Текст книги "Новый год по новому стилю (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Глава 5.1 «Елочный папа»
Гриша ушел, но оставил в нашей квартире свой запах – за ночь, которую я впервые проспала без задних ног, ёлка напоила воздух лесным ароматом даже в кухне, или это мой нюх раздразнило излишнее количество мужской туалетной воды.
– Лизавета, можно с тобой поговорить?
Я уже поставила яичницу с овощами на стол, потому нашему завтраку ничего не грозило. Впрочем, Александр Юрьевич не выглядел слишком грозным. Я кивнула и приготовилась слушать, надеясь, что не придется ничего выслушивать.
– Что ты собралась делать на Новый год?
– В новом году? —переспросила я, уверенная, что свёкор из-за нервов перепутал предлоги. Что мы делаем завтра, он знал прекрасно: оливье, как и все.
– Я про завтрашний вечер.
– А что такое?
Я не собиралась вставать в позу руки в боки, я просто не знала, куда деть эти самые руки.
– Григорий приходит сюда или ты идешь к нему? Я просто хочу знать, – добавил Александр Юрьевич быстро, точно запыхался. Наверное, от мысленного хождения по кругу.
– Ни одно, ни второе. Если бы мои планы на НГ изменились, я бы сказала вам это не в последний день. Новый год мы встречаем втроем: вы, я и Люба. Что вас не устраивает?
– Не устраивает быть лишним, – выдал Александр Юрьевич глухо. – Ты не должна из-за меня жертвовать праздником. Люба большая. Я могу остаться с ней…
– Александр Юрьевич! – почти закричала я. – Я ничем не жертвую. У Григория свои планы, у меня свои…
– Лизавета, хватит! У вас не могут быть разные планы. Это все из-за меня, – я заметила, что у него трясутся руки. – Ты не хочешь, чтобы я чувствовал себя одиноко или не доверяешь мне внучку – одно из двух.
– Хорошо! – я закричала, да так громко, что к нам прибежала Люба в пижаме. – Я приглашу его к нам. Но у него есть родственники, к которым он собирался. И к которым не собиралась я. Я прошу вас успокоиться.
Мне бы самой для начала успокоиться. Ложь во спасения совсем не ложь. И на самом деле я понятия не имею, что собирается делать Гриша – не смотреть же с кошками обращение президента? Может, он действительно ждет от меня приглашения. Будь что будет. Я все равно уложу Любу спать в первом часу, если она вообще досидит до полуночи, а потом можно пойти погулять или остаться в кухне. Дед тоже пойдет спать. Другое дело – надо ли все это Грише? Может, с кошками ему спокойнее?
Я ждала его перед входом в театр, точно на свидании, хотя и понимала, что зря морожу ребенка. Он же позвонил и сказал, что в пробке и чтобы мы его не ждали. И я уже даже ходила к билетерше с электронным билетом сообщить, что наш папа задерживается, но у него есть электронная копия. Так и сказала – наш папа. И получила от Любы удивленный взгляд.
Пришлось присесть подле нее и сказать, что людям долго объяснять, кто такой Гриша. Хорошо, что она не попросила объяснить хотя бы ей – я бы не смогла.
– И зачем ты меня ждала?
На этот вопрос у меня тоже не было ответа. Хотя он был написан на довольной физиономии Вербова. Потому что ты этого хотел! Уверена, ехал и гадал, дождётся, не дождётся. Дождалась, кажется… И впервые я не провожала глазами родительские парочки.
– Просто знала, что ты все равно успеешь, – улыбалась я, выкручиваясь из его объятий. Благо мной у него была занята всего одна рука. Да, жаль, что он не спрут… Впрочем, душить в объятьях умеет и одной щупальцей. От него снова пахло елкой, праздником и чем-то очень желанным, но пока запретным. Но ведь нет ничего лучше ожидания праздника. А нас уже явно заждались. Первый звонок дали давно.
– Успел ваш папа все-таки, – улыбнулась билетерша, сканируя штрих-коды с моего телефона.
Я ответила ей улыбкой, но малость затравленной. Конечно, краснеть нет никакой причины – бабушки в жабо всем так говорят. Краснеть следует, когда открывает рот собственная дочь:
– Ты – наш папа? – и задрала голову с белым бантом.
Вербов кивнул раньше, чем я моргнуть успела. Но ведь ничего не сказал, и я успею…
– Если хочешь, называй меня папой…
Не успела.
– Хочу!
