Текст книги "Моя Чалдонка"

Автор книги: Оскар Хавкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

21

Володя проснулся раньше обычного. Сон уходил не сразу, и он лежал с закрытыми глазами, удерживая дремотным сознанием последние ночные видения. Чердак аммоналки. Кто-то лезет по лесенке и никак не может добраться до чердака… Висячий мостик через Урюм – он покачивается, скрипят стальные канаты, и внизу белая полоса реки. А по белому льду бегают, играют огненные отсветы. «Пожар! Все пропало! – кричит Дима, весь черный, в дыму. – Прыгай! Скорее!» И Володя прыгает и летит, летит, словно в бездонную пропасть, и сердце будто сжимается в комочек… Ну, скоро ли конец? «В шесть, в шесть, в шесть». Володя открыл глаза.

Вчера, засыпая, он приказал самому себе: проснуться в шесть. Значит, шесть. Это можно определить по серой полоске, робко заглядывающей в щель ставен.

Скорее, не терять ни одной минуты! Позавчера отец на несколько дней уехал в Загочу. Тетя Вера опит. Теперь уж никто не помешает.

Володя, еще теплый от сна, не умываясь, с накинутым на плечи одеялом, на цыпочках вошел в кабинет. Нащупал настольную лампу. Голубоватый свет упал на корешки книг, заиграл на чернильном приборе, осветил весь просторный мир письменного стола.

Володя выдвинул левый ящик, взял кипу тетрадей, слегка изогнул их и быстро провел большим пальцем по граням тетрадных листов. Они прошуршали, послушно показав концы синих прямых линеечек. Поспешил – пропустил тетрадь с черновиком. Страницы прошуршали во второй раз, затем в третий.

Володя сел в кресло, скинул на ручки одеяло и стал тщательно просматривать каждую тетрадь. Одна, вторая, третья, пятая… десятая. Все были чистенькие. И еще, и еще, и еще – не веря самому себе, брал он эту кипу тетрадей в голубых корочках, терпеливо листал, пока не убедился, что черновика письма ни в одной из них не было…

Как же так? Володя хорошо помнил, что в тот день, когда он написал письмо, Вера Матвеевна затеяла уборку и он положил ту тетрадь в кипу левого ящика. Может быть, он успел вырвать два средних листа? Володя пересчитал листы в каждой тетради – по двенадцать. Нет, и домашних нельзя заподозрить. Да, это было бы смешно: ни папа, ни тетя Вера не шарят в его вещах, ящиках, книгах. Нужно – спросят.

Иглой кольнула мысль: неужели он положил тетрадь в правый ящик? И тогда… Володя чуть не вскрикнул: тогда письмо попало к кому-то из ребят или к Марии Максимовне!

Зазвонил настольный телефон. Звонки были какие-то острые, торопливые, настойчивые. Кто бы это мог – ведь едва светает? Володя почти с ненавистью смотрел на желтую деревянную коробку с черной ручкой. «Затявкала, не терпится!»

Скрипнула дверь спальни.

– Что же ты, Володя? Это, наверное, папа! – Вера Матвеевна, с заспанным лицом, поспешно завязывала поясок халата. – Сейчас, сейчас! – Она сняла трубку. – Да, я! – Вера Матвеевна весело взглянула на Володю – «Ага, угадала!» – и присела на ручку кресла. Уютно пахнуло от нее сонным ночным теплом.

– Кого, кого видел? Не пойму. Кто, куда уехал? Ах, вот что! Нет, не знаю.

Володя слышал странно измененный, но похожий – ровный, четкий голос отца.

– Погоди, сейчас спрошу Володю. Да, он здесь. – Вера Матвеевна чуть отстранила трубку от уха. – Учитель ваш вернулся? Нет? – Он отвела от уха рыжий завиток волос и сказала в трубку: – Нет, не видели его. Хорошо, передам… Почему не спит? Не знаю… До свиданья. Ждем!

Вера Матвеевна медленно положила трубку.

