Текст книги "Сестры"

Автор книги: Ольга Русанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Глава шестнадцатая. В поисках Зины

Маринка, конечно, обиделась, когда Женя не пришла к ней в гости. Ей так хотелось дружить с Женей! Ведь Женя была настоящая партизанка, жила в лесу, ходила в разведку. Она, наверное, и в боях участвовала. В Доме пионеров все ребята это знают. А сама она не рассказывает, потому что очень скромная. Так Степан Николаевич говорит. «Почему же она не пришла? – думала Маринка. – Ей со мной скучно, вот почему… И Маринка стала ходить в Дом пионеров чуть ли не каждый день, чтобы посмотреть, нет ли записки. Но сколько она ни заглядывала за горшок с бегонией, записки не было. Тогда Маринка не выдержала и сама написала. Но Женя и на записку не ответила. И Маринке стало ясно, что они навсегда, навеки поссорились. А сегодня, когда они с тетей Клавой направились в Дом пионеров и очутились на Чистопрудном бульваре, Маринка не утерпела и сказала:

– Тетя Клава, можно я в детский дом зайду? Я на минутку.

Тетя Клава крепко держала ее за руку:

– Куда? Зачем?

Завтра у тети Клавы зачет по анатомии, и мысли ее заняты большими и малыми берцовыми костями, ключицами, связками и сухожилиями.

Ох, уж эта тетя Клава! Ничего-то она не слушает!

– В детский дом, вот куда! – Маринка часто переступала своими серыми валенками, чтобы не отстать.

– Только ненадолго. А я пойду в библиотеку. Потом встретимся, как всегда, – сказала тетя Клава.

Маринка свернула в переулок. Вот он, детский дом! Она не успела позвонить, как дверь открылась и на крыльцо выскочила сама Женя, да еще чуть ее не сшибла.

– Маринка! Ты откуда взялась?

– Я к тебе. Ты почему на записку не отвечаешь? – Маринка размотала полосатый шарф. – Пошли вместе в дом пионеров, там сегодня кино «Пятнадцатилетний капитан». И Дик Сэнд придет! То-есть не Дик, а артист, который его играет. Женечка, пошли!

Изо рта Маринки так и валил пар – на улице было очень холодно.

«Пятнадцатилетний капитан»! И Жене вспомнилось, как полгода назад, когда она только что приехала в Москву, Лида говорила про эту картину. А Женя тогда заспорила – пятнадцатилетних не аттестуют… Ох, и глупая же она была!

– Нет, Маринка, я не могу. Да ты заходи!

В коридоре полуподвального этажа было пусто. По вечерам сюда редко кто заглядывал. Дверь кастелянной была закрыта на задвижку.

Девочки уселись на низком широком подоконнике. Маринка стала протирать запотевшие очки. А Женя то задергивала, то отдергивала холщовую занавеску на колечках и молчала. Конечно, она обрадовалась Маринке. Ей пришлась по душе эта маленькая девочка, которая столько читает и разговаривает совсем как взрослая. Но сейчас Женя была занята своими мыслями. Она все думала о сегодняшнем разговоре с завучем, о словах бабушки… Как бабушка сказала: «Вся рота…»

– Женя, ты сердишься на меня? Ты за что на меня сердишься? – говорила Маринка. – Я же вижу… Я напрасно пришла!

– Что ты! Ничего подобного! Только это долго объяснять. – Женя рывком задернула занавеску. – Я ведь перессорилась с девочками. Со всеми.

– Тебя здесь обижают? – испуганно спросила Маринка. – Кто тебя обидел?

– Никто…

И Женя рассказала, как Тамаре Петровне позвонили управления, хотели сказать что-то важное, а Тамара Петровна не стала сразу звонить Журавлевой.

– А что Журавлева хотела сказать?

– В том-то и дело, что я не знаю. – Женя снова дернула занавеску. – Если б сходить в управление, там можно узнать. Журавлева куда-то опять уехала. А надолго или нет – не знаю. А вдруг она уже вернулась? Тамара Петровна что-то скрывает. Я же чувствую!

– А ты сходи.

Женя махнула рукой:

– Туда надо со взрослыми. Я уж там была.

Маринка задумалась.

За окном, над головами девочек, мелькали ноги прохожих. По мостовой прошла тяжелая подметальная машина, и стекла в окне задребезжали.

– А Нина тебе, значит, не сестра?