В фойе театра жуткое эхо или это Люба закричала от радости? Мы должны бежать в зал, пока не закрыли двери, а мы стоим и никуда не идём. Или куда-то уже пришли. К чему-то… К точке невозврата?
– Люба, мы опаздываем.
Он взял за руку ее, не меня. И пошёл вперед. Это их ёлка, а я так… Просто мама… Которую даже необязательно хотеть иметь. Она же всегда здесь и никуда не денется. А вот дядю надо держать двумя руками, а то вдруг еще передумает быть папой…
– Поторопитесь, пожалуйста! – это меня уже подгоняла служащая театра.
А Вербов все же подождал меня с билетами в дверях. Хотя знал же, что первый ряд, и в нем сейчас только три свободных места. Я села первой. С краю, чтобы Люба оказалась посередине, но рядом со мной сел Вербов.
– Там ребёнок сзади, – предупредил он мой вопрос.
Успел даже зал осмотреть – да, реакция у него куда быстрее моей. Он вытащил телефон, я – тоже, но не спешила выключать, заметив, что он что-то слишком быстро печатает. А вдруг мне? Так и есть:
– Не сердись. Хватай за хвост удачу. Потом бы долго искали слова, как объяснить про нас ребёнку…
Получив первую часть сообщения, я уже набрала ответ, путаясь в буквах, но он поймёт: она знает тебя три дня.
– Выключай телефон, – пришел ответ.
Я поймала его взгляд. И не выключила телефон. Наоборот встала и сфотографировала их с Любой. Он не сделал каменное лицо, хоть и удивился. И я впервые осталась довольна фотографией со смартфона.
– Прекрати злиться, – шепнул Вербов, когда я наконец спрятала телефон в сумочку. – Тебе не идет.
Я ничего не ответила и уставилась на сцену. Тогда он вынужденно взял мои пальцы в свои – мои горячие, его сухие, но теплые. Я не вырвала руку, хотя это и было первым порывам, но порывы на то и порывы, чтобы их вовремя душить. Мама права: своим ерепеньем я только отпугну Вербова или спугну совсем, а из-за Любы этого делать нельзя теперь ни в коем случае. Он не маленький мальчик, он отец со стажем, пусть и отец на расстоянии. Предлагая ребенку себя в папы, он, наверное, – надеюсь! – понимал, что делает. А я – я ничего не понимаю. Я впервые хочу платье… Надо было все же попросить его у Деда Мороза…
И хорошо еще, когда есть папа, который не только крепко держит маму за руку, но еще и следит за происходящем на сцене вместе с ребенком, потому что я не видела ничего: все кружилось перед глазами разноцветными пятнами. И это хорошо – до Вербова все было серым, беспросветно серым. Люба, конечно, улыбалась и до встречи с папой Гришей, но сейчас, скача подле него зайцем, светилась, точно лампочка Ильича… Нет, Мороза… Гриша ее не одергивал, что давно сделала бы я. Я первым делом забрала подарок и теперь прижимала к груди, из которой выскакивало сердце. Только бы не растопить сердечным жаром весь шоколад. Так что я вернула коробочку Любе и сказала, что сама принесу одежду, а они пусть ждут у зеркала.
– А что мы в зеркале не видели? – заулыбался Гриша еще больше, хотя я не думала, что его губы способны растянуться еще сильнее. Он явно смаковал забытое с уходом жены местоимение «мы», но я снова в него не вписывалась. Я была той самой Бабой Ягой, которая всегда против. Против дурацких инициатив Вербова: как он меня с планерок не выгонял, не понимаю…
– Ну не в угол же вас ставить?! – сумела, кажется, парировать я, хотя и не собиралась соперничать с Вербовым в остроумии.
– Да, кажется, и не за что?
Нет, он привык, что его слово всегда последнее, и я молча пошла в очередь, на всякий случай держа наготове телефон: вдруг пришлет мне самую последнюю реплику. Не прислал. К счастью! Я не хочу думать про «последнюю». Он же сам сказал – это только начало. И начала чего-то хорошего, чего у меня никогда не было… Правда, сердце уже стучало так неровно семь лет назад, но никогда мою руку не оттягивали сразу три куртки. Только мужскую отдать было некому – Вербов стоял ко мне спиной, лицом – к банкетке, на которой с ногами стоял чужой мальчик. Он протянул ему руку и сказал:
– Это стул, на нем сидят…
Мальчик почти уже спрыгнул на пол, когда его с Вербовым рукопожатие разорвала куртка или пакет: я не увидела, что первым обрушила на них рассвирепевшая мамашка. За криками «не трогайте моего ребенка» последовало еще что-то, но я расслышала только ответ Вербова:
– За моего ребенка не переживайте. Он воспитан. Вас воспитывать я не берусь – бесполезно, а у вашего ребенка есть еще шанс быть воспитанным обществом, в котором еще недавно было принято ходить в театр в сменной обуви.
