Текст книги "Иллюзия любви. Ледяное сердце"
Автор книги: Ольга Дрёмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
– Да он к этому имуществу никаким боком не относится! – вспылил Леонид.
– Это мы с тобой знаем, а для суда он – хозяин проданной квартиры, их лирика не интересует, понимаешь? Есть эмоции, и есть факты. Пятьдесят, шестьдесят, семьдесят… – принялся пересчитывать имеющуюся наличность Черемисин. – Для суда твои душевные переживания… сто… не представляют ровно никакого интереса. Сто двадцать пять, сто тридцать… Их на жалость не пробьёшь.
– Но по-человечески меня понять можно?! – с обидой проговорил Леонид.
– По-человечески – да, но в суде нет такого критерия – «по-человечески». У них один критерий – закон, а Семён не совершил ничего, что бы противоречило закону. – Отсчитав нужную сумму, Александр обратился к продавщице: – Девушка, можно вас на минуточку?
– Вы решили, что будете брать? – Встав со стула, девушка мило улыбнулась и подошла к прилавку, возле которого стояли приятели.
– Будьте так добры, покажите вот это колечко.
– С турмалином? Девятнадцатое?
– Да, его. – Взяв в руки кольцо, Черемисин внимательно осмотрел его со всех сторон и протянул обратно девушке со словами: – Я его возьму. Выпишите, пожалуйста, чек.
– Хорошо. – Продавщица что-то быстро написала на узеньком бланке. – Пожалуйста, в кассу, и не забудьте проставить на обратной стороне печать. Коробочку брать будете?
– А как же, – улыбнулся Александр.
– Синюю или красную?
– Синюю или красную? – Черемисин обернулся к Тополю.
– А какая из них дешевле? – Будто боясь пропустить ответ, Леонид вытянул шею.
– Они в одну цену, – слегка усмехнулась девушка.
– Тогда бери синюю, она богаче смотрится, – посоветовал Тополь.
– Хорошо, с вас сорок рублей. Давайте чек, я впишу.
– Сколько-сколько?! А чего ж не четыреста? – потрясённо протянул Тополь и поднял на продавщицу обалделый взгляд. – Сань, сдалась тебе эта коробочка! Я знаю Нину, она не обидится, если кольцо будет в пакетике.
– Что-то ты, Лёнь, совсем заэкономился. – Александр протянул девушке чек.
– Тут заэкономишься… – От жалости к себе, несчастному, губы Тополя вдруг задрожали. – Знаешь, чего мне сейчас больше всего хочется?
– Чего? – Взяв чек, Черемисин двинулся к кассе.
– Ты даже не можешь себе представить, как бы мне хотелось встретиться с этим щенком, моим сынулей, лицом к лицу, чтобы он посмотрел мне в глаза, подлец! Три месяца, мерзавец, прячется за Надькину юбку! Если бы я только его встретил, я бы ему, как курёнку, не задумываясь, свернул шею, и поверь, во мне бы ничегошеньки не дрогнуло.
– Н-да… – Черемисин подошёл к очереди в кассу. – Молодой человек, вы крайний?
– Я. – Парень обернулся, и вдруг его лицо стало белее простыни. – Отец? – едва шевеля губами, прошептал он.
– Ну, вот и встретились… сынок, – зло процедил Леонид и обернулся к приятелю: – Познакомься, Саня, это Семён Леонидович Тополь, мой сын и… наследник. Прошу любить и жаловать.
* * *
– Что у тебя случилось, Лидочка?! – Альбина с беспокойством вгляделась в отёкшее от слёз лицо подруги. – Я ничего не могла разобрать по телефону. Скажи мне толком, что произошло?
– Всё пропало… – хрипло проговорила Загорская. Пытаясь удержаться от слёз, она закусила губу и, прижимая к носу скомканный влажный платочек, всхлипнула: – Он всё забрал!
– Что?.. О чём ты говоришь? Опустившись на диван рядом с подругой, Кусочкина попыталась заглянуть ей в глаза, но, замотав головой, Лидия ещё крепче прижала платок к лицу, и из её груди вырвалось сдавленное рыдание.
– У него были ключи, понимаешь?.. Когда я его выперла, у меня и в голове не было, что этот урод уже догадался сделать с них… сделать с них дублика-а-ат… И теперь… Аля! Он обобрал меня дочиста!