– Нет, конечно, мы просто дружим!

– Женя, тебе здесь плохо, иди к нам жить! – с жаром сказала Маринка. – У меня мама добрая. И она тебя знает, я ей про тебя все рассказывала. Летом на пароходе поедем, будем купаться, рыбалить…

Женя наматывала на палец шнурок от занавески.

Маринка помолчала, а потом тихо сказала:

– У меня ведь тоже была сестричка, она пропала… Только она найдется. Дяде Диме сама Журавлева сказала. Он сколько раз в управление ходил… Мы и твою сестричку найдем.

Наверху, в вестибюле, послышались шипенье и дребезжащие удары стенных часов.

Женя вскочила:

– Маринка, ты же в Дом пионеров опоздаешь!

– А ты что будешь делать? – Марина робко заглядывала Жене в глаза.

– Ничего… Мне идти надо… Я еще не решила… – нескладно говорила Женя, занятая своими мыслями.

Маринка испугалась:

– Куда идти?

– Мало ли куда!

– Женя, ты только чуточку потерпи! Мы с дядей Димой… нет, с тетей Клавой сходим в управление. Сегодня, сейчас! Честное слово! – говорила она уже в дверях.

И вот Женя снова одна.

В раздумье, медленно проходит она по коридору мимо комнат, где девочки играют, читают, готовят уроки. Им весело, они все вместе. А она – одна.

Ей стыдно зайти в библиотеку и попросить у дежурной интересную книгу.

В зале расшумелись первоклассницы. Но она даже не смеет зайти к ним и прикрикнуть: «Тише!»

Ей неловко и в свою рабочую комнату зайти, где сейчас собрались математики.

Делай, что хочешь… Да вот уже три дня она делает только то, чего не хочет. Как сказала бабушка? «Вся рота не в ногу…»

А она хочет со всеми в ногу! И Женя распахнула дверь пионерской.

Девочки сидели за большим столом. На шахматной доске возвышались белый король и черная королева. И сами игроки и болельщики громко спорили:

– Пат!

– Нет, ничья!

Кира размахивала черным королем и кричала:

– Нету пата, нету! Видит око, да зуб неймет!

Женя, нахмурив брови, остановилась посреди комнаты. Она никак не ожидала, что здесь столько народу, что здесь так весело. И как им скажешь: «Простите меня!» Им вовсе не до нее!

Она стояла как потерянная, сказать она ничего не могла.

Девочки заметили Женю, смех начал стихать.

Всем стало неловко. И Майя не вытерпела.

– Есть такая пословица, – горячо проговорила она: – гость нужен человеку, как воздух для дыхания. Но если воздух задерживается, человек задыхается.

– Гость задыхается, вот кто! – крикнула Женя и, хлопнув дверью, убежала.

Девочки растерянно глядели друг на друга.

Первой опомнилась Шура:

– Майя, ты зачем так? И Женю обидела, да и поговорка какая-то нехорошая.

И даже Кира, которая обычно, услышав новую пословицу, сразу хваталась за свою тетрадь, сейчас неодобрительно покачала головой.

В пионерскую влетела запыхавшаяся Маня Василькова.

– Девочки! – Она с трудом перевела дух. – Женя убежала! Я видела – она пальто надела… В руках у нее бумага, наше расписание. Она его в трубку скатала… Вот смотрите, нету его!

Девочки бросились в вестибюль. На стене, на белой масляной краске, виднелись круглые маленькие дырочки.

– Догоним ее! – крикнула Майя.

Девочки гурьбой выбежали на крыльцо.

На улице все так же морозило. Прохожие шли уткнувшись в поднятые воротники.

Жени нигде не было.

– Эх, обидели мы нашу Женю! – проговорила Шура.

Время шло, а Женя не возвращалась, и девочки все больше и больше беспокоились. Старшеклассницы боялись даже на минуту выйти из вестибюля, чтобы как-нибудь не прозевать Жениного звонка. И когда в пустом кабинете директора затрещал телефон, все побежали туда. Это, наверное, о Жене! Сейчас им скажут: «Не волнуйтесь, Женя здесь и сейчас придет домой». А может, это даже сама Женя!

Майя с Алей вместе схватили трубку.

И верно, взволнованный женский голос заговорил о Жене. Но это было совсем не то, чего ожидали девочки.

– Скажите, пожалуйста, Женя Максимова дома?

– Нет! – испуганно крикнули в один голос Майя с Алей.

