Текст книги "Просто солги"

Автор книги: Ольга Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

23. «Когда-нибудь я тоже выйду замуж. Но это буду уже не я»

Кончиками пальцев я провожу по туго затянутому корсету. Шнуровка упругая, жесткая – к ней приятно прикасаться, приятно ощущать.

Я похожа на невесту – только вот платье не белое. Бежевое. Грязно-белое. Как и лента в волосах. Давно распушившаяся, потрепанная лента делает меня почти чистой.

Когда-нибудь я тоже выйду замуж. У меня тоже будет белое платье, счастливая улыбка. Но это буду уже не я. Надеюсь, это буду уже не я.

…

Я думала, они поженятся весной. Той самой весной, которая уже давно прошла и унесла с собой частичку моего разума. Я думала, что меня даже не пригласят, хотя Джен и обещала, что я буду подружкой невесты. Думала, что, даже если пригласят, все равно не смогу прийти. Просто не смогу. Потому что больно.

Я думала, что, преодолевая поперек Седьмую авеню, я буду глотать слезы, а не улыбаться как сейчас. Словно это я выхожу замуж.

И я точно жду вопроса со стороны: «Почему ты улыбаешься, Кесси?», – но уже заранее знаю ответ – «просто потому что я это делаю».

Я словно переросла все эти розовые сопли и сентиментальные мысли. Словно стала немножко старше.

Дышать почему-то легко: прохладный воздух беспрепятственно проходит сквозь опустевшие легкие, – и мне хочется вдыхать его настолько часто, насколько это вообще возможно. Хочется пропускать через себя фиолетовый смог большого Нью-Йорка. И это вроде как моя личная дурная привычка.

Точнее, нет. Нью-Йорк – моя личная дурная привычка.

И это так непривычно – идти по переполненным городским улицам в коротком платье грязно-кремового цвета и ловить на себе посторонние взгляды. Так непривычно – понимать, что люди смотрят на тебя не потому, что ты можешь что-то вынюхать для них, а просто потому, что ты сегодня отлично выглядишь.

В здании собора много народу, и у всех лица счастливые – почти как у меня. Все ждут праздника, торжественного обмена клятвами, все ждут банкета, в конце концов. А я жду совсем другого. Просто хочу посмотреть, каков он из себя, этот хренов оптимист.

Рядом со мной сидит полноватая женщина со светлыми жидкими волосами. На вид женщине едва за пятьдесят, но она выглядит такой счастливой, что мне кажется, в течение этого дня она уже помолодела лет эдак на двадцать. В потемневших от возраста пухлых ладонях она зажимает уже заранее приготовленный платок. Готовится плакать от счастья и едва сдерживается, чтобы не начать прямо сейчас.

Внезапно женщина поворачивается ко мне, и в какой-то момент мне кажется, что она хочет упрекнуть меня в том, что я слишком пристально смотрю в ее сторону. В нос резко ударяет искусственный запах лаванды, чем-то похожий на аромат дешевого очистителя воздуха. Но я знаю, что больше никто в этом огромном зале не может чувствовать этот ядовитый запах.

– Меня зовут миссис Фрайд, – представляется она и в щенячьей манере сужает маленькие глазки. Хочет произвести впечатление, догадываюсь я.

– Кесси. Меня зовут просто Кесси. – Я неопределенно качаю головой и улыбаюсь, чтобы хоть как-то поддержать наметившуюся беседу.

– Кем ты приходишься… – Миссис Фрайд делает паузу и замирает, мысленно подбирая в голове нужное слово. – Жениху?.. – наконец, выпаливает она, явно не уверенная в своем предположении.

– Я подруга Джен. – Улыбаюсь. Всегда улыбаюсь. Люди любят идиотов, но милых идиоток любят особенно.

– Ах, так ты дружишь с моей дочерью! – счастливо восклицает женщина и тут же прижимает приготовленный платок к губам.

– Ну, можно и так сказать.

