Текст книги "Могилы из розовых лепестков (ЛП)"

Автор книги: Оливия Вильденштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Вздох со свистом вырвался из его рта, звук облегчения.

– Ты слышала, что у неё не всё хорошо?

– Что? Нет!

– Разве не поэтому ты собираешься встретиться с ней?

– Что ты имеешь в виду, у неё не всё хорошо?

– Она позвонила на следующий день после смерти твоей мамы, чтобы сказать мне, что не сможет прийти на похороны, что она будет там, в духе, – папа вздохнул. – Ей девяносто девять. Это печально, но не неожиданно в её возрасте.

Ужасная мысль пронеслась у меня в голове. Неужели Гвенельда держала её в заложниках?

– Я должна… я пойду, проверю как она.

– Я не хотел тебя беспокоить, Кэт. Мне следовало промолчать.

– Нет! Я рада, что ты мне сказал.

– Кстати, о Холли, хочешь узнать кое-что странное? – прежде чем я успела ответить, он сказал. – Около Нового года, сразу после того, как ты уехала, твоя мать решила, что хочет исследовать своё генеалогическое древо. Ты же знаешь, какой она была… Как только она решалась на что-то, ей просто нужно было сразу же довести это до конца. В любом случае, я не знаю, говорила ли она тебе когда-нибудь, но она всегда задавалась вопросом, почему её прабабушка, Чатва, была похоронена рядом с матерью Холли.

– Разве они не были заклятыми врагами? Драка из-за какого-то мальчика или что-то в этом роде?

Папа покачал головой.

– Вот тут-то всё и становится странным. У них не только один и тот же год рождения, но, по-видимому, у них один и тот же день рождения.

– Дни рождения не являются исключительными…

– Но её звали Лей. Л-E-Й.

– И что?

– Это Готтва, милая. Это означает свет. А Чатва означает тьма.

Я вздрогнула.

– Нова верила, что они близнецы.

Я снова вздрогнула, отчего невесомая сумка соскользнула с моего плеча.

– Так это сделало бы Холли… это сделало бы её…

– Родственницей.

Моя челюсть отвисла.

Папа засмеялся.

– Да. Это была и моя точная реакция тоже.

И я спрашивала Каджику, не базаш ли она.

– Мама спрашивала её об этом?

– Твоя мать когда-нибудь оставляла что-нибудь в покое?

– Что сказала Холли?

– Холли сказала, что это было решение твоей прабабушки Айи держать это в секрете.

– Почему?

– Я не уверен, но твоя мама сказала, что Холли собиралась прислать ей книгу, которая всё объяснит, – его весёлое выражение лица стало подавленным. – К сожалению, Нова так и не получила её. Почему бы тебе не спросить её об этом, Кэт? Может быть, она отдаст её тебе.

Она уже отдала её мне…

Несмотря на то, что окно было закрыто, и я не прижимала к уху морскую раковину, волны озера Мичиган вздымались и разбивались о мои барабанные перепонки. Это был звук распада всего разумного и рационального.

Стелла была права, Холли прислала мне книгу. И она послала её мне, потому что мои предки были и её предками.

ГЛАВА 27. ГОТТВА И ФАЭЛИ

Поездка к Холли прошла как в тумане. Я припарковалась рядом с её грузовиком и подошла к дому. Надеясь, что Холли не начала запирать входную дверь, я повернула ручку, но встретила сопротивление. Чёрт возьми. Я положила руки на металлический молоток, но потом передумала объявлять о своём присутствии.

Прижавшись телом к обшивке дома, я подкралась к окну её гостиной. Я заглянула внутрь, но в комнате было темно. Тем не менее, я изучила каждую секцию, от открытой кухни до горчично-жёлтой гостиной, до пола, выложенного испанской плиткой. К счастью, тела Холли там не было. Я проскользнула за угол и уже собиралась украдкой заглянуть в соседнее окно, когда две руки обхватили мои бицепсы, как тиски.

Я взвизгнула.

Мой похититель развернул меня.

Беспомощная, я моргнула на Каджику, слишком тяжело дыша, чтобы говорить.

– Что ты здесь делаешь, Катори? – спросил он. – Я думал, мы должны были держаться на расстоянии.

Я вырвала свои руки из его хватки и отступила назад.