– Вот какой наш папа: без дела, просто так, не позвонит. – Она сладко зевнула и, засмеявшись, похлопала себя по тубам ладонью. – Ботаник ваш, кажется, возвращается, видели его в Загоче. Ох, а я уже не засну… Так хорошо спалось. – Володя почувствовал на плече теплую руку. – Что это ты в такую рань забрался в кабинет? И даже не оделся.

– Так, надо… – пробормотал Володя.

– Надо! А мне папа уже выговор сделал, что ты не спишь.

– Я… мне тетради нужны. Я ищу и никак не могу найти.

Вера Матвеевна накинула ему на плечи одеяло:

– Нельзя же так, в кабинете еще не топили… Ты забыл, Володя: помнишь, на той неделе ты прибегал за тетрадями, я еще убиралась?

– То другие тетради, я не их ищу.

– А не все ли равно! Или ты отдал начатые?

– Нет… то есть да. – Володя опустил глаза. – Была одна…

– Это же поправимо, Володя! Ты скажешь, и тебе отдадут.

Володя молчал, стиснув зубы, чтобы не расплакаться.

– Или это была тетрадка для себя, которую никто не должен видеть?

Володя быстро взглянул на нее и кивнул.

Вера Матвеевна задумалась.

– Где у тебя лежала тетрадь? Теперь это уже не секрет.

– В левом ящике, в кипе, а в правом – другая кипа.

Вера Матвеевна снова положила ему руку на плечо:

– Это, вероятно, я виновата, Володя. Когда я убирала стол, я могла перепутать. Я вытащила из ящиков все, чтобы застелить дно. И все уложила в том же порядке, но тетради могла перепутать – ведь они одинаковые!

Так вот в чем дело! Теперь Володе стало все ясно.

– Зачем вы это сделали? – выкрикнул он прямо в лицо Вере Матвеевне. Володя почти ненавидел ее сейчас.

Вера Матвеевна встала, прижала руки к груди:

– Володя!

– Зачем вы это сделали? – тише, но с той же злостью повторил Володя.

Вера Матвеевна постояла еще секунду, повернулась и ушла в спальню. Она боялась, что он скажет что-нибудь обидное. Володе показалось, что она стоит по ту сторону двери и плачет…

И пусть, пусть плачет, убеждал себя Володя. Она никогда не поймет, что случилось из-за ее небрежности. Теперь все планы, все чертежи, которые имело право знать только командование, станут известны всем; про магнит разболтают, разнесут… Все, все, что Володя придумывал втайне, все пропало!

Какой-то голос говорил ему: при чем здесь тетя Вера? Разве она знала? Виноват сам: связался с Димкой, пробегал в аммоналку, медлил с перепиской, не проверил тетради. А теперь он накричал на нее. Злость на себя, жалость к тете Вере, опасение, что кто-то уже прочитал письмо, – все это тяжким грузом легло Володе на душу. Он уронил голову на стол и заплакал…

22

Утром, перед уходом на драгу, Любовь Васильевна слазила в подполье; слышно было, как звякало ведро, как с глухим, мягким стуком перекатывался в деревянном ларе картофель. Снизу, из подполья, Любовь Васильевна передала Нине ведро с картошкой; земли в ведре, сухой, иссера-черной, не меньше, чем картошки.

– Картошку-то быстро подъедаем… Придется, однако, на семена меньше оставить, с полкуля, что ли?

Отвечая на хмуро-вопросительный взгляд дочери, Карякина подморгнула ей:

– Проживем, дочка! Капусты еще полкадушки есть. Крупу все-таки дают. – Подтянувшись на руках, она выпрыгнула на пол, прикрыла подполье западней. – Валерик и Сима, слава богу, сыты. Вот только, – она невесело улыбнулась, – папка наш давно не пишет…

Нина увела младших в садик, накормила старших и собралась к Володе готовить уроки. Но, идя берегом Урюма, она думала совсем не об уроках.

