Текст книги "Реальность 7.11 (СИ)"

Автор книги: Ольга Дернова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Но почему ты?! Если ты говоришь правду, получается, что обе ваши встречи – случайность, но ведь так не бывает, это чепуха. Где угодно, но только не в Таблице. Не могло это быть случайностью!

– Вы хотите сказать… – запальчиво начал я.

– Ты, – перебила девушка.

– Что?

– Обращайся ко мне на «ты», так проще.

– Хорошо. Значит, по твоей логике, в подземных туннелях он был не по каким-то своим делам, а целенаправленно дожидался меня. Но ведь это ещё больший абсурд. С какой бы стати?

– Тебе виднее, – парировала она. И только тут до меня дошло: она же не верит ни единому моему слову! Все мои простодушные, неказистые свидетельства, проходя сквозь её уши, искажаются, превращаются в неуклюжую ложь. Я уже не пытался подавить раздражение, вызванное этим открытием. Мы смотрели друг на друга, как два противника. На тёмном стекле над её правым плечом медленно таяли пять бледных полумесяцев. Влажные отпечатки девичьих пальцев. В этом зрелище чудилось нечто болезненное. Я заговорил, стараясь, чтобы мои слова звучали твёрдо и убедительно:

– Во всей этой истории я пытался обезопасить только себя и ога. Я не знаю, случайны ли наши с Ремом встречи, но для меня они выглядели именно так. Я с ним никак и ничем не связан. Да и вообще… у меня на него зуб!

Последнее я, должно быть, напрасно брякнул. И брякнул-то под влиянием момента, хотя был уверен в собственной правоте. Рем Серебряков, которому я ничего плохого не сделал и которого знать не желал, доставлял мне одни неприятности!

– Я б сказал, у него на тебя тоже, – в том моим мыслям высказался Тимур. – Зуб. Или даже два.

Я безнадежно махнул рукой.

– Теперь, считай, все три зуба. Я же рассказал про него легионерам. Хотя обещал молчать.

Злата повернулась к своему спутнику.

– Значит, ты веришь Бору на слово?

– Я не такой умный как ты, – чуточку виновато ответил Акимов. – Но я хорошо его знаю. Никогда не слышал, чтобы он врал.

Я даже почувствовал к нему симпатию. Не ожидал от легионера такой поддержки. Но уже в следующий момент Тимур всё испортил.

– Думаешь, он придёт тебе мстить?

Девушка невольно поёжилась. Меня от похожей реакции спасали только остатки гордости. И я не удержался от шпильки.

– А что такое? Хочешь стать моим телохранителем?

– Прости, брат, – серьёзно ответил он. – Я б не возражал, честно. Но она тебя опередила.

– Она? – Я не понимал, пока Тимур не указал на Злату.

– Я обещал, что буду охранять её от дезертира. Так что, как видишь, ты не единственная мишень…

– Минуточку, – перебил я. – У меня уже мозги набекрень. Рем что, её тоже преследует? Почему?

Я переводил взгляд с одного на другую, а они сидели с постными лицами, как плохие актёры во время розыгрыша. Однако я не успел озвучить свои подозрения. Злата со вздохом сказала:

– Это долгая история. Но, если вкратце, я и Рем… мы когда-то встречались.

Более странную пару трудно себе представить, но факт остаётся фактом: Злата была девушкой Рема. Это о ней, сам того не подозревая, мне рассказывал Иттрий. Наш давешний разговор молнией промелькнул у меня в голове. Может быть, поэтому я ринулся проверять остальное. Да, подтвердила Злата, огов и их хозяев Рем ненавидел лютой, непримиримой ненавистью. Если при нём заходила речь о Фабрике, его начинало трясти. Причины? О них он не распространялся, хотя случайные обмолвки складывались в невероятную историю.

– Он был пленником на Фабрике, – заявила Злата. – И пострадал из-за их экспериментов.