– Я пришла повидать Холли. Не тебя. Не Гвен.

Он кивнул.

– Тогда тебе следует воспользоваться дверью.

– Она была заперта.

– Ты собиралась залезть в окно? – его голос звенел у меня в ушах.

– Нет. Я… я хотела убедиться, что она не спит. Я не хотела её беспокоить.

Он склонил голову набок. Прядь шёлковистых чёрных волос упала ему на глаза. Он смахнул её, но она снова упала.

– Она хочет тебя видеть. Гвенельда собиралась попросить твоего отца привести тебя…

– Гвен лучше держаться от него подальше, – огрызнулась я.

Он выпрямил шею, раздувая ноздри.

Рядом со мной со скрипом открылось окно. Я резко обернулась.

– Катори, – сказала Гвен, просовывая голову в прогал. – Как замечательно, что ты пришла. Холли ждёт тебя.

– Я слышала.

Я не видела Гвенельду с той ночи, когда она разбудила Каджику, но её лицо было мне почти так же знакомо, как лицо старого друга. Однако она не была моим старым другом.

Гвен уставилась поверх меня на охотника.

– Каджика, гвайекгин?

Держу пари, он собирался сказать ей, что я не доверяю ей быть рядом с моим отцом.

– Я в порядке, – хрипло сказал он, прежде чем направиться к огромному пню, который Холли использовала в качестве стола для пикника для всех тех, кто помогал ей собирать вишню в месяцы сбора урожая.

Каджика поднял топор вместе с большим куском дерева. Он положил его на пень и одним плавным движением разрубил его пополам. А потом он разрубил его снова, и снова. Он согнулся в талии и схватил ещё одно бревно. Я оставила его с топором и сдерживаемым гневом и пошла обратно вокруг дома. На этот раз, когда я попробовала дверную ручку, она поддалась.

Моё сердце замерло, когда я вошла внутрь и чуть не столкнулась с Гвен, которая стояла в тёмном проходе.

– Ты знаешь, в наши дни существует такая вещь, как электричество, – я собиралась снять пальто, но воздух в доме был таким холодным, что у меня перехватило дыхание. – Здесь как в морозильной камере. Ты выключила отопление?

– Каджика отнёс деньги, которые он заработал прошлой ночью, человеку, который контролирует электричество, так что оно должно быть восстановлено в ближайшее время.

Каджика дрался за деньги? Он сказал мне другое.

В воздухе пахло огнём, пеплом и замёрзшим снегом. Я мельком увидела тлеющие угли в камине гостиной.

– У Холли закончились деньги, чтобы оплатить счета?

– Да. Твоя мама дала ей немного месяц назад, но этого было недостаточно.

– Почему она не позвонила нам? Мой отец помог бы. Все в этом городе приняли бы участие.

– Она не думала, что проживёт достаточно долго, чтобы нуждаться в большем количестве денег, – Гвенельда одарила меня мрачной улыбкой, которая выглядела неуместно на её обычно бесстрастном лице.

– Где она?

– В её спальне. Она больше не покидает её.

Я пошла по узкому коридору, пока не добралась до двери в конце. Я толкнула её, открывая.

– Холли, это Катори. Могу я войти?

Слабое «да» было ответом мне, и я медленно вошла в тёмную комнату.

Когда я увидела древнюю садовницу, уютно устроившуюся под кучей одеял, у меня перехватило дыхание. Я подошла ближе. Её лицо обрамляли редкие пряди серебристых волос, а кости выступали на тонкой, как бумага, коже. Если бы я не слышала, как она говорила, я бы подумала, что она труп.

Когда я приблизилась, слабая улыбка появилась на её лице, сдвигая острые кости.

– Я надеялась… что ты придёшь, – сказала она, её голос был таким же призрачным, как бледное облако, которое образовалось, когда её дыхание коснулось воздуха в спальне.

– Папа только что сказал мне, что ты… – я сделала паузу, – что ты – наша родственница. Это правда?

Её глаза сверкали остатками жизни, покинувшей остальную часть её тела. Это были те же самые глаза, которые смотрели на меня сверху вниз, когда я восхищалась распускающимся цветком.

– Это правда.

– Я получила книгу.

