Текст книги "Новый год по новому стилю (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
Глава 3.5 «Ответ Деда Мороза»
– Уснула?
Я обернулась от кровати, на которой разложила вещи чужого ребёнка, и увидела своего скрючившимся калачиком на ковре. Так засыпают только годовасики и те, кто смертельно устал.
– О, черт…
Да, у меня вырвалось… Не при ребёнке. Ребёнок спит.
Вербов держал в руках пластиковый пакет для мусора – раскрытым.
– Давай быстрее кровать освобождай. Я перенесу. Проснётся, пойдём пить чай. Не проснётся… – и он улыбнулся. Или все же это была усмешка? – Пойдём пить чай вдвоём и с кошками.
Я почти все разобрала. Один мешок он точно мог отвезти сиротам. Что не так? Стоит с мешком и молчит. Молча злится, что я ничего не взяла? Так я же не кошечка, чтобы мне помогать… Если моему ребенку что-то потребуется, я на это заработаю.
– Я сама переложу ребёнка, – выдала я, когда пауза подзатянулась и порядком надоела.
– Не доверяешь?
Откуда эта злость?
– У тебя руки заняты.
В ответ он просто разжал пальцы, и я еле успела подхватить мешок, чтобы из него не вывалились так аккуратно мною сложенные вещи. Он встал перед Любой на колени и, подхватив на руки, так на коленях и дополз до кровати, укрыл пледом и уставился на меня, стоящую с мешком.
– Пошли. Чай остынет.
И вырвал у меня мешок. Вам, Гриша, нервишки бы подлечить не помешало. Понимаю, одиннадцать кошек – это не погладить, а ответственность, но они, как выяснилось, у тещи, а ты, миленький, со своими двумя кошечками не справился: с Ульяной, как понимаю, и Илоной.
Вербов завязал мешок узлом и поставил у выхода, чтобы не забыть. Я не стала задерживаться у двери и пошла прямо на кухню. Рыжая снова лежала на столе. Не у чашек и не у торта, который оставался в упаковке, но у телефона – моего. А я как-то и забыла про конфискацию моего имущества.
Вербов, конечно же, перехватил мой взгляд, перегнулся через меня и, схватив телефон, чуть ли не швырнул в подставленные мною ладони – я и подставила-то их, чтобы телефон вернулся ко мне в целости. Сохранность собственных нервов в обществе дорогого начальника я себе гарантировать не могла. Сама виновата, что поехала к Вербову в гости. Вернее, в гости к кошкам его бывшей тещи – какая прелесть! Сплошной сюр!
– Мне выйти?
– Я не собираюсь звонить Кириллу! – развернулась я и уткнулась в Вербова носом. Кухня маленькая – могла б сообразить, что она рассчитана только на семейные ссоры в итальянском стиле!
– Что это за важный разговор?
Вербов выдохнул вопрос мне в лицо, но я не ответила. Он выжег своим дыханием все оставшиеся в моей голове мысли и сдобрил хвойной туалетной водой. Поняв, что ответа не получит, Вербов сказал то, что я и ожидала от него услышать:
– Я хочу завтра погулять с вами по центру. Там красиво.
– Я в курсе. Мы там гуляли.
Ко мне вернулось красноречие, но оно сопровождалось нездоровым румянцем. Где раскрытые форточки? Дайте мне одну!
– Ты не хочешь в центр или ты не хочешь со мной?
Его руки уже за моей спиной – к счастью, не на ней, а все же на столе, и между нами – телефон. Явно с новой эсэмэской или с новым пропущенным звонком. Иначе бы Вербов не завелся. А чего он завелся вообще?