В этот момент начинает звучать торжественная мелодия. Не тот мотив, что мы когда-то с Кимом придумали. Эта музыка – она ненастоящая, напыщенная, слишком пафосная. Даже не для похорон.

Джен появляется вовремя. Длинный шлейф и безупречно белое платье. Мне кажется, что ей хочется разорваться от счастья, хочется лететь, а не ползти, как улитка. Но это только мне кажется. Джен неожиданно поворачивается лицом к гостям – совсем не вовремя – и я вижу на ее лице застывшие, замороженные слезы и покрасневшие от долгих рыданий глаза.

– Мне очень жаль. – Она нервно трясет головой и сдерживает вновь подступающие слезы, и я чувствую, что в данный момент ее больше всего заботит то, что тут столько приглашенных, а не то, что у нее действительно случилось. – Мне очень жаль, – вновь повторяет она холодным мрачным шепотом, и от ее тона у всех – одна мысль на уме.

– Что случилось, Джен, детка? – Моя соседка торопливо вскакивает со скамьи и суетливой походкой несется в сторону дочери. – Что-то с твоим женихом?

И это так странно звучит из посторонних уст. Все эти сочетаемые-несочетаемые слова. Все эти «Ким», «жених», «случилось». С Кимом не может ничего случиться по определению – Ким всегда все предусматривает.

У меня тоже есть подозрения, есть своя версия вопроса «Джен, что с Кимом?» на языке, но я не могу сказать, не решаюсь, потому что чувствую, что почти что невесте сейчас не до этого.

В зале собора гробовая тишина, как будто здесь проходит не свадебная церемония, а чьи-то похороны. Как будто о ком-то умалчивают.

– Мне жаль, – снова и снова, как заведенная, повторяет Джен, и я знаю, что ей действительно жаль.

– Тебе не за что извиняться, дочка, – возражает миссис Фрайд, но не верит собственным словам. Она говорит это с сомнением, точно сама не до конца уверена, действительно ли этой поникшей девушке не за что извиняться.

– Мне так жаль… – тихо и отчаянно бормочет Джен, закрывая лицо руками. Теперь она уже действительно плачет, и эта картина поистине ужасна: несостоявшаяся невеста в ослепительно белом платье стоит посреди собора, и по ее щеке катится ледяная слеза. В этот момент она больше не Джен, которую я ненавижу, которая меня раздражает. В этот момент она – Джен, которую мне искренне жаль.

Но ведь она просто не знала. Не знала. И это ее единственное оправдание.

Но ведь она просто не знала, что Ким все время лжет. Ким ничего не делает просто так – он просчитывает каждую мелочь. И он знал, с самого начала знал, что все выйдет именно так. С самого начала.

…

Они больше не говорят обо мне. Не обсуждают, не бросают свежую сплетню с моим участием ненароком за чашечкой ненастоящего кофе. Они даже не произносят моего имени. Я чувствую, что они только и делают, что молчат обо мне.

И когда я вижу их любопытные лица, напряженно сжатые губы, ярко размалеванные алой губной помадой, я понимаю, о чем они молчат. Для них я – инопланетное чудо. Для них я – то, о чем уже не принято говорить. Ни о том, что я смогла самовольно покинуть этот дом с синими окнами, это дьявольское логово; ни о том, что я вернулась сюда вновь с десятилетней девочкой на руках со странным французским именем. Для них это – нонсенс, в здравом рассудке вернуться в эти стены.

Но они просто не знают, насколько страшно бывает порой одной в крохотной квартирке, где не осталось ни единого зеркала, ни единой тарелки. В квартире, куда ты знаешь, что они еще вернутся. Эта дамочка с малиновыми кудрями и ее чертов престарелый муж. Оба спятившие с ума.

Они не знают, что лучше слышать монотонные стоны за тонкими стенами, нежели каждую секунду внимать тишине; нежели просто знать, что там, за стеной, уже никого нет.

Они не знают, и это для их же блага.