– Кто? Тополь?! – обалдела Кусочкина.
– А кто же ещё?! – От нахлынувшей злости слёзы Лидии вмиг куда-то исчезли, и она с ненавистью полыхнула глазами. Когда он уходил, то бросил мне в лицо, что ещё посчитается со мной за всё, но я даже не могла подумать, про что он говорит! – Кривя свои полные вишнёвые губы, Загорская теребила многострадальный батистовый платок, теперь напоминавший серую измятую тряпку. – Когда я вышвырнула на лестничную клетку его паршивые чемоданы, он даже зарычал от досады! А потом достал связку с ключами и со всей силы запустил ею в мою дверь! А я-то, дура, ещё обрадовалась, что ключики опять у меня в кармане!
– Чего ж ты за столько месяцев не вставила другие замки? – Альбина достала из кармана чистый носовой платок и протянула подруге.
– Да мне и в голову не приходило, что он на такое решится! – Лидия отбросила мокрый платок в угол дивана, но он перелетел через спинку и упал куда-то на пол. Сухо всхлипнув, она безразлично посмотрела ему вслед и едва заметно дёрнула рукой. – У него же кишка тонка, он же тля, он же ничего из себя не представлял. Кто же знал, что он сумеет набраться наглости настолько, чтобы заявиться в мой дом и выгрести всё подчистую?!
– И много он забрал?
– Всё! – хрипло выдохнула Лидия. – Всё, что можно было распихать по карманам!
– Значит, ни техники, ни книг… – начала Кусочкина.
– Какие, к чёрту, книги?! Кому они сейчас нужны, твои книги?! Макулатура! – взвизгнула Загорская. – Куда он их денет, в «Букинист» понесёт сдавать, что ли?! На черта они ему сдались?!
– Лида, успокойся. – Видя, что подруга находится на грани истерики, Альбина встала и, достав из серванта специальную серебряную рюмочку, приспособленную Лидией под капли, отправилась на кухню за корвалолом.
Безопасная доза в пятнадцать капелек, которую Лидочка каждый день принимала перед сном для успокоения нервов, сейчас явно была недостаточной. Отсчитывая капли, Альбина раздумывала, остановиться ли ей на тридцати или, в связи с чрезвычайными обстоятельствами, увеличить их количество до пятидесяти, но здравый смысл заставил её выбрать золотую серединку. Пожалуй, сорок будет в самый раз, потому как всем давно известно, что слишком хорошо – это тоже плохо.
– Во-от так. – Альбина забрала из рук Лидии пустую серебряную рюмочку и, стряхнув остатки жидкости прямо на палас, вернула её за стекло серванта. – Ну разве можно так убиваться? Ведь так можно всё здоровье растерять, а поправить его – о-о-х как сложно!
– На что я его теперь поправлять-то буду?! – Лидия посмотрела на подругу как на ненормальную. – На копеечный цитрамон? Да сейчас жизнь такая, что без денег – ложись и помирай! Ты не представляешь, сколько эта тварь из дома вынесла! Он же знал, чего и где у меня хранится! Ни денег, ни украшений – ни-че-го! Всё как корова языком слизала! Стоило мне два года назад крутить с ним шуры-муры, а потом год терпеть эту образину возле себя, чтобы остаться в конечном итоге у пустого корыта?! Он же хапнул всё, даже то, что дарил мне на югах!
– Подумать только… – на вдохе проговорила Альбина.
– Ты даже не догадываешься о масштабах его непорядочности и мелочности! – голос Загорской сорвался на крик. – Он не побрезговал сунуть себе в карман даже мелочь, лежавшую на секретере! Это о чём-нибудь да говорит?
– Лидочка, в это сложно поверить… – потрясённо проговорила Кусочкина. – Ну, я понимаю, взять кольца, серьги… но опуститься до того, чтобы своровать копейки? Я надеюсь, ты в милицию уже заявила?
– А как же – первым делом! – усмехнулась Лидия. – И знаешь, что они сказали?
– Что?
– Чтобы я с собственным мужем сама разбиралась. – Видимо, волна обиды захлестнула Лидию снова, потому что лицо её жалко сморщилось. – Достали вы все, говорит, дёргать занятых людей попусту! А сам, издёрганный, килограммов на сто сорок, наверное, тянет, не меньше!
– Да как же так? – поразилась Альбина.