И трех месяцев не прошло, как уехал отец. А как все переменилось дома! Высоченный – «два метра четыре» – отец вносил в дом веселую деятельность, шумный разговор. Он любил возню, смех, песню. О работе, о каждой вещи, обо всем он говорил с удовольствием. «Поколем дровишки» – и уже представлялись березовые полешки, скачущие под колуном. «Сегодня в баньку» – и уже будто держишь мыльную обиходку и горячий пар идет от ополоснутых каменных голышей. «А я в ларек заходил» – и карякинская пятерка знала, что в широких карманах отцовских брюк – жестяная коробка с леденцами или бумажный кулек с пряниками.

А теперь картошку по одной считай!

Володя поджидал Нину. Он разложил на своем столике гербарий, альбом с зарисовками корней, листьев, стеблей, приготовил ручки, цветные карандаши, листы чистой бумаги, а сам был какой-то хмурый и глаза будто покраснели.

– Ботаникой будем? – удивилась Нина, поглядывая на Володю.

– Ну да. Ларион Андреевич завтра приедет, а мы уж все перезабыли! Садись давай.

Они сели рядом, и Володя раскрыл учебник.

– «Вегетативное размножение», – громко прочитал он. – Подряд читать?

– Все равно… Ну да, подряд.

«Полкуля на посадку! Это же на три сотки, не больше!»

– «Размножение корневищами и корнями, – читал громко Володя. – Корневище – это видоизмененный подземный стебель, из почек которого вырастают новые надземные побеги. При разрастании и ветвлении корневища связь между его отдельными частями прерывается – получается несколько самостоятельных растений…» Понятно, Нина, что получается?

– Понятно, – тряхнула косичкой Нина.

«Нет, ничего не поняла, придется это место потом самой перечитать… Все-таки как прожить без картошки почти полгода?.. Да, а в красной жестянке с надписью «Фабрика Бабаева» теперь уже не розовые и желтенькие леденцы. Мама держит теперь в ней катушки, иголки, пуговицы… Да бог с ними, леденцами. Главное – не пишет папка».

– «В некоторых случаях растения размножаются и корнями, на которых образуются придаточные почки… Размножение корневищами и корнями часто попадается среди сорняков». Повтори, Нина!

– Повторить? «Среди сорняков…»

– Что «среди сорняков»?

– Володя, – вздохнула Нина, – прочитай, пожалуйста, еще раз. Я прослушала.

Володя сердито посмотрел на нее, но спорить не стал. Ровным, холодным голосом снова начал читать про корневища. И снова до Нины доходили только отдельные слова: «стебель… побеги… почки», и за словами она не видела ничего. Нина видела лишь эти несчастные полкуля картошки, лежавшие кучкой в углу подполья.

– Володя, не сердись: вот еще раз прочтешь – все до единого слова повторю.

– Не буду больше читать! – со злостью сказал Володя. – Что у тебя сегодня – голова дырявая, что ли? Ты будешь слушать или нет? Не-по-нят-ли-вая!

Так грубо Володя с нею никогда не разговаривал: «голова дырявая, непонятливая…» Конечно, ему-то, Володе, что: никаких забот! Свободного времени – сколько хочешь. Опять, наверно, у Тамары был. В фантики играли. Альбом разглядывали. Весело небось… Встать бы сейчас да уйти!

Но она успела только подумать об этом.

Неслышно подошла к столику Вера Матвеевна. Володя еще больше нахмурился и уткнулся лицом в книжку.

Володя читал, а Вера Матвеевна стала играть Нининой косичкой, расплела ее, вытащила бантик, снова заплела. Нине сделалось неловко: что это Вера Матвеевна занялась ее прической? Нина вообще стыдилась своей коротенькой, бесцветной косички, из которой даже маленького «мостика» нельзя было сделать, да и бантик такой старенький, вылинявший.

– Клубни картофеля представляют собой утолщение подземных стеблей с большим запасом питательных веществ. Стебли картофеля вырастают из глазков (почек), которые сидят на поверхности клубня.

Володя прервал чтение и быстро взглянул на пальцы Веры Матвеевны. Никак она не оставит в покое Нинины волосы!

– Нина, – вдруг сказала Вера Матвеевна, – тебе случайно не попадалась Володина тетрадь?

– Какая тетрадь?

