Текст книги "Иллюзия любви. Ледяное сердце"
Автор книги: Ольга Дрёмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
– Наталья Игоревна, миленькая, – достав из кармана деньги, Тополь положил их на стол и медленно, так, чтобы врач успела определить их номинал, подсунул купюры под бумаги, разложенные по центру стола, – я вас прошу, скажите мне правду.
– Да вы что, с ума сошли?! Заберите сейчас же обратно! – Не касаясь денег, будто боясь о них испачкаться, Каретникова приподняла стопку бумаг, лежащую сверху, и глаза её гневно засверкали.
По выражению лица докторицы и её по-лягушачьи выпученным глазам Тополь мгновенно догадался, что ошибся с суммой. Несомненно, эта матрёшка ждала большего, хотя, честно признаться, за такую пустяковую услугу и этих-то денег было за глаза. Но, видно, хороша ложка к обеду. Кроме как у этого местного светила медицинской науки надёжную информацию Леониду взять больше неоткуда, поэтому, обречённо вздохнув, он снова потянулся в карман.
– Сколько вы хотите? Двести? Триста? – Достав сложенную вдвое пачку денег, Тополь послюнявил палец и принялся, уже не таясь, отсчитывать купюры.
– Вы что, не поняли моих слов?! – побагровела Каретникова. – Как у вас хватает совести устраивать из государственного учреждения частную лавочку?!
– Вы заметно облегчили бы мне задачу, если бы назвали точную сумму, – с укором проговорил Леонид. – Мне кажется, с вашей стороны крайне неразумно поднимать крик и ставить на ноги всю широкую общественность. Давайте договоримся так: вы сообщаете мне, через какое приблизительно время я стану вдовцом, озвучиваете сумму за свою услугу, а я расплачиваюсь с вами наличными – и никто никому ничего не должен. Как вы на это смотрите? – Рассчитывая на то, что живые деньги, на данный момент всё ещё находящиеся в его руках, но с минуты на минуту готовые перекочевать в сморщенные ручки доктора Каретниковой, не могут не произвести положительного эффекта, Леонид обаятельно улыбнулся. – Так мы договоримся?
– Можете считать, что вы уже договорились!
В тоне врача Тополь уловил неприкрытую угрозу и подумал, что глагол «договориться» при желании можно трактовать по-разному.
– Послушайте, то, о чём я вас прошу, по большому счету, пустяк, а вы набиваете такую цену, будто несколько слов, требующихся от вас, – героическое деяние, связанное с риском для жизни. Уж чего такого я попросил? Вы ставите нас обоих в неловкое положение. Не проще ли прийти к обоюдному соглашению без лишнего позёрства и театральных эффектов?
– Да вы с ума сошли! – От негодования голос Каретниковой перешёл в сиплый хрип. – Или сию же минуту вы покинете мой кабинет сами, или я буду вынуждена пригласить охрану и вас выставят отсюда в принудительном порядке!
– Чёрт! Вот заноза! – искренне возмутился Тополь. – Это же надо было так насобачиться выжимать из населения деньги! Да вы просто профи! Ну, хорошо, не хотите за деньги, расскажете за бесплатно. А ну-ка, дайте сюда! – Неожиданно он вскочил на ноги и выдернул из рук упёртой докторицы журнал.
Онемев от невиданной наглости, Каретникова начала хватать ртом воздух:
– Да как вы?.. Да что?..
– Где тут у вас третье августа? – Плюхнувшись обратно на стул, Тополь положил тетрадь к себе на колени и, сверяясь с датами, указанными наверху, принялся за поиски нужной записи. – Тридцать первое, пятница, первое и второе – мимо… Ага, вот оно: понедельник, третье. Болдырева, Кучеренко, Засухина, Ко… Ко – что? – Он сощурился, пытаясь разобрать почерк. – Ну кто ж так пишет? Хотя, какая мне разница, буква всё равно не та… Минкина, Сидорова, Егорова… – палец Леонида дошёл до последней строки, и его лицо вытянулось. – Это что, всё?
– Я же вам сказала! – Поднявшись, врач обошла вокруг стола и с негодованием вырвала тетрадь из рук Тополя. – Таких наглецов, как вы, я ещё не видела никогда в жизни! Убирайтесь отсюда вон, и чтобы ноги здесь вашей никогда не было!
