Текст книги "Сестры"

Автор книги: Ольга Русанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Глава четвертая. Нина

Когда Женя пообедала, Лида повела ее осматривать дом.

В вестибюле – так, оказывается, называлась эта нарядная комната с колоннами, – где Женя и ступить-то боялась, самые младшие девочки играли в куклы, суетились, бегали.

– Наши будущие школьницы! – не без гордости сказала Лида. – Готовим их в первый класс.

Из вестибюля двери вели в кабинет директора Марии Михайловны, в зал и в пионерскую комнату. Возле вешалки деревянные перила огораживали круглую, винтовую лестницу, ведущую в полуподвальный этаж.

– Сейчас туда нельзя, – Лида показала на плотно закрытую дверь пионерской, – там историки заседают.

Женя грустно, с невольной тревогой подумала: «Какой же это у них директор? Может, сердитый?.. И что это еще за историки, которые заседают?»

Но Лида не дала ей долго раздумывать и повела в зал. Это была высокая, светлая комната. В углу поблескивал лаком черный рояль. Между окнами, на маленьком столике, полированный радиоприемник смотрел своим зеленым кошачьим глазом. Вдоль стены тянулись белые крашеные стулья и табуретки.

Против входа висела огромная картина в золотой раме – товарищ Сталин ласково улыбается маленькой таджикской девочке Мамлакат. Рядом под стеклом висел небольшой портрет Дзержинского.

Неслышно ступая по толстому цветастому ковру, Лида подошла к роялю, взяла несколько громких, уверенных аккордов.

– Знаешь, у нас многие учатся в музыкальной школе. Если у тебя есть слух, ты тоже будешь…

Женя, не отвечая, смотрела на портреты. Ей вспомнилось, что в лесу неподалеку от их партизанского отряда был отряд имени Дзержинского. Женя, конечно, знала, кто это – Феликс Эдмундович Дзержинский. Это был первый чекист, председатель Чрезвычайной комиссии, которая боролась с контрреволюцией, раскрывала заговоры врагов против советской власти. Вот кто это был. Дядя Саша рассказывал, что его называли «Железный Феликс», «Рыцарь без страха и упрека» и еще «Карающий меч революции». Он всю свою жизнь отдал борьбе за счастье народа, за светлое будущее.

А что там написано, под его портретом?

Женя подошла поближе, пригнулась.

Не знаю, почему я детей люблю так, как никого другого… и я думаю, что собственных детей я не мог бы полюбить больше, чем несобственных…

Ф. ДЗЕРЖИНСКИЙ.

Женя еще раз с волнением прочитала эти слова, перевела глаза на картину в раме. И ей показалось, что товарищ Сталин ласково смотрит не только на маленькую Мамлакат, но и на нее, Женю Максимову, ободряет ее и как бы говорит: «Не бойся, Женя, все будет хорошо!»

Но Лида уже повела ее в уставленный цветами коридор.

Девочки шли мимо комнат с низкими, точно кукольными, столами и стульями.

– Это рабочие комнаты малышек, – объяснила Лида. – Они здесь готовят уроки, занимаются. Там, – она показала вглубь коридора, – их спальни, библиотека, медицинский кабинет. А мы, старшие, на втором этаже. – И Лида взбежала по скрипучей старинной лестнице.

На втором этаже оказались такие же рабочие комнаты и спальни, только вся мебель была повыше и пошире.

– Вот это наша рабочая комната. Ты тоже будешь здесь заниматься. – Лида приоткрыла дверь.

За большим столом девочки орудовали ножницами.

– Альбом готовят, – объяснила Лида и потянула Женю дальше.

В угловой комнате – мичуринском кабинете – на столах и окнах зеленели молодые растения, блестели пробирки с какими-то семенами, стояли длинные деревянные ящики с землей, из которой пробивались зеленые усики всходов. В огромном глиняном горшке топорщила свои короткие мясистые листья приземистая агава. Она была какая-то хилая, листья побурели. Лида сказала, что мичуринцы будут ее лечить.