– Володя, объясни, какая тетрадь у тебя пропала.

– Пропала? Тетрадь? Когда?

– А тебе и знать незачем! – все так же грубо ответил Володя. – Тетрадь как тетрадь… Слушала бы лучше!

Да что с ним сегодня? Или правда хочет поссориться?

Володя очень громко, скороговоркой, словно боясь, что его перебьют, стал читать:

– «Обычно посадку картофеля производят целыми клубнями или половинками; но когда посадочного материала мало, то можно разводить картофель «глазка́ми».

Вера Матвеевна отошла на шаг, вернулась и снова стала переплетать Нинину косичку. И пальцы Веры Матвеевны словно говорили: «Не сердись, девочка, не расстраивайся». А Нина впилась глазами в учебник.

– Погоди, Володя, не спеши. Как это… «Глазка́ми»? – спросила она, будто и не было Володиной грубости. – Покажи, где это написано.

– Вот, – Володя карандашом водил по строчкам, – ясно написано: «глазка́ми». Я правильно прочитал. Ты же знаешь, у каждого клубня есть глазки́…

– Выходит, – перебила его с недоверием Нина, – что можно одну картошку разрезать на куски и сажать?

– Ну да. Чего тут непонятного?

– И вырастет целая? – вырвалось у Нины. И тут же она фыркнула в ладонь – сама над собой: видимое ли дело, чтобы выросло полкартошки или четверть!

– Погодите, – вмешалась Вера Матвеевна. – Сейчас наглядно покажу.

Она принесла на тарелке толстую шишковатую картофелину, похожую на маленький, туго набитый куль. Белые хвостики ростков там и сям торчали из бульбы.

«Грамм, наверно, на двести», – определила Нина.

– Вот это всё глазки, – Вера Матвеевна кончиком острого садового ножа прикасалась к бокам картофелины, – то есть это почки, уже давшие ростки. Каждая почка может превратиться в новое растение. Из этого можно вырастить шесть кустов.

Нина с уважением смотрела на многохвостую, толстую особу, молчаливо развалившуюся на белой тарелке.

– Смотрите!

Вера Матвеевна, ворочая картофелину, принялась ловко рассекать ее на части. Вместо одной толстой картофелины на тарелке лежало шесть угловатых кусочков. И, оказывается, эти шесть кусочков могут превратиться в шесть кустов!

Щеки у Нины разгорелись. Она про все забыла – про Тамару, про Володину грубость, про его исчезнувшую тетрадь, про все обиды и огорчения. А если десять картофелин разрезать, а если сто? Какое поле можно засадить!

– Да, но картофель прежде надо прояровизировать – подсушить, проветрить на солнышке, – говорила Вера Матвеевна. – Эта проросла без пользы. У яровизированной ростки не белые, а зеленые, потолще и покороче.

И прояровизируем! И будут зеленые и потолще! Нина слушала и строила из кусочков картофелины разные фигурки. Значит, не полкуля картошки у них, а целый куль, а может, и два.

– Как интересно! Ну, читай, читай, Володя! Я все поняла: «Когда посадочного материала мало, то можно разводить картофель и «глазками». Так ведь там, Володя?

23

На выходе из проулка Нину Карякину догнала Тамара Бобылкова. На ней была круглая меховая шапочка, синее пальто с барашковым воротником, на ногах сапожки. Нина взглянула на Тамарины пестренькие варежки, на Тамарин маленький портфель из мягкой волнистой кожи. Всегда она нарядная, Тамара Бобылкова! Совсем никуда против нее Нина Карякина, повязанная платочком, в старой телогрейке, в больших материнских катанках. Ну и что из того! У Нины сегодня свои радости, и вообще, какое ей дело до Тамары!

– Конфету хочешь? – спросила Тамара.

Почему не хотеть! Конфета завернута в тонкую скользкую бумажку; под бумажкой угадывается «золотника».

– Спасибо, Тамара! – Она отвернулась, будто бы жует, и незаметно спрятала конфету в карман телогрейки – для Валерки. – А я тебе сейчас что расскажу!

