Текст книги "Реальность 7.11 (СИ)"
Автор книги: Ольга Дернова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
– Алекс Бор, – отрешённо и устало сказал эмпат, – не раздражай его. Тогда, возможно, мы не пострадаем.
Рыжий серьёзно кивнул.
– Эмпат прав. – И безо всякого перехода добавил: – Значит, тебя зовут Алекс Бор?
Казалось, его заинтересовало моё имя.
– Хочешь прислать венок на мою могилку? – равнодушно огрызнулся я. Вся эта мелодрама мне надоела. Ужасно хотелось спать.
Он расхохотался и этак по-приятельски ткнул меня дулом в плечо.
– Вылезай!
Я выбрался наружу. Вокруг было сыро, и то ли от влажности, то ли от перспективы умереть на этом шоссе, я весь покрылся гусиной кожей. Этот псих спустился следом за мной. Лицо его снова приняло жёсткое выражение.
– Значит, запомни, – быстро проговорил он. – Коси под дурачка. Держись подальше от этих дел, – тут он мотнул головой куда-то в сторону. – Один неверный шаг и… Я буду следить за тобой. Я знаю твоё имя и знаю, что ты транзитник.
Впереди по всему пространству дороги начинало разливаться призрачное свечение. Долетела команда, приглушённая сырой промокашкой тумана. Рыжий на мгновение оглянулся и ловко соскочил под насыпь. Махнув мне рукой на прощание, он пригнувшись побежал в ту сторону, откуда мы приехали. Через пару метров я уже потерял его из виду. Без мыслей, без слов я развернулся лицом к сияющим нимбам, плывущим в море белёсой мглы, и стал ожидать легионеров.
Первым, кого я встретил, вернувшись в общагу, был подвыпивший Заши, сосед по этажу. При виде меня он приветственно простёр руки и гаркнул:
– Ёлы-палы, Алекс! Где тебя носило?
– Долго рассказывать, – пробурчал я. – Пожрать что-нибудь осталось?
По его вытянувшемуся лицу я понял, что надежды на это нет.
– Мы уже всё слопали, – протянул он, – пока тебя ждали. Разве что тушёнка…
– Давай тушёнку, – согласился я.
– Что значит «давай»? – возмутился Заши. – Я тебе кто, мать Тереза?
– Я разогрею, – вызвался Зенон, пожилой и степенный транзитник, выглянувший на звук нашей беседы. Я поплёлся вслед за ним на кухню, сел и, положив локти на столешницу, покорно ждал обещанного питания. Подмывало уснуть прямо здесь, между мойкой и плитой. Заши вертелся рядом и что-то бубнил, пока Зенон его не одёрнул.
– Да не лезь ты к нему, дай отдохнуть. Не видишь: устал человек…
– Напои-накорми, в бане попарь, а потом выспрашивай, – еле ворочая языком, выговорил я.
– А ведь ты прав, Зен, – Заши обеспокоенно заглянул мне в лицо. – Он уже заговаривается. Бана требует…
– Это из русских сказок, идиот.
– Ну вот, – Заши развёл руками, – опять попёрла загадочная русская душа.
– А тебе и завидно…
Неизвестно, чем бы закончилась эта перепалка, но тут Зенон поставил передо мной тарелку с горячим мясом, и я на время утратил способность видеть и слышать окружающий мир.
По правде говоря, национальная идентичность в Таблице не имеет значения. Я, например, не знал, откуда Заши родом. Просто так уж повелось с самого начала: Заши отчего-то нравилось, что у него в соседях русский. Выражал он это двояко – хвастаясь мною перед подружками и всячески дразня и подкалывая меня. Я обыкновенно ему подыгрывал. Но только не сегодня. К тому же фраза про выспрашивания предназначалась не Заши, а Зенону. Я подозревал, что Зенон, как начальник колонны, в курсе моих приключений – той их части, которая ещё следовала первоначальному плану. Но вот сумел ли я справиться с заданием? Формально – да, я доставил эмпата в Таблицу. Однако расстались мы отнюдь не у здания ДУОБТ, а где-то у чёрта на куличках…
…Легионеры, бредущие по пояс в тумане, выглядели нереально: из-за включённых на полную мощность нимбов их головы казались маленькими и размазанными по вертикали. Вместо лиц – какие-то чёрные блины. Это было похоже на сцену из старого фантастического фильма с участием инопланетян. Как зачарованный, я смотрел на приближающуюся цепь. Потом один вынырнул откуда-то сбоку; я почувствовал на плече крепкую хватку.