Сказав это, она бросила вызывающий взгляд на Акимова; тот вздохнул и развёл руками. Видно, в этом вопросе у них согласия не было. Тимур рассматривал Рема как более удачливого соперника-симулянта, который нагло воспользовался женской отзывчивостью и жалостью. Я спросил, долго ли они встречались, и получил ответ: полгода, не меньше. И при каждой новой встрече она замечала в нём какие-то новые черты, то притягательные и трогательные, то болезненно-отталкивающие. Последних становилось всё больше; Рем вёл себя нервно, противоречиво. Несколько раз между ними вспыхивали грандиозные скандалы, и Рем исчезал из Златиной жизни на неделю-другую, но всегда возвращался. Девушка объясняла эти перепады в настроении его тяжёлым прошлым.

Незадолго до истории с Куполом-один он ввалился к ней поздно вечером. Непривычно весёлый, с лихорадочным блеском в глазах. Попросил подержать у себя одну ценную вещь, предупредил, что может пропасть на какое-то время. Злата чётко запомнила одну его фразу: «Может быть, придётся ненадолго залечь на дно». Ну, конечно, она приняла на хранение этот свёрток. Потом Рем ещё пару раз забегал за ней на работу. Нет, в сам «Подсолнух» он никогда не входил, поджидал подругу на улице. Обычно они вместе шли в какое-нибудь кафе, ужинали, болтали. Так было и в эти последние дни перед инцидентом. О загадочном свёртке он не спрашивал, словно напрочь забыл. А потом разразился этот кризис с Фабрикой и огами, и по всей Таблице было объявлено, что Рем Серебряков – опасный дезертир.

Надо отдать Злате должное, она сразу сообразила, чем чреваты для неё и знакомство с Ремом, и хранение его вещей. Свёрток был убран прочь из квартиры и помещён в более надёжное место. Но даже эта мера не гарантировала безопасности. Операторы Церкви при помощи Святой Машины легко могли доказать её связь с Серебряковым. А там и до обвинения в соучастии рукой подать. И Злата морально готовилась к визиту спецслужб. Однако к ней так и не пришли. Возможно, помогло то, что она была в подчинении у мэра, и в ТЦ не пожелали портить отношения с дружественной организацией. Или же сочли девушку слишком мелкой сошкой. Или вызнали всё по своим каналам. Годилась любая из этих причин.

Так или иначе, она могла расслабиться и жить спокойно. Но, как ни парадоксально, именно в этот период своей одинокой жизни Злата начала бояться. Вечерами, возвращаясь домой, она ощущала в комнатах чужое присутствие. Никакой конкретики, просто слабый, ничем не подкреплённый привкус опасности. Она гнала его прочь, но через сутки ощущение возвращалось. А когда, устав от бесплодной борьбы, Злата задумалась о более действенных мерах, она с ужасом осознала, что не посмеет исповедаться в своих страхах ни штатному психологу, ни малознакомому эмпату. Заодно открылся бы её роман с дезертиром. Расскажи она обо всём – пришлось бы расстаться и со свёртком Рема. Она и так уже спала плохо: вскакивала среди ночи в холодном поту, гадая, цел ли её тайник. На работе была вялой и сонной, отвечала невпопад, и пока вся Таблица азартно обсуждала недавнюю игру на Арене, девушка терзалась бесплодным любопытством: охота было узнать, помимо всего прочего, какие-такие ценности достались ей на хранение. Она даже перестала следить за весом, чего не случалось с дошкольного возраста.

Возможно, страх в конце концов свёл бы её с ума или же превратил в пугливую серую мышку, но через трое суток после игры она вернулась в разгромленную квартиру. Кто-то, пока она отсутствовала, перерыл там всё сверху донизу. Долго сдерживаемые страхи прорвались наружу, и Злата готова была бежать куда глаза глядят, но тут очень кстати подвернулся Тимур. Она забыла на работе мобильник; Акимов воспользовался этим случаем, чтобы вернуть потерю, а заодно – напроситься к ней в гости. Наверное, он рассчитывал на приятный вечер с вином и домашним ужином, а угодил в дурную детективную историю с непредсказуемым «бывшим» и девушкой, балансирующей на грани истерики. К чести Тимура, он оказался рыцарем: поддержал, выслушал, утешил (хотя бы частично) и твёрдой рукой начал наводить порядок в покосившейся Златиной судьбе. Тимур рассудил совершенно верно, что в разорённой квартире искали вещи Рема, и захотел осмотреть тайник.

– И что? – не выдержал я, дослушав до этого места. – Что это было?

– Поклянись, что никому не скажешь, – потребовала Злата. Я пообещал.

