Текст книги "Новый год по новому стилю (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Глава 7.4 «Баба Тома»

Одиннадцать дней с Гришей, второй день с Глашей – первый день со второй Гришиной мамой. Я взглянула на накрытый Любой стол и села на стул – все же ездить в гости легче, чем принимать у себя даже одного… Вернее, одну – гостью. Слишком важную, которой Гриша решил не вызывать такси, а привезти самолично. Ну что ж… Так даже хорошо. Я выдохну и вдохну перед встречей с очередной Любиной бабушкой. Или моей второй свекровью? Двух выдержать очень сложно. Особенно, если одна из них баба в самом расцвете сил и зовут ее Елена Владимировна.

– Баба Тома… – так назвала Тамару Ильиничну Люба, когда вернулась домой с Глашей.

Баба… Она никого так не называла – только бабушка. Видимо, повторила то, что ей сказали, и два слова слились в одно: имя, просто имя нового персонажа в театре ее жизни. Все действительно походило на театр: только на сцене за три часа может пройти целая жизнь.

У меня меньше чем за две недели изменилось все – я даже себя не узнавала в зеркале. Какой-то нездоровый блеск в глазах. Или наоборот – это признак здоровья, женского. Я светилась, как лампочка, которую подзарядили за ночь крепкие мужские объятия. Прошлую ночь Люба проспала, не просыпаясь. К счастью! Но мы с Гришей все равно не решились ни на что большее – только поцелуи. Ничего… Некоторые вон по несколько месяцев только и делают, что целуются… Ну, те, у кого не падает занавес через десять минут после начала спектакля!

Я еще раз подошла к зеркалу, которое висело над полкой, венчающей в гостиной электрокамин. На мне то самое злополучное синее платье, молния на котором требовала срочного мужского вмешательства – как и моя жизнь. Хорошо, что вмешался ГАВ. И хорошо, что он оказался совсем не ГАВом и даже не Морозом. Он больше не лаял и не вымораживал. Он стал для меня настоящим вербным воскресеньем… Малые и немалые сроки минули с происшествия в подсобке, и я действительно чувствую себя другим человеком. Возрожденным. К жизни и к решениям жизненных проблем. Но сегодня я не хочу о них думать. В ушах и на груди горят аленькие цветочки. И в груди тоже тепло. В кой-то веке.

Может, я могу… Может, стоит… Может, надо сказать про это тепло Григорию Антоновичу? А то, пусть и в дурацкой форме, но он-то уже признался мне в любви, а я ответила, что для чувств еще слишком рано. А кто установил эти сроки? Это не отгрузка товара, это то, что никогда не покидает склад, это то, что нужно навечно запереть в сердце – как клад, который не каждому дано отыскать. Я тоже не верила, что у меня когда-нибудь снова… Нет, впервые! Будет полная семья. Еще и с кошкой!

– Люба, ты видела Глафиру?

Я не могла звать ее Глашей… Даже дворовые кошки порой выглядят лучше королев! Теперь у нас будет такая бесконечная игра – найти кошку в пустой комнате. Зато ребенок при деле. Всегда. И не скучает.

– Тебе прислать Динку? – услышала я в телефоне голос Лии. – В пятницу у нее нет экзаменов.

Господи! Вот Степанова обо всем успевает подумать с полным домом народа, а у меня всего трое по лавкам, а я даже не задумалась про пятницу.

– Не знаю. Мне надо поговорить с Гришей.

– Ты теперь на каждый чих получаешь от начальства резолюцию? – тут уже в голосе Лии послышалась злость. Она со всей душой ко мне. Думала, я обрадуюсь, а я…

– Лия, он тут няню какую-то нашел. Я просто… Прости. Я, конечно же, хотела бы, чтобы это была твоя Дина, но ей ехать в Пушкин…

– Дина один раз только была в Пушкине, да и то провела все время в очереди, чтобы пробежать мимо Янтарной комнаты. А ты эту янтарную комнату вообще не видела…

Тут она права. Я последние пять лет вообще, кажется, ничего не видела.

– Лия, спасибо. Но я действительно должна узнать, не решил ли Гриша эту проблему за моей спиной.