– Транзитник! – Меня несильно встряхнули. – И, кажется, с пассажиром.
– Да… – медленно выговаривая слова, согласился я. – Там, в кабине, эмпат… его зовут Иттрий. Я вёз его в город…
Державший меня легионер поднял свободную руку и убавил у нимба яркость. Мне открылось длинное мрачное лицо с двумя глубокими складками, идущими от крыльев носа к углам плотно сжатого рта. Чёрные сощуренные глаза смотрели непроницаемо.
– Из какой ты колонны? – спросил он.
– Из второй. Я отстал, чтобы подобрать пассажира. Всё абсолютно легально… – Я замолк, услышав в своём голосе нотки самооправдания.
– Это легко проверить, – проронил легионер. – Имя?
Я назвал своё имя, потом идентификационный номер. Он не записывал; должно быть, привык всё важное удерживать в памяти.
– Вы въехали с северной стороны?
Я кивнул. Где-то рядом, за пределами видимости, Иттрий сказал:
– Мы заблудились в тумане.
– Вы видели Изменение? – взволнованно спросил чужой голос. Я плохо соображал из-за навалившейся усталости, но кожей ощущал, что вокруг толпятся люди. Черноглазый легионер шикнул на говорившего:
– Потом, потом!
– Нет, почему же, – возразил я. – Это правда. Командир… – почему-то я решил, что беседую с командиром, – что произошло? У нас война с Фабрикой?
Черноглазый воззрился на меня с ехидным недоумением, как на ожившего болванчика. Последний вопрос заставил его нахмуриться.
– Нет, – он качнул головой. – Не думаю. Но это не твоё дело, транзитник.
– Знаю, – сказал я. Он отвернулся, отпуская моё плечо.
– Ладно, движемся дальше! Восстановите цепь!
На краткий миг я оказался в водовороте человеческих тел. Туман дрожал и переливался от суеты световых пятен. Я отступил к машине, освобождая путь.
– …И захватите эмпата, – долетел до меня обрывок командирских распоряжений. Потом он снова взглянул на меня.
– Ты как? Ехать ещё можешь?
Я кивнул.
– Поезжай вперёд до первой развилки. Свернёшь направо, окажешься в западном секторе.
Дальше сам дорогу найдёшь.
– Спасибо, – поблагодарил я. Он одобрительно похлопал меня по плечу, круто развернулся на каблуках и поспешил за своими людьми. Все мои эмоции выключились от усталости, но пока я смотрел ему в спину, обтянутую длинным чёрным дождевиком, меня пробрала мгновенная, идущая изнутри дрожь.
– …Так вот, значит, как, – задумчиво проронил Зенон. Он без особых церемоний выставил Заши с кухни; мы сидели вдвоём. Я машинально водил вилкой по пустой грязной тарелке.
– А ты молодец, Бор.
Вот уж чего я не ожидал услышать. Я поднял голову и вопросительно посмотрел на старого транзитника. Он кивнул.
– Даже вдвойне молодец. Если бы ты умолчал о случившемся, я вряд ли смог бы тебе помочь.
– Думаете, это дело выплывет наружу?
Зенон пожал плечами.
– Если эмпат проболтается… Но ты не робей. Я, как непосредственный начальник, был поставлен в известность – это главное.
В этот момент я увидел его в новом свете. Передо мной сидел невозмутимый, коренастый, немолодой уже человек, многое повидавший на своём веку. Тяжёлые короткопалые руки удобно покоились на столе. Как лидер, он был незаметен, но его присутствие успокаивало не хуже, чем стены родного общежития. И мне впервые пришло в голову, что царящая здесь товарищеская атмосфера – дело его рук.
Мы ещё некоторое время посидели в мирном молчании. Я прихлёбывал из кружки полуостывший чай. Наконец Зенон, как бы освобождаясь от задумчивости, тряхнул головой и проронил:
– Когда я был зелёным пацаном, в Таблице тоже творилась буча. Мда… Бурное было времечко…
– Может, расскажете? – осторожно попросил я. – В порядке обмена опытом…
– Может, и расскажу, – усмехнулся он. – Когда-нибудь. А сейчас иди-ка на боковую. И чтоб в следующий раз я увидел нормального работника, а не сонную муху!