– Разные омы и оты, – сообщил Акимов. – Целая куча.

Они списали названия на бумажку, и Злата тайком проверила их по каталогам Церкви и мэрии. Львиную долю Ремова клада составляли присоски с небрежно соскобленным треугольным клеймом Фабрики – похожими пользовались легионеры и прочие работники ТЦ. По окончании срока эксплуатации такие присоски подлежали уничтожению в топках ДУОБТ. Видимо, Серебряков утаил какую-то часть утилизируемого добра. По мнению Тимура, это был хлам, ни на что уже не годный. Но отыскалось между ними и несколько работающих присосок с надписями от руки на самодельных этикетках – Рем то ли сотворил их сам, кустарным способом, то ли прикупил на чёрном рынке. Возможно, он сбывал БТ-дилерам отработанные присоски, на основе которых подпольные умельцы делали собственное синт-оружие – новое, не учтённое в официальных реестрах. Это уже тянуло на преступление.

Но самой интересной находкой стали пластыри с зелёными наклейками – редчайшие омы и оты докризисной эпохи, созданные в какой-то «Лаборатории Абиогенеза». Ни Тимур, ни Злата ни разу о такой не слышали. Все доступные сведения, хранящиеся в терминалах системы «Мираж», касались только пластырей с красными наклейками, детища Первой Лаборатории. От этих открытий веяло духом какого-то давнего соперничества. Первая Лаборатория, предшественница Второй, скрывалась в стенах АВ-Башни и подчинялась самому Отцу-Основателю. Считалось, что никто, кроме Гиаза и его подчинённых, не владел секретом изготовления пластырей. И вот нате вам. Либо таинственная Лаборатория Абиогенеза была предшественницей Первой, либо конкурировала с ней в сфере БТ-технологий.

– Эх, Джона бы сюда, – посетовал я. – Возможно, он что-то об этом слышал…

Но даже ту информацию, которой они владели, собирать приходилось по крупицам. Они действовали осторожно и взвешенно, чтобы не давать повода к подозрениям. Пока суть да дело, девушка сменила адрес, перебралась поближе к «Подсолнуху» – жильё там стоило вдвое дороже, но она ощущала себя в большей безопасности. И купила систему сигнализации, которую Тимур отладил и настроил так, чтобы в случае опасности Злата могла отправить ему сигнал SOS. Они были уверены, что Рем не оставит её в покое, рано или поздно появится на пороге с требованием вернуть спрятанное добро. Вопрос заключался в том, когда ожидать визита? Чтобы выяснить это, требовалось понять мотивы бывшего утильщика, и немало часов ушло у них на горячие споры и бесплодные обсуждения.

Тимур напирал на то, что Серебряков, по всему видать, собирал свою коллекцию долго и тщательно. И на Фабрику явно ушёл не с пустыми руками. Готовился, значит, к походу. Но зачем он туда сунулся, что надеялся там найти и насколько причастен к обрушению Купола, оставалось неразрешимой загадкой. Злата предполагала, что Рем хотел отомстить оговодам и что диверсия на Фабрике – его рук дело, но Акимов отвергал эту гипотезу как слишком эмоциональную. За вторым вопросом, прямо вытекающим из первого, они обратились ко мне. Руководствуясь личными наблюдениями, я должен был сказать, добился ли Рем на Фабрике того, чего хотел. Я крепко задумался. Его нервозность бросалась в глаза, но это показатель недостаточный. Нервозность не говорит ни об успехе, ни о поражении. Но вот то, что он был зол… На огов, на себя, на весь мир. И я покачал головой.

– Нет, не добился. Тогда я этого не понял, а сейчас почти уверен…

– Тогда, – серьёзно сказал Тимур, – всё сходится как нельзя хуже. Свои вещи он забрать не смог, напрямую явиться к Злате побоялся, вот и полез на подземный склад, за новой порцией пластырей. Он хочет повторить попытку, потому что в первый раз оплошал.