– Гриша, я тебя не понимаю…
– Да я это вижу, Лиза…
А я больше ничего не видела – закрыла глаза машинально или скорее зажмурилась, когда почувствовала на губах его губы. Мне бы отпрянуть – так за мною стол, и я не двинулась с места, давая ему свободу своей вынужденной покорностью и полностью лишаясь своей. Его руки сомкнулись у меня за спиной и между нами не осталось даже телефона – его корпус точно сплющился, или нет – впечатался Вербову в живот и почти сразу исчез из моих рук. Через дикий шум собственной паники, забившей уши, я все-таки услышала кошачье шипение и легкий хлопок – Вербов швырнул телефон на стол, не глядя. А я до сих пор так и не открыла глаз, а он не прервал поцелуя, хотя я и не отвечала на него и даже не подняла рук, чтобы обнять. Но я же и не отталкивала…
– Так понятней?
Теперь я хлопала ресницами. Влажными – и если бы на них был хоть грамм туши, она бы потекла. Я видела только большие синие глаза – так близко от моего осталось лицо Гриши. Гриши… Я именно так и назвала его мысленно, пытаясь подыскать слова или для начала хотя бы мысли… Здравые… Нет, мне ничего непонятно. Ни про него, ни про себя. Почему у меня дрожат плечи…
Он вдруг поднял меня и усадил на стол – прямо на телефон. Я не принцесса на горошине – выживу, я и телефон. Спасибо, не на кошку…
– Гриша, что ты делаешь?
Прибавлялись только вопросы. Он вдруг опустился на колени и, сжав мои железной хваткой, ткнулся головой в замкнутый круг из собственных рук.
– Я не знаю, что делаю… Пытаюсь удержать тебя… И если мне дана на это всего лишь одна эта суббота, мне надо на коленях умолять тебя дать мне шанс…
– На что? – то ли перебила, то ли просто спросила я.
– Чтобы поухаживать за тобой, вот на что… Иначе ты явишься в офис десятого числа, напишешь заявления и я больше тебя никогда не увижу.
Он резко поднялся и шикнул на белую кошку, которая в этот момент запрыгнула на стол. Я осторожно вытащила из-под себя телефон в надежде, что Вербов этого не заметит. Напрасно.
– Тебе надо позвонить? – спросил он тихо и тут же громко сам себе ответил: – Тебе нужно позвонить и сказать, что завтра ты тоже занята. И в понедельник занята, потому что я хочу пойти с вами на елку.
Мой рот открылся, и я очень надеялась, что Вербов не закроет мне его поцелуем. Дрожь сменилась жаром – началась оттепель, я чувствовала ее капли под волосами на шее. Пока только там, пока…
– Это глупо…
– Что глупо? Пойти на елку с вами? А как мне еще пойти с тобой куда-нибудь, если тебе не с кем оставить ребенка? В офис ты не ходишь! Я уже сделал, кажется, все возможное и невозможное, чтобы тебя туда вытащить!
– Для этого? – чуть ли не запинаясь, с трудом выговорила я.
Пальцы Вербова скользнули мне под волосы, чтобы поднять и просушить. Боже, он видит, что творит со мной…
– А для чего еще? Ну не мог же я припереться к тебе домой? А ты умудрялась убежать из офиса раньше, чем я долбанный ноут успевал закрыть…
– Ты мог бы позвонить… – несла я полный бред, чувствуя или уже не чувствуя ничего, потому что его рука сжималась вокруг моей шеи, находя нужные кнопки кодового замка, который я повесила на все свои чувства пять лет назад.
– И что бы ты подумала, если бы я вдруг пригласил тебя на ужин? – Я ничего не ответила, потому что во рту пересохло. – Ты бы написала заявление еще раньше. Лиз, я не лезу к тебе… Нет, лезу… – и он ткнулся в меня лбом. – Но ты можешь оттолкнуть меня, если тебе противно. Ты можешь дальше приходить только на планерки. Я проглочу эту пилюлю… Но если я хоть чуть-чуть тебе нравлюсь… Я написал письмо Деду Морозу, вот честно… Потому что уже не знал, что делать…
– Написал? Врешь…
Улыбка, на мгновение появившаяся у меня на губах, тут же исчезла. Что я себе позволяю? Не слишком ли много фамильярности после одного поцелуя?