Стеклянная дверь, выходившая на балкон, была открыта. Женя подошла к перилам, посмотрела вниз и остолбенела: двор полон девочек! Самые младшие строят из кубиков высоченную башню, чертят мелом на асфальте классы, убаюкивают кукол. Курчавая девочка в красных носках и сандалиях ловко прыгает через веревку, которую безостановочно крутят девочки постарше. А самые старшие на спортивной площадке играют в мяч.

– Пошли к ним! – сказала Лида и, раньше чем Женя успела что-нибудь ответить, сбежала вниз.

– Постой! Куда ты! – смутилась Женя.

Но Лида уже была на дворе.

– Новенькая, иди к нам! – закричали старшие, завидев оробевшую было Женю.

– Нет, к нам!

К Жене подскочила длинноногая курносая девочка:

– Ты лучше в нашу команду! Я тебя научу резаные подавать!

Женя с удивлением посмотрела на нее: воротник съехал набок, один рукав засучен, другой болтается ниже локтя…

– Аля, приведи себя в порядок! – сказала Лида.

Но Аля только отмахнулась и продолжала:

– Пойдем, я тебя гасить научу. Да, может, ты чемпионка, признавайся! Мы им покажем класс!

Женя насупила брови и, не отвечая, села на бревна, сложенные возле забора.

– Не умею я, – проговорила она, когда длинноногая девочка отошла. – Пускай сама показывает… класс!

Лида засмеялась:

– Какой там класс, сама не умеет! Это же Аля Березкина!

И верно, Аля как угорелая носилась по площадке, не умолкая ни на минуту, но толку от этого было мало.

– Пас, пас мне… Да что ты делаешь, надо было гасить! Я же говорила!

Но чуть ли не каждый мяч Аля пропускала.

Зато хорошо играла ее соседка – рослая, с мелкими веснушками на пухлом носу. Лида сказала, что ее зовут Шура Трушина. Она меньше всех шумела, не суетилась и на самом деле брала резаные.

А лучше всех отбивала и подавала мячи ловкая, быстрая черноглазая девочка в белом платье с длинным узким кавказским поясом – шестиклассница Майя Алиева. Время от времени она с самым невинным, добродушным видом отпускала не злые, но острые словечки. Девочки так и покатывались со смеху, но Майя оставалась серьезной, и только большие черные глаза ее весело сверкали.

Когда Аля в третий раз прозевала мяч, Майя сказала:

– Несознательный мячик, не дается Але в руки!

Девочки засмеялись. Женя тоже невольно засмеялась. «Вот с Шурой и Майей я буду дружить», – подумала она.

Но игру Женя не досмотрела. Из дома выбежало несколько малышек. Женя уже знала, что так здесь называют учениц первого и второго классов. Позади всех плелись девочка лет семи, Галя Гришина, и Нина Волошина – та самая, которую Женя видела в вестибюле. Теперь она была в голубом нарядном платье. Щеки ее были красные, как пионерский галстук.

– Зачем Галка наших кукол трогает! – Маня Василькова подбежала к бревнам и положила матрешку с синим лицом и руками в зловещих фиолетовых пятнах.

А одна из девочек усадила рядом с ней мишку – настоящего выходца из подводного царства. Зелено-коричневая шерсть его топорщилась, как будто он и сам перепугался ее фантастической окраски.

– Галка вчера моему зайцу живот распорола – все опилки высыпались. А теперь вот… – С трудом сдерживая слезы, Маня показала на матрешку.

– И вовсе не вчера! И не опилки, а табак! – вмешалась Нина. – Потому что Галя под роялем папиросную фабрику устроила, я видела. И маленьких обижать нечего!

– Я не нарочно, я нечаянно!.. – плакала Галя.

Лида поднялась с бревен, перекинула косы за спину.