– А где же она?

– В том-то и дело, что мы не знаем, – ответила Майя, отстраняя Алю и шипя на нее: «Да не мешай, дай поговорить!» – А кто ее спрашивает?

Аля закричала в самое Майкино ухо:

– Да это же Анна Владимировна, директор Дома пионеров! Я ее сразу узнала!

– Как же вы не знаете? – удивилась Анна Владимировна. – Позовите дежурную воспитательницу.

Девочки побежали за Зиминой.

Ксения Григорьевна переполошилась. Она даже не сразу сообразила, о чем ей говорит директор Дома пионеров.

– Какая Кольцова? – добивалась Ксения Григорьевна.

– Маринка! Маринка! – громким шопотом подсказывали девочки.

– А что случилось с Кольцовой, Анна Владимировна?.. Да тише вы, девочки!.. Что, потерялась? Вот еще чего не хватало!.. И при чем тут Женя?

Анна Владимировна объяснила: за Маринкой Кольцовой к ним, в Дом пионеров, только что приходила ее родственница, тетя Клава, но Маринки не оказалось. А ведь она так мечтала попасть сегодня в кино и даже плакала, когда ее не хотели было отпускать… Куда же делась девочка? Ребята говорят, что она давным-давно ушла, и, кажется, вместе с Витей Токаревым. А перед тем была в детском доме.

Все это тетя Клава рассказала директору Дома пионеров, а та передала по телефону Ксении Григорьевне.

– Так, может, вы нам что-нибудь скажете про Кольцову? – спросила Анна Владимировна.

– Нет, ничего не скажу, Анна Владимировна. Мы тут сами волнуемся: у нас Женя пропала. Ушла без спросу, куда – неизвестно…

Ксения Григорьевна положила трубку и в тревоге обратилась к девочкам:

– Признавайтесь: почему Женя ушла?

Поднялся шум:

– А при чем тут мы?

– Как «при чем»? Мы ее обидели, вот она и убежала куда-то!

– Что за чепуха! Никуда она не убежала.

– А по мне, – крикнула Галя Платонова, – чем так жить, вот как Женя, белоручкой, так уж лучше на край света пешком уйти!

Больше всех суетились самые младшие:

– Где Женя? Где? Кто ее обидел?

Ксения Григорьевна заткнула уши. А когда стало немного потише, принялась успокаивать:

– Все найдутся, и нечего волноваться.

Но при этом она разводила руками, качала головой, и девочкам было ясно, что сама Ксения Григорьевна волнуется больше всех.

В кабинете директора снова задребезжал телефон. На этот раз говорил старушечий голос:

– Можно к телефону Витю Токарева?

– Его у нас нет, – пробормотала Майя.

– Нет?.. Это бабушка его говорит. Не знаете, где он?

– Нет, не знаем, – ответила Майя. – А у нас и Жени нет… Вы, пожалуйста, позвоните попозже. – Она положила трубку. «Где же наша Женя?»

Майя места себе не находила. И как это нескладно получилось! Она же вовсе не хотела обидеть Женю – она только хотела скорее помирить ее с девочками. В самом деле, хватит ей быть «гостьей»!

Порывистая, горячая Майя быстро вспыхивала, зато и отходила скоро. Ей уже было невмоготу, ей не терпелось помириться с Женей и помирить с нею всех девочек.

«Довольно, простим Женю, она же такая хорошая! – убеждала Майя. – И ей сейчас очень плохо».

А Шура говорила:

«Мне тоже ее жалко. Жить не трудясь очень тяжело. Я знаю, об этом сам Дзержинский говорил. А только нам надо выдержать, и пусть Женя признается, что виновата. Но обижать ее, конечно, нельзя, и ты, Майя, полегче на поворотах, пожалуйста придерживай свой язычок!»

А она не придержала, и вот что получилось…

Да, надо было слушать Шуру. Какая она выдержанная, какая спокойная! Как она все время следила, чтобы Женю нечаянно не обидели!

«Вот бы научиться быть такой, как наш начальник штаба! И прежде всего мне надо научиться держать язык за зубами. Сколько раз мне об этом Шура говорила: слово-то ведь серебро, а молчание – золото!»

Не одна Майя терзала себя упреками. И Лида, и Шура, и Кира – все были расстроены, всем было невесело.