– Почему я не могу написать письмо собственному деду? – он рассмеялся и мягко прошелся пальцами по моей пылающей щеке. – И знаешь, что он написал в ответ: не позорь наш род. Если женщина тебе нравится, скажи ей об этом. А как ей скажешь, если она меня даже Вконтакте в друзья не добавляет? И когда я позвонил Степановой…
– Так ты это подстроил? – с трудом выдохнула я почти что ему в губы.– Вместе с ней? Она еще грозилась пригласить тебя на сациви…
Теперь вспыхнул он.
– Нет, я ничего не просил у нее. Как я мог попросить тебя в Снегурочки? А кто будет с дочкой Снегурочки сидеть? Меня ж какими только словами не называли и в лицо, и за глаза… – Теперь я точно вспыхнула, вспоминая «гада». – Выходит, у меня все на роже написано. И все это видят, кроме тебя… Ну, слова-то ты понимаешь? Мы завтра встречаемся или как?
Я сжала губы, вдруг поняв, что хочу поцеловать Вербова. Или не его… А просто хочу целоваться. Я уже и забыла, что такое поцелуи не ребенка… Или ребенка, но большого. Что же он на меня так смотрит? Точно сейчас заплачет… Или это у меня глаза на мокром месте – мне страшно сказать ему «да» и мне страшно оттолкнуть – а если это второй шанс? А если – единственный? А что, если Люба ему вообще не нужна? А я не смогу крутить романы за спиной у ребенка. Даже если очень хочется.
Глава 3.6 «Нетронутый чай»
– Гриша, я тебя не совсем понимаю…
Он не взял и секунды на размышление. Выдал как на автомате, сжав мне щеки до боли. Любое его прикосновение причиняло боль. Сладостную. О которой я тоже старалась забыть после развода.
– Понимать меня необязательно. Обязательно любить и кормить вовремя.
Я уставилась на него огромными глазами, и он зажмурился и сказал с закрытыми глазами:
– Как сказал Чеширский кот из Алисы.
Я расхохоталась. Нервно. Громко. И получила по губам – пальцем.
– Тише, ребенка разбудишь…
И пальца он не убрал, а осторожно довел его до уголка моих губ, заставляя податься к нему за поцелуем. Вторым, третьим… Я не отпускала его от себя – держала уже и руками и ногами, пока не почувствовала на щеке что-то мягкое – это был хвост, чеширский…
– Жаль, на кухне нет телевизора, – выдал Гриша таинственно, отодвигая кота в сторону и трогая мой нос кончиком своего.
– Почему…
– Потому что если Люба спросит, что мы тут делаем, мы не сможем сказать, что смотрим телевизор…
Мне снова захотелось рассмеяться – он не знаменитый «Гоша», но он не менее колоритный Гриша и не обидится на смех – ведь он хотел меня рассмешить. И совсем не словом «лопата» Но, увы, он не дал мне возможности даже вздохнуть…
– Почему я считала, что у тебя напрочь отсутствует чувство юмора? – спросила я, отдышавшись от поцелуя и прощупывая мужские плечи через джемпер. Господи, какое же это приятное занятие!
– Да потому что на планерках мне не до шуток, а в остальное время кто-то не ходит в офис, – не смог не съязвить ГАВ, все-таки у него говорящие инициалы.
– Я, кажется, в это время зарабатывала для тебя деньги, разве нет?
– Для себя. Я специально срезал всем оклады, чтобы дать стимул работать… сверхурочно.
Меня вдруг бросило в холод – он же мой босс, хозяин бизнеса, ну что же я делаю…
– Ты говорил, мы не будем говорить о работе?
О работе… В его жутко-длинном монологе проскочило согласие на удаленку, но я же не смогу теперь с ним работать… Эта кухня в разы хуже подсобки.
– Я не знаю, о чем с тобой еще говорить, если ты… Не отвечаешь на мой вопрос про завтра. Во сколько и где, или я нахер тебе не нужен?