Мёдом ему там, что ли, намазано? И какой смысл возвращаться туда, откуда сбежал? Я думал об этом ночью, когда проводил своих гостей, продолжал размышлять и наутро. Пробудившийся мозг подхватил нить рассуждений с того самого места, на котором вчера был застигнут сном. Я пытался собрать воедино всё, что мне было известно о Фабрике. Но вспоминались только истории Эдварда о разных видах огов; об оговодах, мне кажется, не было сказано ни слова. Я представлял их себе некими рабовладельцами, хозяевами ценного ресурса, предпочитавшими отсиживаться в тени. Перестарок удивлённо хмыкнул, когда после завтрака я полез в ТСМ, но расспросами донимать не стал. Через час сетевых разысканий я уже представлял себе в общих чертах всю историю Фабрики.

Основательницей этого предприятия была женщина, современница Гиаза. Судя по всему, оговоды свято блюли матриархальную традицию, так что и в наши дни Фабрикой управляла некая «Мистрис». Промышленным производством биоткани там поначалу не пахло: это был какой-то закрытый научный проект, запущенный с благословения Отца-Основателя. Но у оговодов, похоже, водились собственные деньжата: вскоре по соседству со строящимся городом вырос первый из Куполов Фабрики. Земля под ним была куплена концерном «Органогеникс», сокращённо – «О.Г.», от этой аббревиатуры, как я подозреваю, и пошло гулять по городу словечко «оги».

Отстроившись и заведя собственную охрану, первые оговоды дистанцировались от Церкви. Непонятно было, чем они там у себя занимаются, но, должно быть, какой-то пакт о ненападении всё же действовал, потому что обе стороны соблюдали строгий нейтралитет. Такое положение продержалось до самой смерти Гиаза, а в эпоху безвластия влияние Фабрики резко усилилось. Из тёмной лошадки, неясной окраинной угрозы она превратилась в важнейшего партнёра Трансурановой Церкви. Начались регулярные поставки биоткани. Эти отношения чуть не прервались из-за нового кризиса. Как всегда бывает, самая интригующая информация оказалась и самой скудной. В сети этот текстик был озаглавлен «Конец Первой Лаборатории». Суть сводилась к следующему. В 2124-м году один из огов серии АКУ каким-то образом выбрался за пределы Фабрики; он был захвачен легионерами и содержался в Первой Лаборатории. Что они там с ним вытворяли, неизвестно, но в результате несчастного случая Первая выгорела дотла и не подлежала восстановлению. О дальнейшей судьбе ога в тексте не говорилось.

Случилось это не так уж давно, во всяком случае – уже после моего рождения. После инцидента охрану на Фабрике ужесточили и совсем перестали пускать посторонних. Официальная доктрина не отражала истинного положения вещей, и хотя Фабрика оставалась верным партнёром Церкви, оги и их хозяева за последние десять-пятнадцать лет превратились в главную страшилку городского фольклора. Этому способствовало и то, ради чего я полез в сеть, – полнейшее отсутствие сведений о работниках концерна «Органогеникс». Получается, Рем был едва ли не единственным сторонним наблюдателем, видевшим Фабрику изнутри. Вот и ещё одна правдоподобная причина, по которой его объявили в розыск. Да, не повезло парню: может статься, он, как и я, желал одного – чтобы его оставили в покое, – но уж слишком много он знал и во многом оказался замешан…

Перестарок просунул голову в дверь и сказал:

– Отдыхаешь? На кухне хлеб закончился. И сахар тоже кончается.

– Сейчас схожу, – вяло отозвался я. Старый транзитник хихикнул.

– Люблю понятливых.

Он зашаркал прочь, а я отодвинулся от ТСМ, откинулся в кресле и напоследок медленным взглядом обвёл все стены. Я бывал в этой каморке лишь несколько раз и теперь осматривал её словно впервые. Здесь Афидман проводил большую часть свободного времени, обучаясь людским обычаям. И здесь же происходила трансляция игры, во время которой он спас меня от призрака.