– Тише! – Она сказала негромко, но все замолчали. – Галя, ты ведь слово дала, обещала девочкам не трогать их кукол. И обманула! – Она осторожно, двумя пальцами, притронулась к матрешке: – Сейчас же убери эту страшилу. Отнеси ее Тамаре Петровне, пускай полюбуется!

Тут снова выступила Нина:

– Это вовсе не Галя! Это совсем не Галя!

– А кто же?

– Это… это я… Я еще давно ей говорила, чтобы трубочистов сделать. Нам тетя Оля про них рассказывала… Ведь это интереснее, чем просто куклы!

– Интереснее? Вот бестолковая!.. Идите сейчас же к Тамаре Петровне – узнаете, что интереснее!

Галя заплакала еще сильнее и шопотом сказала:

– Не пойду.

Нина вздохнула, ни на кого не глядя положила кукол в свой фартук. Надув губы, поскрипывая новыми туфлями, она побежала к крыльцу. Галя нехотя побрела за ней.

Глава пятая. В кабинете завуча

Дядя Саша достал из кармана пластмассовый портсигар, вынул папиросу. Ему давно хотелось курить – наверное, уже больше часа продолжалась их беседа. Но в этом доме курить он не решался. Он постучал папиросой о крышку портсигара, помял ее и, так и не закурив, посмотрел на Тамару Петровну.

Она сидела за своим столом ссутулясь. На ее плечи словно легла вся тяжесть горя новой девочки, о которой майор только что рассказывал.

– Да, много, очень много пришлось Жене пережить. – Майор захлопнул портсигар. – В вашем доме она, как бы сказать, новую жизнь начинает. Ведь только теперь она снова может называться своим настоящим именем. В отряде-то мы ее Катей называли.

– Вот как? – Тамара Петровна удивленно подняла брови. – Почему же?

– Да ведь она знаете какая настойчивая! Все требовала: «Пошлите в разведку!» И что же, добилась: сделали ее связной, она по нашим поручениям в деревни наведывалась. Там партизанку Максимову помнили, конечно. Потому-то нам и пришлось дать Жене другое имя и даже целую биографию сочинить. Фашисты допрашивали ребят: «Как зовут? Где отец? Кто мать? Куда идешь? Где живешь?» Ошибиться – головы не сносить. И мы старались, чтобы девочка накрепко заучила все ответы и к своему новому имени привыкла, как к настоящему. Так и пошло: «Катя» да «Катя». И я, признаться, привык. Да она и сама уже стала забывать свое родное имя.

Тамара Петровна молча, внимательно слушала.

– Характер у нее неплохой, – продолжал майор. Он взял со стола портсигар и спрятал в карман. – Это она только с виду неприветливая. Заденешь – мрачная станет, насторожится… А когда мы ее подобрали, она и вовсе почти ничего не говорила. Бывало мы с ней и так и сяк – ни звука! Теперь она изменилась. И вот поглядите! Сегодня. Приехали мы к вам. «Не хочу вместе заходить!» – и всё тут. Так и пошла одна. А почему? Неловко. Дичок она у нас, стесняется. Но это понятно. Конечно, если кто сам не пережил…

– Нет, мне понятно, – тихо произнесла Тамара Петровна и провела рукой по гладкому высокому лбу. Лицо ее порозовело.

«Очень уж молода», – невольно подумал майор.

Тамару Петровну нередко принимали за начинающего педагога. Вначале это ее очень смущало, и она старалась придать себе солидность излишней строгостью. Ей казалось, что иначе ее не станут слушаться, чего доброго еще примут за школьницу. Но скоро она поняла, что дело не в напускной твердости. И если она порой бывала уж слишком сдержанна и на первый взгляд могла показаться строгой, то это потому, что теперь у нее было большое горе – она потеряла мужа на войне. Как же ей было не понять новую девочку, всю боль ее не зажившей еще раны!

– Нет, я понимаю, – повторила Тамара Петровна.

Со двора доносились голоса девочек, игравших в палочку-выручалочку. Кто-то со смехом пробежал под самым окном и, запыхавшись, крикнул:

– Чур, не я!

