Текст книги "Иллюзия любви. Ледяное сердце"

Автор книги: Ольга Дрёмова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Ну-ну, заявляй, заявитель… Только когда станешь писать свою каракулю, не забудь указать адрес, по которому прописан, а то не примут писульку-то. Смотри, как бы не дозаявляться, – мягко пропела она, но в её голосе отчётливо послышалась угроза.

– Лидия, ты переходишь все мыслимые и немыслимые границы! – Не зная, за что зацепиться, Леонид нахмурился. – Я не какая-нибудь пришлая собачонка, которую можно взять за загривок и вышвырнуть под дождь на улицу! Если уж на то пошло, муж имеет право проживать на жилплощади жены безо всякой прописки!

– Месяц назад я подала на развод. Послезавтра первое слушание в суде. И надеюсь, последнее, – безразлично бросила Лидия.

– Чтоб ты сдохла, отрава! – Неожиданно Леонидом овладела самая настоящая паника. – Я не дам тебе развода, понятно?! Ты у меня ещё умоешься горючими слезами! Ты ещё заплатишь за всё, что со мной сделала, стерва!

– Ну, ладно, поговорили – и хватит. – Устав от пустого сотрясения воздуха, Лидия развернулась и молча пошла в коридор.

– Что ты собираешься делать? – прислушиваясь, Тополь привстал с табуретки. – Лидия, всему есть предел, даже моему ангельскому терпению! Одумайся, что ты вытворяешь? Должно же быть в тебе хоть что-то человеческое? Подумай, куда я пойду?..

Неожиданно до него донёсся щелчок замка, потом вдруг резко потянуло сквозняком, а затем раздался страшный грохот, отдавшийся на лестничной площадке многократным эхом. Вскочив на ноги как ужаленный, Тополь бросился в коридор и увидел, что на том месте, где ещё совсем недавно стояли два чемодана с его вещами, пусто.

– Ты в своём уме?! – Его лицо перекосилось от злости и нервно задёргалось. – Иди и собирай, живо!!!

– Уже побежала, – едко процедила Загорская.

– Дура ты набитая, вот кто! – Не зная, как поступить лучше: отправиться за вещами или остаться сидеть в квартире, Тополь в нерешительности остановился. – Вместо того чтобы день и ночь благодарить Бога, что тебе выпал такой счастливый случай, ты кобенишься и крутишь носом, словно заморская царевна. Да кому ты нужна, бревно пенсионного возраста! Кто на тебя такую позарится?» – Разрываясь между страхом остаться за порогом и вполне естественным желанием сохранить свои вещи, Тополь зло уставился на Лидию. – Да на тебя же без слёз не взглянешь!

– Всё или что-то ещё? Ах да…

Подойдя к вешалке, Загорская сняла мокрую куртку Тополя, и не успел Леонид моргнуть глазом, как чудесная осенняя курточка оказалась там же, где и все остальные его вещи.

Не желая, чтобы крепкие добротные ботиночки вылетели за порог следом за всем прочим, Тополь совершил хитрый обходной маневр, нагнулся к вешалке, зацепил свою обувь двумя пальцами и вдруг почувствовал приличный толчок в бок, от которого потерял равновесие. Каким образом он оказался на лестничной площадке, Леонид сообразить так и не успел. Громыхнув, дверь Лидкиной квартиры захлопнулась, отсекая его от прежней жизни одним махом.

* * *

– Нет, ты слышала? – Надежда выразительно посмотрела на Инусю и кивнула на экран телевизора.

– Чего там опять? – Размешивая сахар, Инка мельком взглянула на экран, и её губки сложились недовольным бантиком, потому что ничего хорошего эта говорящая коробка сообщить не могла.

Вообще, с определённого времени Инка разлюбила смотреть телевизор. Может, оттого, что жизнь стала какая-то нервная, а может, ещё почему, но мир явно сошёл с ума. Копаясь в грязи, бесцеремонные репортёры вытаскивали на свет божий такие гадости, что, глядя в голубой экранчик, хотелось плеваться.

– Как, ты ещё не слышала? – удивилась Надежда. – Об этом во всех новостях только и говорят. Вчера в Питере Старовойтову убили. Прямо в подъезде своего дома, представляешь?

– Это кто такая? – Инка вытащила ложечку из кофе и лениво звякнула ею о край чашки.