– Я надеялась… – прохрипела она. Гвенельда, которая зажигала свечи на комоде, бросилась к Холли и прижала её голову к груди, пока её лёгкие не успокоились. – Я надеялась, что она дойдёт до тебя, – Гвен положила голову Холли на место и подоткнула одеяло ей на плечи.

– Где ты её взяла? – спросила я.

– Я её написала, когда была очень… молода. Это наша история. Твоя история, – свистящее дыхание разделяло её предложения. – Хочешь, я… расскажу тебе о нас?

Нас. Одно крошечное слово, которое имело такой огромный смысл.

– Если это не слишком сложно для тебя, Холли, я бы хотела, чтобы ты рассказала мне о нас, – я подняла взгляд на Гвен, когда произнесла это слово. «Мы» означало Холли, мою мать, Айлен и меня; это не включало её или Каджику. Я надеялась, что она знала, что различие было кристально ясным в моём сознании.

– Сядь, дитя. Это долгая история.

Я подтащила кресло в углу к кровати. Вышитый вручную рисунок с лилиями на нём напомнил мне покрывало на старой кровати моих бабушки и дедушки. Мама убрала его в шкаф, когда умерла бабушка Вони. Было ли оно сшито из той же ткани?

– Это началось в 1817 году с мужчины по имени Таева… и женщины по имени Адетт. Он был, – её глаза переместились на Гвен, – младшим братом Гвенельды.

– Любимец, – сказала Гвен, обаятельная улыбка скользнула по её напряжённым чертам лица. – Он был самым очаровательным мальчиком.

– Это он… вызвал охотников, – прошептала Холли.

Улыбка Гвен исчезла с её губ.

– Он также похоронил нас.

– Тринадцатый охотник, – размышляла я.

Гвенельда кивнула.

– За несколько месяцев до того, как он встретил Адетт, за несколько дней до того, как он похоронил нас, фейри по имени Якоби Вега, – она посмотрела на меня, ожидая реакции, – ты знаешь, кто он, Катори?

– Каджика рассказал мне. Очевидно, отец Круза обманул Негонгву, заставив его думать, что фейри хотят заключить мир с охотниками. Племя назвало это Тёмным Днём.

– Макудева Гизхи, – прошептала Холли.

– Это было то, о чём мы думали, когда наши тела опускали в землю, – её взгляд метнулся к моей прапрабабушке. – Недавно я узнала, что Якоби действительно хотел заключить мир. Это не было уловкой, чтобы разоружить нас. Он вернулся в Роуэн после Макудева Гизхи. Ему было приказано покончить с жизнью оставшегося охотника, чтобы доказать, что он не был предателем Леса, – Гвен поджала губы, как будто эту часть истории ей было особенно трудно озвучить. – Он нашел Таеву, когда направлялся к женщине, которая снабдила мою пару лепестками роз. Каджика рассказывал тебе о ней?

– Да.

Взгляд Гвенельды скользнул по Холли.

– Когда Джекоби нашёл моего младшего брата, он отравил его гассеном. Наполнил его своей пылью. Силы, конфискованные моим братом, были возвращены двум страждущим, непокорным фейри.

– Если Якоби убил его, то, как я здесь оказалась?

– Ты здесь, потому что Якоби вернул его.

Я наклонилась вперёд на своём сиденье.

– Прежде чем он отравил моего брата, Якоби заключил сделку с Таевой: Якоби оставит его в живых, если он пообещает сообщить ему о пробуждении охотников. Видишь ли, фейри всегда требуют чего-то взамен, одолжения. Токва. Вот как мы это называем.

– Круз ни о чём меня не просил.

Веки Холли закрылись и открылись, как затвор зеркальной камеры, и Гвен вздохнула.

– К сожалению, Катори, когда фейри исполняет желание человека или охотника, и заранее не заключена сделка, он может попросить что-нибудь взамен в любое время, и тебе придётся сделать ему одолжение.

– Может быть, он ни о чём не попросит, – сказала я, что заставило Гвен приподнять бровь. – Что?

– Она молода, Гвенельда. Это всё… ново для неё, – сказала Холли своим тонким голосом.

Да, это было ново для меня. И да, я всё ещё обдумывала всё это, но действительно ли я была такой наивной, какой они обе меня выставляли?

– Таева мёртв, верно?

Гвенельда моргнула, затем нахмурилась.

– Конечно.