Солнце было повсюду. Пронизанная им молодая листва светилась как бы собственным светом, словно огромный салатовый фонарь. И монетки солнечных зайчиков падали сквозь неё в зелёное ситечко травы. Мы с приятелем сидели плечо к плечу на краю большого оврага – там, где большой пласт желтоватой земли пытался преодолеть земное притяжение и, вихляя кустарниковым хвостом, вырулить в атмосферу. Обрывки взволнованных речей ещё висели в воздухе, обволакивая нас невидимой спутанной сетью.
Но вот мой приятель – или это был я сам? – молча протянул руку в сторону горизонта, и я увидел длинный, истончающийся как шприц, шпиль Башни. Много километров было до её подножия, но шпиль в прозрачном воздухе просматривался так отчётливо, что достичь его казалось чем-то лёгким, не представляющим труда. «Там, – подумал я, – находится Святая Машина. Предел реальности, барьер, за которым…» Что? Я не знал. Но переход за этот барьер манил обещанием чуда. «Ты пойдёшь со мной туда?» – спросил приятель, снова сделавшийся отдельной личностью. Имени его я не помнил, оставалось только смазанное воспоминание от лица. Я кивнул. «Уль?» – уточнил он, показывая мизинец. Я засмеялся и поднял мизинец в ответ. «Уль». С отголоском этого слова в ушах я проснулся.
Несколько минут я пролежал неподвижно, гадая, не был ли этот сон приветом из прошлого. Прошлое я помнил плохо, – точнее сказать, не помнил вообще. «Такое бывает, – сказал мне при первом обследовании молодой синеглазый врач, – если из места с нестабильной реальностью явиться в место, из которого исходят волны Изменений. Удивительно, как ты вообще сумел пробиться…» Я вспоминал того врача с благодарностью – он единственный удосужился объяснить хоть что-то растерянному тринадцатилетнему пареньку. Во время обследований выяснилось, что я транзитник. Мне об этом сообщили не сразу. В промежутке были четыре года в спецшколе-интернате южного сектора, которые я провёл будто в вакууме, отгороженный от остальных ребят прочной стенкой одиночества. Интернат был малочисленный, городские дети казались мне чужаками, да и как я мог подружиться с кем-то, если и сам точно не знал, кто я и что из себя представляю? Нельзя сказать, что жизнь в интернате сильно меня тяготила, но общага транзитников дала мне то, в чём я больше всего нуждался – чувство локтя, атмосферу товарищества, слабым электрическим полем которой было пронизано трёхэтажное обшарпанное здание. И вот теперь этот сон, со всплывшим из глубин памяти словечком моего детства… Пацан, поднявший кверху мизинец и сказавший «уль», давал тем самым торжественное обещание, что говорит правду и не намерен причинять никому вреда. Сейчас мне казалось, что я всегда это помнил.
Но если сон так точен в мелочах, не было ли в реальности и всего остального? Неужели я родом из места, где ярко светит солнце и трава растёт как придётся? Вскочив с разворошённой постели, я прислонился лбом к прохладному оконному пластику. За окном стоял вечный весенне-осенний сезон. Пена хлестала из широких воронок водосточных труб; дождевые потоки затопили отведённые им желобки и претендовали уже на всю проезжую часть. Побочный эффект, мать его так… Откуда на маленьком клочке земного шара столько воды?
Я раздражённо отвернулся от окна. Кое-как заправил постель, натянул свежую майку и джинсы и вышел из комнаты. Полутёмный захламлённый коридор был пуст, но из холла, расположенного напротив лестничной площадки, долетали приглушённые обрывки фраз.
– Да дёрганый такой, ты наверняка его видел. Полгода назад, в товарищеском матче, он выбил зуб Марику Открывашке…
– Ну, вопли Марика я, допустим, помню…
– А я хорошо помню эту рожу в баре. Он явился туда сразу после драки, как ни в чём не бывало…
– Вооот! Я всегда говорил, что у утильщиков не все дома…
– Кого обсуждаем? – осведомился я, достигнув холла. Там, возле столика, придвинутого к кожаному дивану, шла игра в дурачка. Играли Заши, Перестарок и Тимур Акимов. Телевизор с отключённым звуком показывал какую-то рекламу.