– Ну ты и темнота таёжная! Ты вообще-то новости хоть когда-нибудь смотришь или как? – возмутилась Надежда. – Разве можно так жить: ты же ничего не знаешь и ничего не видишь.

– А чего я должна знать? – пожала плечами Инка.

– Но как-то же надо быть в курсе событий…

– Каких событий? Если б ещё какие события были, а то сколько раз Левински залезала в штаны к Клинтону? Да моё-то какое дело, пусть она оттуда хоть совсем не вылезает. Нашли о чём говорить! Или ещё вот: в Англии арестовали Пиночета. А кто он такой, этот Пиночет? Я его и не знаю, так, имя где-то слышала…

– Ну ты и серость, Инка!

– Да никакая я не серость, просто мне всё это надоело. Ты глаза-то разуй: на какую кнопку ни нажми, везде одни убийства и несчастные случаи, как будто в мире ничего хорошего не происходит. Найдут какую-нибудь пакость – и вот мусолят, мусолят, пока новую не отыщут! Раньше хоть чего-то хорошее рассказывали, а сейчас совсем обалдели, один негатив вытаскивают. Это ж рассудком повредиться можно.

– Как же можно жить и не знать, что вокруг тебя творится? – Надежда взяла нож и принялась нарезать яблочный пирог на куски. – Ну ладно, допустим, Левински тебя не интересует, но что в своей-то стране происходит, знать нужно.

– Зачем?

– Ну как зачем? – растерялась Надежда. – Вот смотри, недавно был репортаж с Дальнего Востока, рассказали, что в этом году там лосося видимо-невидимо, на нерест рыбы пришло – тьма.

– И что?

– И ничего, в магазинах красная икра подешевела. Связь видишь?

– А то ты без их репортажа не заметила бы, что на прилавках банка икры и банка тушёнки идут в одну цену. Да брось ты! – отмахнулась Инуся. – Тут без их новостей голова кругом. Ты знаешь, кого Верка Старцева на той неделе встретила?

– Какая Верка? – Надежда взяла пульт и убавила звук телевизора.

– Да выключи ты его совсем! – фыркнула Инка. – Ну Веерка, Верунчик… Вспоминай давай, её дочка ещё училась с твоим Семёном в параллельном классе.

– Старцева, Старцева… Я чего-то никак не соображу, кто это… – Надежда бросила на подругу рассеянный взгляд.

– О господи, ну Веерка, маленькая такая, худющая как смерть, и зимой и летом всё в одной и той же куртке ходила. Ну жёлтая такая куртка, тряпичная, а по низу и на локтях какие-то голубые заплатки. Вспомнила?

– Инусь, вечно ты всё перепутаешь. Она же не Старцева, а Стрельцова!

– Точно! – Инна обрадованно улыбнулась. – Верка Стрельцова. И как я могла забыть? То, что Веерка, помню, а фамилия совершенно из головы вылетела. Хотя, какая разница: Старцева, Стрельцова? – Она махнула рукой, давая понять, что никакого принципиального значения фамилия тощей Верки не имеет. – Я её сегодня случайно в аптеке встретила. Чудно так вышло, она меня сразу узнала, а я её – нет. Она здоровается, а я никак не могу понять, кто такая. Помню, на последнем звонке ты вместе с ней за цветы учителям отвечала, а как зовут, убей, не соображу. Уж потом, когда она начала говорить, у меня в голове чего-то щёлкнуло и я вспомнила, что ты её Верой называла.

– Хорошо, хоть так вспомнила. – Надежда подцепила кусок шарлотки ножом и положила Инусе в тарелку.

– А что толку-то, что вспомнила? Она мне про кого-то из выпускного класса Семёна рассказывает, я головой киваю, а кто?.. чего?.. Я же их никого не знаю. – Она взяла пирог руками и с удовольствием вдохнула ароматный запах поздней антоновки.

– И чего она рассказывала? – с интересом спросила Надежда. – Верка – такая шныра, тихая-тихая, а всегда всё про всех знает.

– Думаешь, я запомнила? Она говорит, а у меня всё мимо ушей пролетает. Пока мы в очереди стояли, она так и трещала без умолку. Я уже пожалела, что в аптеку заглянула, хотела уйти, как вдруг эта трещотка такое выдала, я думала, что упаду от удивления. – Понизив голос, Инка широко распахнула глаза и сообщила: – На прошлой неделе у Верки потёк кран на кухне.

– Действительно, потрясающая новость, а главное – оригинальная.