– Тогда как фейри узнали, что ты вернулась? – спросила я.

– Холли должна была соблюдать токву своего предка. Она должна была сообщить Якоби.

– Но Якоби тоже мёртв, не так ли?

– Так и есть, Катори. Но оказанная услуга не исчезает, когда умирает фейри. Она переходит к ближайшим родственникам. Точно так же, как это было передано Холли. Когда меня разбудили, она была вынуждена сообщить об этом Крузу Веге.

– Как она это сделала?

– Она произнесла его имя в волшебный портал, – объяснила Гвен.

На этот раз нахмурилась я.

– Она проделала весь путь до Траверс-Сити и поговорила с маяком?

– Ты читаешь… книгу, – Холли улыбнулась, а затем её белые губы дрогнули. – Сейчас есть ещё один, поближе… прямо здесь, в Роуэне.

– Где?

– В лодочном сарае, – сказала она. – Шкафчик номер четыре.

– В шкафчике?

– Если ты откроешь металлическую коробку, – объяснила Гвен, – она превратится во вход, но только если ты фейри или у тебя есть взор. Ты не можешь войти в него, хотя, даже если у тебя есть взор, но ты увидишь, что там внутри.

Это туда отправились фейри, покинув заведение Астры? В лодочный сарай? Неужели они залезли в шкафчик?

– Ты помнишь тот летний день, когда ты отправилась на берег со своей матерью, тётей и кузинами? Невыносимо жаркий день, который закончился грозой, – Гвен говорила тихо, но её слова пронзали меня, как металлические спицы.

У неё был разум моей матери, и я ненавидела её за это. Но затем мой гнев сменился шоком, когда я вспомнила тот день, о котором шла речь. Шайло и Сатьяне было по четыре года, а мне было четырнадцать. У меня был миллион других мест, где я хотела бы побывать, но мама и Айлен настояли, чтобы мы сделали это днём для девочек, так что мне пришлось последовать за ними. Мы все плескались в прохладной воде, когда Шайло вспомнила, что принесла надувной розовый круг для плавания, и побежала обратно в лодочный сарай, чтобы принести его. Секундой позже она выбежала с визгом…

– Шайло увидела, как мужчина вылезал из металлического ящика, – сказала Гвенельда.

– У Шайло есть взор? – спросила Холли. – Как чудесно.

Я не согласилась, но оставила это при себе.

– Если ты говоришь в шкафчик… – я чувствовала себя глупо, спрашивая, были ли шкафчики портативными рациями, – твой голос доносится до беситогана?

– Да. Гвенельда, меггве манази… та Катори.

Я повернула голову в её сторону.

– Ты говоришь на языке Готтва, Холли?

Холли снова сделала этот слабый жест головой, когда Гвен открыла верхний ящик комода и достала маленькую книжку в кожаном переплёте.

– Это словарь, – пробормотала Холли. – Я знаю, что Вони написала такой… но этот, он другой, – она улыбнулась мне. Это натянуло хрупкую сетку кожи, защищающую её кости.

Я взяла книгу и несколько раз развязала кожаный шнурок, которым она была обмотана.

– Мама пыталась научить меня Готтве, когда я была маленькой. Но я была не очень терпелива.

– Возможно, теперь… у тебя хватит терпения.

Я открыла её на первой странице. Там было три колонки. Первая была на английском. Две других были на иностранных языках. Я узнала слово Готтва во второй колонке, но в третьей я ничего не узнала. Я посмотрела на Холли.

– На каком языке написана третья колонка?

– Это Фаэли… язык фейри, – сказала она, намёк на гордость заиграл в уголках её губ, которые были цвета свежевыстиранного белья.

– Ты выучила язык фейри? – спросила я. Это был глупый вопрос, учитывая, что у меня было доказательство прямо там, на бумаге.

– Я джингави, – пробормотала Холли. – Как ты. Как Нова. Как Шайло.

– Джингави? – повторила я.

– Смешанная, – сказала Холли.

Гвен повернулась к окну и посмотрела на серый день, сцепив руки за спиной.

– Частично охотник… частично фейри.

Книга выскользнула у меня из пальцев и упала на ковёр. Слишком пораженная, я не пошевелилась, чтобы поднять её.

– Как?