– Но если Лидки в списке нет, значит, третьего она на приём не приходила? – Тополь поднял глаза на доктора. – Наталья Игоревна, ради бога, вы даже не представляете, как для меня это важно!
– Нам больше не о чем с вами говорить! – На щеках непреклонной докторицы появились два ярко-малиновых пятна. – Вы вели себя как последний хам! Убирайтесь вон!
Она хотела пойти к двери, но Леонид схватил её за руку.
– Пожалуйста, ради всего святого, ещё одно слово – и я уйду сам! – умоляюще произнёс он.
– Что вы от меня хотите?! – Она с брезгливостью сбросила его руку со своей манжеты и сделала шаг по направлению к двери. – Я сказала вам правду. Никакой пациентки с фамилией Загорская я не знаю.
– Но как же… – Внутри Тополя всё похолодело.
– А теперь – вон отсюда! – Каретникова рывком распахнула дверь настежь и выставила вперёд указательный палец. – Если ещё раз вы посмеете переступить порог моего кабинета…
– Можете не беспокоиться, я больше не приду, – хрипло выдавил Леонид и, не глядя на врача, вышел за дверь.
– Безобразие какое! – гневно бросила ему в спину Каретникова.
Но её слова не произвели на мужчину никакого впечатления. Опустив плечи и загребая ногами, он медленно шёл по коридору, а в его голове не было ни одной дельной мысли. Гудя, словно от оглушительного набата, голова Тополя буквально разламывалась на куски, и от этой всепроникающей боли, заполнившей собой каждую клеточку, перед его глазами плясали какие-то красные червячки, жалкие и уродливые, похожие на кривые запятые, выведенные дрожащей детской ручонкой.
То и дело цепляясь за ступеньки каблуками, Тополь спускался по лестнице. Всё ещё плохо соображая, что он делает, Леонид смотрел на каменные розовые стены и белые переплёты недавно крашенных окон, а где-то у самого горла бились обжигающие волны отчаянной злости. Перед его глазами, словно наяву, бледная, с огромными синими подглазьями, лежала на диване Лидия, и её лицо сливалось с белой бязью постельного белья.
– Ах ты, дрянь! Ах ты, пакость! – Не в силах сформулировать свою мысль яснее, Леонид схватился за перила и что есть силы вцепился в деревяшку. Скрипнув зубами, он почувствовал, как внутри него поднимается волна слепой ярости. – Значит, так, да?! Значит, мы ведём двойную игру?! – с угрозой уточнил он, напрочь забывая о том, что занимается, в принципе, тем же самым и что его игра мало чем отличается от игры Лидии. – Ну, ла-а-адно, – тяжело протянул Тополь, – ла-а-адно. Пусть пока всё остаётся как есть. Но когда придёт время, Лидия Витальевна, я ударю вас под дых, да так, что мало не покажется, и тогда пеняйте на себя, пощады не будет.
* * *
– Сёмка, у тебя ещё шоколадка есть? – Александра взглянула по сторонам, в темноту зрительного зала, и, убедившись, что внимание соседей обращено на экран, задвинула ногой опустевший стакан от попкорна под кресло.
– Когда-нибудь ты точно лопнешь. – Тополь достал из кармана плитку шоколада и протянул её Саше. – Тебе что, кино не нравится?
– А что тут может понравиться? – Она зашуршала фольгой. – Последние десять минут эти двое, – она кивнула на экран, – тянут резину, а всего и делов-то, что подойти и поцеловаться.
– А как же романтика? – прошептал Тополь.
– Ты чего, динозавр? Какая, на фиг, романтика? Им за эту романтику деньги платят. Если бы мне предложили полчасика повздыхать под луной, а после получить такие шальные бабки, я бы тоже закатывала глаза и сопела, как паровоз.
– А без бабок ты целоваться не станешь? – Семён наклонился к шее Сашки и, вдохнув лёгкий запах её духов, почувствовал, как сердце забилось быстрее.
– Только не вздумай меня обслюнявить, – деловито хмыкнула она и дёрнула плечом.
При слове «обслюнявить» Семёну живо представился соседский бассет Наполеон, подметающий своими несуразно длинными ушами лестничную площадку и норовящий при каждом удобном случае вытереть свои слюнявые брыли о чью-нибудь одежду.