– Привет, соня! – трубно воскликнул Заши, а Перестарок с ехидным смешком ответил:
– У утильщиков дезертир появился. Подозреваемый в подрыве Купола-один.
Сердце моё со всей дури ухнуло по рёбрам, а потом от нехорошего предчувствия скользнуло куда-то вниз. И, словно в ответ на это, глухой перестук донёсся из-под пола. Как будто там обрушились и покатились в разные стороны тяжёлые шары.
– Некто Рем Серебряков, – добавил Заши. – Его харю теперь каждый час по телеку показывают.
– В смысле? – выдавил я, напрасно озираясь в поисках какого-нибудь стула.
– Призывают граждан к бдительности, – разъяснил Тимур. – Каждый, кто его видел, обязан позвонить в Службу безопасности. Да вот, пожалуйста… – Он махнул рукой в сторону телевизора. Фотография дезертира была нечёткой, как будто по ней грязной тряпкой повозили. Но я моментально его узнал. Тот рыжий террорист, общение с которым едва не стоило мне жизни. По нижнему краю экрана бежали быстрые титры – призыв к взаимопомощи и сотрудничеству.
– Понеслось говно по трубам, – пробормотал Перестарок, ни к кому конкретно не обращаясь. – Предлагаю сосредоточиться на картах.
– Принято! – бодро ответил Заши. И Акимов добавил:
– Единогласно.
Я встал спиной к телевизору и, чтобы отвлечься от бури в душе, начал наблюдать за этой троицей. Они забавно смотрелись вместе. Круглолицый румяный Заши, который с азартом шлёпал о столешницу каждого нового козыря; худой морщинистый Перестарок, с ехидцей цедящий «а вот нате вам», и поджарый красавец Акимов, новичок позеленее меня, но уже – один из лучших игроков Арены. Под полом кто-то бумкал, стучал и ворочался. Я сказал:
– Что-то он сегодня разошёлся…
– Кто? – удивился Акимов.
– Барабашка, – вместо меня ответил Заши.
– Это кличка такая или…
Перестарок коротко хохотнул.
– Да нет, – терпеливо разъяснил Заши. – Самая натуральная техножизнь.
– Биоткань в коммуникации просочилась, – добавил Перестарок. – Ну, слышал небось, так бывает.
Тимур, потерявший интерес к игре, бросил карты на стол.
– Ничего не понимаю, – озадаченно сказал он. – Их же сжигают, когда они… ну, это самое…
– Некоторые сбегают, – философски заметил Перестарок. – Перед самой утилизацией. Чувствительные, гады…
– И вы не вызвали службу ДУОБТ? – спросил Тимур, как мне показалось, с неподдельным ужасом.
– Им тут делать нечего, – сказал Перестарок. Сказал, как отрезал. Тимур сразу сбавил обороты. Но озадаченности в его глазах только прибавилось. Я и сам толком не понимал, почему транзитники недолюбливают утильщиков. Неприязнь эта была настолько застарелой, что сделалась частью традиции. Как любая традиция, она располагалась за пределами логики, и я принял её безоговорочно, когда ещё только-только приживался в общаге. Тимур, в отличие от меня, пытался спорить.
– Но ведь есть же правила, в конце концов! Просроченная биоткань бывает опасна. Если вы не хотите впутывать утильщиков, почему бы самим не выкурить этого… барабашку?
В дальнем конце холла пискнул телефон. Заши, вставая, заметил:
– А как его выкурить, когда подвалы и канализация – его дом родной? Скорее, он сам нас выкурит… в три затяжки… – И добавил в снятую трубку:
– Алло, я слушаю…
– Живи сам и давай жить другим, – чуть понизив голос, заключил Перестарок. – Отличное старинное правило.
– Это если считать их живыми, – возразил Акимов, но как-то неуверенно.
– Живут ли бактерии, звери, птицы?
– Камни, – подсказал я. – Вещества…
– Это, Бор, уже не метафизика, а метахимия, – Перестарок помотал головой. – Мы не знаем, как именно биоткань ощущает своё бытие, но то, что она обладает инстинктом самосохранения, вообще-то говорит в её пользу. Вот этот барабашка, допустим… Он никому особо не докучает. Некий пугливый, почти незаметный домашний дух.
– Вроде домового, – вставил я.
– Вот-вот, – поддакнул Перестарок. – Домовых поили молоком, насколько я помню.