– А вот так! Их двое приехало. Один, который издёрганный, за столом сидел, какие-то бумаги заполнял, а второй мотался по квартире, всё вынюхивал, не осталось ли у меня ещё чего-нибудь ценного.
– Брось ты! – усомнилась Альбина. – Это тебе так показалось. А они с собакой были?
– Какая, к чёртовой бабушке, собака?! – Поражаясь наивности подруги, Лидия откинулась на спинку дивана и закатила глаза. – Да они даже не удосужились отпечатков пальцев снять.
– А чего сказали?
– Чтобы получше за мужем приглядывала, тогда ничего из дома пропадать не будет. Ты что думаешь, они будут мои колечки искать? Как же! Да им на мои колечки – плюнуть и растереть!
– А ты бы им денег пообещала. Глядишь, они бы и зашевелились.
– Где я их тебе возьму – денег? Я же тебе говорю, этот паршивец выгреб всё до копеечки, ничего не оставил. Ты думаешь, я пошутила насчёт мелочи на секретере?
– Но должна же быть на него какая-то управа? – Альбина вцепилась в золотой ободок на пальце и принялась механически крутить его. – Не может быть, чтобы твой Лёнька мог безнаказанно выкидывать такие фортели. Ты сама-то с ним пыталась говорить?
– Куда ты мне прикажешь за ним сбегать? На деревню к дедушке?
– Странно как-то… – Рука Альбины на миг замерла, а потом стала вновь накручивать кольцо на палец. – Если бы Лёнька захотел украсть у тебя деньги, зачем бы он стал ждать целых три месяца? Чего ждать-то? Когда ты одумаешься и сменишь замки в двери?
– Что ты хочешь этим сказать? Что меня ограбил… не он?
– А ты не допускаешь такого варианта?
– Какого? Ну, какого? – Лидия уже пожалела, что позвала Альку. Конечно, она была лучшей подругой и сочувствовала её беде от всей души, но иногда её наивность граничила с глупостью. – Ключи от квартиры только у меня и у Леньки. Если замки не взломаны, какие ещё варианты тут могут быть?!
– Лид, а Лид, но это же нелогично, – задумчиво проговорила Альбина.
– Что нелогично?
– То, что ты говоришь. Зачем Тополю делать дубликат с собственных ключей, если он ни сном ни духом не догадывался, что ты его турнёшь из квартиры?
– Да кто его знает, чего у него там в мозгах… – с сомнением произнесла Лидия. – Да он это, он, я тебе говорю, больше некому. Он же обещал отомстить мне за всё разом, вот и отомстил! Как вспомню его пакостную улыбочку, так аж мурашками покрываюсь. Сейчас, небось, сидит где-нибудь в ресторане и на мои деньги своё дрянное брюхо набивает! – При мысли о том, что подлый Лёнька ест за её счёт, Лидия позеленела. – Если с умом распорядиться тем, что он у меня украл… – Загорская прикрыла глаза, и из её груди вырвался хриплый стон. – Да чтоб ты сдох где-нибудь на помойке, паразит! Я годами собирала копеечку к копеечке! – в голос запричитала она, забывая, что большая часть накопленного досталась ей за красивые глаза. – Столько лет коту под хвост, и всё из-за какого-то прощелыги! И за что мне такое наказание?
– Лидочка, не рви себе душу. Если это Лёнькиных рук дело – не принесут эти деньги ему радости. Как они к нему пришли, так и уйдут сквозь пальцы.
– Ты, как всегда, в своём репертуаре – нашла чем утешить. Да что толку-то, что они от него уйдут, если ко мне всё равно не вернутся?! – Загорская с силой ударила кулаками по дивану. – И зачем я только с ним связалась?! Ведь чувствовала, что дело добром не кончится.
– Лид, не изводи ты себя. Чёрт с ними, с этими деньгами, а? Ну нет их – и забудь. Вообще всё забудь, и про деньги, и про Лёньку своего чумурадного. – Альбина с жалостью взглянула на подругу.
– Чего-чего?! – Выщипанные полоски бровей Загорской высоко подпрыгнули, и на её молочно-белом лбу образовались частые горизонтальные складки. – А больше ты ничего мне не посоветуешь? Значит, он, подлец, будет жировать на мои денежки, а я должна всё это проглотить?! Ну и медуза же ты, Альбинка!