– Слушай, Сандра, мы с тобой знакомы уже почти месяц…
– Ты чего, решил оправдать билеты и попкорн? – Сашка покосилась на Семёна.
– Ты невыносима! – Он распрямился и недовольно выдохнул. – Скоро из-за твоих щёк зрителям сзади не будет видно экрана. Дай сюда! – Он потянулся за шоколадкой.
– Обойдёшься. – Вовремя разгадав его коварный маневр, Сашка отдёрнула руку с любимым лакомством в сторону. – Сладкое только женщинам и детям.
– А я и есть ребёнок.
– Тогда какого чёрта ты лезешь ко мне целоваться? Надеешься, что во мне проснётся материнский инстинкт?
– Вы дадите кино посмотреть или нет? – Шёпот слева заставил ребят на время умолкнуть.
Беззастенчиво хрумкая шоколадкой в полном одиночестве, Санька искоса посматривала на Семёна и думала о том, на сколько ещё хватит его терпения. Обычно после трёх дней общения кавалер, вусмерть измотавшись и отчаявшись, отваливал сам по себе. Если же этого по какой-то причине не происходило, Александре приходилось изобретать что-нибудь самой, что-то такое, что раз и навсегда отваживало от неё неугодного поклонника.
Первые две недели всё с Тополем шло как по маслу. Чувствуя себя раскованно и непринуждённо, Александра ничего не имела против его присутствия рядом со своей персоной и, выдумывая всё новые и новые проделки, даже получала удовольствие от его компании. Но в последние дни с ним явно что-то произошло. По масляному блеску, вдруг появившемуся в его глазах, Сашка поняла, что жизнь дала трещину и на её голову свалился очередной желающий испортить ей жизнь. В том, что Семён скоро сделает ей предложение, она не сомневалась, как и в том, что ей тут же придётся распрощаться с парнем насовсем. Замуж Сашка не собиралась, по крайней мере пока. Представляя себе перспективу замужней женщины, ежедневно разрывающейся между кастрюлями, стиральной машиной и орущим ребёнком, Сашка впадала в состояние, близкое к трансу, и говорила себе, что на подобные жертвы она ещё идти не готова. Может, когда-нибудь, ближе к старости, от отчаяния она и решится поставить на себе крест, но это будет не сейчас и не в ближайшие пару лет, это точно.
В том, что Семён станет дожидаться её ещё несколько лет, Сашка глубоко сомневалась. Ни один мужик на захочет сидеть на коротком поводке, не будучи уверенным в том, что у него есть хотя бы один шанс из сотни, да и потом она и сама не знает, хочется ли ей оставить его при себе. Конечно, Тополь милый, симпатичный и весёлый, но таких милых в Москве пруд пруди, это же не значит, что у каждого из них нужно непременно виснуть на шее.
– Слушай, у тебя есть носовой платок? – Сашка с хрустом смяла пустую фольгу и протянула её Семёну.
– Ты сама любезность. – Тополь взял обертку и достал из кармана платок. – Это пятнадцатый, предыдущие четырнадцать ты мне не вернула.
– И не стыдно тебе? Ты как в каменном веке. Нормальные люди берут с собой одноразовые, а ты всё носишься с тряпками, да ещё пересчитываешь их по сто раз на дню.
– У тебя и таких нет.
– Теперь есть! – Не церемонясь, Сашка скомкала отутюженный платок и, за неимением карманов, запихнула его себе в бюстгальтер.
– Ну уж нет! – Неожиданно рука Семёна скользнула вслед за платком, и от изумления Сашка чуть не подавилась.
– Чего?! – На какое-то мгновение она даже перестала дышать, но потом, опомнившись, развернулась и влупила Семёну такую оглушительную пощёчину, что он невольно дёрнулся.
– Вы что там, одурели на пару, что ли?! – со злостью прошипел сосед слева, и по рядам прокатился негромкий шепоток.
– Ах так?! – Семён притянул голову Сашки к своему лицу и, не раздумывая, впился в её губы.
– Да что же это в самом-то деле?! – в полный голос возмутился сосед слева. – Что вы здесь устраиваете?!
– Отцепись! – невнятно произнесла Сашка и больно укусила Семёна за нижнюю губу.
Охнув, Тополь мгновенно отпрянул.