– А сейчас он тоже за твоей спиной стоит?

Лия насторожилась, что ли? Да будешь тут нервничать после всего того, что мы с ней о Гришке наговорили друг другу!

– Нет, он за мамой поехал. У нас семейный рождественский ужин. Мне уже плохо, Лия. Вот честно…

– Не проси тебя жалеть, не буду, – рассмеялась подружка. – Ты сама в это… – она сделала паузу. – Варенье влезла. Теперь пляши! Под его дудку!

– Знаешь, он хорошо играет… И не на дудке, а на гитаре. Так что плясать под его музыку – одно удовольствие.

– Вот и говорю – пляши. Пляши от обстоятельств. Динка всегда приедет, только свистни. И янтарную комнату посмотри обязательно. Когда из своего дворца вылезешь.

– Спасибо…

Я снова подошла к зеркалу и снова расчесала волосы, до блеска. Я уже вся блестела. От нервов. Да что же это такое в самом-то деле!

Тамара Ильинична оказалась мне по плечо. Нет, я утрирую, конечно, но смотреть на нее пришлось сверху вниз из-за дурацких туфель, которые я надела, чтобы не выглядеть в тапочках еще большей идиоткой, чем уже была с букетом из оголенных нервов. Гриша очень заботливо забрал у нее пуховик, в рукав которого она судорожно запихивала берет и пуховый платок, нервничая не меньше моего. Мне бы сказать – положите берет на полку – но слова потерялись и руки стали немного влажными, и я судорожно вытирала их о бока перед объятиями, которые получились немного скомканными. Но не в силу нежелания обеих сторон, а потому что мы как-то уж очень надолго застряли в прихожей.

На помощь пришла Люба с кошкой, которая шла только к ней на руки. Вот и тема нашлась – как я справляюсь? А пока никак – Люба даже лоток сама чистила. Мне бы справиться с нервной дрожью – и с рукой Гриши, которой он подпер арку моей спины. Расслабиться не получалось, хоть я и ругала себя на чем свет стоит. Когда сели за стол, я вжалась спиной в стул, ища твердую опору, но Гришина рука уже оказалась на его спинке.

Принимать участие в общем разговоре получалось с трудом. Я все порывалась вернуться за чем-нибудь на кухню, но Гриша всякий раз удерживал меня на стуле и приносил все сам. Все то, чего нам и не нужно было за столом.

Наконец перешли к чаю и к тому, за чем собственно Тамара Ильинична приехала.

– Мы с Гришей долго говорили про вашего дедушку, – сказала вдруг гостья, чуть с запинкой, потому что явно подбирала правильное слово, которым можно было назвать Александра Юрьевича, никого не обидев.

Сейчас можно было говорить открыто, потому что Гриша намеренно увел Любу наверх поиграть. Две женщины за столом могут спокойно выработать план действий, если они заранее обрисованы мужчиной. Так он считал? И так и оказалось.

– Я живу одна и это меня нисколько не напряжет, – добавила мать Ульяны к общему плану, на который у меня не нашлось никаких слов.

Тамара Ильинична собиралась забрать Александра Юрьевича к себе, отдав ему отремонтированную комнату внучки.

– Я понимаю, что он будет против. Старикам тяжело привыкать к новым условиям, но вариантов же у вас нет? Тяжба с квартирой не закончится и добьет его. Ты тоже не можешь ездить навещать его. У тебя работа и дочь. И Гриша. Отправлять к нему сиделку или кухарку – это будет выглядеть так, будто ты хочешь от него отмахнуться.

Я как представила себе чистюлю Александра Юрьевича в квартире с десятью кошками, так и утратила сразу последнюю возможность говорить и соображать. Тут явно кто-то не понимал ситуации: хозяйка кошек или все же Гриша?

– Гриша не хочет, чтобы ты нервничала, – продолжала Тамара Ильинична. – Что будет с квартирой, то и будет. Отдайте ее Кириллу. Выкупите свое спокойствие. И пусть дальше сын с отцом сами решают, что к чему. Ты просто выйди из этого порочного круга и забудь. Я бы и с Любой могла сидеть, но мы живем в разных концах города, но на каникулы я буду брать ее к себе без вопросов. Вопросы тут могут только у Вербовых возникнуть… – добавила она тут же с грустной улыбкой и отвела сонные глаза, которые с трудом держала открытыми.