– Вам бы публичные лекции читать, – сказал я с искренним уважением. За спиной Заши, заканчивая разговор, приглушённо бубнил в трубку: «Угу… Хорошо… Понял…»
– И всё равно, – упрямо заметил Тимур. – Есть в этом соседстве что-то неуютное.
Заши с демонстративным клацаньем вернул телефон на подставку. Мы все уставились на него.
– Звонил Зенон, – замогильным тоном сообщил он. – Сделал несколько распоряжений. Первое, – Заши загнул палец, – впускать только своих. Второе: самим никуда не ходить. Третье…
– Погоди, а что случилось-то? – озадаченно перебил я.
– И третье, – непреклонно продолжал мой сосед, – никто не должен стоять у окон. Надо их занавесить, кстати…
Нетвёрдым шагом он направился к ближайшему окну, но я перехватил его на полдороге.
– Ты можешь по-человечески сказать, что случилось?!
Перестарок приблизил лицо к телевизору.
– Судя по передаче, ровным счётом ничего.
– Я бы тоже сказал, что ничего, – отозвался Заши, – но саундтрек в трубке был, мягко говоря, странным…
– Зенон что-то пронюхал? – предположил Тимур. – Куда он поехал, между прочим?
– К боссам, – проворчал Перестарок. – Дела утрясать.
Снизу раздался оглушительный хлопок входной двери. Мы дружно вздрогнули.
– О чёрт! – сказал Заши. – Дверь.
Вывернувшись из-под моей руки, он метнулся вниз по лестнице. Мы с Тимуром рванулись следом и достигли первого этажа с минимальным разрывом в дистанции. Так, всей толпой, мы и налетели на Джона. Джон был бледен, тяжело дышал и находился в полушоковом состоянии.
– Джон!
– Что с тобой?
– Ты цел?
Нестройных хор наших голосов вывел его из прострации. Он вздрогнул и прищурился, вглядываясь в наши лица, скрытые полумраком прихожей. Потом проронил, невнятно, словно в полубреду:
– Оги… Всё из-за этих огов.
Неизвестно почему, у меня мурашки поползли по коже. Я нашарил рубильник на стене и включил свет.
– Ох, блин… – пробормотал Джон, защищая глаза ладонью. – Слава тебе господи, добрался…
В этот момент до подножия лестницы дошаркал Перестарок.
– Дайте пройти, – потребовал он, ткнув меня в спину. Я посторонился. – Джонни, ты как, в порядке?
– Разумеется, нет, – отозвался Джон раздражённым тоном.
– Значит, в порядке, – обрадовался Перестарок. – Принесите ему водички, что ли. А ты давай выкладывай всё как на духу. Где гулял, что видел…
– Нечего тут рассказывать, – отрешённо произнёс Джон. – Город сошёл с ума. Толпой нападают на огов. Я сам видел. Они прямо на улицах… как тряпьё… – Тут он, прикрыв рот, перегнулся пополам и судорожно закашлялся.
– Его вот-вот вырвет, – встревожено заметил Тимур.
– Я сказал, воды ему дайте! – закричал Перестарок тонким, дребезжащим голосом. Никто из нас не двинулся с места. – А ты, Джон-газ, сядь и успокойся!
Однако и сам Перестарок был явно далёк от спокойствия.
– Это что же такое творится, а? – запричитал он. – Откуда вообще эти оги лезут на нашу голову?
– Из-под пропавшего Купола, – сказал Тимур с уверенностью, так часто возникающей из внезапных озарений. – Вот откуда.
– Они как дети, – подал голос Джон-газ. Он тяжело опустился на лавку, под которой валялась обувь. – Подростки. Я вообще сначала не понял, что это оги. Если бы не одежда…
– Из биоткани?
– Да. Когда я подошёл… – он сглотнул, – я ведь сперва не понял, что это лежит… а когда понял, мне показалось, она шевелится… – Он обвёл наши лица тяжёлым взглядом. – Разве это нормально? Когда одежда кажется более живой, чем те, кто её носит?
– Ну, всё, – сказал вдруг Перестарок. – Хватит с нас этих ужасов. Иди на кухню, Джон. Впрочем, нет. Надо закрыть жалюзи на всех этажах.
Заши открыл рот, порываясь что-то сказать, но Перестарок остановил его сердитым жестом.
