355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ольга Дрёмова » Иллюзия любви. Ледяное сердце » Текст книги (страница 8)
Иллюзия любви. Ледяное сердце
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 21:37

Текст книги "Иллюзия любви. Ледяное сердце"


Автор книги: Ольга Дрёмова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Внезапно стало очень тихо. Будто натянувшись, водная гладь разлилась ровным зеркалом, и в его отражении Лидия увидела себя, но не такую, какой она была на самом деле, а страшно старую, сморщенную и седую. Испугавшись, она громко закричала, и от её крика проклятое зеркало вздрогнуло, глухо ухнуло и вдруг, распавшись на две равные половины, начало подниматься из воды вверх. Оплывая, половинки зеркала на глазах Лидии превращались в две огромные ладони, медленно, но неуклонно соединявшиеся одна с другой. Боясь быть раздавленной, Лидия попыталась взлететь вверх, но скользкие ледяные пальцы тёмной воды сошлись вокруг неё плотным кольцом, наглухо отделяя от внешнего мира. Чем выше она пыталась взлететь, тем уже становилось кольцо. От отчаяния Лидия не могла даже кричать. Вытягиваясь всем телом, она стремилась к просвету, но небо поднималось всё выше, и скользкие ледяные руки океана уже почти касались её лица. От неимоверных усилий сковала судорога, и Лидия внезапно почувствовала, что начинает опускаться вниз.

Вдруг глухую, ватную тишину разрезал страшный шум, и, отделяясь от воды, над поверхностью вспучилась гигантская волна. Лидия следила, как, всасывая в себя океанскую толщу, волна поднималась всё выше и выше, пока не закрыла небо целиком. Затем, задрожав в самой верхней точке, она на мгновение застыла, а потом всей тяжестью, сорвавшись, рухнула вниз. Хрип Лидии растворился в жутком грохоте воды; задохнувшись от нестерпимой боли, она дико вскрикнула и, подталкиваемая неведомой силой, камнем пошла на дно. Смыкаясь над ней, бездонная сизая толща воды меркла и становилась густо-синей, похожей на что-то очень-очень знакомое… Но только вот на что, Лидия вспомнить так и не успела.

* * *

– Лидочка, ты говорила, тебе в шесть принимать лекарства. Так я тебе подам? – Сладко улыбаясь, Тополь поставил крохотный декоративный подносик с чашкой, наполненной водой, на стол и услужливо протянул обувную коробку, в которой хранились «специальные» лекарства Лидии. – Достанешь сама, или тебе помочь? – Открыв крышку, он предупредительно поставил аптечку на колени Лидии и одарил её взглядом, полным нежности и трогательной заботы.

– Спасибо, Леонид, я обязательно приму их, но только чуть позже.

Изобразив на лице царственную страдальческую улыбку, Загорская отодвинула от себя коробку кончиками пальцев. Устало откинувшись на мягкую спинку кресла, она прикрыла глаза, всем своим видом давая понять, что на данный момент дороже её покоя ничего не может быть.

– Как же позже, когда уже начало седьмого? – встревоженно проговорил он, и Лидия почувствовала, что ненавистная коробка снова придвинулась к ней вплотную.

– Леонид, я тебя умоляю, – едва шевеля губами, протянула Лидия, – дай мне несколько минут покоя. Нет никакой разницы, приму я эти таблетки сейчас или же получасом позже. По большому счёту, это теперь уже ничего не изменит.

– Лидочка, родная, – до слуха Лидии донеслось шуршание лекарственных упаковок, – ну нельзя же так, возьми себя в руки. Если доктор велел принимать таблетки в шесть, значит, это надо делать именно в шесть, а никак не позже. Скажи мне, как называется это лекарственное средство, и я позабочусь о тебе. – Судя по звукам, доносящимся из коробки, покончив с бумажными обёртками, Тополь принялся за пузырьки.

– Леонид, будь добр, оставь меня! – Роскошная грудь Лидии взволнованно качнулась. – Неужели так сложно понять, что мне сейчас не до этого.

– Кто же, как не я, должен о тебе побеспокоиться? – с тревогой в голосе произнес Леонид.

Лидия глядела на мужа сквозь полуопущенные ресницы и никак не могла понять, действительно он переживает за её здоровье или же просто, прикидываясь, морочит ей голову.