– Адетт была дочерью базаш, – глаза Холли снова сверкнули в сгущающейся темноте. – Фейри чувствуют, что мы другие, но они верят… что наша магия охотников была разбавлена от смешения с людьми.

– Я думала, что фейри следили за охотниками. Разве они не знали бы, что у Таевы были дети от дочери базаш?

– Только Якоби знал… что Таева всё ещё жив. Прежде чем расстаться с ним… фейри проинструктировал его… чтобы он всегда носил с собой опал…

– Потому что опалы делают охотников невидимыми для фейри, – сказала я, чем заслужила одобрительный кивок Холли.

Я прикусила губу. Туман, окутавший мой разум в тот день, когда я обнаружила, что магия действительно существует, постепенно начал рассеиваться.

– Тогда как получилось, что фейри узнали, что во мне есть кровь охотника?

– Они предположили, что ты потомок племени, – объяснила Гвен. – Они не знают, что ты прямой потомок Таевы.

– Но там, в хижине, ты сказала мне, что мы были последними. Что других охотников не было. Как…

– Здесь нет других охотников, Катори. На протяжении многих лет фейри убивали каждого встреченного ими человека, в ком была хотя бы унция крови охотника.

– Они не убили меня…

– Но они следят за тобой.

– Они не убили Холли.

– Потому что я фейри, – прохрипела Холли.

– Но ты ещё и охотник, – возразила я.

Гора покрывал на Холли поднималась и опускалась в такт её вдохам и выдохам.

– Больше нет, – она снова захрипела, потом закашлялась.

Гвен отвернулась от окна и подошла к Холли. Она приподняла голову Холли.

– Данимогве, – пробормотала она. – Данимогве. Дыши.

– Что она имеет в виду, говоря «больше нет»? – спросила я Гвен.

– Она решила уничтожить свою сторону охотника, чтобы стать полноценной фейри.

Мурашки побежали по моим рукам.

– Мне придётся выбирать?

– Если ты не выберешь, ты останешься человеком, – Гвенельда откинула голову Холли назад, провела пальцами по пушистым седым волосам пожилой женщины, затем разгладила одеяло вокруг неё. – Ты сохранишь взор и ту волшебную магию, которой владеешь.

Я была застигнута врасплох.

– У меня есть магия фейри?

– Помнишь малиновку… которая залетела в мою теплицу? – прошептала Холли.

Маленькая красногрудая птичка не заметила прозрачного стекла и ударилась об него со скрежещущим зубами стуком. Я выбежала на улицу и подобрала её обмякшее, ошеломлённое тело.

– Она сломала себе шею, – продолжила она.

Я нахмурилась.

– Нет, это не так. Она улетела.

– Потому что ты исцелила её, Катори… – пробормотала Холли. – Исцеление – это магия фейри. У величайших врачей… есть немного крови фейри.

Я подняла руки перед лицом и покрутила их. Они не были похожи на мои руки. Они казались чужими руками. Я сжала пальцы в кулаки, которые положила на бёдра.

– Могу ли я исцелить тебя?

Она улыбнулась.

– Я слишком стара для исцеления. Кроме того, я устала от жизни.

Я полагала, что девяносто девять лет – это долгий срок жизни.

– Это обратимо? Как только ты выберешь?

– Нет, – сказала Холли.

– А если бы мне пришлось выбирать, как и когда я это сделаю?

– Во время голубой луны, – прошептала она. – Относительно того, как… прочти «Древо Ведьм», дитя моё.

Туман ещё немного поредел.

– Холли, почему Чатва и Лей поссорились?

– Потому что Лей выбрала… стать фейри, а Чатва, охотником. Как религия… разрывает людей на части.

– Ты дружила с Чатвой?

Взгляд Холли стал рассеянным.

– Чатва презирала фейри… так что она презирала меня, – в её голосе было столько печали, что я пожалела, что спросила.

Я встала, подобрала упавший словарь и прижала его к себе, чтобы он снова не сбежал.

– Я думаю, что тогда я буду придерживаться всего человеческого, – в конце концов, мне не пришлось бы проходить генную терапию. – У Айлен нет взора. Почему? Разве она не смешанная?

– Её сторона фейри… должно быть, сильнее, – ответила Холли голосом, который показал, насколько глубоко повреждены её лёгкие. – Если бы она захотела… она могла бы стать охотником, – она захрипела, сухожилия на её шее сжались. – Подойди ближе.