Гриша и сказал, что она к нам всего на пару часов, потому что встала в четыре утра из-за разницы во времени.

– Лиза, ты не думай, что я это только ради Гриши делаю. Это и мне нужно. Я там, – Тамара Ильинична махнула рукой, но я поняла, что речь идет об Америке, – не нужна. Там муж– американец и… Да Бог с ним… Я даже не понимаю, что Илона говорит. Даже когда она пытается сказать это по-русски. Вы теперь моя единственная семья, и я хочу быть нужной. Просто хочу быть нужной. У деда очень тяжелый характер?

Я пожала плечами – вот никакого понятия не имею!

– Ничего. Мы с Софочкой с ним справимся. Она тоже одна живет. Вот и будем его попеременно воспитывать. С двумя бабами он точно не справится.

Я улыбнулась – когда-то справлялся и с большим количеством, а сейчас в окружении кошек будет помалкивать.

– Я должна с ним поговорить. Это очень неожиданное предложение, и я честно не знаю, как он на него отреагирует.

У меня у самой и давление подскочило, и сердце ходуном заходило.

– Гриша, это сумасшествие! – сказала я, как только Вербов закрыл дверь, проводив мамочку до такси.

Я с трудом назвала его по имени. Он сейчас выглядел, как Вербов, которого я знала три месяца, потому что повел себя как начальник-самодур.

– Лиза! – он прекрасно понял, о чем я собираюсь говорить, и крепко-крепко взял меня за плечи. – Вся твоя жизнь после развода – одно большое сумасшествие. А клин клином вышибают, как говорится. Одну дурь другой в надежде, что минус на минус даст в итоге плюс. Ну что ты так на меня смотришь? У тебя разве есть другое решение?

Нет, решения у меня не было, а Кирилл, который ни мне не позвонил, ни к отцу не пришел, ничего не собирался решать. Или же ждал решения от нас, чтобы принять его в штыки. Но тут-то он ничего не мог сделать.

– Твой Александр Юрьевич будет под присмотром, а это самое главное. А потом… У меня есть идея… – но идею сожрала кошачья улыбка, и Гриша так и не озвучил ее.

– Какая? – увернулась я от поцелуя, который в полумраке прихожей сам напрашивался на мои губы.

– Узнаешь! – чмокнул меня Гриша в нос. – После планерки. Если не сбежишь.

– Знаешь, – я отстранилась, но не сумела или не захотела разорвать кольцо рук, сцепленных у меня за спиной. – Все-таки первое впечатление самое правильное: ты гад, да еще какой…

– Ты не меньшая гадина, – Гриша понизил голос почти до шепота. – Два сапога пара. Сегодня я укладываю Любу, а ты укладываешь меня… Понятно?

– Я должна сказать – Йес, сЁр? – почти не улыбнулась я.

– Ты ничего не должна говорить. Ты должна делать все молча.

– Ты тоже делаешь все молча.

– Лиза, я делаю. И это работает. В девяноста девяти случаях из ста. Один процент я оставляю Глаше – кошки независимые дуры. Не будь кошкой.

Да как я могу быть кошкой, когда живу с собакой? Гав!

Глава 7.5 «Я тебя люблю»

– Извините, это последняя коробка?

Это была последняя капля моего терпения: я закрыла за грузчиками дверь и опустилась прямо на пол, не в силах дойти до кухонного стула, чтобы дождаться прихода уборщицы. Все нанимаемые Гришей люди отличались отменной пунктуальностью. Я уже познакомилась с Оксаной Михайловной в пятницу, когда та пришла посидеть с Любой. Она оказалась очень приятной женщиной, не старше моей матери, и мне было ужасно неловко, что она моет наши туалеты.

