионы наших товарищей сражаются. Подумайте о них! На всех фронтах необходимо снаряжение, боеприпасы, продовольствие. Пусть каждый в течение этой ночи попытается наверстать потерянное время.

Один из полковников заметил, что важные решения по снабжению должны подписываться генералом Фроммом, генералом Ольбрихтом или же полковником Штауффенбергом.

– Беру на себя ответственность за подпись и отправку самых срочных директив, – сказал я. – Пусть господа займутся своими обязанностями. Господа, за работу!

Я разместился в кабинете Штауффенберга. В выдвижных ящиках стола обнаружились настоящий план «Валькирия», две игральные кости и отпечатанная четырехцветная игра с диаграммами. Она представляла собой путь одного из корпусов группы армий «Юг» во время русской кампании. Пояснения на полях были до такой степени циничны, вульгарны и низменны, что я был возмущен. Было заметно, что в эту игру играли часто. Представляю, что должны были думать денщики или официанты казино при виде «господ офицеров» штаба, предающихся подобным развлечениям! Я действительно чувствовал отвращение.

В 1.00 Гитлер обратился к немецкому народу. Он сказал, что жив и здоров, «несмотря на то, что бомба, подложенная полковником Штауффенбергом, взорвалась в двух метрах» от него. И добавил: «Немногие люди могут себе представить судьбу Германии в случае успеха покушения. Я благодарен Провидению и Создателю не за спасение моей жизни, а за предоставленную возможность и далее нести на своих плечах эти заботы и продолжить сознательную, выполняемую по доброй воле работу. […] Я хотел бы прежде всего поприветствовать вас, мои старые боевые товарищи. Мне еще раз удалось уклониться от судьбы, которую я не боюсь, но немецкий народ погрузился бы в хаос и террор. Мне в этом видится знак Провидения. Необходимо, чтобы я продолжал свое дело, и я буду это делать».

Гитлер хотел произнести свою речь в 21.00. однако это оказалось невозможно, так как ждали автомобиль с радио-установкой, находившийся в… Кенигсберге. Это стоит отметить, что в такой день из ставки невозможно было обратиться к народу по радио.

Через два часа меня наконец соединили со штабом генерал-полковника Йодля. Он был ранен в голову, а мой друг, фон Беков, в шею. Два генерала, Кортени и Шмундт, получили смертельные ранения, полковник Брандт был мертв. Я попросил, чтобы мои обязанности взял на себя какой-либо компетентный генерал. В ответ мне сказали, что соответствующие мероприятия будут проведены завтра утром, а мне необходимо пока оставаться на своем месте. И я оставался на нем более тридцати часов, временами проваливаясь в легкий сон на пару минут прямо в кресле, несмотря на литры выпиваемого мной кофе, который готовили и приносили мне секретари. За это время мне доставили множество рапортов, после ознакомления с которыми я диктовал письма секретаршам Ольбрихта и Штауффенберга, подписываясь вместо них «уполномоченным».

Приблизительно в полдень генерал Йодль лично позвонил мне из Кентшина и приказал продержаться еще несколько часов. В случае необходимости принять какое-либо «очень важное» решение, он приказал мне уведомлять об этом Верховное главнокомандование вермахта. Я ответил, что часто не в состоянии определить, является ли то или иное решение важным.

– Скорцени, – сказал Йодль, – мне хорошо известно, что вы питаете отвращение к штабной работе, но здесь дело не в ней. Пока оставайтесь на месте. Мы вас заменим ночью или, самое позднее, утром.

В первые часы моего пребывания на Бендлерштрассе, когда ситуация не была еще под контролем, Фелкерсам позвонил мне с третьего этажа и сказал, что разыскивается какой-то генерал связи Люфтваффе. Он сидел как раз напротив меня, за столом, на котором я писал. Немного ранее он оказался в моем распоряжении и спрашивал меня о дальнейших приказаниях.

– Пожалуйста, дайте мне ваш пистолет, – сказал я.

Я взял оружие, положил его на стол и вышел из комнаты.