Майор резко, на каблуках, повернулся и посмотрел на раскрытое окно, на колыхавшиеся длинные занавески. Нет, Жене не пришлось играть ни в палочку-выручалочку, ни в горелки. И ему вспомнился лес и тесная землянка, где больше месяца пролежала найденная партизанами девочка с обмороженными ногами… А вот партизаны через болото пробираются из окруженного фашистами леса. Девочка вместе с разведчиком Самариновым едет верхом на Воронке. Она знает: что бы ни случилось, как бы ни было страшно, надо молчать… Хвост колонны уже перебрался через шоссе. Все тихо. Вдруг из-за кустов фашисты открывают огонь. Раненый Воронок взвивается на дыбы, а потом во весь опор несется по открытому полю. Вдогонку летят вражеские пули…

– А родные у нее есть? – спросила Тамара Петровна. – Остался хоть кто-нибудь?

– Никого! – ответил майор. – Уцелеть могла только ее младшая сестра Зина. Но она потерялась. Никаких следов, как в воду канула.

– Что значит «никаких следов»? Искать надо – и найдется!

Она встала из-за стола, выпрямилась, и майор почувствовал, что эта мягкая, добрая женщина – уверенный в себе, твердый, умелый педагог, она знает, чего хочет.

– Да разве ж мы не искали! – подхватил он. – Только попробуй найди песчинку на дне морском!

В дверь постучали. В кабинет вошла Нина Волошина. За Ниной робко протиснулась Галя Гришина. Лицо ее распухло от слез.

– Тамара Петровна, это потому что… потому что… – начала Нина скороговоркой.

Тамара Петровна мягко перебила ее:

– Пожалуйста, без «потому что». Расскажи толком: что случилось?

– Это потому что… потому… Мы хотели, чтобы у всех девочек трубочисты были, вот!

– Какие еще трубочисты?

Галя молчала и только всхлипывала тихонько. Нина тяжело вздохнула и приподняла край фартука.

– Вот! – сказала она и высыпала кукол на стул. – Только Галя тут ни при чем. Это я ее научила!

Звук «л» Нина не умела произносить, и получилось «научива».

– Как же так? – Тамара Петровна заговорила еще тише, чем обычно. – После обеда ты девочкам мешала отдыхать. Теперь научила Галю испортить куклы. Стыдно! Нехорошо!

Галя всхлипнула громче и стала тереть глаза кулаками. Руки были точно в фиолетовых перчатках. Тамара Петровна быстро подошла к Гале, нагнулась и отняла эти фиолетовые руки от ее лица:

– Безобразницы вы этакие!

– Я хотела, чтоб трубочисты получились! – выдохнула Нина и виновато потупилась.

– Но они не получились, – сочувственно проговорил майор. – Я вижу, Тамара Петровна, дело у вас семейное, мешать не смею.

Он надел фуражку и приложил руку к козырьку.

Тамара Петровна пошла его проводить. В вестибюле майор остановился.

– Мне бы с Женей повидаться, – нерешительно проговорил он. – Все-таки надолго ведь расстаемся.

– Не стоит, пожалуй. Ведь уж простились. А то снова переживания, слезы… Право, не стоит.

Стараясь как можно тише ступать своими сапогами, майор прошел через вестибюль к выходной двери, виновато улыбнулся и протянул Тамаре Петровне руку:

– Есть не стоит!

Глава шестая. Бочка

Лида с Женей долго сидели в зале на диване и ждали, когда Нина с Галей вернутся от завуча. Женя опять стала осматривать эту большую уютную комнату. Так вот где ей придется теперь жить, учиться, отдыхать!

На круглом столе аккуратно сложены книги, кубики, картинки. На окнах полно цветов. В простенке высится странное деревцо; его тонкие, гибкие ветки усеяны твердыми, как гвозди, узкими листьями. Женя таких деревьев и не видывала. Она подошла к нему, потрогала колкие листья. А пройдешь мимо – ветки так и пустятся за тобой вдогонку, точно эта колючка живая.