– Лиза, прекрати! – огрызнулся Гриша. – Это ее работа. Она получает за нее деньги. Я предлагал ей те же деньги, но сидеть только с ребенком. Она сказала, что будет и убирать квартиру, чтобы мы никого больше не нанимали. Все. Точка. Это мы больше не обсуждаем. И вообще, мы не свиньи. У нас, кажется, чисто дома, и носки я самостоятельно доношу до стиральной машины, которая их сама же стирает.

– Я чувствую себя ужасно…

– То есть ты хочешь, чтобы я сам мыл туалет? Потому что тебе это делать я не позволю. Ясно?

Он не позволил мне даже поговорить с дедом Сашей. Заявил, что у баб все и всегда на эмоциях. В палату он пошел один. Вышел через пять минут и сказал – порядок. У него во всем был порядок. Это только кошачьи игрушки, которые совсем не интересовали взрослую кошку, валялись по всему дому, пока Глафира блаженно лежала на кровати рядом со Львом. Она же женщина!

Люба дома вместе с Диной собирала с ковра иголки, сыплющиеся с новогодней красавицы. Новый год казался мне уже старым – так быстро нас закрутил водоворот житейских хлопот. Нужно было собрать все личные вещи Александра Юрьевича. Я очень боялась, что что-нибудь да пропадет, если сюда явится Юля. На новом месте дед сам разберется со своими ценностями.

– Не забудь фотоаппарат! – это он сказал мне за день до выписки.

И этот день наступал завтра. Сейчас я осталась помочь Оксане Михайловне с уборкой. Впрочем, в квартире нужно было только протереть пыль, скопившуюся за последние дни. Я держала все в чистоте, как и велела покойная свекровь.

– Пожалуйста, Елизавета, дайте мне делать мою работу! – возмутилась женщина. – Я вас прошу! Я не беру просто так деньги!

Господи, ну почему…

– Оксана Михайловна, это неправильно. Вы – учитель, вы должны учить, а не убирать.

– Я – женщина. Я могу и убираться дома. Вы же не свиньи, я же не хлев драю.

ГАВ, наверное, всех работников под себя ищет – не прошибешь!

Фотоаппарат я положила в рюкзак и вручила его Александру Юрьевичу прямо на выписке.

– Ты говорила с Кириллом? – спросил он меня после «спасибо».

– Нет, и не хочу говорить. Не хочу форсировать события.

Я сказала Каменцеву, что Александр Юрьевич поживет какое-то время у нашей знакомой, которая за ним присмотрит. Я сказала – какое-то время. Не навсегда. И я не дала Кириллу ключей, да он и не спросил про них. Официально в квартире прописаны трое – дед, он и Люба. Будем платить коммуналку. Без проблем. Нерешенные проблемы, конечно, никуда не деваются, но когда на первый план выступает вопрос здоровья, они меркнут. Они решатся когда-нибудь и как-нибудь. Сейчас намного важнее, чтобы между Александром Юрьевичем и Тамарой Ильиничной не вышло недопонимания. Она варит ему суп, и всего-то. Он не лежачий, у него есть пенсия, он в магазин ходит. Ему даже не надо напоминать теперь про таблетки. Сам помнит. Ему просто нельзя давать повода нервничать.

– Знаете, Динка согласилась вести для вас Инстаграм, – сообщила я деду уже в машине, буравя злым взглядом кончик наглого носа водителя.

Гриша со своими идеями меня не на седьмое небо, а на тот свет отправит! Он решил создать не котокафе, а котофотоателье.

– Мужик не может сидеть без дела, – заявил он чуть ли не с пеной у рта. – Мы должны быть постоянно заняты. Таким нас создал Бог.

Ну да, еще и без одной извилины. А кого-то вообще без мозгов!

– И делать мы должны то, что любим и то, что у нас хорошо получается.

Они решили переделать большую комнату в квартире Тамары Ильиничны под студию. Гриша и художника пригласил, и свет студийный купил, и вообще свихнулся на этой идее фикс.

– Все будут при деле. Даже кошки. Разве это не прекрасно?

Это сказочно, мой милый сказочник! И первая фотосессия была назначена уже на завтра. Позировать, понятное дело, должна будет Люба. И Дина. Та напросилась сама. Впрочем, она всегда с белой завистью лайкала наши с Любой портреты.