– Потёк он ни с того ни с сего, – не обращая внимания на саркастический тон Надежды, увлечённо продолжила Инуся. – Верка никак не сообразит, чего к чему и где у неё вода перекрывается. Вроде, потихоньку течёт, но ведь течёт же, ни на работу не уйти, ни ещё куда-нибудь. Она звонит в ЖЭК: так, мол, и так. Они – ждите, сейчас пришлём сантехника. Через час является этот сантехник…

– Как всегда, в дупелину пьяный, – поддержала разговор Надежда.

– Представь себе, нет, трезвый как стекло. – В тоне Инуси прозвучало что-то похожее на торжество. – Мало того что трезвый, так ещё и при костюмчике. Верка как его увидела, чуть в обморок не брякнулась. В наутюженной рубашечке, на манжетах – запонки… Угадай, кто бы это мог быть? – На пухлых, как пирожки, щёчках Инны показались глубокие ямочки.

– Да откуда ж мне знать?

– Твой бывший! Собственной персоной! – не в силах больше молчать, в два захода выдала Инна.

– Лёнька? – от удивления рука Надежды с куском пирога застыла в воздухе. – Да будет тебе врать-то… Он скорее удавится, чем пойдёт чужие толчки чистить. Ты его плохо знаешь.

– Говорю тебе! – с нажимом произнесла Инна. – Я тоже сперва не поверила: виданное ли дело, чтобы твой засранец на такое сподобился? Но Верка вертлявая, сама говоришь, она всегда всё про всех выпытает. Сначала он чего-то бурчал себе под нос, а потом Верка ему посочувствовала, напела, какой он необыкновенный, ну, он, как обычно, начал ныть: и бедный-то он, несчастный, и все кругом сволочи.

– А Вера ничего не перепутала? – с сомнением протянула Надежда.

– А чего тут путать? Она хоть твоего Тополя в лицо не знает, а как он начал ныть да тебя с Сёмкой на чём свет стоит костерить, так Верка и догадалась сразу, что к чему. Ты же знаешь Лёньку, если его понесёт гундеть, его ж не остановишь: пока всё грязное бельище не перетрясёт – не успокоится.

– И чего он ей наплёл? – При мысли о том, что Верка-болтушка теперь каждому встречному станет рассказывать о своей неожиданной встрече с Леонидом, Надежда недовольно нахмурилась.

– Чего он ей врал, я точно не знаю, она как-то всё вскользь говорила, с какими-то ужимками, – Инуся неопределённо покрутила рукой, – но что я поняла, так это то, что он сейчас работает сантехником в ЖЭКе, за служебную квартиру. Даже не квартиру, а комнату в коммуналке.

– Кто ж его на эту работу взял? У него же руки как крюки?! – поразилась Надежда. – Не знаю, может, с годами, что и изменилось, хотя навряд ли. Он же лампочку вкрутить и ту никогда не мог. Какой же из него сантехник?

– А при чём тут лампочка – и сантехник?

– А при том, что он мастер только ломать.

– Ну, не знаю… – Инка пожала плечами. – Со слов Верки, когда ты его выпроводила вон, он пошёл к своей жене, а та, особенно не церемонясь, собрала Лёнькины вещички – и на улицу.

– Быстро она его, – восхитилась Надежда.

– А чего тянуть-то? – Боясь обжечься, Инуся сделала осторожный глоток из чашки, но чай уже остыл. – Всей катавасии Верка не знает или не говорит, но она обмолвилась, что, когда Лёньку отовсюду попёрли, он приткнулся к какому-то своему старому другу. Тот и устроил его сантехником в ЖЭК. По блату.

– Хорош блат… – усмехнулась Надежда.

– А что, есть какие-то другие варианты?

– Значит, Лёнька теперь ходит с разводным ключом… – невесело хмыкнула Надежда.

– Ты говоришь так, будто тебе его жалко. – Инуся пристально вгляделась в лицо подруги. – Он тебе всю жизнь изломал, этот паразит. Будь я на твоём месте, даже и не подумала бы его жалеть. Вот как взяла бы этого ханурика за ноги, так в разные стороны бы и дёрнула!

– А я не его жалею.

– А кого?

– Себя.

– Чего это вдруг? – Не видя прямой связи между бедственным положением негодного Лёньки и пустыми терзаниями сентиментальной Надежды, Инуся высоко вскинула брови.