Я приблизилась, мою кожу покалывало, когда я наклонила голову к Холли.

– Есть много секретов… на страницах «Древа Ведьм», – раковину моего уха покалывало от её слов. – Внутри… – снова прошептала она.

Я встала, мой позвоночник был напряжён, как натянутый канат.

– Было так приятно увидеть тебя… Катори, – губы Холли изогнулись в слабой улыбке. – Спасибо, что пришла.

– Конечно, – сказала я. – И я скоро вернусь. Очень скоро, я обещаю.

Холли тихо заговорила с Гвенельдой словами, которые не были английскими. Я подумала, что она говорит на Готтве.

– Могу я поговорить с тобой, прежде чем уйду? – спросила я Гвенельду, когда веки старой садовницы, наконец, закрылись в изнеможении.

Гвен кивнула. Я последовала за ней из спальни в маленькую кухню, которая выглядела так, как будто её не обновляли с начала двадцатого века.

– Что она тебе только что сказала? – спросила я её.

– Она сказала мне стереть разум твоего отца, Катори. Она сказала, что было бы лучше, если бы никто не знал, что ты её родственница.

– Не смей морочить голову моему отцу!

Гвен сжала губы в тонкую линию.

– Я бы никогда не сделала это без твоего разрешения.

– Ну, я не даю тебе разрешения.

– Как пожелаешь, Катори.

– Я скажу ему, чтобы он держал это в секрете.

В её глазах промелькнуло сомнение, но она кивнула.

Мой отец никому бы не сказал. Он был не из тех, кто любит сплетничать.

– Скажи мне кое-что, Гвен. Холли – фейри, но ты, кажется, не испытываешь к ней ненависти. Почему это так?

– Воспоминания, которые я разделяю с твоей матерью, заставляют меня доверять ей. Её воспоминания о твоей матери заставляют её доверять мне.

Тепло запульсировало под моей кожей, когда в сознании Гвен возник образ моей матери, заключённой в тюрьму. Я должна был убедить себя, что это была не совсем вина Гвенельды; ненасытное любопытство моей матери привело её к поискам мистической могилы.

– Зачем ты разбудила Каджику? Почему ты не вернула Менаву? – спросила я её.

Гвен нахмурилась, прежде чем сказать:

– Могилы без опознавательных знаков, Катори. Я не знаю, где находится Менава, – её голос был таким же тяжёлым, как темнота, окутавшая дом Холли. – Лучше бы я вместо него разбудила своего возлюбленного.

Неужели Эйс солгал мне? Разве их имён не было на надгробиях?

– Почему ты спрашиваешь меня об этом, Катори?

Я пожала плечами.

– Это был просто… просто вопрос.

Она ждала, что я скажу что-нибудь ещё, но я не высказала того, что таилось в глубине моего сознания.

– Спасибо, что пошла на бой прошлой ночью, – сказала она.

– Ага! Я была права. Это не было совпадением.

– Нет, это было не так. Я повлияла на твою подругу, чтобы она взяла тебя с собой, потому что боялась, что с Каджикой что-нибудь случится. Я не могла оставить Холли, не в её состоянии.

– И ты предположила, что я помогу ему?

– Ты бы позаботилась о нём. Как ты позаботилась обо мне. Меня бы здесь больше не было, если бы ты не спасла меня, Катори. Я обязана тебе своей жизнью.

– Ну, Каджика забрал жизнь Блейка, так что я бы не стала ему помогать.

Она постучала двумя пальцами по лбу.

– Ты не можешь смотреть, как кому-то причиняют боль, не помогая. Твоя мать показала мне это. Она показала мне, когда ты выполнила манёвр Геймлиха над девочкой по имени Фейт в школьной столовой. Она тебе не нравилась, и всё же ты не позволила ей задохнуться.

Я снова уставилась на неё широко раскрытыми глазами.

Её длинные волосы резвились поверх мешковатой блузки. Это была та самая, в которую был одет Каджика в супермаркете. Гвенельда добавила к ней пояс, так что она больше походила на платье, чем на неправильно подобранную одежду. На ногах у неё были блестящие красные ботинки, которые были на ней в тот день, когда напали голвинимы… в тот день, когда она чуть не умерла.