– Да никакая я не медуза, просто здраво смотрю на вещи! – Кусочкина поправила шпильку, выскочившую из пучка. – Что ты можешь сделать, если даже милиция не стала браться за это? Самым лучшим для тебя было бы наплевать на этого Тополя, врезать в дверь новые замки и забыть всю эту катавасию, словно её и не было никогда. Ну что толку из себя жилы-то тянуть? Денег ты всё равно не вернёшь, только изведёшься. Послушайся меня, Лидочка, сделай, как я скажу, – ласково проговорила Альбина. – Поменяй замки, успокойся, разведись с ним, и пусть Бог его накажет.
– Значит, предлагаешь дожидаться, пока у Бога дойдут руки до этого проходимца, да? – Загорская криво улыбнулась. – А если они не дойдут никогда?
– Да что ты, милая, Бог всё видит. – Альбина боязливо понизила голос.
– Боюсь, я тебя огорчу, подружка, но твой ненаглядный Бог – слепой, глухой и больной на всю голову, и если дожидаться, пока он чухнется, то можно остаться без порток! – Зло усмехнувшись, Загорская смерила подругу сочувственным взглядом, и Кусочкина ясно поняла, что дожидаться милостей от неба Лидия не намерена.
* * *
– Я тебе ничего не должен! – Затравленно оглянувшись по сторонам, Семён по-волчьи сверкнул глазами и с ненавистью посмотрел на отца. – Никаких денег я тебе отдавать не буду, можешь даже на это не рассчитывать! Ни половины, ни четверти, ни рубля, понял?
– Ах ты, зверёныш… – Леонид ожесточённо заскрипел зубами. – Значит, так?!
– А как ты ещё хотел?! – Бросая по сторонам косые взгляды, Семён попятился, его лицо исказила неприятная гримаса. – Ты что же думал, я буду бросаться тебе в ноги только потому, что ты соизволил вспомнить о моём существовании, так, что ли?
– Ах ты… мразь! – задохнулся Леонид.
– А ты кто?! – Перестав пятиться, Семён сжал кулаки и с угрозой взглянул на отца сверху вниз. – Ты-то кто?! Пятнадцать лет ты преспокойно плевал и на меня, и на мать, потом объявился, а теперь ждёшь сыновней любви?
– Ох, как ты заговорил-то… – Синие глаза Тополя-старшего сузились до щелей. – Выкормила Надька на свою шею… гадёныша, – тяжело бросил он. – На черта мне сдалась твоя любовь? Отдай мне деньги и катись со своей любовью на все четыре стороны!
– Как трогательно, папа. – Взгляд Семёна стал маслянистым. – Неужели ты настолько наивен, что думаешь, будто сумеешь выжать из меня хотя бы копейку? Хотя… подожди-ка… – Сосредоточенно нахмурившись, Тополь-младший полез в карман куртки. – Сейчас… у меня тут для тебя кое-что есть. Не знаю, правда, пригодится ли тебе?.. – С трудом вытащив руку из кармана, Семён разжал ладонь, и Леонид увидел горсть мелочи. – Подать? Или обойдёшься? – Семён с ненавистью полоснул взглядом по узкому лицу отца, заставляя его вспомнить мартовский день восемнадцатилетней давности, когда, не задумываясь, в ответ на просьбу о помощи Леонид бросил Надежде под ноги такие же жалкие гроши. – Ну, так что, сочтёмся… папа? – холодно процедил Семён и швырнул отцу под ноги монеты. Оглушительно брякнув, медяки запрыгали по каменным плиткам универмага. – Теперь мы в расчёте!
С нескрываемым удовольствием глядя в исказившееся от злобы лицо отца, Семён сделал шаг в сторону, но Леонид тут же вцепился в его рукав.
– Ты что же, принимаешь меня за слабоумного?! – Бледный как смерть, он шумно выдохнул, и его лицо исказила судорога. – Ты отдашь мне мои деньги!
– Всё это время я ждал момента, когда смогу поквитаться с тобой за всё. – Семён высвободил свой рукав. – Как же я рад, что ты оказался на помойке, дорогой папочка!
– Я тебя удавлю, выкормыш поганый!
Чувствуя, что в голову бросилась горячая кровь, Леонид рванулся к сыну, но в последний миг Черемисин его удержал:
– Прекрати, это ничего не даст. А ты поганец! – Зелёные глаза Черемисина с осуждением скользнули по долговязой фигуре Семёна.