– Мы сами этим займёмся. А вы не смейте и носа высунуть на улицу. Идите-ка лучше слушайте новости!
– Новости, шновости, – проворчал Заши, медленно поднимаясь по лестнице. – Развели тут дедовщину!
– Хочешь посмотреть на биоткань, которая шевелится? – подколол Тимур.
– Бррр, избави боже! – Заши зябко передёрнул плечами. – Я и к огу-то близко не подойду!
Мы снова расположились в холле. Даже не расположились, а сгрудились тесной кучкой около телевизора. Заши прибавил звук. Но старания наши были напрасны: свежий новостной выпуск не вышел ни в четыре, ни в пять, ни даже в семь часов вечера. Через полчаса телевизионного бдения Тимур, измучившись ожиданием, попытался войти в сеть. И тут выяснилась вторая странная вещь: наш единственный на всю общагу, бесценный ТСМ рвал все подключения. Перестарок, который к этому времени заканчивал отпаивать Джона коньяком, недоуменно пожал плечами и пробормотал, что «давненько в Таблице не разражалось такого кризиса». Джон-газ выразился короче:
– Переворот у них, что ли?
– А что, – неуверенно сказал на это Заши, – может быть, оги уже захватили власть во всём городе. И теперь мстят за смерть своих товарищей.
Акимов посмотрел на него диким взглядом.
– Постучи три раза и сплюнь! Кобольд этого не допустит!
Я не сразу вспомнил, что Кобольд – главный шеф по части безопасности. Сказывались минуты, проведённые у мерцающего экрана.
– Но вообще, это плохо, – тоном знатока продолжал Тимур. – Могли бы сказать хоть что-нибудь. Искажение важных событий подрывает основы Реальности.
– Так поэтому они и помалкивают! – возразил Заши. – До поры до времени.
До чего же у нас все становятся умные, когда дело касается политики или религии! Иногда это действует мне на нервы. Лично я никаких теорий развивать не стал бы. Повременил бы с теориями. Хотя про подрыв Реальности – это чистая правда. Не помню, кто мне об этом рассказывал. Кажется, подвыпивший репортёр в «Мосандере». Он божился, что в Таблице правдива даже реклама. Но вот я смотрел на чистенькую ухоженную девицу, возносящую дифирамбы какому-то моторному маслу, и, как ни тщился, не мог представить её на тёмных улицах, где лежат тела, похожие на тряпьё. Вместо этого я отчётливо представил, как копошится возле этих тел бесхозная биоткань в бесплодных попытках растормошить хозяев; как элементарный инстинкт самосохранения в конце концов заставляет её отрываться от трупов и нырять в канализацию, и вот она скапливается у стоков, создавая маленькие запруды, а оголённые тела уже наполовину в воде… Тут я вздрогнул и проснулся. Комнату озарял только синий, болезненный прямоугольник экрана. На фоне его выделялась фигура Зенона, молча озиравшегося по сторонам. Я привстал из кресла, в котором задремал, и потёр ладонью затёкшую шею. Зенон обернулся на шорох и недовольно прошептал:
– Спи, спи…
– Сколько времени? – Я зевнул.
– Неважно. Дрыхни дальше, – повторил он, сместившись в темноту. Я услышал осторожные удаляющиеся шаги, и это окончательно меня разбудило. Сон в кресле и сам по себе не сулит приятных ощущений, а тут ещё странное поведение Зенона… Интересно, когда он пришёл? А главное, куда намылился снова? Я медленно встал и, заслонившись ладонью от назойливого голубого света, оглядел холл. Два тёмных холмика на диване, судя по издаваемому сопению, были Тимуром и Заши. Стараясь не шуметь, я добрался до лестницы и остановился в нерешительности. Дом казался пустым и каким-то враждебным. Я хотел окликнуть Зенона, но тихие голоса из прихожей остановили меня.
– Я вижу, ты передумал?
– Угу. Молодёжь в это лучше не впутывать.
Говорили Зенон и Перестарок. Я нащупал ногой первую ступеньку и начал спуск.
– Включи свет, я должен одеться.
– Ты понимаешь, что вдвоём мы не справимся? – сердито просипел Перестарок.
– А кто сказал, что ты в этом участвуешь?
– А кто мне запретит? Не забывай, это я поначалу был твоим шефом.