– Я беспокоюсь за тебя, Лида, и поэтому мне не всё равно, примешь ты это несчастное лекарство или нет. – Он открыл какую-то баночку с таблетками. – Можешь на меня сердиться, но я обязан следить, чтобы все назначения врача исполнялись неукоснительно.

– Я же просила русским языком: оставь меня в покое!

Не хватало ещё глотать всякую гадость! Неизвестно, когда и как всё это аукнется. Кто знает, насколько эти пилюльки мощные, может, через неделю после их приёма у неё печёнка станет дырявой, как дуршлаг, а может, и вовсе от таких мозгами тронешься.

– Ты не думай, я ведь всё понимаю. – Тополь сочувственно свёл брови на переносице. – Доктор сказала не обращать внимания на твою раздражительность, потому что это ведь не ты злишься, это в тебе говорит твоя болезнь.

– Доктор?! – От неожиданности глаза Лидии широко раскрылись. – Какой ещё доктор? – При мысли о том, что без её ведома Леонид нанёс визит онкологу в диспансере, в груди похолодело и сердце забилось часто-часто, как у зайца. – Ты что, ходил к врачу? – ни жива ни мертва выговорила она и сглотнула густую, вязкую слюну.

– К чему такие волнения, Лидуся? – Леонид вытряхнул таблетку на ладонь и плотно закрыл баночку крышкой.

– Кто тебя просил?.. – не в состоянии переварить услышанное, ошеломлённо заморгала Лидия. – Как ты мог?! Кто тебе позволил за моей спиной вытворять такие вещи?! – Жадно вглядываясь в знакомые черты, Лидия пыталась догадаться, что же могло произойти в кабинете врача, но лицо Тополя было непроницаемо, как маска. – И что же он тебе сказал?.. – Вцепившись в мягкие ручки кресла, Лидия даже привстала, и от волнения её кожа и впрямь приняла нездорово-серый оттенок.

– Лидия, тебе нельзя так волноваться.

В глазах Тополя опять мелькнула холодная резь, и Загорской вдруг стало по-настоящему дурно.

– Я спрашиваю, что тебе сказал врач? – Её губы задрожали. Если Лёнька знает всё, то сегодняшний разговор до добра не доведёт. Если же доктору хватило ума не распространяться перед чужим человеком, тогда… Она набрала в грудь побольше воздуха. Даже если шансов всего один на миллион, глупо не использовать его. – Он сказал тебе, сколько мне осталось? – Лидия не узнала собственного голоса.

– Сказал, – глухо бросил Леонид.

Сердце Загорской упало куда-то на дно желудка и, кажется, перестало биться совсем.

– И сколько же?

Глядя Лидии прямо в глаза, Тополь едва заметно усмехнулся.

– Что же ты молчишь? – От затылка вниз, по спине, покатилась обжигающая волна панического страха.

– Зачем мне что-то говорить, когда ты сама всё знаешь?

Густо-синие глаза Леонида сузились, и внезапно перед мысленным взором Лидии появились стылые ладони океана, смыкавшиеся над её головой в ночном сне.

– Я… я не понимаю… О чём ты? – Под пристальным взглядом Леонида она вздрогнула.

– О том же, о чём и ты. – Не отрываясь от глаз Лидии, Леонид взял чашку с водой и протянул таблетку. – Пей.

– Может, позже… – губы её не слушались.

– Зачем же откладывать? – В лице Леонида появилось что-то хищное и неприятное, как у хорька. – Зачем же нам откладывать на потом, если можно сделать это сейчас? – с нажимом повторил он, наклонился к Лидии совсем близко и поднёс руку с таблеткой. – Посмотри, что у меня для тебя есть, любимая. – Его шёпот становился всё глуше, переходя в шипение.

– Нет… нет… Не-е-е-т!!! – не выдержав змеиного, гипнотического взгляда мужа, закричала Лидия и почувствовала, как на неё наваливается ледяная толща воды.

– Мне что-то добавить ещё или достаточно? – Немигающие глаза Леонида холодно впились в лицо Лидии.

– Довольно.

Загорская закрыла глаза, откинулась на мягкий подголовник кресла и почувствовала, как, навалившись всем весом, безликая многотонная волна потянула её за собой в бездонную, бескрайнюю пропасть.

* * *

«Обязуюсь вернуть к первому ноября одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года». Семён поставил точку и довольно оглядел красивую, как картинка, расписочку:

– Это хорошо, что в баксах, а то с этими рублями – словно фантики в руках держишь.