Лея больше не вяжет. Не звякает в углу комнаты в своей обычной манере. Она даже не разговаривает со мной – только с Жи. Они вместе рисуют очередное стадо овец. Зато Лея достала давно забытую ею скрипку: когда-то давно она говорила мне, что прежде хорошо играла на скрипке.

И мне нравятся эти звуки. Сперва они кажутся жалобными и даже противными. Кажется, что они похожи на звуки, издаваемые остро заточенными когтями, если ими провести по классной доске. Но затем начинаешь понимать, что каждая повисшая в воздухе нота – это нота надежды, веры в светлое будущее. Это только кажется слабостью – на самом же деле это великая сила.

Я не замечаю, как начинаю засыпать под тихие скрипичные напевы. Затем кто-то толкает меня в плечо, неосторожно, резко выталкивая меня из блаженного царства Морфея.

– Ты спишь? – раздается теплый шепот над ухом, и я сразу же узнаю этот голос – голос плохих парней.

– Уже нет, – раздраженно бурчу я и пытаюсь пальцами разделить слепившиеся глаза. Видеть – теперь мое новое преимущества. – Джо, что тебе от меня нужно… – я бросаю полуслепой взгляд на настенные часы, – …в пять часов утра?

– Я просто подумал… – Стоп. Джо собирается меня о чем-то просить? – …ну, раз ты снова в доме, может, вернешься к своей работе?

– Не дождешься, – огрызаюсь я и, расстроенная, что меня разбудили из-за такого пустяка, плюхаюсь обратно на подушку и отворачиваюсь к стенке. – А теперь иди – дай мне поспать.

Чувствую, как чья-то очень мощная рука силой поднимает меня обратно.

– Я не договорил, Кесси, – мягко возражает Джо. – Это обязательно. И возражения не принимаются.

– Тебя Главный попросил? – догадываюсь.

– Приказал, – ухмыляется он, и даже сквозь пелену перед глазами я снова вижу его опасную усмешку.

…

Я чувствую осторожное прикосновение металла к моей шее. От резкого холода я вздрагиваю, но тут же пытаюсь взять себя в руки: я же не хочу, чтобы он отрезал мне что-то не то.

– Ты когда-нибудь раньше этим занимался? – тихо спрашиваю я, слегка поморщившись от неприятных ощущений.

Он хмыкает где-то там, за моей спиной.

– Ты действительно хочешь это знать, Кесси?

– Нет, – честно признаюсь я и сжимаю покрепче губы, чтобы, если закричу – это будет, хотя бы, не так громко. – Но хотя бы не молчи – скажи что-нибудь, а то мне страшно.

– Страшно? – злорадно переспрашивает Джо, и я слышу-чувствую, как ножницы в очередной раз с холодным лязганьем смыкаются на моих волосах. – Значит, тебе не страшно общаться с чокнутыми наркоманами – страшно только, когда я стою за твоей спиной с ножницами в руках? – Кивок. – Ты странная, Кесси, я тебе уже говорил? Но только не дергайся.

Забыв, о чем он только что меня попросил, я снова киваю и вздрагиваю от очередного прикосновения. С каждым металлическим прикосновением волос становится все меньше, но это, в сущности, не так важно.

– Почему не в парикмахерской, Джо? – интересуюсь.

– Потому что парикмахерские уже не работают, а тебе нужно избавиться от длинных волос уже сейчас.

– Ну и где логика?

– Ты действительно хочешь знать? – Но этот вопрос он не произносит – лишь снова сводит ножницы у меня за спиной, и они сварливо скрипят, отрезая очередную прядь.

И все же я не могу с ним не согласиться: с короткими волосами действительно проще. И даже дышать легче. Вдох-выдох – в легких сразу же неимоверное количество свежей пыли. Но я чувствую постоянное непреодолимое желание прикоснуться к этим обрезкам – к тому, что осталось от меня прежней. Я неосознанно поднимаю и опускаю руку, чередуя свои желания и желания здравого смысла.

– Я видел тебя сегодня, – неожиданно прерывает тишину Джо. – В таком бежевом платье. Тебе идет, кстати.