– А того… – Надя опустила глаза, и по её лицу пробежала едва заметная тень. – Сегодня Семён перешагнул через отца, а завтра, если ему потребуется, он без колебаний перешагнёт и через меня. Я следующая, понимаешь?

– Да нет… что ты? – оторопела Инка. – Что ты говоришь? Сёмка, конечно, обормот, я не спорю, но ты для него – святое. Кроме тебя, у него никого нет.

– Для моего сына ничего святого нет. И ты об этом знаешь. Не хуже моего, – будто роняя тяжёлые камни, с трудом выговорила Надежда. – Говоришь, святое?..

На миг Инусе показалось, что в кухне вместе с ними находится кто-то ещё. Ощущение было настолько реальным, что она вздрогнула и невольно посмотрела по сторонам.

– Святое… И ты в это веришь? – Серые глаза Надежды вдруг помертвели.

– Я?.. – подыскивая нужные слова, Инуся взглянула на подругу и вдруг отчётливо и ясно поняла, что ответить ей нечего.

* * *

– Дура ты, Сашка, проморгать такого парня! – Наталья взбила руками пушистую светлую чёлку и полусочувственно, полупрезрительно посмотрела на Александру. – Если бы мне попался такой счастливый билетик, я бы своего не упустила. Я бы знала, как к нему подступиться.

– На фига мне такой подарок? – Сашка шумно втянула в себя воздух и поморщилась. – Ну чего ты в нём хорошего нашла? Живёт у мамочки на шее, учится через пень-колоду, только и успевает, что хвосты сдавать, да ещё и крыши своей нет – тоже мне, кусок золота! Да чтобы с таким связаться, нужно совсем мозгов не иметь. Чего ради я его посажу себе на шею?

– У тебя, Сашка, глаз, наверное, нет. Чего тебе ещё нужно: красивый, высоченный, всё при нём…

– Ты предлагаешь мне его всю жизнь кормить за то, что он красивый? – Сашка протянула руку и сняла с полки забавную фигурку деда-мороза. – Смотри, какой прикольный! Купить, что ли?

– Зачем он тебе нужен?

– Подарю кому-нибудь. Через две недели Новый год.

– Вот кого-то осчастливишь! – Наталья язвительно хмыкнула, взяла игрушку из рук Александры и поставила обратно на полку. – Хватит ерундой заниматься.

– Мы сюда зачем пришли? Подарки выбирать? Вот и выбирай.

– Я вообще не знаю, зачем мы сюда пришли. – Наталья пошире распахнула воротник зимнего пальто и недовольно огляделась.

Перед Новым годом народа в магазине было полно. Сметая с полок всё подряд, люди бегали от одной витрины к другой с вытаращенными глазами, как будто, не купи они свой дурацкий сувенир именно сегодня, в их жизни случится что-то непоправимое. По правде сказать, толкаться в очередях Наталья терпеть не могла и, если бы не Сашкина фантазия, ноги бы её здесь не было.

Созерцая убогие фигурки из гипса, раскрашенные наспех кое-как, Наталья презрительно морщилась: тащить такое барахло к себе домой лично она не стала бы ни за что, хоть убей. Мало того что эти уродцы займут всю сервантную полку за стеклом, так ведь время от времени с них ещё придётся и пыль стирать! А летом? Как дико они будут смотреться летом? И о чём люди думают, даря таких страшилищ друг другу?

– Смотри, какие дивные шишки! – Довольный возглас Сашки вывел Наталью из раздумий.

Взяв с полки прозрачную упаковку, напоминающую трубу, Сандра, как зачарованная, смотрела на ёлочные игрушки. Обрызганные золотой пылью, сосновые шишки выглядели действительно чудесно.

– Ты цену видела? – Наталья кивнула на ценник, прикреплённый к полке скотчем. – Да за такие деньги можно самой все шишки в лесу собрать и краской облить. Скажи, чего сегодня на тебя наехало? Этим фигулькам три рубля красная цена, а за них целое состояние просят! Брось ты все эти кривули, а? Я с тобой поговорить хотела как с человеком, а ты – детский сад, честное слово!

– О чём ты будешь со мной разговаривать? О Тополе? – Александра нехотя вернула шишечки на полку. – Я тебе уже сказала, что такой махровый эгоист мне даром не нужен. Я не согласилась бы связаться с ним, даже если бы он в качестве своего приданого на каждое кило собственного живого веса предложил по килограмму золота. Я что, сама себе враг?