– Отдавать будешь тоже в долларах. – Приземистый, плечистый парень ткнул пальцем в низ расписки: – Число проставь.

– Само собой. – Семён обменялся взглядом с Борисом, стоявшим чуть поодаль, у стены. – Жалко, что до двадцать пятого никого в учебной части нет, а то бы я в понедельник смотался – и к стороне. Нет, правда, чувствуешь себя с этими хвостами как Муму с камнем на шее… – Тополь посмотрел на незнакомых парней и осёкся: судя по выражению их лиц, им всем было глубоко до фонаря, какого числа начнёт работать учебная часть в его институте и как завершит свои дни бедная тонущая собачка. – Число… – Чувствуя на себе взгляды окружающих, Тополь снова склонился над листком. – Пятнадцатое августа тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Теперь всё?

– Всё. – Взяв расписку, парень сложил её вчетверо. – Только не забудь, первого ноября ты отдаёшь не две, а две пятьсот.

– Мы же договаривались на десять процентов! – От названной суммы лицо Семёна вытянулось.

– В месяц. – Будто укладывая волосы, парень медленно провёл по бритой голове ладонью. – А ты берёшь на два с половиной. Считать умеешь?

Не в силах скрыть раздражения, Тополь нахмурился.

– Я чего-то не понял, ты хочешь даром? – Парень повёл плечами и покрутил шеей так, словно ему жал воротничок рубашки.

– Да нет, всё в порядке. – Тополь нащупал в кармане доллары и, будто опасаясь за их сохранность, вцепился в них пальцами. – Просто Борис сказал, что вы даёте под десять процентов.

– Так мы тебе под десять и дали. – От стены отделилась ещё одна фигура. – Если тебя наши условия не устраивают…

– Нет, всё в порядке, – замотал головой Семён.

– Тогда мы пойдём.

Парень, взявший расписку, подошёл к Борису, пожал ему руку и молча двинулся к дверям, а вслед за ним потянулись и остальные.

– Ну у тебя и друзья! – Дождавшись, пока за последним амбалом закроется дверь и их голоса смолкнут, Семён перевёл дыхание и взглянул на Бориса. – Я думал, они меня прямо тут и похоронят.

– Ты поменьше думай, ребята как ребята.

– Неприятные какие-то… – нахмурился Тополь.

– Тебе с ними что, детей крестить? – Боря выразительно посмотрел на товарища.

– За какой надобностью их пришла такая прорва? – вспомнив внушительные фигуры, молча стоявшие у стены, невольно поёжился Семён. – Подумаешь, какие деньги…

– Вот и подумай, – холодно оборвал его Борис.

– А чего тут думать-то? Ты назначал встречу в клубе двоим, а их шестеро ввалилось. Это как понимать?

– Так ты тоже не две тысячи просил, а полторы.

– У меня изменились обстоятельства, – пояснил Семён. – Эти дни, что остались до учёбы, мы с ребятами проведём на Селигере. Войди в моё положение, тысячу нужно оставить на институт – мало ли что? Долларов двести – триста съест поездка, там одна дорога в копеечку станет. Ещё столько же – приодеться к новому учебному году, не в рваных же джинсах идти на занятия? И потом, не с пустым же карманом ходить, верно? Вот и выходит, что меньше двух тысяч брать не резон, правильно?

– Не знаю. – Борис хлопнул себя по карману и вытащил пачку сигарет. – Это твоё дело, сколько и подо что тебе брать. А что за поездка-то, вроде ты никуда не собирался?

– Не собирался, – Тополь тяжело вздохнул, – а теперь вот взял и собрался.

– А чего так вдруг? – Борис чиркнул спичкой. – Вроде, говорил, у твоей матери свадьба намечается. Ты что, не пойдёшь?

– Чего я там не видел?

– Понятно… – неопределённо протянул Борис. – И когда назад?

– Билеты на двадцать четвёртое.

– Значит, тебя всего неделю не будет?

– Ну, что-то вроде этого.

– Не люблю комаров кормить. И чего хорошего – спать на земле, жрать тушёнку и пить местный самогон? Никогда не мог понять дешёвой романтики. Если бы меня позвали в такую дыру, я бы ни за что не поехал.