– Невероятно, как сильно ты похожа на Ишту, – сказала она мягким голосом.

Я резко отвела взгляд от её ботинок.

– Кто такая Ишту?

– Она была аабити Каджики.

– Его пара?

Гвенельда кивнула.

– Когда я впервые увидела тебя, я подумала, что вижу Ишту, но потом я услышала, как произносят твоё имя, и я поняла, что это просто генетическое совпадение.

– Кем она была тебе?

– Моей кузиной по отцовской линии.

Громкий грохочущий звук испугал нас обоих. Я обернулась и увидела Каджику, стоящего в дверном косяке, брёвна беспорядочно лежали вокруг его босых ног.

– Ма квеним, Гвенельда! Мава!

Он повернулся и выскочил за дверь, как раненый зверь.

– Гатизогин, – крикнула она ему вслед, но он был уже слишком далеко, чтобы услышать её. – Мне жаль, – прошептала она. – Гатизогин, Каджика.

– Почему он так зол? – спросила я Гвен, пытаясь разглядеть его очертания на фоне белой как мел земли.

– Он не хотел, чтобы я рассказывала тебе о ней.

Я взяла охапку поленьев и бросила их в потрескивающий камин, затем выудила бумажник из кармана пальто и протянула ей несколько скомканных двадцаток внутри.

Она покачала головой.

– У нас достаточно. На данный момент у нас достаточно, спасибо Геджайве.

– Кто такой Геджайве?

Гвен улыбнулась.

– Великий Дух.

Я засунула деньги обратно в бумажник.

– Катори?

– Да?

– Я сожалею о Блейке.

Я долго смотрела на неё, не говоря ни слова. Сожаление было написано на её лице. Однако сожаление никогда не будет достаточным извинением. Не для меня.

– Мой отец беспокоится о Холли, так что он, вероятно, зайдёт. Не околачивайся поблизости, когда он придёт в гости. Он думает, что ты убила судмедэксперта.

Лоб Гвенельды наморщился, но она не выразила своего замешательства.

– Тогда я не позволю ему увидеть меня.

Я кивнула и направилась обратно к катафалку. Я опустилась на водительское сиденье и закрыла дверь. Отъезжая, я осмотрела местность в поисках Каджики, но не нашла ни одной задумчивой фигуры в капюшоне. Я остановила машину и открыла словарь, который положила на пассажирское сиденье. Я пролистала его, пока не нашла слово, которое он произнёс: квеним. Память. А потом я нашла другое его слово: мава. Мой. Я не запомнила остальную часть его предложения, но этих двух слов было достаточно, чтобы я поняла, что он говорил Гвен, что память про Ишту принадлежит ему.

ГЛАВА 28. ДОМ НА ДЕРЕВЕ

Два дня спустя мы опустили Блейка в землю в простом дубовом гробу. Как и на похоронах моей матери, все жители Роуэна собрались в нашем поместье, чтобы попрощаться с ним с опухшими веками и болью в горле.

Би попыталась говорить над глубокой ямой, но её слова спотыкались друг о друга и перемешивались с безжалостными слезами до тех пор, пока она не вздохнула так глубоко, что моему отцу и Стелле пришлось отвести её в дом, подальше от обезумевших скорбящих.

Несмотря на то, что мои глаза горели, я не плакала. Моё сердце начало уплотняться, покрываясь защитными слоями, чтобы выдержать хаотическую бурю, бушующую в моей жизни. Я чувствовала, что это не последняя смерть на моём горизонте. Касс, которая держала меня за руку, постоянно сморкалась и бросала использованные салфетки в свою розовую сумочку, пока та не перестала закрываться.

Когда всё закончилось, и мы все благоговейно бросили пригоршни земли на останки Блейка, я побрела к роще рябин. Кто-то убрал пустой гроб Каджики. Я предположила, что это был мой отец, или, возможно, полиция забрала его в качестве улики. Я изучила оставшийся надгробный камень. Три изогнутые линии шли параллельно друг другу, как символ воды. Я ломала голову над их значением. Говорила ли мне когда-нибудь мама? Она должна была…

Я перешла к следующей могиле и снова нашла только ту же пиктограмму. Я медленно повернулась, разглядывая все надгробия. Все двенадцать были идентичны. Впервые я ненавидела Гвен немного меньше, а Эйса невзлюбила ещё больше. Он обманул меня, заставив думать, что имена охотников выгравированы на камне.