– Смотрю я на тебя, Саш, и диву даюсь: кроме твоих толстенных щёк и рыжих куделек на башке, у тебя же за душой нет ни гроша! А ты, словно заморская царевна, выпендриваешься! – Наталья снова взбила пушистую чёлку рукой. – Хорошо, замуж ты за него не хочешь – ну и не ходи, чёрт с тобой, живи в коммуналке, если ты такая гордая. Гордость хороша знаешь когда? Когда денег лопатой не разгребёшь. А когда в карманах по дыре, а дома одни тараканы – это уже не гордость, а глупость.

– А чего ты так за меня беспокоишься? – Не обращая внимания на толкавшихся людей, Сашка встала поперёк прохода и подозрительно уставилась на Наталью. – Уж не положила ли ты на него глаз?

– А если и так, тогда что? – Наталья натянуто улыбнулась. – А чем Сёмка не жених? Видный, непьющий, опять же после матери ему квартирка останется, а у мамашки со здоровьицем-то не очень…

– Если тебе хватит ума с ним завязаться, то хворая мамашка Тополя тебя переживёт, так и знай, – тут же отозвалась Сашка. – Хотя, если тебе очень хочется заняться экстримом – вперёд, с моей стороны возражений не будет.

– Саш, перестань, я же пошутила. У меня Мишка есть, зачем мне Семён? Я же о тебе забочусь.

– С твоей заботой можно ноги раньше времени протянуть. – Сашка ещё раз взглянула на ценники и огорчённо вздохнула: – Понарисуют нулей…

– А между прочим, у Тополя денежки завелись… – невинно обронила Наталья. – Я вчера с Борькой Грушиным встретилась. Он говорит, Сёмка богатый стал.

– С чего бы это вдруг? – хмыкнула Александра и, в последний раз покосившись на «кусающиеся» ценники, принялась застёгивать пальто.

– Не знаю, правду Грушин сказал или нет, но вроде как Семён обул своего папеньку на большую сумму денег, а теперь швыряется ими направо и налево.

– Врёт твой Грушин, – безапелляционно отрезала Сашка. – Когда мы с Сёмкой ещё встречались, он кое-что рассказывал про своего предка. Так вот, никаких денег у него нет.

– Чего сразу врёт-то? – обиделась за Бориса Наташа. – Не знаешь – не говори. Тополь летом прописался к отцу в квартиру, а в сентябре что-то у него там произошло, и он эту квартирку продал, а деньги от папочки зажал.

– Говорю тебе, враки это всё! – Сандра обмотала вокруг воротника тонкий трикотажный шарф с помпонами по краям. – Не знаю, как его отец, а сам Сёмка – жмот ещё тот. Если бы у него завелись деньги, он не стал бы их бросать на ветер, уж я-то об этом знаю. Когда мы с ним ходили в кино, он всегда норовил купить билеты подешевле, куда-нибудь в конец зала, а уж чтобы прийти на свидание с букетом цветов – ему такое и в голову не приходило.

– А вот Грушин говорит, что Сёмка при деньгах. Он, когда отца прокатил, засел в игровом клубе, и Борька своими глазами видел, как он каждый вечер чуть ли не по тысяче баксов там оставлял.

– И ты в это веришь? – Сашка скептически ухмыльнулась.

– А чего Борьке врать? Ему-то какая от этого польза?

– Да кто его знает? – Сашка толкнула входную дверь универмага и сразу же почувствовала, как в лицо ударил холодный зимний ветер. – Подумай сама: если бы Тополь действительно спускал на автоматах, как утверждает твой Борька, по тысяче в день, откуда у него тогда под Новый год остались бы деньги? Ему что, за квартиру отца золотые горы отвалили?

– Ну, не знаю… – глубокомысленно протянула Наталья. – Смотря что называть золотыми горами. Борька говорил, по лету Тополю двадцать четыре тысячи заплатили. По-моему, неплохо. Только когда он больше половины уже просадил, его мать каким-то образом нашла оставшееся и изъяла.

– Жаль, что она не нашла их сразу. – Сашка поёжилась и сунула руки в карманы пальто.

– Когда Сёмка обнаружил, что деньги пропали, Борька говорит, он чуть мать не придушил, но она ничего, крепкий орешек – нет, и всё тут. А недавно он их по случайности нашёл, ну и… – Наталья развела руки в стороны, – сама понимаешь, снова пошёл чёрт по бочкам.