– Поэтому тебя и не зовут. Ладно, – Тополь нащупал в кармане купюры, – пойду я, Борь, спасибо, что помог. Мне ещё баксы в обменке скинуть надо да кое-что из продуктов прикупить.

– Тушёнку, что ли? – ехидно поинтересовался Борис.

– И её тоже, – беззлобно усмехнулся Тополь.

– Может, останешься? – Кустистые Борькины брови смешно зашевелились. – Мало ли, из института позвонят или ещё что, а тебя нет? Всё-таки, хвост…

– Да ладно, не впервой, – отмахнулся Тополь, – прищемим. И потом, скажи мне, что может измениться за несколько дней?

Он беззаботно улыбнулся и пошёл прочь, даже не задумываясь о том, что иногда, для того чтобы перевернуться с ног на голову, жизни вполне достаточно и десяти минут.

* * *

– А где же их сиятельство? – Инуся заглянула в гостиную и вопросительно посмотрела на Надежду.

С того времени, как Семён вдруг ни с того ни с сего, возомнив себя взрослым, стал называть её исключительно Инкой (правда, за глаза и не в полный голос), она перешла на официальное «Семён Леонидович» или «их сиятельство», причём каждый раз, именуя Семёна подобным образом, она понижала голос чуть ли не до шёпота и, округляя глаза, комично наклоняла голову, будто и впрямь речь шла об особе благородных кровей.

– Он сегодня с друзьями отправился на Селигер. – Надежда вытерла руки о кухонное полотенце, переброшенное через плечо.

– Значит, они на свадьбе присутствовать отказались. А что так?

– Да чёрт с ним, пускай едет куда хочет, – вздохнула Надежда, – не тащить же его силком?

– А чего сказал?

– Да ничего. Вчера заявился домой уже в десятом часу, бросил на пол сумки и заявил, что утром уезжает и будет дома только двадцать пятого.

– Хорош гусь, – хмыкнула Инна.

– Пусть делает чего хочет, мне всё равно, – в сердцах бросила Надежда. – Хочет ехать на Селигер – пожалуйста, надумает на Луну – скатертью дорога, я его держать не собираюсь, слава богу, двадцать лет из соски кормила. Хватит!… А это что такое? – Надежда кивнула на небольшую эмалированную кастрюльку, выставленную подругой на стол.

– Компенсация, – коротко отозвалась Инуся.

– Какая ещё компенсация? Чего ты выдумываешь? – Надежда открыла крышку. – Оливье. – Она перевела взгляд на Инку и строго спросила: – И что всё это значит?

– А это значит, что послезавтра никакой свадьбы у меня не будет, так что салатиков поесть не удастся. – Она натянуто улыбнулась.

– Как не будет? – Не отводя взгляда от лица подруги, Надежда вернула крышку на место и медленно села на табуретку. – Он что, отказался в самый последний момент?

– Да нет, Витька готов бежать в загс хоть сегодня, только мне этого уже не надо, – негромко проговорила Инна и тоже опустилась на табуретку.

– Я ничего не понимаю. Какая муха тебя укусила? У тебя что, появился кто-то другой?

– Никого у меня нет. – В тёмно-карих, почти чёрных глазах мелькнула лёгкая тень не то обиды, не то насмешки. Инка вздёрнула подбородок, усмехнулась, и на её пухлых щёчках появились глубокие ямочки. – Ты знаешь, Надька, наверное, семейная жизнь не для меня. Я привыкла, чтобы мне дарили цветы, говорили, какая я замечательная, и сдували с меня пылинки.

– Ты знаешь, это только к памятникам всю жизнь с завидной периодичностью носят цветы, особенно если памятники кладбищенские. – Надежда неодобрительно покачала головой. – Чем тебя Витька-то не устроил? Молился на тебя как на икону, глаз не мог оторвать. Чего тебе ещё надо?

– Правильно, молился! Только ты спроси, о чём он, гад, молился?

– Ну, я не знаю, со стороны, так он в тебе души не чаял… – растерянно произнесла Надежда.

– Вот именно, что со стороны! – мгновенно вспыхнула Инна. – Людям пыль в глаза пустить – это он мастер. Подумать только: и ручку подаст, и дверь придержит – чем не образец! А на самом деле что? Ещё когда ухажёром был, как-то за собой следил, а как переехал ко мне на ПМЖ, – житья никакого не стало! Придёт с работы, злой, как собака, голодный, всем недовольный, брови домиком выгнет, – Инуся поднесла к лицу указательные пальцы и, изображая Витькино недовольное лицо, соединила их уголком на переносице, – обувь в прихожей швыркнет, как будто не дома, а в гостинице, и прямиком на кухню, жрать.