– А вы вообще не лезьте не в своё дело! – Тополь демонстративно провёл по рукаву дублёной куртки ладонью, словно счищая грязь, оставленную пальцами отца. – Никаких денег этот, – он кивнул на Леонида, – от меня не дождётся, так и зарубите себе на носу. Оба. А если ещё раз он посмеет распустить руки, я найду на него управу.
– Ну и гниль же ты, Семён Леонидович! – с нажимом проговорил Александр. – Такая гниль, что и сказать страшно.
– Тогда лучше молчите, – с издёвкой посоветовал Семён. – Тоже мне, нашлись… святые угодники! – переведя взгляд с Александра на отца, он громко хмыкнул. – Чтоб тебе, дорогой папа, за все твои подвиги сгнить где-нибудь в помойном углу в нищете и одиночестве!
– И в кого ты такая отменная сволочь?! – в сердцах бросил Леонид.
– Не догадываешься? – Густо-синие глаза Семёна засияли. – Да я же в точности твоя копия, только чуть моложе, чуть расторопнее и гора-а-аздо умнее! – Запрокинув голову, он громко рассмеялся, а потом развернулся и неторопливо двинулся к выходу.
– Поганец! – Трясущимися руками Тополь попытался застегнуть пуговицу пальто. – Если бы я только мог дотянуться до его горла… – мучительно проговорил он и вдруг почувствовал, как его всего, целиком, захватила горячая волна жалости к себе.
Сдавливая сердце, волна выталкивала его куда-то к горлу, норовя выпихнуть совсем, и от того, что глупое сердце упиралось, раздирающая боль каталась по гортани вверх и вниз. Сосущая, вяжущая боль ширилась и ползла к солнечному сплетению, и, как бы предчувствуя её скорое появление, желудок Леонида мелко и противно сжимался.
– Если бы я только мог… если бы только мог… – Жалко изогнувшись, губы Леонида затряслись.
– Лёнь, давай я тебя провожу до дома. – Черемисин взял друга под локоть и с беспокойством вгляделся в его серо-зелёноё, нервно подёргивающееся лицо.
– До дома?! – Истерично рассмеявшись, Тополь высвободил свою руку. – А где он, мой дом, не подскажешь?! Может, и вправду на помойке?
– Лёнь, перестань, на нас люди смотрят, – негромко проговорил Александр.
– Ну и пусть смотрят, – огрызнулся Леонид, но вдруг в один миг сник, плечи его опустились. – Что же мне теперь делать, Санька?.. Как же мне теперь жить дальше?..
– Знаешь что, Лёнь, поживи какое-то время у нас с Ниной, а там видно будет.
– У вас? – Вишнёвая полоска тёмных губ растянулась светло-розовой посечённой резиночкой. – А зачем?
– Ну, всё ж не один, – растерянно пожал плечами Черемисин. – А правда, Лёньк, поехали ко мне?
– Да нет… к чему? – Леонид дёрнул плечом. – Пойду я, пожалуй, Сань.
– Давай я тебя подброшу?
– Нет, я сам. Ты это… кольцо лучше Нине пригляди, праздник всё же…
Не дожидаясь ответа Александра, Леонид повернулся и, не оглядываясь, поплёлся к выходу. Говорить с Сашкой не хотелось. Ощущая, как ноги, налившись тяжестью, стали неподъёмными, Тополь засунул руки в карманы и нащупал ключи от квартиры.
Квартира… Вспомнив изгаженную комнатку в коммуналке, Леонид с отвращением поморщился. Жёлтые, в какой-то меленький нелепый цветочек обои на стенах, крошечный подоконник с одним-единственным кривобоким кактусом, выпирающие пружины казённого дивана и ржавые подтёки на бортах общей ванны – вот и вся квартира.
Поднимаясь откуда-то снизу, к груди снова подкатила кислая волна обиды. Стараясь не дать ей разлиться по всему телу, Леонид нащупал в кармане острые бороздки длинного ключа от входной двери и что есть сил сжал пальцы. Под ногами сочно чавкала подтаявшая снежная жижа. Утопая в холодной полужидкой каше мокрого снега, Тополь с трудом переставлял ватные ноги, и в его голове, монотонно гудя, кружились обрывки несуразных мыслей.