Глава семнадцатая. Письмо Журавлевой

Женя быстро шла по улице. В руках она держала свернутое в трубку расписание. Она не слышала, как девочки кричали: «Женя, вернись! Куда ты!» Она торопилась к завучу. Тамара Петровна все поймет и поможет… Бабушка, видно, права – девочки разлюбили ее. Да и как не разлюбить! «Вся рота не в ногу, один я в ногу»…

Она так и представила себе. Идет партизанский отряд. Впереди – дядя Саша, за ним бойцы четко отбивают шаг. А она сбилась, шагает невпопад и еще что-то воображает…

На улице морозило. Женины волосы и воротник покрылись инеем. Но Женя, не чувствуя холода, опустила воротник и даже расстегнула крючок.

«Один я в ногу»…

Женя свернула в знакомый двор. Сколько раз она бывала у Тамары Петровны! А как-то давно, еще летом, тетя Настя здесь чистила ковер и ни за что не хотела ее пускать. Но теперь Женя знает, что тетя Настя добрая, веселая и только притворяется сердитой, а Тамара Петровна девочкам всегда рада. И уж сегодня ее никто не остановит!

Но напрасно Женя звонила на парадном – никто не отзывался. Она постучала в окно. Сначала тихонько, потом сильнее. Никто не отдернул занавеску. Окно так и осталось темным.

Женя побежала на черный ход. В кухне тетя Настя, окутанная клубами пара, гладила белье.

– Женечка, а Тамары Петровны нету! – проговорила она. Утюг так и бегал, так и скользил взад-вперед по влажной скатерти. Полотно сразу высыхало, становилось гладким и лоснящимся, точно лыжня под солнцем.

Как приятно было смотреть на сияющую, радостную тетю Настю! У Жени даже от сердца немного отлегло.

– Тетя Настя, а почему вы всегда веселая?

Тетя Настя потрогала мокрым пальцем зашипевший утюг.

– А когда ж мне скучать! – Она засмеялась, показывая свои крепкие, белые зубы. – За работой, небось, не соскучишься!

– Верно. А без работы ужасно скучно! – от души вырвалось у Жени. – Можно, я записку оставлю?

Она вытащила из кармана карандаш и написала на обороте расписания:

Тамара Петровна, посмотрите, как меня вычеркнули! Я не гостья, вы, пожалуйста, скажите им!

Тамара Петровна, пускай мне позволят убирать вестибюль. А двойку я исправлю.

Женя

Передала расписание тете Насте и ушла.

Она вышла на улицу. Все куда-то спешили. А ей спешить некуда. Все равно, пока она с Тамарой Петровной не поговорит, она домой не вернется. Пусть Тамара Петровна скажет девочкам, что Женя больше не в силах сидеть сложа руки и гостьей быть не хочет! Она поможет Жене помириться с девочками.

Но куда же ей сейчас пойти?

Как – куда? К Нине Андреевне, конечно! Она ведь беспокоится. Она еще вчера звала. И про письмо говорила. Это, наверное, от Наташи, из Игарки. Вчера Жене идти не хотелось, стыдно было. Что она могла рассказать своей учительнице! Жаловаться на девочек?

А сегодня все уже по-другому. И надо скорее рассказать Нине Андреевне, что с девочками она помирится. Да, попросит прощения и помирится!

И при этой мысли Жене сразу стало легко и радостно.

Вот и дом Нины Андреевны.

У ворот лежал лев. Это был добродушный, домашний лев. Он смотрел на Женю сквозь полуприкрытые веки, занятый своими мыслями, совсем как Котофеич.

Женя погладила его по холодной, каменной гриве и шепнула на ухо:

– Се лев, а не собака!

Эти слова она слышала однажды от Нины Андреевны.

Женя вошла в парадное. Лифт пополз вверх. Женя считала этажи: третий, четвертый…

– Нина Андреевна дома?

Старик-сосед впустил ее:

– Женя, а Нина Андреевна тебя весь день вчера ждала. Ты заходи, она скоро вернется. Она в школе на совещании.

Женя взяла с полки ключ – у них с Ниной Андреевной было свое, условное место – и вошла в комнату.

Как здесь всегда тепло и уютно! Женя потирала озябшие, красные руки.

А на столе под салфеткой всегда что-нибудь вкусное. Нина Андреевна сколько раз говорила ей: «Придешь в мое отсутствие – бери все, что найдешь на столе».