– Так мужики все такие, что ж ты хотела, чтоб он по воздуху летал? – возразила Надежда. – Вон, Сёмке всего двадцать, а тоже ботинки по прихожей расшвыряет – и на камбуз, хорошо, если руки удосужится помыть.

– Ты божий дар-то с яичницей не путай! Сын – это своё, кровное, даже если и дерьмо выросло. Куда ж ты его денешь? А этого я почему терпеть должна? – возмутилась Инуся. – Ладно, если бы такое безобразие было изредка, а то каждый день. Хорошо пристроился: наестся до отвала, ни тарелки в раковину не поставит, ни табуретки за собой не задвинет, просто встанет и пойдёт. А чего утруждаться, если нянечка есть? Сядет в комнате в кресло напротив телевизора, ноги вытянет: не трогайте его, он устал!

– Может, правда, уставал очень?

– От чего? От того, что бумажки с места на место перекладывал? Я понимаю, если бы он мешки грузил, а то кофе с клиентами с утра до вечера пить – работа! Подумайте, какой адский труд, с ног валит! Ты понимаешь, может, я бы всё это спустила на тормозах – мужик же, чего с него взять? Но ведь мало того, что он приходит хмурнее тучи, так ещё с претензиями. Чего ни попросишь – ничего делать не хочет, живёт, как в общежитии, на всём готовом, а сам палец о палец не ударит. А чего зря горбатиться, не его же квартира!

– Ин, погоди, не кипятись. – Надежда коснулась руки подруги. – Ну не бывает же так, чтобы всю жизнь одни цветы и конфеты? Когда встречаешься – это одно, а когда вместе живёшь – совсем другое. Может, надо быть потерпимее?

– И ты туда же! Если он такой, пока ещё не женился, дальше-то что будет?! Нет, правильно мама говорит, хорошие кобели ещё щенками разобраны. Всё, что осталось после двадцати пяти, – сплошной брак, а раз так, нечего и ковыряться в отбросах.

– Ин, тебе ведь уже сорок.

– Ну и что? – удивилась Инна. – Из-за того, что мне сорок, я должна поставить на себе крест и возблагодарить Создателя, что он мне послал такое счастье, как Витька? Неужели ты думаешь, что я стану обслуживать это ничтожество до конца своих дней, лишь бы в паспорте стоял штамп, а на руке блестело колечко? Да провались оно, это колечко! – Инка посмотрела на безымянный палец правой руки. – Я никому в прислуги не нанималась. Сорок… Ну и что, что сорок? Сколько мне осталось – всё моё, пусть никого это не касается. Ты-то ещё не передумала замуж идти?

– Пока нет, – улыбнулась Надежда.

– Думай поскорее, а то потом поздно будет. Все они одним миром мазаны. – Инка открыла кастрюльку, поднесла её к лицу и с удовольствием втянула аппетитный запах. – Знаешь что, подружка, доставай-ка ты рюмки, а то такая закуска пропадает!

– А ты потом не будешь жалеть о том, что сделала? – Надежда поднялась с табуретки, открыла кухонный шкафчик и внимательно посмотрела на Инусю.

– Жалеть? Вот ещё глупости! – Инкино личико просияло. – Ты же знаешь, я вообще никогда и ни о чём не жалею, потому что это бесполезно. Жалей не жалей, того, что было, не вернёшь, а того, что будет, всё равно не узнаешь.

* * *

– Слышь, Семёныч, в Москве, говорят, какой-то дефолт. – Толик покрутил ручку радиоприёмника, стараясь поймать волну почище, но из динамиков старенькой «Селги» по-прежнему доносилось неприятное шипение, сквозь которое изредка прорывались отдельные фразы и непонятные обрывки слов. – Ты не знаешь, часом, чего это такое?

– И знать не хочу, – поморщился Тополь. – Охота тебе всякую ересь слушать? Я тебя прошу, будь человеком, выключи ты эту шипящую бандуру, дай хоть недельку пожить без цивилизации. Кругом такая красотища – глаз не оторвать, а ты упёрся в свой ящик.