И за что только дворникам платят деньги, если на тротуарах по щиколотку водищи? Наберут участков, нахапают, а убираться и не думают… А действительно, чего убирать, если можно насыпать соли? Какая им разница, разъест у кого-то ботинки месяцем раньше или месяцем позже, ботинки-то не их… Какие чёрные стали стволы у кустов, всё равно как углём обмазанные, чудно… Вот интересно, когда их весной подстригают секаторами, им больно или нет?.. А в кармане пальто – приличная дыра. Забавно, если ключ упадёт в неё бороздками вниз, его круглая железная болванка зацепится за мешковину или же вся связка ухнется в это холодное пересоленное месиво на тротуаре?..
Задумчиво глядя под ноги, Леонид вдруг услышал какой-то звук. Усиливаясь, неприятный гул разрезал пространство и заполнял собой всё вокруг.
Ничего не понимая, Тополь повернул голову в ту сторону, откуда доносилась эта страшная какофония, и неожиданно перед его изумлённым взором мелькнули знакомые светло-карие глаза с бархатистой янтарной поволокой. Когда-то очень давно, чуть ли не в другой жизни, он видел точно такие же… только вот когда и где…
Вспомнить, где и когда это было, Леонид не успел. Не снижая скорости, легковушка ударила его в бок. Отлетев, он неловко перевернулся в воздухе, ударился головой о выступающий бордюр мостовой и ощутил, как голову мгновенно залило обжигающей волной. Тупая адская боль обручем сжала затылок и виски, а потом рассыпалась перед глазами миллионами обжигающих искр. Вспыхнув, золотисто-синие точки слились в одну белёсую муть и стали постепенно гаснуть. Бледнея, они отодвигались всё дальше и дальше, и следом за ними, теряя свою остроту, из сознания Леонида уходили запахи, звуки и цвета. В последний раз вздрогнув, золотистые искры рассыпались где-то совсем далеко, и на Тополя сползла густая липкая пустота, в которой не было ни земли, ни неба.
* * *
– Алька, я его убила! – Вытаращив глаза и судорожно хватая ртом воздух, Загорская шлёпнулась кулём на диван и дрожащими руками обхватила голову.
– Убила? Кого ты убила? – не поняла Альбина. – Что ты такое придумала, Лидочка? Опомнись, милая, кого ты могла убить?
– Кого-кого, Лёньку, конечно…
– Как это «убила»? Подожди, я не понимаю, у вас что, состоялся ещё один разговор? – поразилась Альбина. – Зачем тебе это было нужно? Мы же договорились, что до суда между вами не будет никаких разговоров. Ты же не можешь не понимать…
– Какой разговор? О чём ты? – Трясущимися руками Загорская расстегнула замок своей сумочки и достала пачку тоненьких лёгких сигарет. – Какие разговоры, Аля? Какие могут быть разговоры?! – Тщетно поискав глазами пепельницу, Лидия протянула руку к подоконнику и сняла с блюдца один из цветочных горшков. – Не знаю, как у меня хватило решимости… – Несколько раз нервно чиркнув зажигалкой, Лидия глубоко затянулась и откинулась на спинку дивана.
– Я что-то никак не пойму, ты ведь выражаешься фигурально? – Альбина бросила хмурый взгляд на импровизированную пепельницу Лидии, но делать замечания не стала. – Насколько я понимаю, Леонид…
– Покойный Леонид, – хрипло выдохнула Загорская, и её лицо нервно дёрнулось.
– Ч-то? – Споткнувшись на слове, Кусочкина ошалело взглянула на подругу. – Ты в своём уме? Что за чушь ты мелешь? – Чувствуя, что её не держат ноги, Альбина медленно осела на диван.
– Это не чушь! – Загорская выпустила изо рта струю дыма. – Я его задавила. Машиной. Только что.
– На-асмерть? – сдавленно выдохнула Альбина.
– Надеюсь…
– Лидка, – растерянно заморгала Альбина, – что же ты наделала? Что же теперь будет?.. – Представив, какие последствия повлечёт за собой необдуманный поступок взбалмошной Лидки, Альбина в ужасе прижала кончики пальцев к губам.
– А что теперь будет? – Лидия с силой надавила недокуренной сигаретой на середину блюдца. – Ничего не будет. Если, конечно, ты подтвердишь, что весь сегодняшний день я провела у тебя.
– Как же ты смогла… – будто не слыша последних слов Лидии, с ужасом проговорила Альбина, – как ты смогла решиться на… такое?