– Поцелуй – дело добровольное, – нравоучительно прошипела она. – И забери свою драгоценность, она мне даром не нужна! – вытащив из-за пазухи скомканный платок, девчонка бросила его Семёну.
– Есть предложение. – Расправив мятый квадратик, Семён пришлёпнул его ладонью и положил в нагрудный карман рубашки. – Поскольку платков было пятнадцать, а поцелуй удалось урвать только один…
– Иди к чёрту!
– И в ближайшее время взыскать остальные четырнадцать, судя по всему, возможности не представится, – он сделал паузу, – придётся тебе, Сандра, выйти за меня замуж и таким образом расплатиться за всё сразу.
– Ты совсем спятил или как?! – охнула она.
– И вот возятся и возятся, как мыши в подполе! – Терпению любителя мелодрам, по всей видимости, пришёл конец. Пыхтя и отдуваясь, он поднялся в полный рост, бросил на бессовестную парочку разгневанный взгляд и, демонстративно наступая всему ряду на ноги, начал протискиваться к проходу.
– Слушай, Сёмка, мне кажется, ты плохо подумал перед тем, как это сказать. – С уходом сердитого дядечки Сандра немного успокоилась и решила без боя не сдавать своих позиций. – Зачем я тебе нужна? У меня же ничего нет, ничего. Ну, то есть абсолютно! Помысли, когда твоя мама узнает, на ком ты собрался жениться, её же кондрашка хватит.
– Это ещё почему? – Забыв о фильме, Семён развернулся к экрану боком.
– Ну ты сам посуди, я же детдомовская.
– И что с того?
– У меня же за душой ничего нет, как ты этого не можешь понять! – Сашка шумно выдохнула. – Мне в этом году двадцать, а у меня, кроме комнаты в коммуналке, доверху упакованной рыжими тараканами, – ни хрена!
– Что ты за чушь несёшь? Нужна мне твоя конура сто лет! – с обидой произнес Семён.
– Ну назови мне хоть один положительный момент в твоей женитьбе!
– Представляешь, мне всего двадцать, а у меня уже нет тёщи… – мечтательно протянул он.
– Больше ничего не придумал? – Сашка покрутила пальцем у виска. – Нет, бывает, я сама слышала, чтобы женились, например, из-за денег. Но чтобы из-за того, что тёща уже покойная… – От изумления Сашка надула и без того толстые щёки.
– Вон они, голубчики! Сидят и воркуют, а людям ничего из-за них не слышно! – неожиданно раздался над самым ухом Семёна голос разгневанного гражданина, о котором в пылу спора они с Сашкой уже успели позабыть. – Весь сеанс мешают. А я, между прочим, за билет деньги платил.
– Не волнуйтесь, пожалуйста, сейчас мы всё уладим. – Билетёрша одарила недовольного толстяка сдержанной улыбкой, но тот по-прежнему хмурил брови и с вызовом смотрел на бесцеремонную молодёжь, испортившую ему удовольствие от воскресного киносеанса. – Если вас не затруднит, – она легко коснулась локтя Семёна, – будьте так любезны, перейти на другие места.
– Какие другие места? Гнать их надо! – возмутился толстяк.
– Да, да, конечно. – Не желая раздувать новый конфликт, пожилая женщина в тёмно-синей униформе согласно кивнула посетителю.
– В честь чего это… – начал было Семён, но тут же почувствовал, как в его бок вонзились острые коготки Сандры. – Да делайте что хотите, – с досадой проговорил он и, поднявшись, шагнул в широкий проход.
– Сюда, пожалуйста. – Подсвечивая фонарём, женщина стала медленно спускаться по ступеням, пока не дошла до ряда, на крайнем кресле которого красовалась цифра восемь. – Вот здесь два места рядом. Приятного просмотра.
– Спасибо, – уныло буркнул Семён.
– Огромное вам спасибо! – в отличие от молодого человека, явно недовольного пересадкой, девушка поблагодарила билетёршу от всей души.
– Пожалуйста, всего доброго. – Опасаясь помешать кому-нибудь из зрителей, пожилая женщина пригнулась и быстро засеменила обратно.
– Интересно, ближе она ничего не нашла? – недовольно произнёс Семён. Закинув голову назад, он несколько мгновений всматривался в то, что творилось на экране. – Глаза сломать можно.