Вспоминая эти события, я в который раз уже подумал: как это странно, что Афидман живёт, не сознавая своей власти над миром. Вся его огромная сила уравновешивалась столь же огромной незащищённостью. Кокон, которым он себя окружил, стал закономерным итогом борьбы двух этих начал. Попыткой выстроить собственную линию защиты. Только для ога метафоры не годились; всё, что происходило в его психике, тут же материализовывалось вовне. Была в этом какая-то допотопная искренность, свойственная всяким древним чудесам, и мне припомнились слова Эда о фантастических существах прошлого. Казалось, для них мироздание работало иначе, – а вот в основу человеческого мира легли неравенство и несправедливость. И к власти у нас чаще всего добираются подлецы. Этот порядок отражается даже на мелочах: к примеру, мы возим грузы, которые всю Таблицу обеспечивают продовольствием, и всё равно вынуждены стоять в очереди, чтобы сделать своим какой-то жалкий батон. Потому что возим мы, а распределяют – другие. Ну да, я был в плохом настроении и видел окружающее исключительно в мрачных тонах. Прижимая к себе покупки, я выбрался из магазина, и тут же подле меня затормозило авто. Шофёр приглашающе приоткрыл дверцу.

– С продуктами под дождь, а, братишка? Могу подбросить до дома!

Я удивился. Поистине волшебный ответ на моё мысленное брюзжание. Наши местные автолюбители не склонны к такому великодушию. Скорее, окатят тебя с головы до ног из ближайшей лужи, да ещё и обругают попутно за твою неловкость.

– Да нет, спасибо, – поблагодарил я. – Мне тут недалеко. Добегу как-нибудь.

Я ещё договаривал фразу, когда почувствовал под левой лопаткой давление твёрдого предмета. Узнаваемые ощущения, памятные по знакомству с Ремом. Мне опять угрожали оружием. Женщина за спиной негромко скомандовала:

– Садись в машину и не выёживайся… придурок.

Я открыл заднюю дверцу и сел. Моя похитительница плюхнулась рядом. Водитель тронулся с места за миг до того, как она заперлась. Таким образом, вся сцена моего похищения уместилась в несколько секунд. Не думаю, что случайные прохожие что-то заподозрили. Но вот если б я исхитрился послать весточку Перестарку…

– Телефон, – потребовала женщина. Дуло её пистолета по-прежнему смотрело на меня. Пришлось отказаться и от этой возможности сбежать. Подчиняясь отрывистым приказаниям, я достал свой мобильный, вытащил из него аккумулятор и подал похитительнице.

– Молодец, – сказала она. – Остальное спрячь обратно.

Не женщина даже, а девушка. Молодое, насупленное лицо. Но довольно симпатичное. Пряди волос у неё были разного цвета – синие и красные вперемежку. Строгий брючный костюм сидел как влитой.

– Куда мы едем? – спросил я. – И… кто вы такие?

– Союзники, – ответила она на мой второй вопрос. – По крайней мере, пока. Если не будешь рыпаться, тебя не покалечат.

– Не знал, что союзники так себя ведут…

Она пожала плечами.

– Времени нет рассусоливать.

Ну, ладно. Проверить эту информацию у меня всё равно возможности не было. Куда бы меня ни везли, в конце дороги всё разъяснится. Я немного расслабился и обнаружил, что ещё сжимаю в руках свой пакет с продуктами. Вдохнул дразнящий запах свежего хлеба – и понял, что проголодался. Медленно и аккуратно, чтобы не разозлить «союзников», я оторвал от батона горбушку и начал жевать. Шофёр на переднем сиденье хмыкнул.

– Извините, – сказал я в пространство между нами. – Что-то нервы разгулялись. Захотелось заесть.

Пестроголовая поджала губы, но промолчала.

– Хочешь? – предложил я. – В том магазине хороший хлеб.

Она покосилась на протянутый кусок и демонстративно отодвинулась.

– У меня что, такой голодный вид?

– Ну, как хотите.

Продолжая набивать рот, я отвернулся к окну. Стекло было тонированным, за ним мелькали смутные тени зданий. Непонятно, куда мы заехали. Но из города, во всяком случае, не выбирались. Я бы ощутил момент перехода – каждый раз он бывал ярким, как вспышка молнии. Эх, да что там говорить! Будь у меня при себе пластырь-пустышка, я бы мигом вычислил маршрут нашего автомобиля. Так я подумал – и замер, перестав жевать. Так вот что испытывает человек, совершивший открытие! Решение оказывается настолько ясным и близким, что он дивится собственной тупости. Наверное, стресс дал мощную встряску моим мозгам. И вот сейчас благодаря этому я получил чёткий и недвусмысленный ответ о направлении нашего движения. Водитель мог намеренно петлять и делать лишние повороты, но внутренняя стрелка моего компаса упорно показывала на восток.