Женя подняла салфетку. В плетеной хлебнице лежала обсыпанная мукой аппетитная булка. А рядом в фарфоровом помидоре – масло. И Женя вдруг почувствовала, что очень хочет есть: ведь вчера и сегодня ей кусок в горло не шел.

Женя отрезала горбушку, намазала маслом, набила полный рот и уселась за письменный стол.

Откинувшись на бархатную спинку старинного низкого кресла, Женя размышляла:

«Нина Андреевна на совещании. Если в школе педсовет, то это надолго… Тогда и Тамара Петровна до ночи не вернется. И нечего ждать, нечего к ней бегать: неужели я не смогу сама с девочками помириться?

Нет, надо отправляться домой, вот что… Прийти и самой все рассказать девочкам, все как есть… Они поймут, они не станут смеяться… Не может быть, не такие они. Бабушка просто так, для острастки сказала, что они меня разлюбили… И зачем я ушла? Ксения Григорьевна, конечно, уже хватилась меня, перепугалась… Надо скорее домой!»

Женя уже хотела встать и уйти – и тут только заметила на столе большой серый конверт. Ах да, письмо!.. То самое письмо, о котором говорила Нина Андреевна. Она вынула из жесткого, негнущегося конверта большой лист белой плотной бумаги, и в глаза ей бросились слова:

«…сестра Жени Максимовой Зина погибла…»

Она смотрела на лиловые строчки, ничего не понимая. На минуту оцепенела. Потом порывисто поднесла бумагу к глазам, пытаясь проникнуть в смысл того, что там было написано по-мужски твердым размашистым почерком.

«Да, теперь уже установлено, что Васильевна, когда фашисты ее допрашивали: «Куда и зачем шла, где партизаны?» – неизменно отвечала: «Шла в лес бросить ребенка. А про партизан ничего не знаю!»

То, что девочка действительно была оставлена Васильевной в лесу, теперь уже не подлежит сомнению»

Женя уронила письмо на стол. Она боялась читать дальше. В глазах потемнело, дыхание перехватило. Но она взяла себя в руки и снова впилась в ровные строчки:

«Бесспорность этого факта и безуспешность тщательных длительных поисков говорят о том, что сестра Жени Максимовой Зина погибла.

Но глубокая вера в советского человека поддерживает меня в моих поисках. Погубить ребенка? Васильевна никоим образом этого сделать не могла. Нет, оружие нельзя складывать! Помните, мы с вами толковали о том, чтобы еще раз, уже вместе, просмотреть немецкую кинопленку о лагере смерти? Придется это сделать. Зрелище столь страшное, что я могла что-нибудь пропустить. Приеду в Москву и сразу же вам позвоню.

Вы понимаете, что Жене пока ничего говорить не следует».

Женя долго сидела за столом, как оглушенная, не шевелясь, стиснув виски ладонями. Она поняла только одно: погибла ее Зина, погибла!

Наконец Женя поднялась. Молча положила листок на место, оделась и вышла из комнаты.

Она тихо шла по широкому оживленному Садовому кольцу. «Теперь уже установлено… – сама того не замечая, повторяла она про себя. – Теперь уже установлено…» И словно опять увидела эти лиловые строчки.

Да ведь это же письмо Анны Игнатьевны, которого все так ждали! Оказывается, оно давно уже пришло. Только Тамара Петровна ничего Жене не сказала, а отдала его Нине Андреевне, которая тоже очень беспокоилась о Зине.

И тут Женя наконец поняла, почему Тамара Петровна не позвонила тогда Журавлевой – она не хотела звонить при Жене, чтобы зря ее не растревожить. «Жене пока ничего говорить не следует…»

Выходит, что она нечаянно наткнулась не на то письмо, о котором говорила Нина Андреевна. Потом Жене стало очень стыдно перед учительницей, но сейчас ей было не до того.

Женя шла, ничего не видя. Она торопилась домой, поскорей к Лиде, Шуре, Нине. Какой мелкой и ничтожной казалась ей сейчас ее прежняя обида! И как она виновата перед всеми!

Не успела она позвонить, как дверь отворилась:

– Женечка! Девочки, Женя пришла!

Лида снимает с нее ушанку, Кира и Майя стаскивают пальто.

– Девочки… Постойте, я сама… пустите… – сбивчиво говорит Женя и обнимает сразу всех и Лиду, и Майю, и кого-то еще.

Девочки потащили Женю в зал.