– Я тоже не люблю так близко. Слушай, а может, пойдём отсюда, а? Всё равно ведь не знаем, о чём фильм.
– Пойдём. – Пожав плечами, Семён снова встал и услышал за своей спиной перешёптывание посетителей, недовольных беспрерывным хождением молодой парочки туда-сюда. – Чтоб я ещё раз пошёл на мелодраму – никогда! – с досадой выдал он. – Да лучше бы я на эти деньги пива купил.
– Это совсем не лучше. – Сандра подтолкнула его кончиками пальцев в спину. – Лучше иди, под ноги смотри, а то костей не соберёшь.
– Слушаюсь, товарищ командир, – вяло отозвался Семён и медленно двинулся к выходу.
Прислушиваясь к глухим шагам позади себя, Тополь смотрел на горящие ярко-зелёные буквы над выходом и готов был рыдать от досады и разочарования. Заводить повторный разговор о женитьбе не имело никакого смысла. Здесь, в кафе или где-то ещё, Сашка по-любому снова ответит ему отказом, это и так понятно. Горькое чувство обиды, смешанное с унижением, сдавило Семёну горло так, что, казалось, ещё немного, и он задохнётся.
Взявшись за железную ручку, он приоткрыл тяжёлую дверь кинозала, подождал, пока Сашка выскользнет в образовавшуюся щель и, увидев, что она пошла направо, повернул в левую сторону. В конце концов, что Бог ни делает, всё к лучшему: если детдомовская девчонка не сумела оценить гордой фамилии Тополей, пусть идёт в свою коммуналку с рыжими тараканами, он сможет обойтись и без неё.
* * *
Подумаешь, велика важность – рыжая бездомная соплюшка, возомнившая о себе невесть что! И отчего это все рыжие девчонки такие гадючки? Одна изводила его, вешаясь на шею до посинения, другой он был нужен только для того, чтобы платить по счетам. Рыжие дуры! Нет, точно, все как одна – дуры! Спрашивается, чего этому бритому чучелу надо, кого она себе найдёт лучше? Кто позарится на её коммуналку с тараканами? Лысая, рыжая, детдомовская, да ещё и ноги разные…
Злобно хмыкнув, Тополь с силой пнул ботинком камень, но не рассчитал: вместо того чтобы перескочить через высокий бордюр, булыжник налетел на бортик и, отскочив, с силой ударил его по ноге.
– Вот чёрт! – Если бы вокруг не было прохожих, Тополь запрыгал бы от боли на одной ноге, но, вынужденный соблюдать приличия, только громко засопел. – А, чтоб тебя!
Уже собираясь отправить проклятущий булыжник куда-нибудь подальше, Семён вдруг передумал: ещё не хватало из-за собственной глупости покалечить вторую ногу. Вот не везёт так не везёт! Сначала мать всю душу клещами вытащила: а куда ты, а с кем ты, а как её зовут?.. Потом эта рыжая дурында, теперь вот булыжник… Тополь тяжело вздохнул. Бывают же такие дни – хоть в петлю полезай!
– Куда тебя чёрт несёт?! Ты что, не видишь, красный?!
Громкий визг тормозов и возмущённый окрик водителя привели Семёна в чувство. Обернувшись по сторонам, он увидел, что действительно стоит напротив светофора, но не на тротуаре, как все нормальные люди, а прямо посередине дороги, между двумя полосами движения.
– Ты чего, на кладбище торопишься, опоздать боишься?!
Не дожидаясь ответа Семёна, водитель виртуозно выругался, нажал на газ и уехал, а Тополь остался стоять посреди проезжей части, ожидая, когда переключится светофор и можно будет перейти на другую сторону.
Дожил! Не хватало ещё оказаться под колёсами! На мгновение представив себя, всего в крови, лежащего на асфальте посреди дороги, Семён содрогнулся, и по его спине побежали противные мурашки самого настоящего страха.
Да что же это такое? Всё на него, бедного, валится, всё кругом не ладится! Полоса, что ли, такая? С прошлой сессии опять хвост повис, а уже ведь начало августа, значит, через пару недель и с этим разбираться как-то придётся, опять же деньги нужны. А где их взять? В учебной части такие аппетиты – мало не покажется. Третий год жилы тянут, паразиты! Сидят на копеечной зарплате, а у каждого перед входом по иномарке. Спрашивается, откуда? Да на студенческие денежки, вот откуда. Взять бы их всех за жабры да отвести на часок-другой в прокуратурку, чтобы малость попотели!