– Добрая ты, Наташка, замуж решила сироту пристроить. – Александра искоса взглянула на подругу. – Надо же, такую свинью мне хотела подложить! А ты не подумала, что твой Тополь станет делать, когда и эти деньги прогуляет?

– Так вот о них и речь! – Наталья выразительно округлила глаза. – Зачем их отдавать каким-то чужим дядям? Будет гораздо лучше, если он отдаст их тебе.

– Ты несёшь сама не знаешь чего! – досадливо отмахнулась Сашка. – Что ты мне предлагаешь? Пойти в зал, взять его за шиворот и, вытащив оттуда силком, отобрать деньги в пользу бедных?

– А что, будет лучше, если он их проиграет?

– Наташ, я ему что, мать родная? Мать у него есть, вот пусть и ходит за ним по пятам, как тень отца Гамлета. Не моё это дело держать его за руку, как детсадовского мальчика. И потом, это его деньги, пусть как хочет, так их и тратит.

– Значит, пусть лучше он их спустит на игру? И тебе его не жалко?

– С какой это стати? – Сашка надула толстые, как у одуванчика, щёки.

– Между прочим, Борька говорит, что он до сих пор по тебе сохнет, – как бы между делом проговорила Наталья.

– А мне-то что, пусть сохнет.

– Вот дура ты и есть дура. – На этот раз в голосе Натальи послышалась неприкрытая досада. – Чего тебе стоит взять мужика в оборот? Прибрала бы к рукам и его денежки, и его самого, глядишь, может, чего бы дельное вышло.

– Постой, а тебе-то с этого какая выгода? – Сашка метнула на подружку подозрительный взгляд. – Чего-то ты темнишь… Только не пойму чего.

– А чего мне темнить? – Забыв, что волосы убраны под шапку, Наталья привычным жестом хотела взбить чёлку, но её рука в перчатке повисла в воздухе. – Моё дело – сторона, живи как знаешь. Просто мне хотелось тебе помочь.

– Не ври. Просто так ты и пальцем не шевельнёшь. Тебя Грушин надоумил?

– Ты когда-нибудь со своей категоричностью пропадёшь, – чувствуя себя не в своей тарелке, дёрнула плечом Наталья. – Вот хочешь помочь человеку, а он упирается руками и ногами. Если бы у тебя голова была на плечах, ты бы сама сообразила, что Тополь – неплохой вариант. Ты что, всю жизнь собираешься проторчать в коммуналке? Пока он по тебе вздыхает, взяла бы да и прибрала мальчика к рукам.

– Так вы с Грушиным хотите, чтобы я прибрала к рукам мальчика или его деньги? – уточнила Сашка.

– Слушай, я уже ничего не хочу. – Устав от бесполезной агитации, Наталья безнадежно махнула рукой.

– Странно это всё… – задумчиво протянула Александра. – Ну, понятное дело – ты, а вот с чего обо мне вдруг стал радеть Грушин? Что-то тут не так. Этот индюк ни о ком, кроме себя родного, и думать-то не умеет. Конечно, Тополь – большая дрянь, но Борька – дрянь не меньшая. Неужели он мог подумать, что я, как цыганка, стану из Семёна деньги тянуть?

– Ну и зря! Ты не захочешь – найдётся другая, пошустрее и порасторопнее, Борьке все равно кто, так или иначе он своего добьётся.

– Погоди-ка, погоди-ка… – Сашка остановилась и взяла Наташу за рукав. – Что значит «добьётся»? Он что, на Сёмку зуб имеет?

– А ты как думала? Что ж, Тополь по сентябрю сам по себе квартиру отцовскую продал?

– Оп-па! – Сашка удивлённо хлопнула медными ресницами. – Значит, и там без Грушина не обошлось? А ты часом не знаешь, в каком месте ему Тополь на хвост наступил?

Наташке очень хотелось сделать вид, что она в курсе всего. Если бы перед ней стояла не Сашка, а кто-нибудь ещё, скорее всего, она так бы и поступила, но с этой канцелярской кнопкой такой номер не пройдёт. Впившись намертво, она так или иначе узнает всё, что хотела, а поэтому глупое враньё в самый неподходящий момент по любому вылезло бы наружу.