– Где Галя? Где Нина? – В зал гурьбой вбежали младшие. – Где куклы? Мы их отмоем, ничего!.. А Тамара Петровна, наверное, рассердилась…

Лида тоже тревожилась: что с девочками? Почему их так долго нет? Она уже раскаивалась, что, желая «соблюсти все педагогические правила», послала их к завучу. Лида мечтала стать учительницей и на будущий год собиралась в педагогическое училище. Но ведь педагогу полагается быть сдержанным и непогрешимым, и Лида, не желая показать, что ошиблась, проговорила с напускной строгостью:

– С нашей Ниной вечно истории!

Женя, конечно, не подозревала, что перед ней «педагог», и нахмурилась: уж больно строга эта старшая. Видно, не очень-то она любит свою Нину.

А Лида, заметив Женины сдвинутые брови, решила: «Жене скучно!» Взяла со стола большой толстым альбом и стала показывать открытки.

Наконец послышался знакомый скрип туфель.

– Идут! – закричала Маня Василькова.

– Что, Ниночка, попало? – с тревогой спросила Лида и подвинулась, уступая место на диване.

– Ничего не попало! – Нина тряхнула головой.

– Нет, сначала попало, – вмешалась Галя, карабкаясь на деревянную ручку дивана, – а потом ни чего…

– Потому что мы сами пришли и сами признались, – подхватила Нина, размахивая руками, – и потому что больше не будем!

Женя медленно перелистывала толстые страницы альбома. Нина придвинулась к ней, стала тыкать пальцем в картинки:

– Вот море – Айвазовский. А вот лес – картина Шишкина…

– В такой лес попадешь – и не выберешься! – Галя зажмурилась. – Страшно!

Женя улыбнулась:

– В лесу совсем не страшно. Надо только с компасом ходить, тогда не заблудишься. У него стрелка прямо на север показывает. А если нет компаса…

И она объяснила, как определить север: где мох на деревьях растет, та сторона и север. Тропинки нет: Надо на дерево залезть – сверху далеко видно. А ночью ищи Полярную звезду…

Нина во все глаза смотрела на новенькую:

– Ты в лесу была? Одна?

– Ага, – мотнула головой Женя.

Вдруг Нина рукой зажала рот и сквозь пальцы громко прыснула:

– Старшая, а «ага» говоришь! Надо говорить не «ага», а «да».

Женино лицо залилось краской.

– Нина, нельзя так. Как тебе не стыдно! – вмешалась Лида.

Но Нина стояла на своем:

– Стыдно обманывать, а я говорю правду! Ты же сама сказала – правду всегда надо говорить. «Ага» – это некультурно и невежливо. Вот!

Женя покраснела еще больше и сделала вид, будто все еще разглядывает «Сосновый бор» Шишкина.

Лиде стало жаль ее, но как тут выпутаться?

– Нина, не приставай! – рассердилась она. – Ты мешаешь старшим!

Ни слова не говоря, Нина сползла с дивана и убежала. Из коридора донесся ее голос:

 
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой…
 

У Нины не было ни голоса, ни слуха, но это ее нисколько не смущало, и она распевала во все горло.

«…берег, на крутой…» – вполголоса подхватила Женя.

На фронте все пели эту песню. Вася Павличенко бывало как затянет ее, так с хитрым видом и подмигивает Жене. И дядя Саша посмеивается: «Катюша, споем про Катюшу!»

Дядя Саша… Женя горько вздохнула. «Хоть бы одним глазком на него взглянуть!» подумала она, не подозревая, что всего несколько минут назад дядя Саша был здесь, рядом, и стоило ей только выбежать в вестибюль…

Весь вечер Женя еще дичилась девочек. Но с нею все время была Лида, старалась ее занять – предлагала сыграть в шашки, в шахматы, в поддавки. Но Женя только качала головой: «Не стоит!» Наконец она все же призналась, что любит «забивать козла». И Лида, хоть она терпеть не могла домино, стала терпеливо выстраивать на столе заборчики из черных костяшек.