– Нельзя же совсем как дикари ничего не знать, – возразил Толик. – А вдруг там какая-нибудь революция или ещё что?

– Конечно, а как же иначе? – иронично усмехнулся Тополь. – Приедешь ты, Толь, в Москву, а там снова царская династия правит, а заместо наших рублей – керенки. У тебя случайно под матрасом заначки нет?

– Как же, килограмма три, и всё в валюте. – Потеряв надежду разобрать хоть что-нибудь, Толя с силой затряс радиоприёмником, но шипение лишь усилилось. – Не пойму, то ли он сам по себе ни шиша здесь не ловит, то ли нарочно глушат.

– Может, хватит, а?! – Недовольно сдвинув брови, Тополь воткнул в землю около погасшего кострища маленький топорик.

– Чего ты лаешься-то? – Толик щёлкнул регулятором громкости, и внезапно на поляне стало тихо.

– А то, что сейчас ребята из деревни вернутся, а у нас ещё конь не валялся. Лучше бы вместо этой хрени, – он кивнул на «Селгу», – взял бы топор да вбил поглубже колья, самому же палатка ночью на голову рухнет.

– Чего орать-то? – Толик неохотно поднялся. – Две минуты твои колья вбить.

– Вот и вбей! – Тополь коснулся мыском кроссовки ручки топора. – Хоть чем-нибудь займись, а то целыми днями сидит, ручку крутит. Между прочим, мы с тобой ещё обещали лапника нарубить. Сегодня ночью от земли холодом тянуло.

– Странный ты человек, Сёмка. – Толик подошёл к палатке, встал на колени и, повернув топор лезвием вверх, принялся укреплять первый кол. – Как можно не интересоваться тем, что в мире происходит?

– Я могу пожить одну неделю в своё удовольствие? – Тополь взял палку и принялся сгребать остывшие угли. – Мне в Москве все эти «Новости» надоели – во как! – Он провёл ребром ладони по горлу. – И вот переливают из пустого в порожнее: заседали, постановили, первое чтение, второе… Кстати, чего-то наших давно нет, вроде, и деревня недалеко.

– Пока – туда, пока – оттуда, пока найдут, у кого взять…

– Как бы они там чего лишнего не взяли, а то у деревенских быстро: дрын из забора выдернут… – Семён вытянул шею и прислушался. – Нет, показалось. Сколько их уже нет, часа два?

– Может, и больше. – Толик поднялся на ноги и принялся отряхивать джинсы. – Во сколько мы макароны варили, в три?

– Наверное.

– Потом ребята минут сорок кастрюлю песком оттирали, а потом они и пошли. Ну да, часа в четыре, может, чуть попозже. А сейчас уже сколько?

Семён вскинул руку и посмотрел на часы:

– Без пятнадцати восемь.

Несколько минут они стояли молча, чутко прислушиваясь к звукам, но вокруг было тихо, только где-то за деревьями несколько раз хрипло прокричала какая-то птица.

– Чего-то мне не по себе. – Толя передёрнул плечами и всмотрелся в кромку леса, казавшегося с поляны абсолютно чёрным. – Как думаешь, у наших всё в порядке?

– Что ты паникуешь, сам же сказал: пока – туда, пока – обратно… – Стараясь не показывать беспокойства, Тополь полез в карман за сигаретами. – Будешь?

– Давай. – Толик вытащил из пачки одну, оторвал от неё фильтр и принялся разминать бумажную трубочку пальцами. – Чего-то я не знаю… до деревни километра три-четыре, где их носит?

– Да чёрт их знает. – Тополь чиркнул спичкой и уже хотел прикурить, как вдруг замер. – Они?

– Вроде как они. – Прислушиваясь к голосам, с каждой секундой доносившимся всё отчётливее, Толик с облегчением улыбнулся. – Точно, они, кто ещё будет так горланить?

– Ну наконец-то! – Тополь вытащил сигарету изо рта и убрал её обратно в пачку. – Не прошло и года.

– Да ладно тебе ворчать, пришли – и слава богу. Чего ты всегда всем недоволен? – Толик не скрывал своей радости. – Смотри, они нам чем-то машут. Что-то не пойму, чего это такое?

– Отсюда не видно. – Семён прищурился, но из-за сумерек, спускавшихся на поляну, ничего разобрать не смог. – Похоже на какие-то белые платки.