– На какое такое? – Выпятив нижнюю губу, Загорская с неодобрением посмотрела на подругу. – Этот подлец измывался надо мной два года, я терпела его выкидоны, надеясь, что этому когда-нибудь придёт конец, но, видимо, такое положение вещей его устраивало и конца и края этому безобразию не предвиделось! Сначала он использовал мой дом в качестве бесплатной гостиницы, потом обобрал меня до последней нитки, а под конец и вовсе подал в суд, чтобы урвать половину моей жилплощади! И что я должна была делать? Смотреть, как станут разменивать мою квартиру?!
– Лидка, ты… убила человека… – В серо-зелёных глазах Альбины плеснулся страх.
– Это Лёнька-то человек? Зараза он, а не человек! – зло выплюнула Загорская.
– Как же так… – От шума в ушах Альбина плохо слышала свой голос. – Как же ты осмелилась решать, кому жить, а кому – нет? Какой бы он ни был, никто не давал тебе права отмерять чужую жизнь. Да ведь ты же… ты же теперь… – Не договорив, Кусочкина потрясённо замолчала.
– Алька, перестань, честное слово! – На щеках Загорской появились малиновые пятна. – Какое удовольствие – устраивать из всего фарс? Тополь был порядочной дрянью!
– А ты? Кем теперь стала ты? – осуждающе уронила Альбина.
– Не надо меня чернить! Если бы тебе пришлось перетерпеть столько, сколько мне, ты бы пела по-другому!
– Никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах я не смогла бы убить человека… даже такого гадкого, как твой Леонид. Ненавидеть – да, смогла бы, досаждать – сколько угодно, но чтобы пожелать смерти…
– Ой-ой-ой, подумаете, какие мы чистенькие! – Загорская смерила Альбину презрительным взглядом. – Да собаке – собачья смерть! К твоему сведению, я даже не жалею, что всё так вышло. Надо же, нашла о ком плакать – ворьё проклятое! Да чтоб у него… – «руки отсохли», хотела добавить Лидия, но вовремя вспомнила, что отсыхать у Тополя уже нечему. – Вот ведь как бывает, – Загорская снова открыла сумочку, чтобы убрать в неё пачку с сигаретами, но в последний момент передумала и положила их на диван возле себя, – вот ведь как бывает, Аль: хапнул Лёнька денег, ободрал меня подчистую, а попользоваться не удалось. А знаешь почему? Потому что они ему поперёк горла встали, вот почему! Нет, есть всё-таки Бог на свете, только уж больно он тормозной – пока не подтолкнёшь, куда надо, сам не додумается.
– Лида… – Шокированная тем, что подруга приплетает божье имя к такому жуткому делу, Альбина испуганно заморгала.
– А что «Лида»? Я что-то не так сказала? – Постепенно волнение утихало, и лицо Загорской мало-помалу приобретало свой естественный цвет. – Если бы не моя помощь, сидел бы себе добрый боженька где-нибудь на облачке, покачивал ножками, обутыми в сандалики, прихлёбывал нектар с амброзией и ковырял пальцем в носу, а у самого и в голове бы не было наказать эту сволочь, Лёньку.
– Конечно, без тебя бы он не разобрался, – с горечью проговорила Альбина. – Что-то тебя, Лидуся, заносит в последнее время. Ты хоть понимаешь, что ты наделала? У тебя же руки по локоть в крови! Как ты дальше жить-то собираешься?
– Я к тебе что, за нотациями пришла? – Лидины брови мгновенно метнулись к переносице. – Как я буду жить, дело моё, и, пожалуйста, прекрати меня воспитывать – поздно. Пусть моя бессмертная душа сама решит, как и с кем ей дальше жить. Ты мне лучше скажи, если потребуется подтвердить, что весь сегодняшний день я пробыла у тебя в гостях, я смогу на тебя рассчитывать?
Какое-то время Альбина сидела молча, глядя на Лидию не то с осуждением, не то с сожалением, а потом нерешительно отвела взгляд.
– Как это понимать? – Внутри Загорской тревожно тренькнул колокольчик.
– Лидочка, прости меня, если сможешь, – виновато произнесла Альбина и, стараясь не встречаться с подругой взглядом, опустила голову ещё ниже.
– Это что же, ты мне… ты мне отказываешь? Я правильно понимаю? – Разрастаясь, тревога постепенно переходила в тихую панику.