Засопев ещё сильнее, Тополь сжал губы и от одной только мысли о том, как, покрываясь холодным липким потом, вся учебная часть будет ёрзать на стульях в прокуратуре, довольно растянул губы в злорадной улыбке. Но тут же, едва успев появиться, улыбка растворилась, исчезнув с его лица. Нет, пожалуй, никакой прокуратурки не нужно. Если всех этих кровопийц посадить за решётку и кормить за государственный счёт макаронами, а в учебную часть прислать кого-нибудь кристально честного, то лично ему, Тополю Семёну Леонидовичу, институт окончить не светит…
– Сёмка, ты?
Ощутив лёгкий удар по плечу, Семён удивлённо поднял глаза, но тут же улыбнулся:
– Борис? Какими судьбами?
– Да вот, зашёл часок-другой подёргать за ручку. – Борис кивнул на дверь, и, окончательно очнувшись от своих мыслей, Тополь понял, что стоит перед входом в «Фортуну». – А ты сегодня как, надолго?
– Вообще-то я не рассчитывал… – Он растерянно моргнул. – Ну, если уж ноги сами занесли, надо сыграть, как ты считаешь? Может, это судьба и мне сегодня повезёт?
– Да кто его знает, фортуна – девка продажная, – хрюкнул Борис и, подмигнув, затянулся сигаретным дымом.
Смеялся Борька и впрямь словно хрюкал. Издав горлом низкий хлюпающий звук, он замолкал, и только его плечи, подёргиваясь, ходили ходуном, да подпрыгивали мохнатые, не по возрасту густые и широкие щётки тёмных бровей. Фамилию Грушин унаследовал от матери, но больше от светловолосой и круглолицей матушки он не взял ничего. Такой же тёмный и кучерявый, как отец, он был очень маленького роста, чуть больше метра шестидесяти, и, стоя рядом с высоченным Семёном, казался почти карманным.
Все черты лица Бориса – и подбородок, и длинная, узкая переносица, и скулы, и уголки близко посаженных глаз – были острыми, резкими, хорошо прорисованными, и только нос, округлявшийся книзу блестящей ровной виноградиной, «не лез ни в какие ворота». Поблёскивая и плавно переходя в верхнюю губу, дрянной мякиш носа, так бесцеремонно пристроившийся к изящным чертам неотразимой внешности Бориса, портил не только изысканный профиль своего хозяина, но и его личную жизнь. Круглый и мясистый, по твёрдому убеждению Грушина, именно он являлся единственной причиной всех его неудач в амурных делах. Ни малый рост, ни густые, похожие на зубную щетку, брови не вызывали у Борьки столь сильного негодования, как этот кончик мясистого носа, который, если бы было возможно, он оторвал бы собственными руками.
Понятное дело, что природа не могла отдать всех своих богатств в одни руки, и при таком светлом уме, который был подарен Борису с самого детства, что-то обязательно должно было оказаться «с брачком». Отыграйся природа на чём-нибудь ещё, дай, например, короткие пальцы рук или родимое пятно под мышкой, он бы не обиделся, изъян не так бросался бы сразу в глаза, как этот несчастный мякиш, висящий над губой зрелой тёмной виноградиной и раздражающий его дальше некуда.
– Значит, ты сегодня ненадолго? – Глубоко затянувшись дымом, Борис вопросительно скосил на Семёна глаза и, будто убеждаясь, что ненавистный мякиш всё ещё сидит на своём законном месте, провёл по нему тыльной стороной ладони.
– Не знаю, как получится. – Тополь бросил взгляд на знакомую вывеску, по ночам сверкающую яркими огнями, и почувствовал, что на душе становится легче. – А может, и правда зависнуть на вечерок на автомате, отвлечься от всех проблем, отдохнуть?
– Почему бы и нет? – расплывчато произнёс Боря и выпустил изо рта серию мелких кругленьких колечек. – Я вчера пришёл сюда с фигой в кармане, думал, так, для очистки совести жетон-другой брошу и пойду домой, а мне так попёрло, что думал, и к утру не свернусь.
– Правда, что ли? – Глаза Семёна округлились.