Зенон издал тихий смешок.
– Мы с тобой – упрямые старые дурни. Включи, пожалуйста, свет.
Щёлкнул выключатель. Свет резанул мне по глазам, заставив невольно отпрянуть.
– Тьфу ты, чёрт! – выругался Зенон. Тут он заметил меня и замер в полунаклоне, с позабытым ботинком в руках.
– Одного ты всё-таки разбудил, – ехидно заметил Перестарок.
– Ну, разве что случайно, – буркнул шеф. Непонимающе взглянул на ботинок и, опустив его на пол, выпрямился.
– Шпионишь, Бор?
– Н-нет… – неуверенно выдавил я. Спросонок получилось хрипло. Я откашлялся и добавил в голос наглости. – А что за аврал?
– Это не аврал, – мрачно ответил Зенон. – Это общегородской маленький апокалипсис.
Опустившись на лавку, он принялся яростно зашнуровывать обувь.
– Работа одна нарисовалась, – пояснил Перестарок. – Шибко срочная.
– Добровольцы нужны?
– Дома сиди. – Мой шеф, покончив с одеванием, поднялся на ноги. – Сами всё сделаем.
Не знаю, какие боги добавили мне смелости, – нынешний Зенон, суровый и собранный, мало походил на того благодушного дядьку, которому я выкладывал подробности своего путешествия с эмпатом. Но я собрался с духом и возразил:
– Вам нужны ещё люди. Я слышал.
– А всё твоё нытье. – Зенон повернулся к Перестарку. Тот хихикнул.
– Кажется, ты возлагал на него большие надежды?
Я не сразу понял, что речь обо мне. Зенон нахмурился.
– Возможно. Но это было до того, как мне намекнули…
– Это не он, – уверенно заявил Перестарок.
– А в чём дело-то? – вызывающе сказал я. – Если вы про засорившийся унитаз на третьем, то это действительно не я.
Зенон то ли фыркнул, то ли поперхнулся; оба они снова посмотрели на меня.
– Ладно, – наконец проронил шеф. – Собирайся, только быстро, и дуй в гараж. Надо взять фургоны… двух, наверное, хватит, да?
Перестарок кивнул. Рискуя нарваться на отповедь, я всё-таки задал последний вопрос:
– А это надолго, шеф?
Зенон шевельнул желваками и проронил:
– Как получится.
А Перестарок пропел:
– Не бойся, Бор, сегодня мы не будем покидать город. Мы едем в ДУОБТ.
«Департамент по утилизации и обработке биоткани» – так полностью называлось это учреждение. И работали в нём утильщики. Про утильщиков шутили, что они не нравятся никому, кроме себя самих. И немудрено. Ведь ДУОБТ – это, по сути, большой крематорий, в топках которого днями и ночами сгорает отработанная биоткань. Говорят, что в последние годы она ведёт себя более агрессивно. А значит, работы у утильщиков хватает. Люди они, конечно, малоприятные. Может быть, из-за тяжёлого запаха гари, въевшегося в их кожу от постоянного соседства с топками. С другой стороны, мы тоже пахнем бензином, а не духами. Не пахнут только бездельники… и оги. От кого я это слышал? И почему оги в моём сознании постоянно связываются с утильщиками? Должно быть, это из-за рыжего дезертира по имени Рем Серебряков. Его имя и фотография исчезли с телеэкрана вскоре после возвращения Джона. Вскоре после того, как оги начали умирать на наших улицах.
Пока я, притихнув, прокручивал в голове все эти мысли, мы добрались до машин. Они стояли смирно, этакие чудовища из металла и резины, послушные человеку в гораздо большей степени, чем биоткань. И куда более безопасные, несмотря на свои размеры. Я открыл ворота, а Зенон и Перестарок вывели наружу два фургона. Мы работали без прожекторов: город, охвативший нас шёлковыми тисками, давал достаточно света. Розоватый отблеск лежал на облаках, и дождь постукивал по плащу сверкающими иголками. Но когда я забрался в кабину к шефу, фургон показался мне кальмаром, плавающим в чернильном облаке. Внутренность кабины озарялась бледными огоньками приборов. Фургон качнулся, когда Зенон плавно взял с места. Шеф включил навигатор, вычисляя маршрут, и голова кальмара осветилась ярче, а наружные чернила сделались гуще.