Вдруг они расступились. К Жене быстрым шагом подошла Ксения Григорьевна.

– Нашлась, беглянка! – с облегчением сказала она. – Ну, я вижу, вы уже помирились как будто…

– Помирились! – крикнула Майя.

А у Лиды лицо вдруг стало строгое.

– Женя, – сказала она, – мы тебя прощаем с условием: расписание должно быть сейчас же на месте!

Лида хорошо знала, что составить расписание не так-то просто. Тут надо учитывать, когда и где кто дежурил. Попробуй кого-нибудь назначить на одну и ту же работу несколько раз подряд – Мария Михайловна так отчитает! Слишком часто дежурить нельзя. А пропустишь кого-нибудь – тоже поднимется спор. Дежурить в вестибюле – почетно, на дворе – весело, а у тети Оли на кухне – да что может быть интересней! И вдруг все спутается…

– Женя, неужели ты расписание выбросила? – тихо спросила Шура.

– Хорошо, девочки, я принесу… все сделаю… Только потом… после… Девчата, моя Зина… – Голос Жени сорвался.

Девочки снова встревожились. Со всех сторон посыпалось:

– Что, что случилось?

– Что, Женечка, скажи!

Женя опустила голову и еле слышно сказала:

– Моя Зина… вот которую вы искали… ее не надо уже искать…

– Почему? – послышались испуганные голоса.

– Потому что… она погибла, – ответила Женя и разрыдалась.

Глава восемнадцатая. Васильевна

А Витя с Маринкой, которых сейчас все искали, преспокойно ехали в поезде.

После обеда Витя пошел в кино в Дом пионеров, но до начала сеанса оставалось еще пропасть времени, и он завернул в мастерскую. Витя только что кончил строить моторную лодку, и ему не терпелось спустить ее на воду.

В мастерской было полно ребят. Витя проверил мотор и уже хотел спустить лодку в бассейн для испытания, но сзади кто-то тихонько дернул его за рукав:

– Ребята, не мешайте!

Снова его кто-то затеребил. Он сердито буркнул.

– Да ну вас! – Обернулся и увидел Маринку: – А, это ты! Здорово!

Витя ничуть не удивился: в Доме пионеров они часто встречались.

– Виктор, поди сюда. – Маринка потянула его в сторону. – Мне посоветоваться… Я у Жени была.

– У Жени? – Витя сразу забеспокоился. Он ведь до сих пор никак не мог понять, что это с ней сегодня стряслось. Она была такая странная, а бабушка ее еще бранила.

– А что с ней? – спросил Витя.

Маринка подняла очки и потерла пальцем переносицу.

– Надо про Зину узнать, вот что! Про Женину сестру. Тамара Петровна что-то знает, а сказать не хочет. Я обещала пойти в управление сегодня, может Журавлева уже вернулась. А у тети Клавы зачет, и она сейчас не может. Как же теперь быть? С кем мне пойти?

Витя подумал минуту и решительно сказал:

– Со мной! Пошли, только быстро!

– Сейчас? Постой, а как же кино?

– Ничего, тут рукой подать. До кино как раз успеем.

Витя и Маринка бегом пустились к раздевалке, оделись и торопливо вышли на улицу. Маринка потащила Витю к остановке. И во-время – троллейбус уже подошел.

– Так быстрей, – сказала Маринка. – Мы с тетей Клавой всегда так ездим.

Троллейбус мигом доставил ребят почти к самому управлению. Они вошли в главный подъезд. Дежурный спросил:

– Ребята, вы к кому?

– Нам Журавлеву, Анну Игнатьевну, – солидно проговорил Витя.

– Подполковника Журавлевой в Москве нет, ребята. А вам ее лично? – спросил дежурный.

– Да-да, лично! – подхватил Витя. И с таинственным видом добавил: – Журавлева ищет одну девочку, а она нашлась!

– Как нашлась? – вмешалась Маринка.

– Ну да… – Тут Витя замялся, но посмотрел на взволнованную Маринку и решился: – Зина-то ведь давно нашлась!

– А где же она? – удивилась Маринка.

Витя пригнулся к самому ее уху и тихо сказал:

– Зина – это Нина… Нина Волошина. Ясно? Только Женя не узнаёт ее, и потому никто не верит. А я догадался, да только говорить не хочу… Вот Журавлева приедет – я скажу ей, и она сразу разберется.