– Нет… – с сожалением вздохнула Наташа. – Чего у них там произошло, я тебе сказать не могу. Но Борька роет землю копытом, а ты его знаешь. Если уж ему что в голову западёт – клещами не выдерешь. Так что твоему Тополю крышка, а то, что он в ближайшее время останется без своих копеечек, – факт. Просто мне хотелось, раз уж так дела складываются, чтобы эти денежки мимо рук не проскочили. Если бы у тебя чего вышло, ты бы меня не забыла, верно? – Последние слова Наталья произнесла совсем тихо, словно сомневаясь, стоит ли их произносить вообще.

– Про тебя попробуй забудь, – коротко хохотнула Сашка, – ты ж напомнишь. Слушай, Натусь, а что, если я тебя кое о чём попрошу, а?

– О чём?

– Ты, когда с Бориком пересечёшься, разузнай там получше, чего он относительно Тополя надумал.

– Так тебе ж всё равно? – прищурилась Наталья. – Или уже нет?

– Я пока и сама не знаю. Ты просто разузнай, и всё, а дальше время покажет.

* * *

– Надоело мне таскаться с этими разводными ключами, понимаешь? – Леонид с укором посмотрел на друга. – Вот ты говоришь, подожди, а чего ждать-то? Что изменится? Можно подумать, завтра меня пригласят чинить биде английской королевы и её внучка вдруг влюбится в меня с первого взгляда, поскольку второго не будет.

– Между прочим, у английской королевы с внучками напряжёнка, у неё одни внуки, если ты не знал. – Черемисин наклонился над стеклом витрины и стал внимательно разглядывать выставленные украшения.

– А один фиг, – обречённо махнул рукой Тополь. – Не везёт мне в жизни, Сашка, и всё тут. У людей всё как-то складывается, устраивается, а у меня – ни черта, как заколдованный круг какой.

– Ты так говоришь, будто твою жизнь кто-то складывал за тебя, – не отрывая взгляда от витрины, отозвался Черемисин.

– Я бы тоже сложил, чтобы сейчас, как ты, стоять и колечко к серебряной свадьбе присматривать, да только обстоятельства всё сложили за меня.

– Удобненько ты придумал, – заметил Александр. – А позволь тебя спросить, это обстоятельства пять раз в загсе подпись ставили или всё-таки ты?

Прислушиваясь к разговору мужчин, один из которых тщательно разглядывал товар, а другой просто стоял рядом, продавщица искоса рассматривала странную парочку и поджимала губы всё больше и больше. Это ж надо: тот, который красивый, двадцать пять лет возле одной женщины сидит, а второй, на которого без слёз не взглянешь, оказывается, пять раз женат был. И чего бабы в нём находят? Маленький, плечики куриные, глаза друг на друга наезжают, а на голове валенок какой-то!

– Ты считаешь, что я очень много от женщины хочу? – Тополь посмотрел в затылок другу, чуть ли не носом прижавшемуся к витринному стеклу. – А по-моему, совсем наоборот.

– Если бы было наоборот, мы бы сейчас с тобой кольца вместе выбирали. – Александр выпрямился. – Девушка, а вот такое, но только не восемнадцатого, а девятнадцатого размера у вас есть?

– Всё, что есть, – на витрине, – не вставая со стула, откликнулась продавщица. – Если вас интересуют девятнадцатые, то это следующий стенд, во-о-н там. – Она указала рукой на соседнюю витрину.

– Спасибо большое. – Черемисин кивнул, улыбнулся и перешёл чуть правее. – Знаешь, Лёнь, с некоторых пор я зарёкся влезать в твои сердечные дела.

– А ты злопамятный.

– Да нет, просто ты всё равно моих советов не слушаешь, чего тогда зря стараться? Как ты думаешь, вот это, с турмалином, Нине понравится?

– А сколько оно стоит? – Тополь деловито нагнулся над стеклом, сощурился, вглядываясь в цифры, проставленные на бирке, и его лицо приняло форму молодого кабачка. – Ничего себе! Они что там все, с ума посходили? И колечко-то так себе, а цену гнут запредельную! Саш, если тебя интересует моё мнение, купил бы ты лучше Нине что-нибудь попроще, к примеру серебряное кольцо. А что? – прочитав в глазах Александра невысказанное удивление, тут же подхватился он. – Свадьба-то серебряная. Вот и колечко купи серебряное. Будет золотая – купишь подороже.

– Какой же ты хозяйственный, Лёнька! – восхищённо проговорил Черемисин. – Значит, золотое колечко жене можно подарить только раз в пятьдесят лет? А если мы с Ниной не доживём, как тогда?