Девочки играли партию за партией. Новенькая так и грохотала костяшками.

– Знаешь, ты не очень стучи, – осторожно заметила Лида. – И потом вот: «Забивать козла». По-моему, это не очень хорошее выражение. У нас девочки так не говорят.

Женя смутилась, покраснела, смешала костяшки:

– Ладно, не стоит.

И как Лида ее ни уговаривала, играть больше не стала.

Девочки долго молча сидели у окна. «Что она еще любит?» – ломала голову Лида. И вдруг вспомнила:

– Да, ты еще нашей самой главной комнаты не видела!

И повела Женю в пионерскую.

Над столом, покрытым красной скатертью, чуть ли не всю стену занимало алое бархатное знамя.

– Это знамя нашей дружины!

Женя подошла к нему с каким-то особенным чувством, тихонько притронулась к его мягким складкам, золотым кистям. Дядя Саша говорил ей: «Будешь хорошо учиться – примут тебя в пионеры».

Возле знамени на столе отсвечивал большой компас. Женя с удивлением посмотрела на него – зачем он здесь?

– Это дяди Вани компас, – объяснила Лида. – А вон и сам дядя Ваня.

И она показала на портрет летчика. У него было молодое открытое лицо. Над виском – длинный шрам. Живые, задорные глаза смотрели куда-то вдаль.

В рамке под портретом белело письмо, написанное красивым, четким почерком:

«Дорогие девочки!

Поздравляю вас с днем Победы!

Вместе с подарками вы получите и компас с моего «ястребка», который ранило в самый последний день войны. Компас этот мне очень дорог – всю войну он мне указывал путь и помогал выполнять боевые приказы Родины.

Скоро вы вырастете. Тогда и вам Родина даст свой приказ. А сейчас ваша боевая задача – это ученье. Тетрадь и книга – ваше оружие!

Не ищите торных дорожек – сами прокладывайте свой путь. И пусть компасом вам служат знание, мужество, любовь к своей стране.

Берлин. Май 1945 г.».

Женя долго смотрела на компас, на письмо. Вот и дядя Саша ей всегда говорил: «Старайся, Катюша, учись!»

А Лида сказала:

– У нас все девочки стараются учиться на четверки и пятерки. И пишут неплохо. Каждая старается писать, как дядя Ваня. Хочешь – покажу?

И достала из шкафа стопку тетрадей. Тут были журнал «Пионер-мичуринец», доклады историков, записи членов географического общества «Глобус».

Все тетради исписаны ровными круглыми буквами, без помарок. А какие рисунки? Яблоки и цветы, старинные корабли и современные пароходы, воины в красных мундирах и белых завитых париках… Под каждым рисунком – четкая подпись. Женя всматривалась в эти удивительные страницы. Нет, она никогда не научится так писать!

Лида заметила, что новенькая почему-то расстроилась.

– Ладно, пошли лучше в сад, – решила она.

Из пионерской комнаты дверь вела на террасу, и Девочки вышли в сад. Сад был большой, но деревца все молодые. Вдоль главной аллеи зеленели маленькие елки. Только около самого дома раскинулись могучие тополя, мохнатые ели, густые кусты желтой акации и сирени. Взявшись за руки, девочки шли по аллее. В воздухе носились белые пушинки. Ветер гнал их вдоль газона. На коричневых ступенях беседки они белели, словно пролитое молоко.

– Какой же это сад! Одно названье, что сад, – усмехнулась Женя.

– Уж какой есть! – обиделась Лида. – Зато все сами сажали! – И она показала на почти голые прутики: – Это наши яблони, а это виш…

Отчаянный грохот заглушил Лидины слова. Самые младшие девочки катили по двору огромную железную бочку.