Мне стало известно, что этого человека необходимо арестовать. Я подождал еще пару минут. Какой-то капитан сухопутных войск спросил меня, где находится генерал.

– Пожалуйста, постойте у двери, – ответил я.

Я вошел. Пистолет лежал на том же месте. Генерал сказал:

– Благодарю вас. Однако мои религиозные убеждения не разрешают мне совершить самоубийство.

– Понимаю.

Я открыл дверь, капитан вошел и затем покинул комнату вместе с арестованным. Фамилия того генерала вылетела у меня из памяти.

Утром 22 июля на Бендлерштрассе прибыли Гиммлер и генерал Юттнер. Гитлера осенила странная мысль назначить рейхсфюрера командующим войсками запаса вместо генерала Фромма! Однако Гиммлер ничего не понимал в армейских делах, и в действительности все заботы свалились на плечи Юттнера.

Я вернулся с Фелкерсамом и Остафелем во Фриденталь, где, смертельно уставшие, мы проспали пятнадцать часов. Уже 23 июля мне позвонил Шелленберг. Мне показалось, что он до сих пор волнуется. Он сообщил, что минуту назад ему звонили рейхсфюрер Гиммлер и Генрих Мюллер. Улики свидетельствовали, что Канарис был участником заговора. Шелленберг ждет приказа, чтобы арестовать его.

– Я оказался в деликатной ситуации, – сказал мне Шелленберг. – Рейхсфюрер, выполняющий приказ фюрера, хочет, чтобы к адмиралу отнеслись с уважением. В данной ситуации мне кажется верным решением иметь в своем распоряжении подразделение из вашей части. Оно будет моей охраной на случай, если мне придется выполнять миссию, от которой я охотно отказался бы. Необходимо также принять в расчет возможность сопротивления.

Я ответил Шелленбергу, что если дело касается только задержания Канариса, то для этого достаточно одного офицера и водителя.

В 1946 году, в Нюрнберге, Шелленберг просил меня сказать, что якобы он 20 июля был в лагере заговорщиков. Я отказался. Зачем мне давать ложное показание? Безусловно, в 1946 году выгоднее было находиться в оппозиции, чем в 1944. Я не уверен, но мне кажется, что бывший министр труда Франц Сельдте сделал Шелленбергу свидетельство «оппозиционера», что дало ему возможность при случае доказать, что он и сам принадлежал к заговорщикам.

То, что я узнал от Шелленберга о Канарисе, было слишком серьезно и сенсационно, чтобы не рассказать это Фелкерсаму – ведь ранее он служил в дивизии «Бранденбург». Со времени приезда во Фриденталь он часто делился со мной сомнениями по поводу функционирования некоторых служб Абвера. Специальные подразделения попадали в необъяснимые ловушки, а использование дивизии «Бранденбург» в качестве полевого подразделения было для него в высшей степени непонятным. У меня также сложилось свое определенное мнение о Канарисе. Его рапорт о «решительной воле итальянского правительства продолжать войну вместе с нами» (30 июля 1943 года) свидетельствовал о недостаточной осведомленности. К счастью, фельдмаршал Кессельринг не поверил ему. «Добрый» адмирал хотел нас послать в окрестности острова Эльба на поиски дуче в то время, когда он находился на Маддалене. Однако же Кейтель и Гитлер поверили ему тогда!

– Можно ли, – спросил Фелкерсам, – выиграть современную войну, если руководитель разведки работает на противника?

Я сам неоднократно задумывался над этим. У меня часто возникал вопрос: что случилось бы, если бы вместо меня на Бендлерштрассе оказался замаскированный заговорщик?

Заговорщики в Берлине доказали свою абсолютную бездарность. Они должны были проверить, могут ли они рассчитывать на какие-либо подразделения, а затем в 14.00 привести в действие план «Валькирия».

Когда Ольбрихт приказал полковнику Фридриху Ягеру арестовать Геббельса, напрасно велись поиски жандармов, готовых выполнить этот приказ. Так как майор Ремер не хотел об этом и слышать, Ягер обратился к резервистам, которые от этого открутились, а затем к курсантам пиротехнической школы. Они тоже отказались!