– Спасибо, – скорее, рефлекторно отвечаю я.

– Ну, и как на свадьбе?

– Ее не было.

– Кого? Невесты?

– Жениха. И свадьбы.

…

Я поняла, что влюбилась в Кима, когда мне было чуть за двадцать. Я влюбилась в него не потому, что мне что-то в нем особенно нравилось – голос, дыхание, постоянные насмешки, его вечные «Кесси-я-всегда-прав» – я влюбилась в него потому, что мне просто надо было в кого-то влюбиться.

В то время рядом со мной уже никого не было – ни подруг, посчитавших, что со слепой время проводить будет уже не так интересно, ни родных. Последних, впрочем, я не видела уже давно. А Ким был единственным, кто хоть как-то обо мне заботился. Хотя теперь я знаю, что он еще и деньги за это получал, но тогда он все равно был единственным, у кого хватало терпения навещать меня раз в несколько дней. И мне нравилось воображать его песочного цвета – как он сам говорил – волосы с мелкими кудряшками, нравилось представлять его тонкие губы и вечно сдвинутые к переносице брови. Нравилось представлять его – похожие на мои – глаза. Это было моим единственным развлечением.

И я даже подумать не могла, что у него уже была девушка, мифическая работа пастуха рядом со мной и огромный талант лгать так, чтобы я ему верила.

Мне кажется, что даже спустя такое количество времени, Ким ни капельки не изменился. По крайней мере, одно я знаю точно – он по-прежнему такой же лжец.

За этот месяц я звонила ему на автоответчик всего несколько раз, каждый раз абсолютно уверенная, что трубку он не поднимет. Вот и сейчас я скорее по-привычке набираю выученный наизусть номер (набираю его не глядя – одними кончиками пальцев). Ожидаю очередное «Вы позвонили…», но вместо этого слышу смутно знакомое дыхание. Тяжелое.

– Ким?

24. «То, что меня никогда не сломает»

Это только кажется, что чувствовать – просто. Только кажется, что можно закрыть глаза на мгновение, сосредоточиться – и тут же почувствовать. Этому можно обучиться, да. Но я бы не советовала.

И мне было бы намного проще, если бы я не слышала его тяжелое глубокое дыхание, если бы не чувствовала его присутствие там, на другом конце провода.

Мне было бы намного проще потерять себя в огромных закоулках Нью-Йорка, заблудиться и не знать, где выход, не чувствовать его. Проблема в том, что я не только чувствую – я знаю.

Но даже это не может сломить меня. Меня ломает то, что это как диагноз, как прицепившаяся пожизненная болезнь. Меня ломает то, что там, на другом конце трубки он. И меня это убивает. Медленно.

…

У меня сердце колотится со скоростью света. Дыхание перехватывает. Дыхания – почти нет. И в этот момент меня тоже – почти нет. Я открываю рот и пытаюсь что-то сказать, но не выходит, не получается, и вместо слов изо рта вырываются только неопознанные булькающие звуки. Я даже не могу идентифицировать то чувство, которое испытываю. Когда кажется, что мозг сейчас лопнет, разорвется, точно одно из тех зеркал; когда кажется, что сейчас задохнешься собственными предположениями; когда кажется, что то, что есть – этого просто не может быть. Я не знаю, как называется это чувство.

– Кесс, прошу тебя, не молчи, – слышу. Его голос тихий, почти умоляющий. Как будто он действительно не хочет, чтобы я молчала.

Но я не могу. Из глаз выкатываются первые слезинки, и я захлебываюсь в собственной беспомощности. Точно потеряла преимущество говорить.

– Я же знаю, что это ты. Не молчи, Кесс. Скажи что-нибудь.

Я пытаюсь, искренне пытаюсь подобрать нужные слова, но это бесполезно в данной ситуации – лгать, как у меня тут все хорошо. Лгать, что я беспокоилась за него. Потому что я всегда думала, что Ким отовсюду выберется, со всем справится.