– Гриша! – довольно громко позвала я, и он, схватив Любу за руку, рванул ко мне шагом скорохода.
– Надо было смотреть в зеркало, – улыбнулся он, – а не по сторонам. Пошли. У меня аппетит разыгрался. Не пойму, почему бы это… Наверное, потому что мы пропустили обеденный перерыв. Но я знаю ресторан, где подают самую лучшую солянку в городе. Не знаю, в каком именно городе… Но там действительно вкусно, – и нагнулся к Любе. – Там и пельмени есть, не переживай. Я не буду заставлять тебя есть суп.
Ах, вот что они обсуждали у зеркала!
– Мы всегда в обед едим суп, – не промолчала я, застегивая на ребенке куртку.
– Сегодня не всегда. Сегодня, во-первых, понедельник, а, во-вторых, я впервые прогулял работу без уважительной причины.
– А какая для тебя причина уважительная?
Я смотрела на него с вызовом – с вызовом против воли, ведь приказала же себе быть с ним мягкой.
– Ну… – и дальше он просто подмигнул мне. – Я тебе скажу после солянки. И если ты не заставишь ребенка есть суп. Идет?
И мы действительно пошли. К машине. И садясь в нее, я вдруг увидела ту недовольную мамашку. Хорошо, что взгляд у меня тоже темный – ни на чьи косые не реагирует.
Глава 5.2 «Вот вам, Елизавета Аркадьевна, и сладкий пунш»
– Лиза, она умеет читать!
Вербов силой вырвал у меня из рук меню и вернул Любе. Даже прижал пальцами, чтобы я не вздумала забирать его вновь.
– И в меню есть картинки!
Вербов очень легко начал диктовать свои условия – нам, или во всяком случае – мне. Хотя мы сидели за обеденным столом, а не за столом переговоров. Впрочем, стол не круглый. И вообще постулат Гоши вечен – у мужчин, во всяком случае. Если он не сам будет решать, что станет есть моя дочь на обед, то уж я точно не получу от него права сделать заказ на суп. На секунду мне даже показалось, что это он так наказывает меня за упрек, который я ему выдвинула, когда Люба по его попустительству влезла на диванчик с ногами:
– Значит, воспитывать можно только чужих детей?
Чужих? Надо было сказать «посторонних», но Вербов понял меня правильно, даже без моего дополнения:
– А своих только баловать…
– Она разулась, разве нет? И для чего здесь стоит диван? Чтобы можно было чувствовать себя комфортно. А ребенку с болтающимися в воздухе ногами комфортно не будет. Еще остались вопросы? Или я предельно ясно объяснил свою позицию?
И тут между нами протянулась детская ручка. Она прикрыла пальцы Вербова – совсем по-женски, обалдеть! Откуда у нее этот жест? От женской природы?
– Почему ты кричишь на мою маму? Из-за меня?
Боже, слова ребенка легли бальзамом на мою истерзанную ревностью душу.
– Я кричу? – опешил Вербов. – Люба, извини… Лиза, тоже извини.
– Люба, он не кричит. Он просто привык говорить на работе очень громко.
– Но сейчас он не на работе…
– Давай, Люба, лучше выбирай еду, а то мы так и не пообедаем, – придвинулся к ней Вербов, используя все преимущества диваносидения.
А я сидела напротив на стуле, с мягкой подушкой, но все же стуле и через стол от ребенка, который еще пару дней назад был только моим, а теперь кто-то заявлял на него права, причем полные. Мне это не нравится? Скорее, я к этому не готова… Не была готова и вот сейчас в ускоренном порядке перенастраиваю свои нервы. Они дрожат – только бы не лопнули. Но один оборвался, когда Люба четко произнесла «папа»… Господи, Вербов, надеюсь ты знаешь, что делаешь… Будет жестоко и мерзко, если ты играешь моим ребенком в своих личных целях – психологических и сексуальных. Не надо впутывать ребенку в постельные отношения с его матерью. Если тебе надо только это, то я соглашусь без всякого «папы».