– Я тебе когда врал? – Несмотря на то что у входа стояла урна, Борька кинул окурок на тротуар и демонстративно раздавил его ботинком. – Нет, правда, я вообще не знаю, чего я сюда вчера зарулил. В кармане – шиш, пустое место, едва на три жетона наскрёб. Смех, да и только, с такими копейками не то что играть, в булочную стыдно пойти.
– И много ты выиграл? – как бы между делом поинтересовался Семён, но за внешним равнодушием приятеля чуткое ухо Бориса тут же уловило зависть.
– Да не так чтобы очень…
– А всё-таки?
– Ну, скажем так, то, что я вложил в автоматы за последний год, окупилось… – он сделал паузу, – в несколько раз.
– Ого! – воскликнул Тополь, уже не стараясь скрыть зависти. – Везёт же тебе на деньги!
– Мне – на деньги, тебе – на любовь. – Чёрные угольки глаз Бориса едко сверкнули. – Каждому своё.
– Да провались она, эта любовь! – Неожиданно перед мысленным взором Семёна возникла стриженая голова Сашки, и он зло сказал: – Любовь… Слово-то какое дурацкое! Мне б твоё везение, так и никакой любви не нужно! Все они одним миром мазаны, только и способны, что деньги тянуть!
– Э-э-э, я смотрю, ты совсем с катушек съехал! – ухмыльнулся Борис.
– Достало меня всё! – Тополь уже хотел рассказать Борьке о несчастьях, резко свалившихся на его бедную голову, но в последний момент передумал. – Мне бы денежкой разжиться… Может, поделишься? А я бы потом отдал.
– Я тебе чего, касса взаимопомощи? – напрягся Борис. – Ты же знаешь, я в долг не даю.
– А под проценты?
– Под проценты? – задумчиво протянул Грушин и снова провёл рукой по своему мясистому носу. – Даже не знаю… А тебе много надо?
– Мне бы с институтом расплеваться, а то уже август.
– Расплеваться – это сколько? – осторожно уточнил Борис.
– Ну, скажем, долларов девятьсот, остальное я наскрёб бы сам.
– Так много? – Густые щётки бровей тут же сошлись на переносице. – У меня столько нет.
– Ты же сам сказал, что вчера обул «Фортуну»? – Семён кивнул на знакомую вывеску.
– Так это было вчера. – Борис правдиво посмотрел Тополю в глаза.
– Они чего, за ночь ноги сделали? – Красивые губы Семёна растянулись светло-розовой резинкой. – Или тебя жаба душит?
– Ты считаешь, деньги нужны только тебе? У меня тоже на них виды есть. Если хочешь, я дам тебе под расписку долларов двести.
– И что я с ними буду делать, – криво усмехнулся Тополь, – на лоб приклею? Ты даже не представляешь, какая в институте такса!
– Это не мои проблемы. Хочешь – бери, не хочешь – уходи, мне-то что. – Борис пожал плечами. – Двести у меня свободны, остальные нужны самому. В конце концов, ты что, убогий, чтобы милостыню просить и в долги влезать?
– А что ты мне предлагаешь, воровать? – вспыхнул Семён.
– Приехали… – Грушин громко выдохнул и закатил глаза. – Да что ж вы все дальше своего носа видеть-то не хотите? Встанут, как на паперти, руку вытянут: Боря – дай, Боря – выручи… А Боря не Сбербанк, Боря такой же, как и вы все.
– Ты же сам говорил, одному в любви везёт, другому – в деньгах…
– Да ни при чём тут везение, мозгами шевелить надо, тогда и деньги поплывут. Вот ты собираешься взять в долг тысячу долларов, а чем ты будешь отдавать такую огромную сумму?
– Твоё какое дело? У тебя же всё равно таких денег нет, – огрызнулся Семён.
– У меня нет, но я знаю, у кого есть, только они работают не из пустого интереса.
– Ну, это понятно, – кивнул Семён. – И сколько они берут?
– По-моему, процентов десять-пятнадцать, а вообще, как договоришься. Только зачем это тебе, у тебя же всё равно ничего такого нет, чтобы в случае чего могло послужить обеспечением. А без этого тебе никто ничего не даст.
– А если есть? – Синие глаза Тополя сузились.
– И что же это у тебя такого есть?