Внезапно понимаю, что больше не хочу быть его – Кимовой – Лгуньей Кесси. Понимаю, что хватит. Все. Финиш. Крайняя черта.

Я бросаю трубку.

…

Я стараюсь выглядеть невозмутимой: гордо задираю подбородок, слегка щурю глаза и стараюсь не смотреть в сторону округлившегося на небе месяца. Чем-то напоминаю себе ночного охотника – такие же осторожные шаги, частые взгляды за спину (не следит ли кто-нибудь) и напряженное тело, в любой момент готовое броситься с поля боя.

Лениво, неосознанно я провожу рукой по волосам, но ощущаю лишь короткие обрезки – все, что осталось от моей и без того не густой шевелюры.

Джо рядом, но я уже как-то забываю о его присутствии – он такой темный, что сливается даже с ночной мглой. И мне даже немного спокойней, когда он рядом, хотя я в этом никогда-никогда не признаюсь. И все же я стараюсь быть похожей на него: стараюсь улыбаться, как он, – опасно, стараюсь стать невидимкой в этом опустевшем мегаполисе. Я не представляю Джо в толпе людей, суетливо торопящихся на работу в центре города; не представляю его на диване с кружкой дурно пахнущего пива и смотрящего футбол. Я не представляю, потому что он как-то не вписывается в эти мои фантазии.

Он осторожно касается моего плеча – даже сквозь толстую кожаную куртку я чувствую.

– Чувствуешь, Кесси? – хрипло шепчет он, и неугомонный ночной воздух тут же впитывает каждое слово.

Я сдавленно киваю, потому что знаю, о чем он говорит. Поднимаю голову вверх и пытаюсь понять, откуда именно исходит сигнал. Но на этот раз источник запаха мне определить особенно сложно – я слышу слишком много голосов, слишком частое биение сердец, доносящиеся определенно из одной и той же квартиры.

– Объект там не один. Подозреваю, у них там вечеринка.

– Притон? – уточняет Джо, но даже по неизменно-каменному выражению его лица я понимаю, что он начинает беспокоиться.

Я качаю головой.

– Нет, объект один и, вероятней всего, уже летает в стране розовых слоников. Только я не знаю, как ты представляешь себе: я заявлюсь к ним на пати, подойду к объекту и вколю ему яду? Джо, остальные, даже если уже напились в хлам, сто пудово тут же вызовут копов. – «Если не психушку», – добавляю я про себя.

– Конечно, нет, – усмехается Джо. – Есть две поправки к твоему гениальному плану: ты заявляешься к ним на тусовку под видом знакомой знакомого одного из присутствующих и вводишь инъекцию незаметно для всех. Ну, а затем незаметно сваливаешь.

– Значит, знакомая знакомого? – уточняю я, ехидно прищурившись.

– Смотри не шали там, Кесси. – Он подбадривающе подмигивает мне, и я, решив не тянуть резину, проскальзываю в вонючий подъезд.

Лестница в этом доме необычно длинная – таких длинных лестниц не делают уже, как минимум, полстолетия, – и кажется, что она уходит в бесконечность… ну, или прямиком в ад, как в случае с теми, кто балуется всякой дрянью. Дверь в нужную мне квартиру, к счастью, приоткрыта – наверное, ее решили не закрывать в ожидании новой порции гостей или доставщика пиццы, или, как вариант, ее просто забыли закрыть.

По барабанным перепонкам тут же ударяет уже как несколько недель вышедшее из танцевальной моды техно, но подвыпивших тусовщиков это, кажется, нимало не колышит, ровно как и мое присутствие. Меня уже даже начинает раздражать, что никто так и не спрашивает меня о моей занимательной истории появления на этой вечеринке.

Но тот, за кем я явилась в это осиное гнездо, сейчас, наверняка, ни о чем и не подозревает. Я чувствую едкие волны ядовитого запаха, исходящие откуда-то из дальней части обширной квартиры.