– Катите быстрей! – визжала бочка.

Около садовой калитки бочка остановилась.

– Катите назад, я вам говорю! Раз-два-три! Раз-два-три!

Девочки послушно покатили бочку обратно. Лида кинулась во двор и подбежала к бочке.

– Что вы делаете! – закричала она. – Тут же был уголь!

Из бочки вынырнула Нина. Вот кто превратился в трубочиста! Лицо ее стало совсем черным. Светлые волосы потемнели и торчали во все стороны смешными кустиками. А озорные голубые глаза так и сверкали от удовольствия.

– На кого ты похожа! – Лида вышла из себя. – А платье, а туфли!

Нина смущенно оглядывала свой мокрый фартук, измятое, грязное платье, которое еще утром было небесно-голубым. Это ее новое платье… Да, что-то скажет Тамара Петровна!

– И почему ты с Маней не играешь! – продолжала Лида отчитывать ее. – Она бы тебя хоть уму-разуму научила!

– Да-а-а, с ней поиграешь! – Нина состроила гримасу. – Маня только и знает: «Нина, этого нельзя! Нина, того нельзя!» У нее всегда все нельзя!

Лида еще больше рассердилась:

– Не гримасничай! И так от тебя все отказались. Я тоже с тобой больше не вожусь! Никому такая не нужна! – Она повернулась и неторопливо пошла в сад.

Нина посмотрела ей вслед и с отчаянием взмахнула руками:

– Ах, я такая бестолковая!

Женя все время стояла возле бочки и молчала. Но тут уж она не выдержала и фыркнула.

Лида услышала.

– Ничего смешного! – Она обернулась к Жене. – Конечно, бестолковая! Сколько ей говоришь, а она все свое… Вот повозилась бы с ней – узнала бы… С этой девчонкой одно мученье!

Через двор к девочкам бежала пожилая полная женщина – воспитательница младших Ксения Григорьевна Зимина. Ее густые, совсем белые волосы были собраны на затылке узлом.

– Наш пострел везде поспел! – ворчала она. Но круглому, добродушному лицу ее вовсе не шло озабоченное, сердитое выражение.

Первый день тянулся бесконечно, и когда в десять часов старших позвали спать, Женя чувствовала себя измученной и усталой. Она быстро разделась и молча юркнула под одеяло.

Сегодня никто не подойдет к ней, никто не спросит: «Что, уморилась, Катюша?» Так всегда после трудного дня спрашивал ее дядя Саша. Она уткнулась в подушку.

– Что, Женя, понравились тебе наши девочки? Не обижают они тебя? – вдруг услышала Женя.

Над ней наклонилась Тамара Петровна.

Обижают? Да что она, маленькая!

И вдруг Жене вспомнилось: «Ах, я такая бестолковая!» Жене стало и смешно и в то же время жалко эту маленькую забавную девчонку.

– Меня-то не обидели, а вот одну маленькую… – И Женя прикусила язык. «Как же это я? – подумала она. – На Лиду, выходит, наговариваю? Нет, лучше я ей после возьму да все сама и скажу».

– Что же ты замолчала? – удивилась Тамара Петровна. – Разве у нас кого-нибудь обижают? Кого же это?

Женя не знала, что ответить, и густо покраснела.

– Это она про меня, – сказала Лида, сидя на кровати и снимая туфли. – Я от Нины отказалась. Так ведь я не всерьез.

– А не всерьез тоже не отказываются. Я бы с ней хоть весь день возилась! – А про себя Женя подумала: «Поручили бы ее мне…»

Тамара Петровна укрыла Женю одеялом, поправила подушку:

– Очень хорошо, Женечка, что ты о младших заботишься, и мы тебе кого-нибудь поручим. Но только ты сначала присмотрись как следует, узнай наши порядки.

Дежурная погасила свет. Разговоры стихли.

Женя молча лежала с открытыми глазами.

– А теперь спать, спать! – И Тамара Петровна тихими шагами вышла из комнаты.