Как и ответ на заданный вопрос – разговаривать с закрытыми глазами и с закрытым ртом я пока не научилась. И не научусь… Я оказалась на краю стола и вообще ходила по краю здравого смысла. И ничто не дрогнуло во мне, когда отстранившись, Гриша стянул с себя джемпер, оставшись в футболке. Вернее – во мне дрогнуло все, а в его руках щелкнул лишь замок бюстгальтера… Что ты делаешь? А что делаешь ты? – орал внутренний голос – Ты позволяешь ему это делать…
– Гриша…
Только это не был протест, это был стон… Теплые мягкие пальцы сжали мне грудь, и я соскользнула со стола, теряя последнюю опору. Ухватилась за его шею, но она переломилась, как соломинка, и я с головой погрузилась в пучину безумия.
– Ты мне дашь наконец ответ? – это он высвободился из плена моих рук, но меня не отпустил – взяв в прямом смысле за грудки…
– Да… – я смотрела ему в глаза, и у меня все двоилось, точно после обильного возлияния, а мы не пили даже чая.
– Что да?
Он трогал поцелуем мою нижнюю губу и при этом хотел, чтобы я ему отвечала словами. Я просто кивнула, и он прикусил ее сильнее. Потом скользнул на шею, и я услышала возглас возмущения:
– Лиза, ты можешь со мной по-человечески говорить?
Я прикрыла глаза и качнулась – вперед, чтобы столкнуться с ним лоб в лоб.
– Не могу, ты же видишь, – едва дышала я, проклиная развязное тело. – Ты не даешь мне говорить…
– Я просто очень боюсь услышать от тебя нет.
– Да…
Он чувствовал каждый удар моего сердца – оно билось ему прямо в ладонь, передавая своё бешенство, и его пальцы все сильнее и сильнее сжимались на моей груди.
– Гриша, умоляю… Ребенок в доме…
Руки тут же спустились к талии, и я вообще перестала дышать – я сжалась до стебля одуванчика, меня качало от сквозняка, который я наконец-то почувствовала, и совсем бы не удивилась, если б джинсы сами с меня свалились. И Гриша это понял, его пальцы подцепили шлевки – будто он через силу удерживал себя от следующего шага… Последнего шага, за которым разверзлась пропасть, к которой он меня настойчиво толкал, прижимаясь к моему бедру своим.
– Я помню. Про ребенка, – прошептал он мне в ухо, касаясь мочки кончиком языка. – Только это тебя останавливает или что-то еще?
– Ребенок… И то, что мы работаем вместе… То, что я на тебя работаю…
Он со стоном оторвался от моей шеи, и я еле сдержала ответный, но не отступил – сжал плечи, прижимая мои руки к влажным подмышкам.
– Давай только без этой дури. Я не пользуюсь своим положением, чтобы принудить тебя к отношениям. Ты не пользуешься тем, что мне нравишься… Безумно нравишься, Лиза… Работа работой… Это я пришел к вам, а не вы ко мне… В офис ты не ходишь, а вне офиса позволь мне быть просто Морозом. Другая фамилия – другой человек, разве не так?
Я судорожно сжала кофту у себя на животе.
– Ну и как ты представляешь себе нашу жизнь вне офиса? Ты прав, я не выхожу из дома без ребенка…
– Я возьму твоему ребенку няню.
Я зажмурилась. И мне стало абсолютно плевать, как я сейчас выгляжу.
– Ты не понял, ничего не понял… У меня есть деньги на няню…
Я врала – денег не было. Во всяком случае, сейчас, когда Кирилл держал нас на волоске от бездомности.
– Лиза, ты снова… – Гриша тряхнул меня, и я открыла глаза. – Ты не только мама, ты еще и женщина… Ну как-то все эти годы ты совмещала ребенка и…
Я смотрела на него, не отрываясь, и его глаза превратились из синего моря в черное.
– Лиза, только не говори мне…
Я просто кивнула.
– Когда он ушел?
– Да почти сразу после родов… Мы чуть больше года в браке прожили. Нет, прожили… Официально больше… Свекры не разрешали мне соглашаться на развод. И я тоже думала, что психанул… Ну, маленький, страшно ему… У меня-то помощь, а он один… Ему хуже, ему страшно… И… – я снова зажмурилась и сразу почувствовала носом футболку Вербова, он гладил меня по волосам, осторожно целуя в макушку. – Я занялась разводом, как только вышла на работу – и в Любины два года была свободна от обязательств. Знаешь, суд выбил из меня последнюю надежду… Я стала злой и противной…
– Я это заметил, – услышала я над ухом смешок и вновь увидела синие глаза.