Почему я так удивлялась? В конце концов, фейри были мастерами хитрости. Даже Круз признался в этом.

– Ты думаешь, тебе придётся раскапывать оставшиеся могилы? – Касс стояла рядом со мной, нос у неё был красный, а щёки белые, как снег.

– Зачем? – спросила я в ужасе.

– Я просто подумала, что с тех пор, как земля начала оседать, тебе нужно будет выкопать их всех, вот и всё.

– Я надеюсь, что до этого не дойдёт, – тихо сказала я.

– Как ты думаешь, почему они были наполнены лепестками роз?

– Откуда ты об этом знаешь?

– Джимми сказал мне.

– Готтва веровали, что розы сохранят их тела. Как мумификация.

– Ну, это не слишком хорошо сработало для них, не так ли?

– Ты так и не рассказала мне, как прошла прошлая ночь? – спросила я, чтобы сменить тему.

– Как только ты ушла с красавчиком, вечеринка закончилась. Мы даже не остались на ещё один бой. А потом, всю обратную дорогу, Эйс разговаривал по телефону. Так что не очень-то весело.

– С кем он разговаривал по телефону?

– В какой-то момент я услышала имя Лили. Он заговорил с ней на каком-то странном языке. Но потом он заговорил по-английски. Он сказал что-то вроде того, что, если они поднимут ещё одного, Грегор и что-то золотое придёт в Роуэн, чтобы навести порядок. Я думаю, что это то, что он сказал. Это звучит странно, да? Ты думаешь, он говорил о строительстве торгового центра или что-то в этом роде? Я бы хотела торговый центр. Это определённо оживило бы это место.

Они определённо говорили не о строительстве торговых центров. Мне стало интересно, кто такой этот Грегор. Фейри, как я себе представляла. Тот, с кем я, вероятно, не хотела встречаться. Когда Касс взяла меня за руку и потащила обратно в дом, бормоча, какие у неё холодные ноги, я посмотрела на могилу Блейка и на большую фотографию, которую Би распечатала. Это было до того, как он ушёл на войну, до того, как его лицо непоправимо изменилось. Я и забыла, каким по-детски наивным он выглядел перед тем, как отправиться в Афганистан, с мягкой челюстью, пушистым подбородком и улыбающимися глазами. После взрыва, когда он вернулся в Роуэн, его челюсть стала неровной и угловатой из-за протеза, из-за которого подбородок торчал так, как никогда раньше. Но больше всего изменились его глаза. Или, скорее, его оставшийся глаз; он потерял свой блеск. Блейк-до и Блейк-после были двумя очень разными мальчиками, но у них было одно и то же доброе сердце, и один и тот же благородный ум.

Слеза скатилась по моей щеке. Ладно, возможно, я ошибалась, построив вокруг себя крепость. Может быть, забор. И всё проходит через заборы. Если только они не сделаны из железа или рябинового дерева.

Мои глупые размышления заставили меня вспомнить о том, что сказала Касс, и это напомнило реакцию Каджики на телефонный звонок. Это вывело его из себя. Я решила, что Грегора нужно бояться. Я оставила Касс внизу и направилась в свою комнату. Заперев дверь, я пролистала книгу Холли, надеясь найти что-нибудь о Грегоре. Я не была уверена, как я смогу определить имя из тысяч строк текста. Однако тщетная надежда подстегнула меня.

Прошло двадцать минут, прежде чем я со вздохом закрыла книгу. Я бы спросила Холли, или я бы спросила Эйса. Прежде чем кто-нибудь пришёл за мной, я отложила книгу и спустилась вниз. Я нашла Касс у блюда с небесно-голубыми ванильными кексами, которые испекла Стелла. Хотя её жест был добрым, они выглядели более подходящими для детской вечеринки. В каком-то смысле мы праздновали жизнь мальчика, но это была ушедшая жизнь, а не надвигающаяся.

– Прячешь своё горе под глазурью? – спросила я Касс.

Она сморщила нос, продолжая жевать.

– Это довольно безвкусная шутка.

– Я живу над моргом; мне позволено иметь странное чувство юмора.

Касс сглотнула, а затем улыбнулась.