– Эй! – сказала девушка по соседству. – Эй, ты!

Это вывело меня из ступора. Обретённое знание следовало приберечь. Я отщипнул ещё один кусочек хлебной корки и рассеянно отправил в рот.

– Кончай жрать, мы почти на месте.

Удивительно, до чего этот грубый тон не сочетался с её симпатичной мордашкой. Я хотел сообщить ей об этом, но, похоже, мы действительно достигли финиша. Машина миновала поднявшиеся ворота и плавно въехала в подземный гараж. Так, с полуобщипанным батоном на коленях, я прибыл к следующему этапу своего приключения.

Где-то в глубине дома играла музыка, а в остальном тут было на удивление тихо. Джазовые переходы, казалось, существовали лишь затем, чтобы оттенить здешнюю тишину. Я шёл за фигуристой рыжей служанкой, посматривал по сторонам и думал о том, что никогда не встречал более комфортного дома. Каждая деталь в нём была прочной, тщательно спланированной и идеально подогнанной к окружающему интерьеру. В его планировке, в чередовании комнат и коридоров мне чудилось нечто до боли знакомое, и всю дорогу я силился понять, что именно. Но сумел уловить только слабую вибрацию, как от живого организма. А потом плюнул на всё – и расслабился, и просто продолжал любоваться комфортом и красотой. Наверное, я был даже слегка оглушён ими, потому что, миновав остеклённый коридор и войдя в полутёмную гостиную, не сразу заметил ещё одного гостя. Он-то, надо полагать, почуял меня издалека. Мои чувства и ощущения были для него теперь как открытая книга, поэтому наш разговор начался не совсем так, как принято затевать разговоры.

– Ты угадал совершенно верно, – заметил он, забив на все приветствия, – это – одна из немногих построек, сохранившихся со времён первой Таблицы. Невольно начинаешь уважать Гиаза. Он умудрился построить рай на земле. Почти законченный рай… Но сам же его и разрушил впоследствии.

– Обнадёживает, что этот рай всё-таки не на небе, – ответил я, мгновенно узнав его по голосу. – Я о тебе беспокоился. Здравствуй, Эд.

Он помахал мне рукой из кресла, в котором сидел. Сбоку от него стоял маленький столик, на котором покоились журнал (лежащий обложкой кверху), тарелка с какой-то снедью и пустой винный бокал. Похоже, я оторвал его от весьма приятного отдыха.

– Присаживайся, – пригласил он. – Терпеть не могу просить прощения, но, видимо, придётся. Я не планировал с тобой видеться. Думал уйти в тень до самого перезапуска. Но вокруг тебя стала сгущаться опасная атмосфера. И поскольку я несу частичную ответственность, пришлось организовать эту встречу.

– Погоди, не так быстро, – пожаловался я. – Когда ты не был авгуром, ты выражался куда яснее. Расскажи мне всё по порядку… то есть, нет, всё-всё не надо. Я примерно понимаю, что произошло в туннелях. Ты почуял легионеров и сбежал. Чтобы сохранить свою свободу.

– Из двух зол я выбрал меньшее, – подтвердил Эд. – Если бы Церковь получила и меня, и ога… – он помедлил, раздумывая, потом кивнул. – Да, это было б для них слишком жирно.

– Почему ты не предупредил, что мы встретим Рема?

Он поморщился.

– Не буду отрицать: этот недочёт – целиком и полностью на моей совести. Оправдать меня может лишь то, что там сильно фонило. Эта чёртова Туша…

– Но как ты здесь оказался? – продолжал допытываться я. – Это твоё тайное убежище?

– Можно и так сказать, – согласился Эдвард. – Хотя дом не мой. Я здесь на положении политического эмигранта. Кстати… самое время представить тебя хозяйке.

Время её появления было рассчитано идеально. Свет из коридора жемчужным ореолом окутывал точёную фигуру. И когда я обернулся на цокот каблуков, она показалась мне богиней. Впечатления не портило даже хищное выражение лица.

– Знакомься, – произнёс авгур, – Рита Риомишвард. Моя мачеха, а также соратница Гиаза и проектировщица первой Таблицы.

– Ты, как всегда, предельно тактичен, – перебила она. – Обязательно выдавать первому встречному мой истинный возраст?