Гриша чуть присел, чтобы я могла смотреть на него сверху вниз.
– Дашь нам шанс? У меня тоже год назад умерла последняя надежда. Улька позвонила и сказала, что хочет выйти замуж и попросила официально развестись. Сейчас у них свадебное путешествие. Я должен был взять на это время дочь. Не получилось – бабушке пришлось лететь к ним и сидеть с больной внучкой.
– А отменить путешествие никак? – почти зло выдала я, не понимая, отчего мне вдруг сделалось так горько.
– Никак… Много денег потрачено. Отпуска спланированы. Да и вообще дети не оценят таких жертв.
– А ты чего сам не поехал? Думал, мы не справимся с твоим бизнесом?
Вербов тут же убрал от меня руки и спрятал в ставшие ему узкими джинсы.
– У меня визы нет. Она программист. Уехала в Штаты по рабочей визе. Говорила, что это её шанс поучаствовать в развитии мировых технологий. Ну и заодно моему папочке доказать, что она чего-то там сама стоит и не пользуется мной. Я отпустил. С ребенком. Хотя Ленка предлагала взять Илону на время к себе, у них мальчишки, мои братья, чуть старше Илоны. Один старше, а второй почти ровесник, пару месяцев разницы. Уля, конечно, на дыбы… Гриша может не ехать, раз ему бизнес дороже… А ребенок поедет… Так мы, грубо говоря, три года на две страны жили. Я хотел как-то сам привести дочь обратно, но Уля сказала – не надо. Тогда я прямо спросил – кто-то есть? Она сказала – да. Ну, любовь им да совет. Ребенок мой уже по-русски с трудом говорит. Папа там новый – американец. И… Я очень надеюсь, что он хороший…
Я села. На табурет. Хорошо, не мимо.
– Если ты скажешь, что я не мужик, я спорить не буду. Вербов-старший именно так и считает. И… он меня выгнал… Ну или сделал так, что я сам ушел… Грубо говоря, у меня сейчас кроме работы, в которую я вложил все сбережения, ничего нет… Но я не плачусь. Не хочешь, не надо… Я такой, какой я есть… Я…
Он вдруг замолчал и опустил голову. Я тут же вскочила и кинулась ему на шею. Нет, не на шею… Слишком сильно он прижимался к ней подбородком – я просто обняла его сгорбленную спину, он мою – и тут же полез под кофту. Я сжалась, не зная, как реагировать теперь на его ласки: в соседней комнате спит ребенок, и дневной сон непредсказуемо короткий, но Гриша всего лишь застегнул то, что полчаса – или уже час? – как расстегнул.
– Не суди и не судим будешь, – выдохнула я, отстраняясь от него, но всего на чуть-чуть, чтобы не разорвать кольца его рук. – Ты мне нравишься, и я не знаю, почему раньше этого не замечала…
– Да даже если тебе просто нужен мужик, я согласен, – хохотнул он, прижимаясь губами к моему мокрому лбу.
Кажется, мы уложились в дневной сон, хотя бы с разговором.
– Ревнивая зараза!
Это Гриша кричал уже на кошку, которая скинула на пол чашку, полную чая – не знаю, мою ли. Да и какое это имело значение – что чье, в чужом доме.
Глава 4.1 «Танцы у плиты»
– Лизавета, ты танцуешь?
Я чуть сковородку на себя не перевернула. Только, увы, лицо опалил не жар от плиты. Я пылала, как школьница, совсем по другой причине.
– Оладьи пеку… – выдала, как дура, когда обернулась к свекру.
Точно идиотка! Он же не слепой. И так видит!
– Танцуешь… – не унимался Александр Юрьевич, запахивая халат поверх треников.