– Платки лёгкие, а это что-то тяжёлое, смотри, Бяшка над головой эту штуку крутит так, будто она несколько кило весит. Знаешь, на что это похоже? На курицу, вот на что!

– На курицу? – Семён внимательнее вгляделся в то, что вращал над головой Серёга Белов, и его лицо побледнело.

– Точно тебе говорю, курица! – засмеялся Толик. – И не одна, смотри, у Гешки такая же, а у Димки – две. Ну, добытчики! Вот они из-за чего так долго.

– Чего ты скалишься? – Семён почувствовал, что кончики его пальцев стали ледяными. – Ты хоть представляешь, что сейчас будет?

– Ужин. – В предвкушении свежего куриного мяса, поджаренного на шампурах, Толик потёр руки. – Сейчас мы этих цыпочек ощиплем…

– Сейчас тебя самого ощиплют, дуропляс! – Семён с беспокойством обвёл взглядом поляну, две палатки, только что закреплённые ими намертво, и его сердце испуганно ёкнуло.

В том, что по деревне уже прокатился слух о наглых москвичах, без зазрения совести изъявших у местных жителей кур, можно было не сомневаться, как, впрочем, и в том, что подобную выходку никто безнаказанно оставлять не собирается. Самый лучший выход из ситуации – вернуть живность обратно, предложив деревенским что-нибудь приятное в качестве отступного, но, судя по тому, как безжизненно моталась голова курицы в руках Бяшки, возвращать было уже нечего.

– Через полчаса здесь будет вся деревня! – с отчаянием воскликнул Семён.

– Чего ты такая зануда, Тополь? И каркает, и каркает… Да иди ты знаешь куда? – Толик недовольно поморщился. – То ему радио мешает, то куры… Отстань ты ради бога! Чего деревенским здесь делать? Не пойман – не вор, поди докажи, чьи куры.

– Никто ничего доказывать не станет, просто вытащат из забора слегу и перешибут хребтину!

– Слушай, Тополь, ты достал! – не выдержал Толик. – Если ты так уверен, что через час тут будет бойня, собирайся и уматывай. Чего ты настроение людям портишь?

– Э-ге-ге! – Держа птицу за ноги, Бяшка подошёл к костру. – А мы с уловом! Как вы тут?

– Всё нормально. – Толик провёл пальцем по мягким светлым перьям. – Гляди-ка, ещё тёплая!

– Свежачок-с. – Бяшка бросил мёртвую курицу на землю. – Такой в Москве не купишь.

– Вы чего так долго?

– А ты попробуй её поймай! – подошедший к костру Димка положил свою добычу рядом с трофеем Бяшки. – Это она только с виду – клуша, а бегает не хуже хорошей скаковой лошади.

– Сёмк, а ты чего такой хмурый? – Гешка тоже прибавил свою курицу к общему столу.

– Не догадываешься? – Лицо Семёна стало каменным.

– Нет… – растерянно моргнул Гешка.

– Тогда вон туда посмотри. – Тополь кивнул на кромку леса, вдоль которой двигались какие-то люди.

– Ты думаешь… Да не может быть, нас никто не видел.

– Вот сейчас и узнаем, видел или нет.

– Чего теперь делать-то? – едва слышно промямлил Бяшка, и его губы задрожали.

– Раньше надо было думать, когда в курятник лезли! – Густо-синие глаза Семёна злобно сверкнули. – Где у нас лопата?

– Здесь… – Анатолий взял сапёрную лопатку и протянул её Тополю. – Ты чего, закапывать их собрался? Бесполезно, будет заметно, что слой свежий. Теперь уж чему быть, тому не миновать, всё равно придётся драться.

– Ты хоть видишь, сколько их?! – Взяв у Толика лопату, Тополь схватил кур за лапы и нырнул в палатку. – Быстро! Помогайте! Разрывайте лапник, закопаем, сверху прикроем и бросим спальники.

– Ты чего, за дураков их держишь? Они же знают, что москвичи в сарай лазили! – возразил Толик.

– Они вас видели? – Изо всех сил орудуя лопатой, Тополь вгрызался в землю.

– Говорят тебе – нет! – Встав на колени, Бяшка начал отгребывать в сторону землю.