Торопясь, рассекая ладошкой воздух, Нина стала объяснять Тамаре про «глазки».

– Не понимаю, – передернула плечиком Тамара, – зачем резать, когда можно сажать целую!

– А у вас много картошки?

– Не считала, не знаю.

Нина замолчала, насупилась. Да уж, поймет такая! Не знает даже, сколько у них картошки в подполье.

Но Тамара ничего не заметила.

– Сегодня буфет открывается, слышала?

– Слышала, – ответила Нина. Она в самом деле слыхала про буфет, но сегодня утром Пете и Кире последнюю мелочь наскребли, и у Нины даже и пятачка завалящего нету!

– Мама засунула мне в портфель завтрак, а я его тихонько вытащила и три рубля взяла, – похвасталась Тамара и вдруг предложила: – Хочешь, одолжу рубль? Могу насовсем.

Что это она такая добрая сегодня? Позавчера еле перышко у нее выпросила, а сейчас целый рубль предлагает. Нина колебалась: не стоит брать у этой задаваки, да ведь ничего особенного, предложила, потому что знает – Нина отдаст; маме получку выдадут, и она отдаст.

– Приходи ко мне, – пригласила Тамара, – я тебе свой альбом покажу. В фантики поиграем.

– На рояле?

– На рояле, – подтвердила Тамара. – Это мы с Машей додумались. А ты откуда знаешь? Володя сказал?

– Да, Володя. – «Значит, нахаживает к Тамаре, а не говорит ничего, все злится. Может, ему и дружить со мной наскучило?..»

Все теперь в Тамаре раздражало ее: и меховая шапка, и варежки, и самодовольная улыбка. «Портфель – как у начальника, а уроки небось не выучила!»

Тамара легонько ударила красным портфельчиком по сапожкам, перехватила его из руки в руку.

– А вы… а вы зачем дяде Яше дрова возили? – острым любопытством спросила она.

– Как – зачем? Он же сам не может!

– Я видела, как вы через Урюм переезжали… Ох, а какой пожар вчера был! Я из окна смотрела – небо будто в красных чернилах. Красиво!

– Красиво!.. Дом-то у Сени сгорел… Мы лошадь отвели в школу, побежали на Первый стан, а от дома – одни мокрые головешки!

– Ну-ну, – довольно равнодушно сказала Тамара и с прежним любопытством заговорила: – А Лиза сказала Маше, что у мальчишек тайна. Будто она подслушала, только не все разобрала. Димка мальчишкам сказал: «Вот еще одно воскресенье пропустим». Тебе Володя, наверное, говорил что-нибудь про это? Вы ведь дружите?

– Ну и что? Ничего не говорил.

Нина взяла папку под мышку, замерзшие пальцы сунула в рукав телогрейки. «Вот выдумывает, вот выдумывает! Дрова возили, и все. Какая тут тайна? Неужели Володя не сказал бы? – И остановилась. – А ведь насчет тетради он молчит. Может, в той тетради тайна?»

– А почему сегодня велели пионерам раньше прийти? – спросила Тамара.

– Будем столярку поднимать, – нехотя ответила Нина. – Только уж, наверное, без Сени.

До школы они шагали молча, а у самой школьной ограды Тамара вдруг остановилась:

– Знаешь. Нина, забыла задачу решить по арифметике. Меня непременно Анна Никитична спросит!

«Ага, так я и знала!»

– Как же ты могла забыть? Я еще в субботу решила. Сегодня у тебя полдня было!

– Думала – в воскресенье, а в воскресенье нашлись другие дела, а сегодня поздно встала. Ну, в общем, не успела…

Не успела! Нина пожала плечами: дома ничего не делает, лапа с мамой над ней трясутся, а у нее даже на уроки времени не хватает.

Они прошли еще несколько шагов. Тамара выжидательно смотрела на Нину. Та, занятая своими мыслями, ни о чем не догадывалась. «И чего это Володя с ней сдружился? – думала Тамара. – Обыкновенная девчонка! А катанки-то – как танки».

– Нина, – вкрадчиво заговорила она, – дай мне тетрадку, я на большой перемене спишу. Ты не бойся, я тихонько!