В то время несчастный Гепнер утверждал, что он приказал задержать 300 000 человек. Кто должен был это сделать? Пиротехники?

Войска СС должны были войти в состав вермахта, это значит находиться в подчинении «высшего командования» фельдмаршала фон Витцлебена. Любой офицер, любой солдат, отказавшийся ему подчиняться, был бы признан «предателем» и немедленно расстрелян, вероятно, курсантами-пиротехниками.

Карл Герделер видел себя уже канцлером Третьего рейха, а Штауффенберг – генерал-майором и статс-секретарем в военном министерстве, которое они намеревались воссоздать. За портфель министра иностранных дел соревновались два человека. В случае переговоров с Западом его получил бы Ульрих фон Хасселль, а с Востоком – безработный посол, эффектный граф фон дер Шуленбург. Разве что никто из их числа не слышал о безоговорочной капитуляции, которая касалась также и заговорщиков!

Несомненно, что смерть Гитлера могла явиться причиной хаоса. Такого мнения придерживались адмирал Дёниц, фельдмаршалы фон Рундштедт и фон Манштейн, генерал-полковник Гудериан и все фронтовые генералы. После 20 июля адмирал Хейе сказал мне: «Вы знаете, что я монархист. Однако я принял присягу на верность фюреру. У нас на флоте нет обычая бросать в воду командира, если корабль наскочит на риф. Он остается на палубе первым после бога до спасения экипажа, и только лишь позже предстанет перед трибуналом. А впрочем, нет необходимости ставить себя в положение, когда нужно убить 23 человека, чтобы устранить одного. Это обычаи бандитов, а не офицеров».

Те из числа заговорщиков, кто действовал, не имея скрытых намерений, с целью (хотя и утопической) спасения Германии, безусловно, заслуживают уважения, так как они поставили на карту свою жизнь. Однако результаты их деятельности были катастрофическими.

Необходимо признать, что Гиммлер не знал ничего, кроме абсолютной власти над полицией. Он очень поздно сориентировался, что покушение было сигналом к путчу. Первоначально он считал, что бомбу подложили рабочие, чинившие поврежденный, по всей видимости, во время ночной бомбардировки с 19 на 20 июля бункер Гитлера [203]203
  «Волчье логово» не подвергалось бомбардировке. Рабочие расширяли ставку. Весной 1944 года было закончено строительство большого укрытия (бункера) для гостей. Также был расширен бункер Гитлера, усиленный мощными стенами и дополнительным потолком. Когда Гитлер прибыл через несколько месяцев (в течение которых он отсутствовал здесь) в «Волчье логово», то поселился на непродолжительное время в бункере для гостей.


[Закрыть].

У фюрера было иное мнение. Сразу же после взрыва он приказал разыскать Штауффенберга, но не с целью его допроса или ареста – он опасался, что полковник лежит где-нибудь раненый и без сознания. Уже в 15.00 действия и поведение Штауффенберга были признаны подозрительными. Тогда считалось, что он направился в сторону советских позиций, находящихся в 100 километрах на восток от Кентшина. Если Гиммлер и приказал шефу гестапо Мюллеру отправить доктора Пиффрадера на аэродром в Рангсдорфе с целью ареста выходящего из самолета полковника, то он не был в этом совершенно уверен. Однако же автомобиль со Штауффенбергом и Хефтеном разминулся с машиной Пиффрадера на дороге, ведущей из аэропорта в город. [204]204
  До сегодняшнего дня неизвестно, где приземлился Штауффенберг. По логике событий 20 июля Петер Хоффман предполагает, что это был Рангсдорф, но водитель не нашел полковника. Однако автор не исключает, что он мог приземлиться на аэродроме Темпельхоф или Гатов. (П. Хоффман, The history of the German Resistance 1933–1945 («История немецкого Сопротивления 1933–1945»). Кембридж, 1977.