– Шеф, – сказал я, присмотревшись к карте, – а мы точно едем в ДУОБТ?
– Это конец пути, – сдержанно отозвался Зенон, – начало будет не таким приятным.
Покосившись в мою сторону, он добавил:
– Только не вздумай там рассуждать о дезертирах. Сакахалла, при всех его тараканах, – не самый плохой человек. Он болезненно реагирует на промахи подчинённых.
Я послушно кивнул головой.
– Так, значит, у нас перемирие с утильщиками?
– А кто сказал, что была война? – сухо отозвался Зенон. По его тону я понял, что попал пальцем в небо.
– Ну, как же… – неуверенно пробормотал я. – Все эти шуточки… и на Арене они – наши главные соперники…
– И ты решил, что это всерьёз, да? – почти сочувственно спросил шеф. Я подумал, что сейчас он не выдержит и засмеётся, но Зенон сдержался. Это было ещё обиднее.
– Вот только не надо глума, – попросил я. – О подлой натуре утильщиков я слышу с тех пор, как попал в общагу.
– То есть, не меньше года? – уточнил Зенон. – Давно пора расстаться со стереотипами…
– Так что же это, игра? – не удержался я от ответной шпильки.
– Ну конечно, мы с Перестарком придумали всё ради собственного удовольствия, – ядовито сказал шеф. – Между прочим, Заши дружит кое с кем из утильщиков. И если б ты почаще отрывал задницу от скамейки запасных, тоже знал бы некоторых в лицо. Конечно, они не самые приятные парни в мире. Несколько лет назад они подложили нам здоровенную свинью. Но мы не пускаем их на свою территорию не из-за этого. Есть более глубокие причины.
– Какие? – вырвалось у меня.
Зенон, глядя сквозь лобовое стекло, покачал головой.
– Отношение к жизни. У нас и у них оно разное.
– Понимаю, – сказал я после паузы.
– Нет, не понимаешь. И некоторые другие в нашей общаге – тоже.
Передо мной забрезжила смутная догадка.
– Так вот почему вы не стали будить парней…
Зенон раздражённо прицокнул языком.
– Когда сегодня на совещании я заявил, что мои ребята не ездят на труповозках, господа иерархи процитировали мне несколько крамольных фраз, прозвучавших в стенах нашего общежития. Дословно процитировали, заметь. И намекнули, что этого им хватит для карательных мер. Кто-то сливает вас своему начальству, Бор. И это начальство – явно не я.
Оставшуюся часть пути я старательно размышлял над сказанным. Но когда Зенон начал сбавлять скорость, я сказал нарочито небрежно:
– М-да… А я переживал из-за какого-то забитого унитаза!
Шеф от души расхохотался. Когда его хохот стих, я услышал:
– Бестолковый ты парень, Бор! Надо было валить на утильщиков.
На такой вот нелепо-весёлой ноте мы оказались перед кордоном легионеров – где-то на юго-западной окраине города.
Они стояли у подножия штабеля, составленного из чёрных продолговатых мешков, все – с автоматами наперевес. И при виде их цепочки меня кольнуло недоумение. Если они обороняют эту баррикаду, то зачем повернулись лицом к городу? Чего вообще они ждут? Нашествия мирных жителей? Второй волны огов? Но времени на решение головоломок уже не было: от кордона отделилась высокая, длинная фигура и, хлопая полами плаща, быстро направилась к нам. Я вздрогнул, узнав вчерашнего командира. Он ничем не выдал, что мы знакомы; скользнул по нам с Перестарком мимолётным взглядом и сразу повернулся к Зенону.
– Это всё, что вы можете нам дать, Вержбицкий? – сквозь зубы спросил он. – Два фургона и двух водителей?
– Трёх, – сдержанно отозвался Зенон, – считая меня. И – да, это действительно всё, что я смог наскрести. Первая колонна сейчас за пределами города. Остальные тратят законно заработанные отгулы.
– Не оправдывайтесь, – звякнул командир железным, беспощадным голосом. Зенон пожал плечами.
– Даже и в мыслях не было. Совесть моя чиста. Сколько раз я ставил вопрос о расширении автопарка?
– Я не расположен играть в ромашку, – с нетерпеливым жестом сказал легионер. – Разговаривайте об этом с мэром. Мне нужно знать только одно: сможете ли вы убрать весь этот… мусор до того, как рассветёт.