И вот когда Люба снова произнесла это новое для себя слово, я поймала на себе внимательный взгляд Вербова и только через секунду поняла, что он смотрит на официанта, который стоит у меня за плечом.
– Две солянки, пельмени, блины с лососем две порции, морс не холодный и два пунша. Один приготовьте, пожалуйста, без алкоголя. Это для меня.
А с алкоголем, значит, для меня – за спаивание немалолетних тоже не всегда по головке гладят.
– Папа, я хочу сушки.
– И сушки.
– Какие сушки? – наконец отыскала я свой голос, придавленный кирпичом слова «папа».
– Обыкновенные сушки или с маком, – это дал ответ на мой невопрос официант, и за меня ответил Вербов:
– Обычные, пожалуйста.
– Гриша…
– Ребенок хочет сушки, в чем проблема? – снова повысил он голос. – Лиза, в чем твоя проблема?
Это Вербов добавил уже, когда официант ушел. В чем? Да в тебе, милый, больше ни в чем. Не в сушках же, право!
Дизайн ресторана выдержан в советском стиле и залы напичканы всевозможными атрибутами быта века двадцатого. Потому и музыкальное сопровождение соответствующее: Мне говорят: он маленького роста. Мне говорят: одет он слишком просто. Мне говорят: поверь что этот парень. Тебе не пара совсем не пара… Только не та пара – это я. Зачем я ему в качестве пары? Ведь можно было просто переспать со мной… Или хотя бы сначала переспать, а потом уже навязываться в папы к чужому ребенку… Мне было больно потерять мужа, которого я любила, но я была почти взрослой на тот момент, а вот Любе потерять «папу» будет куда больнее – она еще не знает, какие люди жестокие лгуны… Вербов, ты ведь не можешь оказаться циником? Ведь не можешь…
– Я не знаю, Гриша… Извини. У меня нет праздничного настроения, вот и все…
– Нет, так сделаем. Не сделаем, так купим? Скажите, Елизавета Аркадьевна, где продается хорошее настроение? Я никаких денег не пожалею.
– Не сомневаюсь, – выдала я достаточно зло. Истратился ты на нас уже конкретно.
– И я не сомневаюсь, что ты заработаешь мне еще больше. Поэтому мне нужно обеспечить тебе здоровый дух прямо сейчас, а то мне начинает казаться, что это ты меня на дух не переносишь.
Взгляд злой – или мне уже всякие чертики везде мерещатся?
– У меня выходной, – слова давались с трудом, но я их произносила.
– А у меня прогул без уважительной причины. Я сбежал на свидание, а что получил? Промывку мозгов, а это уже больничным попахивает, а я завтра планировал работать полный день.
– Зачем? – я смотрела ему в глаза. Вернее, он не отпускал меня взглядом.
– А что мне еще делать? Заранее слушать по зомбоящику, что в будущем году будет лучше…
– Гриша, приходи к нам, – я это сказала! Он прав, надо ловить момент, а не искать слова, когда те не к месту и не ко времени. – Ты как Оливье любишь? С мясом, с курой или с колбасой?
Он не отвечал, молча смотрел мне в глаза, и от напряжения они у меня начали слезиться.
– С курицей. Не надо говорить по-питерски. Мы с тобой не совсем местные. Мы знаем нормальный русский язык. И не только его… По-молдавски это означает нечто другое. То, на чем сидят. Я долго не мог привыкнуть… Хотя дома у нас по-молдавски почти не говорили.
Напряжение только усилилось – он сейчас что-то расскажет о себе? Нет, ошиблась.
– Я целый день думал, как утащить тебя от домашнего Оливье… – выдал Гриша полушепотом.
– Никак…
– Я это знаю. Я вообще люблю размышлять над нерешаемыми проблемами. Например, отчего вымерли саблезубые тигры…
– Ты придешь? – перебила я.
– А ты надеялась, что откажусь?
– Я надеялась, что ты согласишься.
– Я буду лишним…
– Папы лишними не бывают…
– Смотря какие… Во сколько мне прийти?
– После работы. К девяти, – попыталась улыбнуться я, но получилось лишь усмехнуться.
– Можно только поставить одно условие? – спросил и не стал ждать от меня даже кивка. – Я куплю и Оливье и все прочее. Я не хочу, чтобы ты пахала весь день ради… ребенка, который хочет сушек. Мне-то точно ничего не надо.
– Даже солянки? – это я кивнула на появившиеся на столе тарелки.