[Закрыть]

Многие заговорщики были втянуты в эту мрачную аферу, не зная ее целей и настоящих руководителей. Воображение заговорщиков не отвечало реальности, они считали, что после устранения Гитлера возникнет возможность договориться с западными союзниками. Я хотел бы привести в качестве примера полковника фон Фрейтага-Лорингховена, бывшего руководителя II отдела Абвера (саботаж и диверсия), перешедшего затем под мое начало в качестве руководителя отдела «В» Amt Мил.

Родом из старой и очень уважаемой семьи, Веззель Фрейгерр фон Фрейтаг-Лорингховен, с которым я тогда познакомился, позволил себя использовать заговорщикам. Возможно, что именно сам Канарис приказал ему доставить Ольбрихту и Штауффенбергу в конце 1943 года взрывчатое вещество английского производства и взрыватели к нему. Лорингховен не имел понятия, для чего оно предназначено. 22 июля он покончил с собой.

Принадлежавший к старой и озаренной славой семье майор Людвиг граф фон Леонрод оставил перед смертью письмо: «Я не достоин быть одним из Леонродов. Надеюсь, мое имя вычеркнут из истории нашей семьи, так как оно замарало ее. Только бы мой брат смог лучше защитить честь семьи и оказался не столь наивным, как я».

Самое худшее то, что Ольбрихту удалось отправить на фронт приказы, которые как на Востоке, так и на Западе внесли дополнительное замешательство и деморализовали солдат. Четырнадцать офицеров, скомпрометировавших себя участием в этой мрачной афере, покончили жизнь самоубийством. Среди них были фельдмаршал Эрвин Роммель, Гюнтер фон Клюге, а также генерал Карл Генрих фон Штюльпнагель, командующий войсками во Франции [205]205
  Генерал Карл Генрих фон Штюльпнагель выстрелил себе в голову, но выжил (потерял зрение). Он предстал перед Народным трибуналом и был казнен 30 августа 1944 года.


[Закрыть].

Решение о лишении офицерского звания участников заговора принадлежало Почетному военному суду. [206]206
  Этот суд был образован Гитлером после 20 июля 1944 года и назывался Почетным судом Третьего рейха.


[Закрыть]

Председателем суда был фельдмаршал Герд фон Рундштедт, в его состав вошли фельдмаршал Кейтель, а также генералы: Гудериан, Шродт, Крибель и Кирхгейм. Только разжалованные офицеры предстали перед Народным трибуналом.

Говорилось о тысячах приведенных в исполнение приговоров. Согласно данным правительства ФРГ, их было 140. [207]207
  Количество всех экзекуций в 1944 году превышало 5000, и именно это число было представлено во время Нюрнбергского процесса как количество жертв 20 июля. Сегодня историки единодушно определяют это количество примерно в 200 человек из 7000 арестованных. (См. П. Хоффман, с. 529, и «Большую энциклопедию Третьего рейха», Мюнхен, 1985, с. 662.)


[Закрыть]

Изучение подоплеки покушения обнаружило тот факт, что заговором руководили офицеры, принадлежащие к «Красной капелле». К такому выводу пришел в 1966 году доктор Вильгельм Риттер фон Шрамм, профессор истории политехнического института в Мюнхене. Профессор Шрамм и Вальтер Герлиц в издаваемой в Гамбурге газете «Ди вельт» подтвердили, что участвовавшие в заговоре генералы Фриц Тиле, Гельмут Штифф, Герман Фери и Рудольф Герке являлись также информаторами швейцарской сети Ресслера.

Покушение очень сильно повлияло на Гитлера – оно сломало его не столько физически, сколько морально. Недоверие, питаемое издавна к некоторым генералам, переросло в открытую враждебность, даже в отношении людей, совершающих ошибки без злого умысла. Он понял, что Канарис, Остер и Лагоузен уже давно были изменниками. Факт, что фельдмаршала Роммеля назвали одним из заговорщиков, подействовал на него удручающе. Его преследовала мысль, что предатели действовали в вермахте на самом высоком уровне. Без сомнения, ему не помогло лечение, проведенное личным врачом, шарлатаном доктором Морелем. Он все более поддавался влиянию Мартина Бормана.