– Фитнесом занимаюсь… – шла я, наверное, уже бурыми пятнами. – Утренняя гимнастика у плиты. Ноу-хау работающей мамы… – несло меня уже не в ту степь недетским ветром.
Александр Юрьевич продолжал улыбаться. Спалили меня, да? И рады? Ну что я должна была сказать? Сама не понимаю, чего тут попой виляю. Нет, понимаю… Но вам уж точно не скажу. Не скажу, что не спала полночи. Как когда-то с вашим сыном. Так давно, что и не вспомню подробностей.
А тут Гриша перед сном прислал вопрос, который окончательно лишил меня сна:
– Можно будет тебя при ребёнке поцеловать?
Господи, я не думала, что меня вообще когда-нибудь кто-то об этом спросит… Вчера мы расстались чинно, потому что время не пришло: я – мама, а он какой-то там Гриша с тортом и кошками. Все еще какой-то, хотя мы с ним будили ребёнка в четыре руки. Одной мне оказалось не под силу ее растолкать. И так проспала до полной темноты, вынудив маму схомячить половину торта, а дорогого Гришу – все мамины губы.
– Если б я только знал, что она так крепко спит…
Он улыбался так мило, что мне хотелось ему врезать – не со зла, но чувствительно. Мог ведь промолчать, мог… Это когда-нибудь случится, только непонятно, как и где… Но уж точно не в квартире тещи в окружении ее одиннадцати кошек!
– Может, в машину отнесешь спящей? – смотрела я на него с надеждой.
Теперь уже перед смертью не надышишься. Все равно Любаша не будет спать ночью. Но он ее добудился и даже впихнул пару ложек торта, остальное пришлось выкладывать с блюдечка обратно в коробку.
– Позавтракаете тортом.
Очень умно, Гриша… Прямо остроумно!
Как мне теперь уложить Любу? Если не будет спать полночи, мы никуда не пойдём днём, а мне очень-очень надо пойти. Не просто надо, а хочется. Хочется встречаться не с Любиным папой, а с Любиным Гришей. У меня от одной мысли о нем, от произнесённого внутренним голосом имени, мурашки бежали по коже. Боже, можно тебя поцеловать? Конечно же, можно! Нужно!
– Нет, ещё рано, – пишу в ответ, жмурясь от коктейля из слез счастья и обиды.
От их гремучей смеси глаза лезли из орбит. Хотелось спать и не спалось…
– Понял, буду чинно держать за ручку. В одиннадцать я у тебя. Не рано?
Поздно. Хочу видеть его прямо сейчас! В двенадцать часов ночи.
– В самый раз. Ты сбил ребёнку весь режим, – ругаю его, улыбаясь в экран.
Какая же идиотская у него аватарка. Это не селфи, но у фотографа явно не из того места руки растут. Лучше б действительно собачью морду поставил. Добермана, например… А что… Похож… Хотя бы шевелюрой. Только глаза голубые… Ну, доберман в линзах… Боже, что за бред у меня в голове, что за бред…
– К черту режим! – и чертика прислал. – Ты всю жизнь мою с ног на голову поставила.
Улыбаюсь, уже пугаясь себя, потому что не могу перестать думать про его бывшую.
– Невиноватая я, ты сам нас купил.
– Как всегда, кота в мешке. Спи, кошка…
И переслал мне мои чертовы губки! Те самые, что я случайно послала ему за билеты на ёлку… Поделись своим чувством юмора, а? У меня, кажется, уже никаких чувств не осталось – такая лежу себе бесчувственная и проклинаю твердое неровное кресло. Как я могла его купить? Разве экономия места стоит таких жертв со стороны моей спины? Пришлось повернуться на бок. Люба спит и улыбается. Ей явно снится Гриша. А если я закрою глаза, он мне тоже приснится?