– Может, посидишь со мной в офисе? Тогда возможности готовить у тебя просто не будет…
– Гриша, в чем дело? Я не собираюсь устраивать разносолы. Я приготовлю то, что планировала приготовить…
– К черту еду! Ее всегда можно купить… Люба, – он вдруг повернулся к ребенку. – Отпустишь маму завтра на работу? Обещаю, я не буду на нее кричать. Отпустишь?
– Завтра вторник, – ответил ребенок спокойно. Ее вопрос, кажется, и не удивил совсем. – Мама ходит на работу только в пятницу.
И Люба уткнулась в пельмени.
– Не отпустишь, значит?
– Неа… – ответила она уже с набитым ртом.
Что за странный диалог? Что за странное желание видеть меня в офисе? Разве Оливье не важнее? У меня еще даже картошка не сварена.
– Ну вот… А я думал подарить маме хорошее настроение. А то она у нас и в новом году такая злюка будет.
– Мама не злюка, это ты злюка…
Получил? Может, кому-то надо жевать, а не говорить. Солянка стынет.
– Ну, за мою фантазию… – Гриша вдруг поднял стакан с пуншем и толкнул донышком верх моего. – Старею. Даже ребенок раскусил меня… – добавил он совсем шепотом. – Ну что поделать, не заслужил в этом году…
О чем он вообще? Я сделала глоток – обжигающий, как и его взгляд: только направлен он совсем мне не в глаза. Алкоголь должен согревать, почему же тогда по моему телу разбежались мурашки?
Вербов так и не объяснил тайное значение своих слов до конца обеда. Люба рассовала недоеденные сушки по карманам куртки и, уже будто по привычке, дала руку своему новому – а можно сказать и первому – папе.
– Лиз, кто тебя фотографирует? – спросил вдруг Вербов на улице, запуская Любу в стоящий на приколе мотоцикл.
– Александр Юрьевич.
– Талант. Или просто с моделью повезло.
И снова этот взгляд, только на этот раз от него мне стало жарко.
– Папа, у тебя есть мотоцикл? – Люба не протянула к Вербову руки, когда тот решил вынуть ее из красной мотоциклетной коляски.
– У меня есть квадроциклы. В четверг поедем на дачу. Я тебя на них покатаю.
На дачу? Нет, только не это! Я не готова встречаться с его семьей. Нет, это неправильно… Мы еще недостаточно знакомы для этого.
– Договорились?
Они обо всем договариваются в обход меня. Люба пожала протянутую руку, и Вербов наконец сумел вытащить ребенка из мотоцикла.
– Какая дача? – прошептала я не своим голосом.
– Лиза, обыкновенная. На которой без тебя разразится большой скандал. Кстати, я знаком с твоим бывшим свекром, а ты не хочешь познакомиться с моей мачехой? Это нечестно, тебе не кажется? И это не для тебя. Это для Любы. Там квадроциклы и две сорви-голова. Это я о своих братьях. Мне кажется, чем раньше научить девочек общаться с мальчиками, тем девочки лучше будут понимать их. С полуслова, согласна?
– Гриша, в чем дело? – снова начала заводиться я. Пунш согрел и голову тоже. Снять бы шапку, выпустить пар.
– Лиза, при ребенке про такие вещи не говорят, – он улыбался, как всегда. – Но у тебя еще есть шанс поговорить со мной об этом в офисе. Подумай…
Если бы многоточечная пауза не снабдилась ощутимым прощупыванием моего пальто, я бы по-прежнему невинно хлопала ресницами… Вот, блин, гад, выражения выбирает!
– Лучше ты хорошенько подумай… – я хотела вырвать руку, но Вербов предусмотрительно стиснул мне пальцы, чтобы точно никуда…
– Да нечем, Лизонька, уже нечем…
– Не называй меня Лизонька. Никогда! – вырвалось у меня нечаянно, и я вырвалась, уже намеренно, потому что Вербов меня отпустил.
– Извини, учту. Против Бетси или Элизабет или Элайзы, ты ничего не имеешь?
– А чем тебя Лиза не устраивает?
Мне хотелось прекратить уже этот дурацкий разговор и уйти с разряженных в пух и прах улиц во дворы, чтобы найти одинокий Мерседес.
– Да тем, что эта Лиза в офис не ходит… Все, шучу, шучу… Я буду хорошим в последний день года и мне воздастся в новом. Верно?
Я промолчала – ну что он при ребенке заладил? На это есть телефон и буковки на виртуальной клаве. В виртуальной реальности я умнее. Это в жизни я жутко торможу…