– Ой, что ты говоришь! – пробормотала Маринка и ошеломленно посмотрела на Витю. – Ой, Зина – это Нина!

Милиционер слушал удивленно и недоверчиво. Вдруг Маринка схватила его за руку и спросила:

– Товарищ дежурный, а когда Журавлева приедет?

Дежурный объяснил, что товарищ Журавлева вовсе не уехала. Вернувшись из Минска, она заболела и сейчас лежит у себя в Ухтомской. И к ней даже часто машину посылают со всякими делами. Потому что Анна Игнатьевна хоть и болеет, а работает.

– А она скоро поправится? – спросила Маринка.

– Вот уж этого я не знаю, – ответил дежурный.

Маринка с отчаянием посмотрела на Витю.

– Надо в Ухтомскую ехать, вот и все! Дежурный говорит, что это близко! – горячо сказала она, направляясь к двери.

– Я знаю, – сказал Витя. – Туда электричка ходит. Только нам уже в Дом пионеров пора.

«Да, сейчас кино начнется!» подумала Маринка. Она только что прочитала книжку «Пятнадцатилетний капитан», и как теперь интересно увидеть все это на экране, да еще послушать самого Дика Сэнда! Но ведь она дала Жене честное слово!

– Нет, Виктор, поехали к Журавлевой. Женя ведь знаешь как ждет!.. А Нина!..

Витя колебался:

– Ну хоть на минуту зайдем, хоть на Дика Сэнда поглядим!

Но Маринке уже представилась смешная, вихрастая первоклашка с круглыми от любопытства глазами. То-то она обрадуется, когда узнает! То-то праздник будет в детском доме!

И Маринка накинулась на Витю:

– Какой там Дик! Едем сейчас, и всё!

– Ладно уж, – вздохнул Витя, – раз такое дело… Сейчас, только у дежурного адрес спрошу.

Витя и Маринка спустились в метро и поехали на вокзал: Витя купил билеты, и пригородный электрический поезд повез ребят в Ухтомскую.

В вагоне было светло. Усталые пассажиры дремали. Витя с Маринкой сидели на широкой скамейке возле окна, за которым разыгралась метель. Глядя в окно, Маринка думала: какая Женя счастливая – нашлась ее Зина! А ведь если бы нашли Маринкину сестру, они, пожалуй, тоже друг друга не узнали бы…

– Станция Ухтомская! – объявил проводник, помахивая зеленым фонарем.

Вслед за немногими пассажирами ребята вышли из вагона.

Было темно, снег продолжал падать, холодный ветер дул в спину. Куда же идти? Они стояли на тускло освещенной платформе и озирались по сторонам.

– Вам куда, ребята? – окликнул их мужчина с толстым портфелем, перевязанным веревочкой.

Витя подошел к нему:

– Вы не знаете, где здесь живет Журавлева?

– Депутат Журавлева? Как не знать, тут ее все знают! Идите, ребята, по дороге прямо, а потом туда, вон за березовую рощу. Как выйдете из рощи в поле, там увидите ее дом. – Мужчина уверенно показывал рукой куда-то в темноту. Местный житель, он хорошо знал, где роща, и ему казалось, будто он видит ее. – Видишь, мальчик, вон там!

Витя сказал:

– Вижу, – хотя он ничего, конечно, не видел.

Ребята взялись за руки и быстро зашагали, поскрипывая подшитыми валенками по мерзлой кочковатой дороге. Скоро огни станции остались позади. Дул пронизывающий ветер. Сухой снег колол лицо. Ноги скользили.

Маринке стало страшно. Ей вспомнился сон. Кругом вот так же метет снег. И совсем как здесь – поле, а за ним лес. Какая-то тетенька в длинном платье несет Маринку на руках. Маринка маленькая. Ей холодно и страшно, и она тихонько плачет. А тетенька ее утешает. А потом Маринка почему-то лежит прямо на снегу совсем одна. Она кричит, но никто не отзывается. Она барахтается и проваливается в снег…

Раньше Маринка думала, что все это было на самом деле. И она даже как-то спросила маму: «Почему меня, такую маленькую, оставили в лесу? Это же нехорошо!» А мама ответила: «Что ты, Маринка, успокойся! Это все тебе приснилось». И Маринка стала забывать страшный сон. Но сегодня, в эту снежную, вьюжную ночь, ей снова все вспомнилось.