– Лида, прости меня, ради бога, прости! – Неожиданно Кусочкина всхлипнула, и по её худым щекам покатились слёзы. – Мне нужно было сказать тебе это ещё утром…
– Ты о чём? – Глядя на вздрагивающее, сплошь изрезанное узкими неглубокими морщинами лицо Али, Загорская устало поморщилась.
Истерика подруги в её планы не входила. Признаться честно, она надеялась на Алькину доброту и сознательность, а ещё на то, что друзья, как известно, должны идти друг за другом в огонь и в воду. То, что Альбина никуда идти не собиралась, существенно усложняло и без того деликатное положение, а уж слёзы, так некстати навернувшиеся ей на глаза, и вовсе путали все карты.
– Аль, перестань, мне и без твоих завываний несладко. – Лидия достала носовой платок и протянула его подруге: – На, возьми и прекрати разводить сырость.
– Лидочка, девочка моя, я перед тобой так виновата… – Непрерывно всхлипывая, Кусочкина прижала тонкий платочек к носу. – Если бы я только могла знать, чем всё это закончится, я бы не стала медлить ни единой минуточки!
– Алька, говори по-человечески, что у тебя произошло?! – Мокрое хлюпанье начало выводить Лидию из себя. – Будь человеком, Алька, перестань скулить и скажи, наконец, в чём ты виновата. Из-за твоего шмыганья носом я никак не могу понять, в чём дело.
– Вчера вечером… – стараясь удержаться от слёз, Кусочкина глубоко и прерывисто вздохнула, – ко мне приходил Борис. Это было часов в десять, в начале одиннадцатого. Обычно он приходит раньше, потому что не хочет меня беспокоить так поздно, ты же знаешь, какой он милый и воспитанный мальчик…
– Знаю, знаю, – поторопила её Загорская. Боясь, как бы в Алькину голову не пришло в сотый раз перекладывать старую песню на новый лад, она быстро закивала, заранее соглашаясь с тем, что краше и умнее её страхолюдины-племянника нет в целом свете. – Зачем он к тебе приходил?
– Так ведь скоро Новый год, – мокро всхлипнула Альбина. – Сначала мы обменялись с Борюсиком подарками. Он принёс мне чудесный чайный сервиз, – она кивнула на коробку, перевязанную огромным малиновым бантом и стоящую нераспечатанной на полке серванта, – а я подарила ему чудесный тёмно-синий галстук с таким разводами, как… знаешь, как…
– Ну понятно, с узорами, – перебила её Лидия. – И что было дальше?
– Дальше мы сели попить чайку с печеньем. Я вчера напекла печенья из творога, Боречкино любимое. Я понимаю, что кушать сладкое на ночь вредно…
– Но вы всё-таки покушали, – сократила её бесконечные излияния Лидия.
– Сначала Боречка рассказывал мне о себе, о своём институте. У них только что началась зачётная сессия… хотя, впрочем, это не так важно, – прервала она сама себя, и, поняв, что институтской саги о зачётах и экзаменах ненаглядного Борюсика счастливым образом удалось избежать, Лидия с облегчением вздохнула, а Аля продолжила: – Боречка уже допивал чай, когда вдруг вспомнил, что хотел рассказать, и отложил чайную ложечку.
Чайная ложечка Борюсика не интересовала Лидию нисколько, но перебивать Альбину снова она не решилась. Растерявшись вконец и переутомившись от сильных переживаний, Алька могла пойти на новый круг всхлипываний, и тогда драгоценного времени потерялось бы вдвое больше, нежели оставь она всё, как есть сейчас.
– Когда он начал говорить, я уже почувствовала что-то неладное, что-то такое, что невозможно объяснить словами, – Альбина жалостливо сложила уголок бровей, – а когда он закончил, поняла, что не ошибалась.
– Ты скажешь когда-нибудь, что поведал тебе твой обожаемый Борюсик, или так и будешь переливать всякую сентиментальную чушь из пустого в порожнее?! – не выдержала Лидия.
– Леонид… покойный Леонид, – часто моргая, поправилась она, – к краже в твоём доме не причастен.
– Как это? – опешила Загорская.
– Твою квартиру обчистил не он.
– А кто? – Глаза Лидии стали огромными.
– У тебя в доме был его сын. Семён.
– Что-о-о? Быть того не может!