Эдвард усмехнулся.

– Я хотел заранее избежать неясностей. И потом, какая тебе разница? Ты ведь не собираешься с ним спать…

Возможно, я бы не возражал, но кто меня тут спрашивал?

– Ну да, я бабушка всей Таблицы, – с вызовом сказала Рита. – И первый, кто посмеет сказать: «Ты неплохо сохранилась», вылетит отсюда к чертям собачьим!

– Я бы попробовал, – с улыбкой заметил Эд, – но явно не сегодня.

Его мачеха достала из специального шкафчика бокал и полупустую бутылку, налила себе солидную порцию и только затем спросила:

– Ну, и к чему же ты клонишь?

– Мне надо, чтобы ты рассказала Алексу о своём первом замужестве, – ответил он.

Её губы сложились в беззвучное «фью». Потом Рита сказала:

– Дорогой пасынок, ты редкостный нахал. Знаешь, сколько тебе это будет стоить?

По улыбке Эда можно было понять, что сделка движется в нужном направлении.

– Как видишь, я даже не торгуюсь.

Рита Риомишвард, дразняще покачивая бёдрами, прошла мимо нас и плюхнулась на боковой диванчик. Положила ногу на ногу, убрала с лица светло-рыжую волнистую прядь и спросила:

– Это действительно так важно?

Она задала этот вопрос нам обоим. Я пожал плечами, но Эд твёрдо ответил:

– Для меня – да.

И она засмеялась, глядя на меня, приглашая присоединиться к веселью: «Вот дурные они, эти авгуры, правда?» – и пригубила свой алкоголь. А потом отставила бокал в сторону, сложила тонкие кисти рук домиком и серьёзно сказала:

– Ну ладно, так и быть, мальчики. Слушайте.

Начать с того, что она была не совсем человеком. В её крови сохранялись примеси крови другого, древнего рода, который управлял Землёй задолго до появления всех человеческих цивилизаций.

– Я бы не назвал их «родом», – запротестовал Эд. – Все эти автохтоны были одиночками. Поэтому и потомство их почти не сохранилось.

– Не буду спорить о том, чего не видела, – сказала Рита. – Может быть, они использовали свои синты как-то иначе. В нашем роду было принято извлекать из них максимальную выгоду.

– Поэтому она такая гедонистка, – пояснил Эд. Но покорно умолк под её сердитым взглядом.

– Подождите, – робко вклинился я. – Значит, вы и ваши предки всегда знали про синты? Ещё до Гиаза?

– Разумеется. Наш фамильный синт не способен творить чудеса, но умение обращаться с ним передавалось из поколения в поколение, неукоснительно.

На что именно способен её синт, она не сказала. Зато назвала свою девичью фамилию. До замужества она была Ритой Серебряковой. Впрочем, это не изменилось и после заключения брака. У её мужа были индейские корни. Почти такие же старинные и древние, как у неё. Вместо фамилии – какое-то дурацкое непроизносимое прозвище. Но в той, первой Таблице многие брали новые имена, и он поступил точно так же. Все звали его просто: Карбон.

Познакомились они, когда Таблица только начинала строиться. Оба работали на Гиаза. Она – главный проектировщик и архитектор города. Что касается Карбона, многие называли его правой рукой Отца-Основателя. Он был не авгуром, а эмпатом. Самым сильным из группы, которой руководил. По поручению Отца-Основателя они занимались в ноосфере какими-то сложными разысканиями. Кажется, ныряли в чужое бессознательное. На эмпатовском жаргоне это называлось «Погружениями». Происходило это внутри только что возведённой АВ-Башни – самого прекрасного и совершенного из всех Ритиных детищ. Тогда она действительно была увлечена своей работой, своим новоиспечённым мужем и собственной ролью при нём. И, возможно, их совместная жизнь сложилась бы неплохо… если б не эта китайская штучка.

У неё тоже было не имя, а прозвище – Уло. Многообещающая юная исследовательница из Лаборатории Абиогенеза – вот как о ней говорили. Белый халатик, золотые серёжки, каблучки… Она и Карбон часто пересекались по разным рабочим вопросам. Рита, которая вычленила Карбона среди нескольких сотен мужских особей, придирчиво изучила все его привычки и предпочтения, провела правильную охоту и законно наслаждалась статусом замужней женщины, оказалась бессильна перед их внезапно вспыхнувшей страстью.

– Обычное дело, в общем-то, – улыбаясь, сказала она. – Как истинная гедонистка, я его не осуждаю.

Однако в их роду не было принято прощать и терпеть. Тем более – выпускать завоёванное из рук. И Рита закатила супругу грандиозный скандал. Напирала на то, что беременна, что обязанность мужа – содержать и её, и отпрыска. Карбон слушал спокойно. Ни слова не проронил на протяжении всего разноса. В какой-то момент Рита осознала, что впустую тратит силы. Как эмпат, он не мог не знать о буре, которая сгущалась над головой. И если не пытался избежать скандала, значит, пришёл к жене с уже созревшим решением. Это было обидно, и Рита не выдержала, расплакалась.

Кажется, супруга это удивило. Из чего делаем вывод: даже самый гениальный эмпат не в состоянии проследить все хитросплетения женской логики. Он заставил её умыться, усадил в удобное кресло, принёс воды. И когда она немного успокоилась, поклялся, что разорвёт связь на стороне. Сказал: «Я навеки останусь твоим мужем». Ну, можно сказать, сдержал обещание.

Успокоенная Рита отпустила его на работу. Группа, которую он возглавлял, готовилась к важному Погружению. Но что-то у них разладилось в самый ответственный момент. Гиаз объяснял ей, и не единожды, но Рита лишь в общих чертах поняла механику процесса. Якобы сознания всех, кто участвовал в эксперименте, угодили в зазор между слоями ноосферы и оказались в плену. Ловушка получилась настолько мощной, что в неё затягивало любого, кто пытался вывести пленников из транса. В скором времени пробовать перестали. К чести Гиаза, он не бросил участников эксперимента совсем уж на произвол судьбы. Их поместили в специальный медицинский центр, расположенный по соседству, в близлежащем городке. В застывших телах всеми способами поддерживали жизнь. Это оказалось не так сложно, поскольку вся Группа Карбона, судя по внешним признакам, погрузилась в мирный летаргический сон. Через какой-то десяток лет систему жизнеобеспечения полностью автоматизировали, и центр поменял свой статус – из медицинского стал мемориальным. Когда же ещё через сорок лет Мемориал бесследно исчез, оставив вместо себя большой котлован и проделав дыру в местном краеведении, всем было уже глубоко плевать на этот реликт Гиазовой эпохи.

Всем, кроме китайской штучки Уло. Кажется, она слегка свихнулась на почве неудовлетворённой страсти. До Риты доходили слухи, что девица страшно терзалась. Когда все уже поняли бесплодность попыток, она одна продолжала настаивать на продолжении спасательной операции. Не побоялась затеять спор с самим Гиазом. Короче, как могла боролась за свою любовь.

Рита искренне недоумевала. К чему вытаскивать мужчину, который тебе не достанется? Мало, что ли, вокруг других достойных особей? Но китаянка отчебучила кое-что похлеще. В один прекрасный день сбежала из Лаборатории, попутно прихватив какой-то ценный генетический материал. Впрочем, в эти коллизии Рита уже не вникала, у неё хватало своих проблем: близилось время родов. Девочка, которую назвали Лидией, родилась за пределами Таблицы. В тихом местечке с неторопливой, размеренной жизнью; сны тех семнадцати сновидцев из Мемориала здесь как будто просачивались наружу. Да, девчонка, хоть и вышла безотцовщиной, а всё-таки обреталась под боком у папаши. Здесь Лидия выросла, получила образование и работу. Замуж не выходила, но романы с мужчинами у неё случались, и спустя какое-то время на свет появился Ритин внук. Рита отнеслась к известию с безразличием. По мере того, как Лидия взрослела, её мать всё чаще покидала насиженное гнездо. Она ожидала совершеннолетия дочери со всевозрастающим нетерпением. Ровно в восемнадцать у Лидии началась самостоятельная жизнь, а к моменту рождения внука Рита уже давно рассталась с девичьей фамилией и звалась теперь госпожой Риомишвард. У неё было всё, о чём она мечтала: богатый муж-бизнесмен, недвижимость в разных частях света, несколько банковских счетов…