Так вот оно что! Нина остановилась, подогнула ногу, положила папку на колено и застывшими пальцами принялась развязывать тесемки:

– Ох, Тамара, словят тебя. Вот увидишь.

– Подумаешь! – ответила Бобылкова. – В первый раз, что ли? Не получать же мне двойку!

Тесемки никак не поддавались красным, обмороженным пальчикам. Тамара глядела на эти пальцы почти с ненавистью. Тихоня! Строит из себя, а сама, наверное, тоже…

– Будто ты не списываешь! – сказала она со злой усмешкой. – Уж не важничай.

– Я? А ты видела?

– Не видела, а все равно все знают, что ты у Володи списываешь.

– Ты врешь, врешь!

– Не вру! Володя сам говорил.

Володя? Нина снова завязала с трудом развязанные тесемки.

– Ну, и проси тогда у него, раз так. Иди проси! А я не дам!

– Жадина! – зло сказала Тамара. – Я тебе конфету дала… домой пригласила… и рубля не пожалела!

Нина разжала руки, и папка упала на землю.

– Ты что? – наступала она на Тамару. – Я не покупная! На́ тебе! На́ тебе!

Конфета в роскошной обертке, скомканный рубль полетели в лицо Тамаре. Сжатые красные кулачки подталкивали Тамару в бок. Тамара, подобрав конфету и деньги и придерживая шапочку, пустилась наутек.

Во дворе вокруг старой, скособоченной столярки шла целая карусель. Под завалившийся бок ветхого здания подвели торчком три бревна. Их связали дощатым сплошным настилом, и сейчас десятки школьников валили на этот настил землю. Лопаты только мелькали – казалось, с неба падает земляной дождь.

И Сеня был тут – в обгорелой телогрейке, с тяжелой землекопной лопатой в руках. Сеня носился от одного конца столярки до другого, и тяжелые пласты земли летели с его лопаты на дощатый настил.

– Так, еще черпачок… А ну еще! Эй, Коноплев, Сашок, поживей! Это тебе не рачков в Урюме ловить. Глядите, как Ерема ворочает, словно медведь-лесовик. Аж серу позабыл жевать. Эй, эй, ты, Сухоребрий, не так отчаянно – руки отмахаешь! Скоро наша столярка, как живая, зашевелится. Земля на бревна, как на рычаги, напрет, и домишко прямиком станет. Тогда мы под него новые балки и подведем. Ну и клуб будет у нас! Будет клуб, будет клуб, – пропел Сеня, – за билеты целый руб!

Лопаты мелькали еще быстрее; толща серой земли на настилах росла, уплотнялась, темнела.

Сеня подошел к Тоне, вытер рукавом телогрейки лицо.

– Вот увидишь, Тонечка, все будет хорошо.

– Насчет себя-то хоть подумал? – тихо спросила Тоня. – Где жить-то будете?

– А мы как-нибудь, – беспечно ответил Сеня и, увидев пробегавшую мимо Карякину, крикнул: – Эй, Нина, постой!

Нина остановилась было, но увидела Володю и, не ответив Чугунку, быстренько взбежала на школьное крыльцо…

Едва раздался звонок на большую перемену, у дверей бывшей гардеробной, где оборудовали буфет, выстроилась очередь. Помещение было небольшое – приходилось впускать школьников партиями.

У дверей дежурили семиклассники. Они сдерживали нетерпеливых малышей. Дима Пуртов, протолкавшись ближе к двери, бренчал серебром, но, сколько ни подсчитывал, рубля не набиралось. Он увидел медленно и важно шествовавшую Тамару Бобылкову:

– Бобылиха, дай двадцать копеек, до рубля не хватает.

Тамара, и так злая сегодня, совсем вышла из себя:

– Грубиян, вечно обзывает! И не дам, есть – и не дам.

– Я и знал, что не дашь. Задавишься, а не дашь. Ходишь бойко, а в дневнике…

– Двойка! – подсказал Веня.