Уж улыбаться ты точно будешь – вопил разъяренный внутренний голос – Ты же не можешь дать губам покоя… Губам? Покоя? Я не уверена, что у меня губы остались на месте… Или они забыли, где столько лет жили, вот теперь и прыгают по всему лицу, неприкаянные… Нет, каяться я не стану. Не за что… Я повторю это и не один раз. И даже больше, чем это. Гриша что-нибудь придумает. Это же забота мужчины, в конце концов, найти теплую пещеру, а я исполню свой женский долг – разведу в ней огонь…
Любу я уложила спать в одиннадцать часов и сорок минут. С большим трудом. Пообещав, что попрошу у Гриши кота.
– Дедушка ведь не против? Дедушка, ты хочешь кота? Ну ведь хочешь! Он тебе понравится! – висела на Александре Юрьевиче внучка.
ГАВ испортил ее за один день. И меня… Нет, меня он починил. Я танцую! И это после двух часов сна!
– Лизавета, зачем с утра суп варишь? Вы снова куда-то уходите?
Только бы не вспыхнуть! Нет, я красная, я уже красная. Как рубин! И каким боком не повернусь, всякая грань сияет. Тут можно и по мягкому месту схлопотать!
– Да, Александр Юрьевич. Пойдём Невский смотреть.
– Вы ж там гуляли.
Боже, он галочки ставит, куда и сколько мы ходим и даже, на что смотрим? Никогда не замечала за ним подобной слежки!
– Гуляли… Но ведь не допоздна, огоньки не видели. Мы в кино сходим, поедим где-нибудь, в пять стемнеет и поедем домой.
– Одни?
Я смотрела ему в глаза – слишком серьезные – и понимала, что не в состоянии сейчас ничего скрыть. Да и не хочу – я имею право на личную жизнь.
– Нет, не одни.
– Это хорошо. Одним допоздна не надо.
Не ушел. Сел за стол. А чего я ждала – время завтрака, а не обид и нотаций. И он ничего не сказал, даже если подумал. Этот человек сделал для меня многое, но лишь потому что я – мать его любимой внучки. И я не обязана его любить – он не должен был становиться моей единственной семьей, а вышло так, что мой собственный отец чувствует себя обиженным. Да, у меня есть сестра и ее семья с двумя детьми, но я ведь не чужая, а получилось так, что километры разделили мою жизнь на до и после. И даже если родители серьезно восприняли мои слова, что после вуза я не вернусь, сейчас они периодически укоряют меня в том, что игра не стоит свеч. Возможно… Но вчера я зажгла новую свечу и не собираюсь ее тушить. Если она и сгорит, то до конца.
– Алло! – я схватила телефон свободной от сковородки рукой, бросив на столешницу лопатку.
Не взглянула на номер звонившего, потому что была уверена, что это он, а не он…
– Я через час приеду. И не смей говорить, что куда-то уходишь! – чуть не порвал мне барабанные перепонки голос Кирилла.
– Я действительно ухожу… У нас билеты в кино.
Я выскочила из кухни, но не знала, куда деться: Любаша спала, а в комнату свекра я никогда не заходила без спроса. Не думая, что делаю, схватила пуховик и в тапочках, пусть и носками, кинулась на лестничную площадку – что же за мозги у меня куриные…
– Завтра мы идем на елку, а потом уже Новый год, – тараторила я, сбегая по лестнице на нижний этаж, не слушая, что говорит Кирилл, да и я не была уверена, что он что-то сказал. – Оставь все на январь. Неужели так сложно? Я утрясла все с работой, но до десятого не могу получить никакие бумажки.
– А теперь, может, заткнешься?
Я не поставила ногу на следующую ступеньку, опустила на предыдущую и встала по стойке смирно.
– Я хочу видеть ребенка.
Мое сердце сжалось и подпрыгнуло к самому горлу.
– У меня есть для Любы подарок. И я не хочу, чтобы Дед Мороз принес его под елку. Я хочу отдать его сам.
– Зачем? – спросила я грозно, чувствуя, как у меня начинают дрожать голосовые связки. Никогда от него не было подарка под елкой.
– Не понял?
– Я тоже не поняла. С чего вдруг? Ты – посторонний дядя. Не понимаешь этого?
– А что, есть непосторонний?
Я стиснула телефон. Что ему ответить, чтобы не навредить ни себе, ни ребенку?