– Чего есть – всё моё, – неохотно бросил Семён. – Так я могу рассчитывать, что ты меня познакомишь с нужными людьми?
– А ты хорошо подумал? – Тёмная виноградина Борькиного носа едва заметно дрогнула. – Там такие дяди, они шутить не будут, враз стружку снимут.
Тополь тяжело вздохнул, недовольно прищёлкнул языком и молча отвернулся в сторону.
– Ладно, как хочешь, дело твоё. Если тебя уж так припёрло, я договорюсь.
– Другой разговор, – повеселел Семён. – Не трясись, Борь, всё будет в полном порядке, я тебя не подведу.
– Ты себя не подведи, мне-то что, моё дело – сторона. – Борькины глаза маслено блеснули. Нет, всё-таки плохо, когда, подарив броскую внешность, природа-матушка отказывает человеку в светлых мозгах, оставляя за ним право только на светлую память.
* * *
– Лидочка, милая, ну ещё немножко – и мы дома! – Леонид остановился на верхней ступеньке лестничного пролёта, повернулся лицом к жене и сочувствующе улыбнулся.
Имитируя крайнюю слабость, пыхтя и отдуваясь, Лидия с трудом переставляла ноги и, скорбно сложив губы, всем своим видом пыталась показать, каких усилий ей стоит каждый шаг. Вцепившись рукой в округлую деревяшку немытых перил, она с трудом подтягивала своё грузное тело наверх и бросала на Леонида испытующие взгляды, пытаясь определить, какое же впечатление на мужа производит её эффектное выступление.
С недавнего времени в присутствии Леонида Лидия начала ощущать дискомфорт. С чем это связано, понять она не могла, но, наверное, неделю назад в его взгляде появилось нечто такое, чему она не могла подобрать названия. Казалось, за последние несколько дней внешне не изменилось ничего: по отношению к тяжело больной жене Леонид по-прежнему проявлял трогательную предупредительность, но в его глазах появилась какая-то странная резь, объяснить природу которой Лидии не удавалось.
Иногда, встречаясь с мужем взглядом, она вдруг ни с того ни с сего вздрагивала, да так, что по телу бежали крупные мурашки необъяснимого страха, а в ушах начинало тонко и противно пищать. Пытаясь разобраться в странных ощущениях, Лидия с недоумением всматривалась в знакомые черты лица и чувствовала, как, проваливаясь куда-то в пустоту, её сердце начинает биться гулко и неровно. На самом дне густо-синих глаз Тополя, разливаясь непривычным холодом, находилось что-то настороженно-твёрдое, необъяснимое, но явно враждебное, а потому вдвойне пугающее.
Позавчера Лидии приснился странный сон, будто она летела над водной стихией, широко раскинув руки. Далеко-далеко, за горизонт, садилось жёлтое солнце, а на поверхности воды раскачивалась блестящая дорожка, сотканная из миллиардов отдельных капель. Ощущая сладкую жуть, она парила в воздухе, а под ней, волнуясь и глухо постанывая, перекатывались многотонные изумрудные волны.
Ветер бил Лидии в лицо, бугристая, перетекающая гладь проносилась под ней с такой быстротой, что от мелькания сверкающих изумрудов рябило в глазах, и все прозрачные капли, прессуясь в один неподъёмный пласт, вытягивали свои скользкие, мягкие щупальца, склеиваясь в голую, безлюдную пустыню, сотканную из сотен километров холодной воды.
Неожиданно жёлтое солнце начало быстро темнеть, будто подёргиваясь густым пеплом, и многотонный студень воды, остывая, стал издавать непонятные, протяжные звуки, похожие на стоны какого-то невиданного существа. Золотая дорожка, вытканная тонкими, подрагивающими стежками предзакатных лучей, медленно, словно нехотя, просела и, дрогнув, поползла в глубину, а на поверхности бескрайней глади появилась другая, серебристо-чёрная, подвижная и блестящая, как ртуть. Дорожка была узкой, и от неё веяло таким холодом, что сердце Лидии невольно сжалось.
Вдруг до её слуха донёсся какой-то неясный звук, глубокий и долгий, казалось, идущий откуда-то снизу, из глубокой бездонной пропасти, скрытой сизой толщей волн. Солнце закатывалось всё быстрее, и вместе с чёрно-бурым пеплом, оседающим на его краях, над водой разливалась темнота.