– Тогда шанс есть. Мало ли здесь москвичей отдыхает? – Задыхаясь, Тополь копал, изо всех сил налегая на лопату, но земля оказалась достаточно твёрдой. – Бяшка останется со мной, остальные – на улицу! Димка, разводи костёр, Толик, вскрывай тушёнку, должны же мы чем-то ужинать, а ты, Гешка, дренькай на гитаре, ясно?! Да посмотрите, чтобы вокруг ни одного пера от курицы не валялось!

– Я не умею на гитаре, ты же знаешь! – испуганно выдохнул Гешка.

– Так научись!!! – Глаза Тополя озверело блеснули. – Или через пять минут ты будешь играть, как Паганини, или через шесть нас всех похоронят!

* * *

– Почему это мы должны доплачивать за билеты? – округлив глаза, изумлённо уставился на проводницу Бяшка. – Здорово у вас получается, прямо не государственный вокзал, а какая-то частная лавочка. Что значит, доплатите по двести за каждый? Где я возьму деньги, напечатаю, что ли?

– Но я тоже не могу везти вас за свой счёт.

По лицу женщины в синей форменной жилетке было видно, что ей приходится пускаться в подобные объяснения не впервые и что ей стоит немалых усилий, чтобы удержаться и не нагрубить столь непонятливым пассажирам.

– Нет, ну вы подумайте сами, куда же нам деться? Нам что, оставаться тут навечно? – Серёга возмущённо втянул носом воздух. – По-вашему, мы должны заночевать на платформе? У нас билеты, понимаете, би-ле-ты! – отдельно проговаривая каждый слог, со злостью произнёс он.

– Молодой человек, не нужно повышать на меня голос, я здесь ни при чём. Все вопросы – к администрации вокзала, а не ко мне. Билетные кассы работают в круглосуточном режиме, в любой из них вам обязаны обменять билет, как только вы произведёте соответствующую доплату.

– Да где я её возьму, эту доплату?! – От досады лицо Белова в один момент стало ярко-алым, словно панцирь рака, опущенного в кастрюлю с кипятком. Он с возмущением смерил взглядом проводницу, не пускавшую их в вагон, несмотря на то что билеты в плацкарт были куплены ими ещё десять дней назад. – Как вы не можете понять, нам нечем доплачивать, не-чем!

– Я вас понимаю, – стараясь держать себя в руках, проводница натянуто улыбнулась, – но поймите и вы меня. Если за билеты не будете доплачивать вы, то это придётся сделать мне. А я не могу возить пассажиров за свой счёт. Извините, – бесцветно произнесла она и переключила своё внимание на только что подошедших к вагону пассажиров. – У вас четвёртое купе, проходите, пожалуйста. Граждане провожающие, не задерживайтесь долго, через десять минут отправление состава.

– Значит, по этим билетам вы нас пускать не хотите? – обиженно протянул Бяшка.

– Моё желание здесь ни при чём. – Она бросила взгляд на часы, и Сергей понял, что проводница ждёт не дождётся момента, когда поезд наконец тронется.

– Слушайте, у вас совесть есть?! – Серёга повернул голову в ту сторону, где дожидались результатов его переговоров все остальные. – Поймите, у нас действительно безвыходное положение. Если бы у нас были деньги, мы бы уже давно заплатили, а не стояли бы тут перед вами с протянутой рукой и не канючили бы Христа ради!

– Я всё понимаю…

– Да чего вы понимаете? – взвился Бяшка. – У нас исключительный случай, непредвиденные обстоятельства! Неужели нельзя сделать на это скидку?!

– У меня тут после дефолта полный вагон таких исключительных, как вы, однако никто не скандалит. Постановление общее для всех.

– Какого ещё дефолта? – Понимая, что через пять минут доказывать что-либо станет уже поздно, Бяшка с отчаянием сжал кулаки. – Да человек вы или нет?! У нас правда нет денег!

– Я проводник!

Видимо решив, что с нищей компании станется заскочить в вагон на ходу, она встала в проёме двери, крепко ухватившись руками за поручни.

– Господи, что за отдых такой! – в сердцах воскликнул Бяшка. – Два дня назад деревенские нас чуть не отправили на тот свет из-за каких-то кур, вчера посреди леса у нас от палатки спёрли рюкзак, а сегодня и вовсе… – Не окончив, он махнул рукой, скрестив ноги, сел на асфальтовое покрытие платформы, и тут же, сообразив, что переговоры Серёги зашли в тупик, с места снялась вся его компания.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю