Текст книги "Иллюзия любви. Ледяное сердце"
Автор книги: Ольга Дрёмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
– Всё для тебя… дорогая, – сделал едва заметную паузу Леонид и протянул Лидии чашку с остывшим кофе, прося её налить новый, а сам, мысленно удлинив список свадебных затрат на целых два пункта, приплюсовал очередную сумму, за которую скоро его будущей жёнушке предстояло расплатиться сполна.
* * *
– Здравствуйте! – Зажав в одной руке подмороженный букетик с тюльпанами, а в другой – сумку с продуктами, Ирина вплыла в больничную палату и, озаряя всё вокруг, лучезарно улыбнулась всем присутствующим.
– Хрусталёва?! – Оторопев от неожиданного появления наглой девицы, осмелившейся показаться ему на глаза после всего того, что она натворила, Семён широко раскрыл глаза и, пытаясь приподняться, напрягся, но тут же, скривившись от боли, упал обратно на подушку. – Какого чёрта ты сюда притащилась?
– Я тоже рада тебя видеть! – Не обращая внимания на перекошенное от злобы лицо Тополя, Ира зацепила сумку за выступ трубы батареи и поискала глазами какую-нибудь ёмкость, в которую можно поставить цветы. – А у вас тут не жарко. – Она поднесла руку к оконной раме, а потом по-хозяйски пощупала край тонкого шерстяного одеяла. – Такое впечатление, что одеялки с восемьсот двенадцатого года, насквозь светятся.
Не найдя подходящей тары, Ирина отложила цветы в сторону и принялась разбирать сумку. Вытаскивая объёмистые кульки, она разворачивала газеты, сминала их в комок и выставляла на тумбочку банки.
– Ты гречку с тушёнкой ешь? – Порывшись в сумке, она извлекла столовую ложку и вилку, завёрнутые в бумагу.
– Забирай своё барахло и вали отсюда на все четыре стороны! – косясь на соседей, бросил сквозь зубы Семён.
– Я тоже гречку не очень уважаю, – как ни в чём не бывало отозвалась Ирина. – Но ты всё же поешь, говорят, она полезная, в ней железа много.
– Хрусталёва, не испытывай моего терпения, – скрипнул зубами Семён. – Скоро сюда придёт мать, так что отваливай подобру-поздорову, пока она тебя здесь не увидела и не свернула шею.
– А ещё я тебе апельсинчиков купила, – полностью игнорируя злобное шипение Семёна, снова полезла в сумку Ира.
– Ты что, издеваешься? – Глядя, как Хрусталёва извлекает из пакета сетку с апельсинами, Семён сжал губы в тонкую полосу и сверкнул глазами. – Я что, неясно сказал: через несколько минут тут будет мать, так что вали отсюда, пока не поздно… – Неожиданно он замолчал на полуслове, и на его лицо набежала тень. – Как ты узнала, где я есть?
– Подумаешь, великая тайна! – пожала плечами Ирина. – Весь институт знает, что ты, вместо того чтобы сдавать сессию, валяешься в больнице.
– Ах, весь институт? – с угрозой начал Тополь, но тут же осёкся, и его лицо побледнело. – Так я и знал… – недовольно прошептал он и, откинувшись на подушку, прикрыл глаза. – Разбирайся сама. Но если с матерью по твоей вине опять что-то случится, пеняй на себя!
– Сёмушка, здравствуй, милый, как ты? – Надежда подошла к кровати сына, наклонившись, поцеловала его в щёку и только потом обернулась на девушку, стоящую рядом. – О, да у тебя гости! Здравствуй деточка, сто лет тебя не видела. Как поживаешь? – Поставив тяжёлые сумки на стол, она сдвинула банки, принесённые Ириной, в сторонку и принялась выставлять свои собственные.
– Спасибо, всё в порядке, – мило улыбнулась Ирина. – А вы как? Как здоровье?
– Твоими молитвами, – не моргнув глазом, тут же отозвалась Надежда. – Сёмочка, ты просил книжку. Вот, – достав со дна хозяйственной сумки очередной марининский детектив, Надежда свернула клетчатую материю в несколько раз и, скатав её руликом, убрала в боковое отделение дамской сумочки. – Ну, рассказывай, как ты тут без меня? – Собираясь сесть на край постели, Надежда откинула угол одеяла, но увидела стоящую на столе невымытую чашку из-под сока. – Слушай, а минералки-то я тебе не купила. Вот голова садовая! Ладно, сейчас схожу.
– Не нужно мне никакой минералки, у меня ещё сока полно, – не желая оставаться один на один с Хрусталёвой, отрицательно замотал головой Семён.
– Одно другому не мешает. Ты можешь поставить воду в тумбочку, пусть на всякий случай стоит, она же есть не просит, – заботливо возразила Надежда.
– Мам, не суетись. – В тоне Семёна появилось раздражение. – И вообще, перестань со всей этой едой… Сядь лучше. – Он отодвинул от края постели одеяло.
– А Ира? – Надежда обвела палату взглядом в поисках стула.
– А Ира уже уходит, – холодно заметил Тополь. – Она уже выполнила поручение группы, разузнала, что и как, так что ей тут больше делать нечего.
– Так ты от группы? – В голосе Надежды послышалось явное облегчение.
– Да, меня ребята попросили съездить, – кивнула Ира.
В милой улыбке Ирины не было ничего угрожающего, но в глубине ярко-зелёных глаз, где-то на самом донышке, мелькнуло нечто такое, от чего Семёну стало не по себе. Зная Ирку как облупленную, Семён был уверен, что тащиться через полгорода в больницу только ради того, чтобы лишний раз взглянуть на его физиономию, она бы не стала. Вот если бы Ирка знала, что при встрече она сможет выцарапать ему глаза – это одно дело. Ради такой святой цели она была бы способна не есть, не пить и не спать сутками, а в случае необходимости, наплевав на слякоть и лужи, ползти от собственного дома до больничного корпуса по-пластунски. Но чтобы строить из себя сестру милосердия, таская для него на собственном горбу баночки с диетической кашкой, – это вряд ли…
– Действительно, Надежда Фёдоровна, не стоит обо мне беспокоиться, я уже ухожу, – с готовностью произнесла Ирина, и от того, насколько быстро и легко Хрусталёва согласилась подтвердить его версию, Семёну стало ещё хуже.
Особой покладистостью Ирка никогда не страдала, и мгновенно уцепиться за нелепую идею о том, будто она, как бессловесная овца, повинуясь исключительно желанию однокурсников, притащилась навещать Семёна, которого с удовольствием удавила бы собственными руками, эта штучка могла только в том случае, если ей это по какой-то причине было выгодно.
– Ну что ж, рада тебя видеть, Ира. – Несмотря на соблюдаемые приличия, по лицу Надежды было заметно, что скорый уход девушки скорее радует её, чем огорчает. – Ты передай ребятам огромное спасибо, что они не забывают Семёна.
– Конечно передам. – Ирина ангельски улыбнулась. – Хорошо, что ты пошёл на поправку, а то мы все за тебя так испугались! – Она сняла с батареи пустую сумку и, повернувшись к Надежде, как бы между делом, бросила: – Когда ребята узнали, что Сёму избили какие-то картёжники, никто не поверил – ведь он и в карты-то не умел играть… – Ирина сделала паузу и, переведя взгляд на Тополя и совершенно отчётливо увидев промелькнувший в его глазах страх, победно завершила: —…пока его отец не научил.
– Пока что?.. – не поверила своим ушам Надежда и, будто желая убедиться, что ослышалась, перевела взгляд с Ирины на Семёна.
Если бы можно было в эту секунду вцепиться в горло Ирки и давить её до тех пор, пока она, хрипя, не сдохнет окончательно, Семён сделал бы это непременно. Представив, как его пальцы сходятся на тоненькой куриной шейке этой заразы, Семён бессильно заскрипел зубами, и его руки сами собой сжались в кулаки.
– Что ты несёшь, дура?! – перекосившись от злости, процедил он.
– А что я такого сказала? Об этом все знают… – Имитируя растерянность, Ирина часто заморгала, и уголки её губ по-детски обиженно поползли вниз. – Извини, я не знала, что это запрещённая тема.
– Как же, так я и поверил! Да ты за этим сюда и припёрлась! – Уже не сдерживаясь, он с силой ударил по постели кулаками. – Господи, да чтоб ты сдохла где-нибудь под забором!
От злобного крика Семёна в палате мгновенно стало тихо.
– Извините, ничего страшного, это он так… погорячился… – Ощущая неловкость, Надежда обвела взглядом комнату, в которой, помимо Семёна находилось ещё семь больных.
Родственники, пришедшие навестить своих мужчин, непонимающе переглянулись, но, как люди культурные, тут же отвернулись и сделали вид, что ничего особенного не произошло.
– Значит, всё-таки папа… – не обращаясь ни к кому конкретно, негромко проговорила Надежда, и её тёмно-серые глаза недобро сверкнули.
– Мам, ну что ты её слушаешь? – губы Семёна испуганно вздрогнули. – Ты же знаешь, её хлебом не корми…
– От хлеба фигура портится, – оборвала его Надежда.
– Мам, ну что случилось? Почему ты готова выслушивать эту сплетницу, вместо того чтобы поверить на слово собственному сыну? – с досадой произнёс Семён. – Я могу тебе поклясться, что отец здесь абсолютно ни при чём.
– Ну, если Лёнька абсолютно ни при чём, значит, свои пятьдесят процентов он уже получил, – констатировала Надежда и по растерянному выражению, появившемуся на лице сына, поняла, что попала в точку.
– Мам, давай поговорим. – Семён проникновенно посмотрел в лицо матери, искренне сожалея, что находится в столь неудобном горизонтальном положении. – Папа ни в чём не виноват, и я прошу тебя… я тебя очень прошу: не стоит говорить ему о том, что со мной произошло. Уж если на то пошло, отец – единственный, кто не отказался мне помочь, когда у меня наступил край.
Бросив косой взгляд в сторону Ирки, Тополь недовольно сдвинул брови, ясно давая понять, что она здесь лишняя и что скромный семейный совет вполне может обойтись и без её присутствия. Но Хрусталёва уходить явно не собиралась, тем более в тот момент, когда начиналось самое интересное.
– Сынок, ты или наивный, или слепой, одно из двух, – устало произнесла Надежда. – От помощи твоего доброго папеньки ты чуть не протянул ноги.
– Он желал мне добра, – упёрся Семён.
– Тогда почему же ты, избитый, приполз ко мне, а не к нему? – не выдержала Надежда. – Как же, мать – злая, а отец – душа нараспашку! Что же эта душа не пошла в сберкассу и не сняла денег с книжки, если уж так хотела тебе помочь?
– Какая сберкнижка, мам? Отец сказал, что у него сейчас нет ни рубля!
– Я бы удивилась, если бы он сказал тебе что-нибудь другое.
– Ты хочешь сказать, что у папы деньги… были? – Неожиданно по телу Семёна пробежал неприятный холодок.
– Отчего же «были», они и сейчас у него есть.
– Но тогда выходит… – Не договорив, Семён потрясённо замолчал, и вдруг, словно очнувшись, смерил Хрусталёву с ног до головы злым взглядом. – Слушай, чего ты тут стоишь, уши греешь? У нас с матерью… – Будто споткнувшись на слове, он на мгновение замолк, а затем исправился: – У нас с мамой свои дела, семейные, и ты здесь лишняя. Забирай свои банки-склянки и проваливай, сестра милосердия, а не то я тебе их сейчас на голову одену.
– Семейка… – Губы Ирины скривились. – Живучие, как кошки, ничего вас не берёт. Да катитесь вы ко всем чертям, оба! – в сердцах выкрикнула она и, полоснув по матери с сыном ненавидящим взглядом, громко хлопнув дверью, выбежала из палаты.
– И чего я на ней не женился, вот невестка бы тебе была, а? – ухмыльнулся Семён.
– Да, сынок, что-то ты оплошал, – тепло улыбнулась Надежда.
– Ну, ничего, я исправлюсь, обещаю тебе. – Семён секунду помедлил, посмотрел в глаза матери, а потом протянул руку и впервые за последние полгода коснулся её руки.
* * *
– Лидия, ты дома? – Леонид напряжённо вслушался в тишину, царящую в квартире Загорской.
Ни в одной из комнат свет не горел, и даже на кухне, где всегда по вечерам была включена лампочка электрической подсветки, оказалось абсолютно темно. Нерешительно переступив порог, Тополь вытащил ключ из замочной скважины, тихонько прикрыл дверь, щёлкнул выключателем и невольно вздрогнул: в конусе света, падавшего из прихожей в гостиную, показалась рука Лидии, безжизненно свисавшая с дивана.
Ёкнув, сердце Леонида сделало один большой скачок и остановилось, а в голову бросилась оглушительно горячечная волна крови, которая тут же залила его шею и щёки алым. Чувствуя, как, приварившись, подошвы ботинок буквально приросли к полу, Тополь испуганно сглотнул, облизал губы и, боясь пошевельнуться, застыл на месте.
– Лидия?.. – Скользнув по пыльным бархатным шторам, шёпот Тополя мягко скатился на ободранные дощечки давно нециклеванного паркета и, низко прошуршав, растворился в пугающей тишине квартиры.
За свою почти полувековую жизнь Тополь успел многое: меняя жён как перчатки, он состоял в официальном браке вот уже в пятый раз, и, признаться, нисколько не раскаивался в том, что провёл лучшие дни своей жизни столь бурно. Не имея привычки сожалеть о том, чего уже не исправить, он почти никогда не вспоминал своих бывших, разве что в тот момент, когда, расписываясь за получаемые в зарплату деньги, видел графу отчислений по исполнительному листу в пользу маленьких Тополей, так некстати наплодившихся за два последних десятилетия. Четырежды разведённый, в общей сложности многодетный, он был готов к любому повороту судьбы, от нового развода до очередной женитьбы, но никогда, даже в страшном сне, не мог вообразить себе перспективу остаться вдовцом.
– Лидия, ты жива?
Представив себе мертвенно-бледное лицо и застывшие, закатившиеся глаза Загорской, Тополь передёрнулся и почувствовал, как его ладони покрываются липким потом. Только этого ему не хватало! Прилипнув к спине, желудок Тополя мелко-мелко затрясся, и к горлу, помимо воли, подступила противная тошнота. – Лида… – На ватных ногах он сделал несколько шагов по направлению к гостиной.
– Сними ботинки, ты же не в гостинице! – Внезапно мёртвая рука шевельнулась, и от неожиданности Тополь дёрнулся всем телом. – Что ты стоишь, поди сними свои лыжи, с них сейчас натечёт целая лужа!
– Так ты не умерла? – С трудом протолкнув в горло густые солёные слюни, Леонид по-гусиному вытянул шею, но подойти к жене ближе не решился.
– Пока нет. – Рука Лидии снова шевельнулась.
– Что значит пока? – Он приподнял один ботинок и увидел, что под ним действительно образовалось грязное мокрое пятно.
– Лёнь, я сегодня была у врача. – Голос Лидии трагически дрогнул и замер.
– И что?
Соображая, как лучше поступить – пойти разуться в прихожую или дослушать новости прямо так, обутым, Тополь нерешительно затоптался на месте и вдруг услышал, как из потёмок гостиной раздался длинный горестный вздох. Оглянувшись, будто проверяя, не наблюдает ли за ним кто со стороны, Леонид зачем-то поднял плечи и снова ощутил холодок дурного предчувствия.
– Лёня… – Лидия сделала паузу, и, поражённый до глубины души, Тополь застыл: впервые за всё время их знакомства, забыв претенциозно-официальное «Леонид», Загорская назвала его простым, человеческим именем «Лёня».
– Лидочка, что-то не так? – поспешно сбросив ботинки, Тополь шагнул в темноту комнаты и протянул руку к выключателю.
– Не надо, – безжизненно бросила она, и рука Леонида опустилась.
– Что с тобой стряслось? – Откинув угол одеяла, Тополь сел на постель и взял холодную ладонь Лидии в свою. – На тебе лица нет, – взволнованно произнёс он и, наклонившись ближе, вгляделся в осунувшееся лицо Загорской.
Откинувшись на подушках, Лидия лежала, скорбно сдвинув брови и сжав губы в одну линию. Бледная, постаревшая буквально за несколько часов, она не шевелилась, и только её карие, с жёлтой поволокой глаза смотрели на Леонида горестно и жалко.
– Что случилось, ты мне можешь сказать? – Ощущая, как подрагивают пальцы Загорской, Леонид сдвинул брови, и его красивые губы начали растягиваться в бледно-розовую посечённую резиночку.
Наверное, Лидия хотела что-то сказать, но не смогла: задёргавшись, бледный бантик её губ перекосился, пробалансировал ещё несколько секунд, как бы раздумывая, в какую же сторону ему лучше упасть, и вдруг, вздрогнув, пропал совсем, исчезнув с лица окончательно. Прерывисто втянув в себя воздух, она громко всхлипнула, и из её глаз покатились самые настоящие слёзы.
– Ты что? Ты что это?! – опешил Тополь. – Лида, не надо, перестань, слышишь?
– Лёне-ч-ка! – захлебнулась Лидия. – Я не хочу… понимаешь, не хочу!.. – Она замотала головой из стороны в сторону и, сморщившись, отвернулась. – Как всё нелепо… – хрипло прошептала она, и её плечи снова задрожали.
– Ты… у тебя… – замялся Тополь и замолк, не зная, с какой стороны лучше подступиться к деликатной теме.
Несколько минут Лидия всхлипывала, потом её плечи перестали дёргаться, и в комнате снова наступила тишина.
– У меня есть месяца полтора-два. Это всё. – Она оторвала заплаканное лицо от подушки и взглянула Тополю в глаза. – Лёнечка, как же так?..
– Боже мой, Лидочка… Как же теперь быть… – оторопело проговорил он, и тут же мысленно представил себе великую гору всяческих бумаг и бумажек, требующихся для оформления квартиры и машины… кучу документов, которую он теперь, судя по всему, оформить просто не успеет.
Лицо Лидии выделялось на белоснежной наволочке подушки тёмным округлым блином, бесформенным и студенистым, слегка расплывающимся в плотных мартовских сумерках. Сейчас, ненакрашенная и неприпудренная, без слоя дорогой импортной косметики, Загорская действительно выглядела на свой возраст. От самых уголков глаз, рассыпаясь широким веером к вискам, кожу покрывала частая сетка узких длинных морщин, похожих на застарелые бесцветные царапины, небрежно продавленные чем-то острым. Темнея некрасивыми ямами, глубокие впалые глазницы были покрыты тонкой фиолетовой паутинкой невесомых жилок, едва подёргивающихся под кожей, будто отслоившейся от лица.
Кривя губы, Лидия беспомощно глядела в глаза Леониду, словно ожидая от него каких-то слов, способных отогнать от неё нависшую беду, и её подбородок мелко-мелко дрожал.
– Лёнечка, неужели это – всё, неужели – конец?.. – Внезапно её горло перехватил спазм, и, будто подавившись, она натужно икнула. – Неужели вот так… как глупо… – хрипло выдавила она и прикусила нижнюю губу зубами. – Как же всё нелепо… нелепо и жестоко…
– Лидочка, ну ты же у меня сильная, не надо плакать, слышишь? – Леонид хотел коснуться руки Лидии, но, уже потянувшись, вдруг внезапно передумал и положил свою ладонь поверх её одеяла. – Лидочка, перестань!
Тополь осторожно покосился на жену, проверяя, заметила ли она его жест, но та, полностью погружённая в свои переживания, не придала никакого значения подобной ерунде.
– Лёня, я хотела тебя кое о чём попросить, – дрожащим голосом проговорила она и сделала глубокий вздох, как бы собираясь с мыслями. – Когда меня не станет… – Она на миг затихла, то ли прислушиваясь к собственным словам, казавшимся чужими и странными, то ли ожидая, что Тополь её прервёт. Но он молчал, и после недолгой паузы, так и не дождавшись его реакции, она продолжала: – Когда ты останешься один… мне бы хотелось, чтобы всё это, – она обвела комнату дрожащей рукой, – чтобы всё это осталось у тебя.
– Лидия, не говори так! – с укором произнёс Леонид, но тут же прикусил язык, опасаясь, как бы Загорская, внемля его совету, и впрямь не замолчала.
– Я понимаю, тебе неприятен этот разговор, но у нас слишком мало времени, чтобы разбрасываться им впустую.
В словах Лидии прозвучала горечь, и на какой-то миг в душе Тополя появилось что-то похожее на жалость, но тут же, мелькнув, испарилось без следа, вытесненное более насущными проблемами, и в самом деле не терпящими отлагательств.
– Я сделаю всё, как ты скажешь, – прошептал он и, словно подчиняясь необходимости, смиренно опустил голову.
Боясь, что Лидия может заметить довольную улыбку, которую он всеми силами старался скрыть, Тополь отвёл взгляд в сторону, болезненно нахмурился, как будто это он, а не Лидия, собирался нанести скорый визит праотцам, и на всякий случай, изображая крайнюю степень скорби, даже прикрыл веки, поэтому не заметил ни хищного блеска карих глаз Загорской, ни уголков её губ, опустившихся и буквально впившихся в кожу.
– Я понимаю, насколько тебе тяжёл и неприятен этот разговор, и ещё я знаю, случись подобное с тобой, ты бы поступил точно так же. – Из-под полуопущенных век Лидия увидела, как от её слов передёрнулось лицо Тополя, и ощутила истинное удовольствие кошки, играющей с мышью по своему усмотрению.
– Лидочка, мне очень жаль… – неопределённо промямлил Тополь и несколько раз провёл языком по губам.
– Мне тоже, – в тон ему прошептала Лидия и, стараясь выдавить из себя ещё некоторое количество влаги, сглотнула и часто заморгала ресницами.
Но, видимо, лимит слёз на сегодня был исчерпан, и, хлопнув ресницами ещё пару раз, Загорской пришлось отказаться от милой женскому сердцу сентиментальной сцены. Скорбно поджав губы, словно сожалея о тщете человеческого существования вообще и своего собственного в частности, Лидия покачала головой:
– Что уж тут поделать… каждому, видно, отмерено столько, сколько отмерено, и ни днём больше, вот так… А знаешь что, давай-ка ты сбегай в магазин, возьми бутылочку приличного коньячку, мы с тобой сядем за стол, да и поговорим обо всём сразу.
– Что ж, можно и коньячку… – принуждённо улыбнулся Тополь.
Конечно, было бы лучше, если бы о делах Лидка решила поговорить прямо сейчас, так сказать, не отходя от кассы, на светлую голову, но, как говорится, выбирать не приходится: хозяин – барин.
– Лёнь, ты уж не жмись, возьми какой получше, может, в последний раз приходится… – Горло Лидии опять перехватило спазмом; не договорив, она замолчала, уткнулась лицом в подушку, с нетерпением ожидая, когда же наконец за Лёнькиной спиной захлопнется входная дверь.
Услышав тихий щелчок в прихожей, она ещё какое-то время прислушивалась к удаляющимся шагам Тополя, словно сомневаясь, не надумает ли он вернуться, потом оторвала голову от подушки, скинула ноги с постели, нащупала мягкие тапочки и опрометью бросилась к телефону. Первая партия была разыграна ею как по нотам: ненавистный Лёнька заглотил крючок, даже не подавившись! Теперь весь вопрос состоял в том, насколько глубоко этот крючок сидел.
* * *
– Ну, вот и всё! – Альбина положила руки поверх прозрачного файла с бумагами и улыбнулась Лидии. – Теперь, когда документы на приватизацию готовы, твоя душенька может быть спокойна: теперь уже в любом случае ты не пролетишь мимо сада-огорода. Пока это ещё твой Лёнька чухнется, пройдёт незнамо сколько времени.
– А вдруг ему придёт в голову мысль наведаться в мой ЖЭК и подразузнать, что и как? – Загорская настороженно повела глазами.
– Ты о нём думаешь как о какой-то звезде, – Аля провела пальцами по выпирающим углам ключиц и поправила ворот халата, – а твой Тополь всего-навсего мужик, а значит, уже ни с чем пирожок.
– Если бы ты знала, какой он ушлый, ты бы так не говорила.
– У твоего ушлого сейчас дел по горло, а ты говоришь – по ЖЭКам мотаться! – Кусочкина презрительно вывернула нижнюю губу и стала похожа на большую учёную грачиху. – Максимум, на что способен твой сожитель, – это посовещаться со своим сыночком, это в лучшем случае, ну, а поскольку у Семёна Леонидовича сейчас у самого голова домиком… хм-м… – Недоговорив, она издала странный гортанный звук, напоминающий смех, но не заливистый или частый, а единичный, как будто оторванный от общей цепочки, и потому крайне странный. – Надо же, как всё исключительно приятно сложилось! Не успела мать вытащить этого недопёска из карточной игры, как он ввязался в автоматы.
– А всего-то и нужно было, что привести его за руку, как бычка, в игровой зал и пару раз дать ему дёрнуть за ручку, – согласилась Лидия. – Золотой у тебя племянник, сообразительный и исполнительный. Попросила тётка об одолжении, он раз, два – и выполнил!
– Ну, во-первых, Борька мне не племянник, а троюродный кто-то там, – она покрутила в воздухе рукой, – короче, седьмая вода на киселе, хотя, я с тобой согласна, мальчик он уважительный. А во-вторых, вот что я тебе скажу: если бы Семёну не повезло с первого раза, может, он бы и не подсел, а так – один раз за ручку дёрнул, и тебе сразу дали столько, что честным трудом не один месяц вкалывать надо, вот голову-то и сорвало. Борька говорит, когда из щели монетки-то посыпались, у Семёна аж глаза забегали, до того он обалдел.
– Скажи, Алечка, а твой Боря не спрашивал, зачем тебе потребовалось парня на автоматы подсаживать?
– Мой Борюсик – мальчик из приличной семьи и лишних вопросов задавать не станет. Его попросили отвести молодого человека в игровой салон – он отвёл, а дальнейшее его не касается. – Альбина улыбнулась, и её лицо осветилось каким-то внутренним светом, на короткий миг став почти симпатичным. – В конце концов, мы с Боречкой квиты: он оказал мне пустяковую услугу, в обмен на которую получил ключи от пустующего гаража, так что каждый из нас остался при своём интересе. Мальчику давно хотелось обустроить там что-то вроде мастерской. Теперь его мечта сбудется. Мне кажется, он не в претензии.
– Ты отдала ему ключи от своего гаража? – Лидия поморщилась.
– Можешь не складывать свой очаровательный ротик гармошкой. – Альбина подоткнула выбившуюся из пучка прядь. – Ключи от гаража я отдала бы Борюсику так и так, поскольку обещала. Водить машину я больше не буду, ты же понимаешь, сдать эту развалюху я всё равно не смогу, ведь, прежде чем гараж сдать, его нужно ремонтировать, там же в крыше дыры с кулак, да и вообще, ткни эту железяку пальцем – так сразу насквозь отверстие проковыряешь. А так всё к лучшему: и мальчик будет при деле, и гараж починится сам собой, да и у меня, признаться честно, гора с плеч свалилась. – Альбина встала с табуретки и прикрыла форточку, из которой тянуло холодом. – Надо же, май месяц, а весна всё никак не разгуляется, ветер-то холодный. – Дотронувшись до чайника, она взяла с подоконника спички и зажгла конфорку. – Когда Борюсик заходил за ключами, я усадила его попить чайку и заставила рассказать, как происходило приобщение Семёна к прекрасному. – Её губы изогнулись в усмешке. – Сначала он мялся, жался, глупый мальчик, а потом выложил всё как на духу. Привёл он Тополя в игровой зал, наменял жетонов, усадил за автомат и рассказал в общих чертах, что к чему. Понимаешь, он сам иногда поигрывает, но не так, чтобы спустить всё под ноль, а так… развлечься. Ну вот. – Альбина обернулась на протяжный гудок чайника и разлила по чашкам кипяток. – Чего уж там и как у них было по порядку, я не знаю, Борюсик в этом отношении бестолковый, перепрыгивает с пятого на десятое, впрочем, это не самое важное. Важно то, что твой Семён не успел дёрнуть за ручку, как на него свалилась целая прорва этих кругляшков.
– И много он выиграл? – Лидия осторожно коснулась губами горячего чая, но тут же отстранилась и взяла в руки ложечку.
– Вот этого я тебе сказать не могу, – развела руками Аля, – честно говоря, мне даже в голову не пришло расспрашивать об этом Борюсика, ну, выиграл – и выиграл. Главное – в другом. На следующий день твой Тополь позвонил мальчику чуть ли не спозаранку и предложил вечером снова пойти в игровой зал. Борька вроде сначала отнекивался, мол, некогда, но тот вцепился в своего нового знакомого мёртвой хваткой, пойдём, и всё тут.
– Они оба такие, что папочка, что сыночек. Два сапога пара, – желчно заметила Лидия. – Я не удивлюсь, если Семён вытащил твоего племяшку и на этот вечер, и на следующий, и вообще, пристал как банный лист к одному месту. Тополи, они ж до денег жаднючие, порода такая.
– Борьке эти автоматы как корове гарнитур с бриллиантами. – Альбина прищурила свои серо-зелёные глаза. – Не знаю, сколько раз Борюсику пришлось таскаться с твоим Тополем, но если учесть, что у мальчика есть голова на плечах, то, думаю, что недолго. Недели две назад Боречка опять ко мне заходил, спрашивал, не буду ли я против, если он со своими ребятками откроет в моём гараже автомастерскую, и рассказал, что у Семёна проблемы.
– Вот как? – Чайная ложечка в руках Лидии застыла на полпути.
– Боря рассказал, что игрушки уже вышли твоему Тополю боком, да ещё каки-и-им! – сладко протянула Альбина. – Недели полторы-две мальчики из игрового зала прикармливали нового клиента, давая ему по мелочи выиграть, а потом что-то где-то подкрутили, и Семён влип. Если бы у него была голова на плечах, он бы мигом сообразил, что дело пахнет палёным, и быстренько убрался бы восвояси, а этот дурашка принялся отыгрываться. Ты же знаешь, игрок – не тот, кто играет, а тот…
– Кто отыгрывается, – вместе с подругой проговорила Лидия.
– Точненько. – Альбина взяла в руки нож и принялась разрезать торт. – Сначала вроде он отыгрывался на свои. Придёт вечером, просадит всё, что в карманах есть, и домой. А как-то раз заявился в заведение с толстенной пачкой денег.
– Где же он их мог взять? – удивилась Лидия.
– Ясное дело, занял.
– У кого? – Глаза Лидии округлились.
– Вот уж этого я не знаю. – Альбина подцепила кусок торта и переложила его на блюдце подруги. – Пей, а то опять остынет. Где он взял денег, не знаю, но Боря сказал, что денег было много и что к утру он всё продул вчистую. А когда очухался, та-а-ак обозлился, что принялся хулиганить, ребятам пришлось его даже на улицу вывести, вот до чего распереживался.
– Значит, Семён снова в долгах как в шелках. Это хорошо. Пусть теперь ломает голову, как будет выкручиваться. – Загорская потёрла руки и довольно улыбнулась. – Вот они, детки-то: мать всю жизнь бьётся-бьётся, а они – что ни день, чего-нибудь новенькое да изобретут. Ни одно, так другое, никакого спокойствия от них, одна морока.
– Если бы он оказался просто в долгах… – Альбина интригующе замолчала.
– Что ты имеешь в виду?
– Твой Тополь, – растягивая удовольствие, снова выдержала паузу Альбина, – две недели назад снова заявился в клуб.
– Неужели пришёл отыгрываться? – Поражаясь детской наивности уже практически взрослого мужчины, Лидия широко раскрыла глаза.
Вместо ответа Аля неспешно кивнула.
– Это ж каким надо быть… Ой-й-й… – Задохнувшись от удивления, Загорская закатила глаза под потолок. – Значит, завяз по уши?
– Ещё глубже, – констатировала Кусочкина. – Теперь дело за малым, состыковать папенькины амбиции и нужды сыночка. Пусть Лёнька думает, что ты по-прежнему согласна прописать его у себя, соответственно позарившись на деньги, вырученные от продажи его однокомнатной квартирки. Ты его не разубеждай, пусть витает в облаках. Говори, мол, продадим твою жилплощадь, сделаем в квартирке приличный ремонт, поменяем машинку, ну, и всякое такое, сама знаешь, не мне тебя учить, как мужикам мозги запудривать.
– Это я сумею. – Карие глаза Лидии подернулись поволокой.
– Пусть твой Тополь мечтает, как он станет законным хозяином половины твоего имущества, а ты не мешай ему. – Альбина слизнула с ложечки крем и по-лисьи улыбнулась. – Пусть всё идёт своим чередом. Бог шельму метит, совсем скоро твой Лёнька будет кусать локти и клясть свою жадность на чём свет стоит, а пока пусть помечтает. Твоя задача – убедить его приватизировать свою квартирку, прописать туда Семёна, а потом перевести приватизацию на сына.
– И каким же образом, по-твоему, я должна внушить ему эту замечательную мысль? – Лидия с сомнением пожала плечами. – Он хоть и дурак, но не совсем же. Какой резон ему расставаться со своими квадратными метрами, пусть и формально?