Я нахожу свой «объект» в ванной, распластанным на полу, и на мгновение у меня перехватывает дыхание – мне, конечно, приходилось убивать и матерых кабанов, и тощих неудачников, и лихих ковбоев… Но все это были мужчины. Здоровые мужики, решившие самовольно угробить свою жизнь. Но еще ни разу моим объектом не была девушка… так похожая на меня.

Такие же неумело обрезанные волосы – только покрашенные в угольно-черный цвет. Острые скулы, маленький вздернутый носик и закатанные в каком-то непреодолимом экстазе голубые глаза. Тело девушки бьется в легких конвульсиях, и лишь изредка я вижу, как слепо дергаются ее конечности. Рядом, на полу, – несколько одноразовых шприцов, и мне даже кажется, что я вижу среди всего прочего мусора смертный приговор для этой несчастной.

Я знаю, что все, что мне нужно сделать, – это ввести в ее организм небольшую порцию панацеи. Знаю, что только этот яд будет спасением и для нее, и для всех остальных. Но в этот раз – мне тяжелее, чем обычно. В этот раз нервы особенно не выдерживают. И у меня дрожат руки, словно это я только что напичкала свои внутренности этой гадостью.

Судорожно глотая носом пропитанный алкоголем и дорогими сигарами, купленными исключительно для пафоса, я, почти не глядя, со всей силы выдавливаю яд в и без того искромсанную вену девушки. Она что-то невнятно бормочет и тут же затихает, перед этим неприлично громко рыгнув.

Довольная, что все позади, я сгребаю с пола использованные шприцы и помещаю их в маленький герметичный зиплоковский пакет и уже собираюсь уходить, как меня останавливает чей-то незнакомый голос.

– Я тебя знаю? – интересуется незнакомка.

Я поворачиваюсь. Передо мной стоит точная копия моей жертвы, но только в другом платье. Та же похожая на меня девушка – с криво обрезанными волосами, покрашенными в такой же угольно-черный цвет. Но этой девушки не пахнет этой дрянью – пивом, да, но не дрянью. Она уже немного пьяна, но даже того рассудка, что у нее еще осталось, ей хватает на то, чтобы понять.

– Бритни? Что ты сделала с Бритни? Она умерла, ведь так? Доигралась со своими гребанными штучками?..

В глазах у девушки стоят слезы, но на лице у нее какая-то глупая неуместная полуулыбка – остатки веселья.

– Слишком поздно, – виновато произношу я, стараясь говорить как можно тише. Если эта девушка поднимет тревогу, неприятностей моей пятой точке в эту ночь точно не избежать. – Бритни ведь твоя сестра, да? Ты знала, чем она увлекается? Почему не попыталась остановить?

– Увлекается?! – Девушка явно удивлена приведенным мною определением этой омерзительной зависимости. – Жопа, она сидела на этой дури! Сначала легкие, потом всякие пи… Дерьмо, ты не понимаешь, что Бритни было не остановить! Но… – Ее глаза заметно округляются, выдавая значительный мыслительный процесс, происходящий у нее в голове. – Что ты с ней сделала? Ты была с ней!

– Я всего лишь помогла ей, – честно признаюсь я, и мне даже кажется, что она мне верит.

– Пойду вызову скорую, – неопределенно бросает девушка и, слегка покачиваясь, покидает ванную, оставляя меня один на один с моими страхами. Один на один с телом девушки, которую я только что убила собственными руками. Один на один, и это сводит с ума.

…

Со стороны кажется, что я – невидимка. Что меня нет, или, по крайней мере, я временно не существую. Со стороны кажется, что я немного не в своем уме. Я знаю, потому что взгляд у меня до сих пор отсутствующий, как будто ничего не вижу.

Но Джо наверняка не смотрит на меня со стороны. Сверху, изнутри, прищурившись – как угодно, но только не вплотную, чтобы я ловила на себе его взгляд. И я понимаю, что лучше бы он смотрел.

– Да у тебя прям талант, – кривится он и лезет в нагрудный карман пиджака за очередной сигаретой. – Неприятности притягивать, Кесс, – поясняет он мгновение спустя после того, как я проигнорировала его первое заявление.