– А вы… вы невежи! – не осталась в долгу Тамара. – А я… а я про вас что-то знаю! Да, знаю!

Дима хотел дать Тамаре тумака, но не успел: дверь растворилась, и пятиклассники с шумом и криком ринулись в буфет.

Школьники увидели столики, покрытые новой светло-зеленой клеенкой с цветастой каймой, деревянную стойку со стеклянной витриной под белыми занавесками, раздатчицу – семиклассницу Валю Басову – и Антонину Дмитриевну в белых халатах. Ребята невольно приумолкли и замедлили шаг. Их заинтересовала стойка и стеклянная витрина. Круглые стограммовые булочки с зеркально блестящей коричневой корочкой громоздились в больших фанерных ящиках. Булочки были разрезаны пополам, в середину вложен кусок холодного мяса. В стеклянных матовых блюдцах с высокими краями светился красной капустой и квадратиками свеклы винегрет. Строем стояли граненые стаканы с компотом. В желтом взваре, похожем чем-то на подводное царство, виднелись нежно-прозрачные ягоды абрикоса, круглые, с морщинистой кожей лепешки яблок, темные, как птичий глаз, шарики вишни.

Завтрак – булочка, винегрет, компот – стоил рубль.

– Дай мне, Валя, на восемьдесят копеек! – попросил Пуртов.

– Как же тебе сделать на восемьдесят? – ответила Валя. – Булочка с компотом стоит семьдесят копеек, булочка с винегретом – шестьдесят пять.

– Дай ему все… – вмешалась Антонина Дмитриевна, – он завтра принесет двадцать копеек.

Неся к столику свой завтрак, Дима смешно задвигал ушами, когда проходил мимо Бобылковой.

– Эх, Тамара Бобылкова, до чего ты бестолкова! – тихонько пропел он. Но на душе у него скребли кошки.

– Винегрет-то, смотрите, с постным маслом, – восторгался Веня, – а в компот даже лимон положен!

– Ребята, – шепнул Дима, – слышали, что Тамарка сказала? Что она про нас знает!

– Да ну, ерунда! – ответил Володя.

Он был очень расстроен: все думал о своей пропавшей тетради. К кому она могла попасть, к кому?

– У Нины новый бантик – васильковый, – громко сказала Маша. – Потрясающий! А сама ужас какая грустная вышла из класса, а потом почему-то вернулась.

Поставив стакан с компотом, Володя стремглав бросился из буфета – едва не сбил с ног Антонину Дмитриевну.

У двери класса стоял с красной нарукавной повязкой Ерема Любушкин. Он обхватил Володю своими лапами.

– Ерема, пусти, ну пусти, пожалуйста!

– В класс нельзя!

– А Нина там?

– Там. Она нездорова.

– Ерема, ну пусти: мне нужно ей сказать очень важное.

Любушкин оглянулся, быстро открыл дверь и втолкнул Володю в классную комнату.

Нина сидела за своей партой, хмурая, бледная, и старательно обвертывала в газету тетрадь по рисованию. Увидев Володю, она ниже склонила голову. Только васильковый бантик виднелся над партой.

– Нина, я тебя всюду ищу, – сказал мальчик. – Ты почему не завтракаешь?

Нина не ответила. Володя порылся в своей сумке, сел рядом. Правой рукой он придвинул к себе Нинину тетрадь, левой протянул ей рубль.

– Иди, Нина, позавтракай. Я тебе помогу – обложку пока разрисую, а потом мне надо тебе что-то сказать.

Нина вскочила на ноги, рванула к себе тетрадку:

– Помогу! Сама знаю, что хочешь сказать! «Не-по-нят-ли-вая!» Ты меня на смех подымаешь! Я не думала, что ты такой…

Володя выпрямился:

– Нина!

– Не буду я с тобой дружить, я… тебя ненавижу… и тайны твои ненавижу… – и выбежала из класса.

«Тайны?» Ну ладно, тайны. Но когда, когда он подымал ее на смех? Этого же не было!

Володя несколько минут сидел неподвижно, потом резко отодвинул от себя Нинину тетрадь и тоже выбежал из класса.