У Маринки бывали и другие странные сны. Особенно часто она видела ту тетеньку, в длинном платье. Тетенька носила ее на руках, пела ей песни… А то Маринка вдруг видела черноглазую маленькую девочку. Будто они вместе играют в саду, где сверкают большие-большие шары. Или будто Маринка катается по комнате в автомобиле, и черноглазая девочка – она немного поменьше Маринки – обиженно плачет. И это, конечно, Маринкина сестра, кто же еще!

А мама не любит Маринкиных снов и старается о них не говорить. Потому, что это всё сны про первую Маринкину маму. А ее уже нет – ее фашисты убили. Раньше Маринка часто вспоминала свою первую маму и тетеньку в длинном платье и плакала…

Ветер задувал все злее и злее. Наконец ребята миновали рощу, которая осталась в стороне, и очутились в открытом поле. Далеко-далеко впереди они увидели огонек. Это было окно Анны Игнатьевны Журавлевой.

Во время поездки в Минск Анна Игнатьевна простудилась и теперь работала у себя дома. На столе перед ней громоздились бумаги, письма, папки. Она взяла увесистую папку с надписью:

«Начато: 7 августа 1944 года.

Кончено:…….»

Похоже на то, что это затянувшееся дело скоро кончится!

Анна Игнатьевна откинулась на спинку кресла, закурила.

«Итак, что мы знаем о деле Максимовой? – думала она. – Мы знаем, что двадцать девятого ноября 1941 года в селе Залесье фашисты убили партизанку Максимову. Старшую ее дочку Женю спасли партизаны. А другую, Зину, подобрала тетя Паша».

Первая поездка в Залесье помогла установить, что действительно тетя Паша и Васильевна – одно и то же лицо.

Но как же Васильевна бросила девочку в лесу? Вот что было совершенно непонятно. Из-за этого Журавлева терялась в догадках и даже вторично выехала в Минск. Следы Зины, которые тогда были наконец найдены, заставляли думать, что девочка погибла в лесу. Но Анна Игнатьевна и майор Гаврилюк продолжали поиски.

Вернувшись в Москву, Журавлева, несмотря на болезнь, вместе с Тамарой Петровной снова просматривала фашистскую кинопленку и другие документы, сопоставляя даты и события, о которых ей рассказали бывшие партизаны…

И вот теперь все ясно. Партизаны эвакуировали ребят на самолете. Тетя Паша в морозную февральскую ночь понесла больную, изможденную Зину в лес. Но не в партизанский лагерь, а к условленному месту, откуда ее должны были отправить на аэродром. Тетя Паша отдала девочку, но на обратном пути наткнулась на эсэсовцев. Ее обыскали, нашли в кармане детскую рукавичку. Стали допрашивать: «Куда шла?»

Васильевна отвечала: «Несла в лес дитё. Пускай замерзает – кормить нечем. Ребенок чужой».

Васильевна так и погибла, но не выдала тайны партизанского аэродрома. А Зина – теперь это уже совершенно ясно – была благополучно вывезена на самолете на Большую землю.

Сейчас, опять продумывая это сложное дело, которое многим казалось безнадежным, Анна Игнатьевна все больше и больше убеждалась, что идет по верному пути. Ошиблась не она – ошибается Кольцова. Сейчас Кольцова придет, и разговор с ней, несомненно, даст Анне Игнатьевне то последнее звено, которого ей все еще недоставало. «Да где же она, эта Кольцова?» Анна Игнатьевна еще несколько дней назад отправила ей открытку. Кольцова обещала приехать в Ухтомскую, даже сообщила, каким поездом. Но назначенный час давно прошел, а ее все еще нет.

В это время в дверь постучали, и вошла Надежда Антоновна:

– Извините, я опоздала! Я к вам прямо с поезда. Ой!

Надежда Антоновна не села – она провалилась в глубокое кожаное кресло и стала объяснять, что ее задержали в затоне.

– Сами понимаете, ремонт всего машинного отделения.

Выехала она из затона не вчера, как рассчитывала, а только сегодня на рассвете.

– И вот прямо к вам! Я даже в Москву не заезжала, дома не была. Маринку еще не видела!

«Точная не точная, а девочку любит!» – подумала Журавлева, кутая ноги серым байковым одеялом. И заговорила:

– Вы просили меня разыскать семилетнюю сестру вашей приемной дочери. Но сестре вашей девочки не семь лет, как вы утверждаете, а двенадцать. Вы меня ввели в заблуждение.