Я не отвечаю, потому что знаю, что это одно из утверждений, которые просто бесполезно оспаривать. Любой в таком случае сочтет тебя лгуньей.

Уже начинает светать, и легкие ненавязчивые лучи предосеннего солнца с трудом пробиваются сквозь плотные серые заросли многоэтажек. Но меня даже такой свет раздражает. Теперь, когда я вижу, меня все раздражает.

Обещаю себе, что, когда вернусь в дом с синими окнами, тут же завалюсь спать как минимум до полудня. Бездумно растягивая и без того широкие шаги, думаю о всякой ерунде. О том, какая фиговая мне досталась судьба, какой омерзительный по своей натуре напарник и какие странные окна. Синие окна, без которых я, кажется, уже никуда.

– Хочешь? – внезапно спрашивает Джо, и краем глаза я вижу, что он протягивает мне сигарету. Неоновыми ненастоящими буквами моя фантазия тут же вырисовывает на поверхности этой гадости короткое слово «яд». Может, именно это слово заставляет меня согласиться.

– Хочу, – ехидно выдыхаю сквозь зубы и выхватываю предложенное.

Ощущение этого едкого дыма внутри своих легких – непривычное. Непривычно заполнять их чем-то, кроме пыльного нью-йоркского воздуха. Непривычно ловить на себе удивленный взгляд напарника. Непривычно довольствоваться одним желанием, что уж такой выходки он от меня не ожидал, потому что знал – я не могу себе этого позволить из-за своей излишней чувствительности.

До пункта назначения остается еще несколько темных кварталов, но эта тишина и тонны сигаретного дыма между нами напрягают меня.

Внезапно Джо поворачивается в мою сторону и лениво выпускает изо рта несколько неровных дымовых колечек.

– Вот скажи мне, Кесси. Просто интересно. – Он замедляется, а я – напротив – ускоряю шаг. – Раньше я думал, что ты каменная. Ни эмоций, ни предположений вслух. Взгляд, по которому ничего не скажешь. Твои мысли, которых я никак не могу прочесть. Скажи, вот есть что-нибудь, что может тебя сломать? Я имею в виду, то, чего ты по-настоящему боишься.

Теперь я не смотрю на него. Просто не хочу знать, что он на самом деле думает. От его вопроса мурашки по коже.

(У меня от Джо мурашки по коже.)

– Ты действительно хочешь это знать? – Я копирую его непревзойденную манеру и понимаю, что на этот раз он отступает.

Он бросает недокуренный бычок на холодный серый асфальт, даже толком не потушив его, но спустя сто ярдов я все еще могу различить болезненный тлеющий огонек.

Я засовываю руки в карманы, предварительно тоже избавившись от единственной сигареты в своей жизни. Я никогда в этом ему не признаюсь, но я действительно чувствую никотин чуть больше положенного.

Мы расходимся на лестнице. Я – налево, он – совершенно в противоположную сторону, и я еще долго слышу его удаляющиеся шаги. Мы расстаемся так, как будто совершали вдвоем увеселительную ночную прогулку, а не отправлялись вкалывать очередному наркоману двойную дозу. Мы разлетаемся так, как будто мы самолеты, которым уже просто не по пути. Как будто он не спрашивал меня о моих страхах. Точно не задавал этот вопрос. (А как будто смог прочесть мои мысли.)

Я прикрываю ладонью глаза, чтобы защититься от уже более навязчивых лучей, пробивающихся сквозь синие окна.

– Ты. Ты медленно убиваешь меня, – шепчу я одними губами, понимая, что там – на другом конце коридора – он слышит каждое мое слово.

Легонько толкая скрипучую дверь, я в полубессознательном состоянии вваливаюсь в наполненную тихим сопением Жи комнату и тут же бросаю тяжелую куртку на пол. Я открываю настежь окно и уже по привычке забираюсь на карниз. И мне кажется, что я уже больше не боюсь высоты.