Первым порывом Тополя было ответить, что в таком случае вопрос о затратах даже не встанет и экономия произойдёт автоматически, как говорится, сама собой, но в последний момент его что-то остановило. Понятное дело, они с Сашкой разные, разные настолько, что, возможно, это и позволяло им столько лет поддерживать дружбу. На месте Черемисина лично он не стал бы раскошеливаться в самом дорогом ювелирном в округе, а отправился бы прямиком в комиссионный или ломбард. Переплачивать за новую коробочку не имело никакого смысла, в конце концов, её можно купить и отдельно.

Но Сашка был другим, и прикупить колечко для Нины по дешёвке ему бы просто не пришло в голову. Сама мысль преподнести жене вещь, принадлежавшую кому-то ранее, привела бы Черемисина в негодование, хотя, если отдать старенькое колечко в чистку и упаковать его в бархатную коробочку, – ни одна живая душа не отличит его от нового.

– Ты знаешь, Шур, в этих делах я плохой советчик, – не дожидаясь, пока возмущение друга достигнет опасной отметки, ловко обошёл острый угол Леонид. – Все эти штучки-дрючки не для меня. Вот если бы речь шла о перчатках или, к примеру, кошельках – тут я ас, а безделушки – не мой профиль, извини. По мне – они все красивые… – «если, конечно, за них не надо платить из собственного кармана», чуть не добавил он, но вовремя прикусил язык.

– Даже не знаю, – задумался Александр, – взять, что ли?

– А чего ж не взять, если деньги есть, – с едва заметным холодком обронил Тополь. – Лично мне делать такие подарки ещё долго не светит, хотя… – Оборвав себя на полуслове, Леонид пожевал губами. – Саш, а Саш, как ты думаешь, если я на Сёмку в суд подам, выиграю я дело или проиграю?

– В суд? – Черемисин удивлённо заморгал. – Что ж, ты будешь подавать иск на собственного сына? И у тебя ничего не дрогнет?

– А почему у меня должно что-то дрожать? У него ничего не дрожало, когда он меня выбрасывал на улицу, как шелудивого кота, так отчего же меня должна грызть совесть? И потом, мне чужого не нужно, я хочу взять своё. У них с Надькой отличная трёхкомнатная квартира, так почему бы им слегка не потесниться?

– Но ты же переписал квартиру на Семёна добровольно?

– И что из того?

– А то, что никаких материальных претензий ты теперь выдвигать не имеешь права. Знаешь, как говорится, умерла так умерла. Ну подумай сам, что ты в суде скажешь? Я прописал в квартиру сына, а он меня из моей же избушки и выгнал?

– Да, как-то смешно получается, – расстроился Леонид, – прямо сказка про зайчика. Но как же мне теперь быть? Не могу же я до конца своих дней копаться в чужой грязи и жить в засранной коммуналке? Ты пойми, Сань, я такой жизни просто не выдержу. Я уже и так думал, и сяк, и наперекосяк – ничего не получается.

– А чего бы тебе не жениться ещё разочек?

– Издеваешься, да? – обиделся Тополь.

– А что, тебе не привыкать. Найдёшь себе какую-нибудь зазнобу с квартиркой, и все проблемы решатся сами собой.

– Так я вроде как женат… – неуверенно пролепетал Тополь.

– А чего ж ты тогда теряешься? – Черемисин достал из кармана брюк кошелёк. – Не знаю, как поступишь ты, но я бы на твоём месте подавал в суд, но только не на Семёна – тут ловить нечего, – а на твою Лидию.

– По закону она имеет право не прописывать меня на своей жилплощади. Как ты её заставишь, если квартира приватизирована на неё одну?

– А вот знаешь, тут вопрос спорный. С одной стороны, так, а с другой – выбросить тебя за порог она тоже не имела права. Если бы у тебя была своя жилплощадь, то конечно, а если таковой не имеется… Когда ты выписывался из своей однушки, у тебя на руках было её заявление, то есть согласие, на то, что она ничего не имеет против твоего проживания на своей территории. Если взяться за это с умом, ещё неизвестно, как оно всё выйдет. Конечно, предсказать что-либо заранее сложно, но в этом случае есть варианты. – Александр достал из кошелька сложенные купюры. – А с Семёном я бы тебе не советовал завязываться. Слов нет, паршивец он редкостный, но по закону, как ни крути, он имел право распоряжаться своим имуществом.