– Пусть работают, – рычал ГАВ тихо. – Я даже буду платить этой девчонке зарплату. Я хочу спокойствия в семье. Хоть немного в кой-то веке. А спокойствие можно достичь только полной занятостью всех ее членов… Черт, Лиз, я не то сказал… Нет, ну ты поняла, – Гриша уже ржал в голос, и я вместе с ним. – Он точно должен быть занят делом, иначе проблем не оберешься. Ну, скажи мне, что ты довольна? Все складывается, как нельзя лучше!

– Постучи по дереву…

И он наклонил ко мне голову. Пришлось постучать ему по кумполу. А что делать? Мне не хотелось, чтобы кто-то там позавидовал нашему счастью и разрушил его. Ведь у нас только-только все начинает налаживаться!

Гриша подхватил меня на руки и начал дико озираться в поисках места, куда бы меня кинуть…

– Боишься, не удержишь? – нагнулась я к его носу.

– Не боюсь… – ответил он коротким поцелуем. – Ты волосами запутаешься в моей щетине.

– Ты выбрит.

– Но если ты будешь меня футболить, я перестану бриться, и будет хуже только тебе…

Он наконец-таки споткнулся о диван. Не надо было так рано выключать свет.

– Подожди… – остановила я его руки, которые уже потянулись к застежке бюстгальтера. – Я не сказала тебе самого главного…

– Это уже сказала Елена Владимировна, транслируя мысли Антона Сергеевича. Так что я без тебя знаю, что я дурак. Но знаешь ли, дуракам везет. С кошками, женщинами и безумными идеями. У деда великолепные портреты… Он еще будет нас по ресторанам водить. Вот увидишь…

– Ты все о деньгах, дурак!

– Я о семейном счастье… О чем ты, я не знаю…

– А я о том, что люблю тебя…

Наши губы почти касались друг друга, и ушам не нужно было напрягаться, чтобы разобрать натужный шепот. И темнота хорошо скрывала пламя, охватившее наши уши от любовного пыла. Гриша молчал – словно собирался переспросить. Нет, он не ослышался. Я это сказала. Я наконец-то решилась это сказать. Не собиралась именно сегодня, но вот же – сошлись звезды и наши тела на одном диване, в одной точке во Вселенной. Больше минуты прошло в полной тишине. Мы точно не дышали.

– Я верю, – вынырнул Гриша первым из пучины нахлынувших на нас чувств. – Не хочу верить, а действительно верю. Спасибо, Лиза. Но даже если бы ты не сказала этих слов, я их все равно чувствовал. Спасибо тебе за это.

Я прижалась к его губам, желая, чтобы поцелуй продлился Вечность. И если Вечность когда-нибудь закончится, то я все равно буду любить его. За все, что он сделал, за то, что он зубами расстегнул мой кокон, в котором я себя заживо похоронила. А потом зубами выгрызал мое счастье у жестокой действительности. Нет, я люблю его совсем не за это, а просто за то, что когда-то Анастасия Мороз сказала Антону Вербову – да, и родила ему сына Гришу. И я люблю всех людей, даже тех, кто когда-то делал Грише больно, потому что иначе он не вырос бы в того человека, в которого вырос. В мужчину, которого хотелось целовать без остановки, чтобы он не сказал какую-нибудь очередную глупость.

– Лиза, а давай поженимся 8 марта?

Я с трудом приподняла голову над смятой подушкой.

– Почему именно 8 марта?

– Чтобы мне только три раза в году надо было дарить тебе цветы: в день свадьбы, в день рождения и…

– Четырнадцатого февраля? – попыталась уловить я ход его мыслей.

– Нет, не люблю обязаловку – не дарю цветы, когда их дарят все. Я просто ошибся с числом. Четыре раза… В Любин день рождения и… Или пять раз…

Я сжала его щеки.

– Я только один раз еще красный пиджак надела!

– Будешь работать из дома. Я сам поговорю с твоим гадом-начальником. Сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться. Можно, я на тебе потренируюсь?

Он сел на диване и поправил ворот мятой футболки. Затем, отыскав в вазе зажигалку, запалил свечу. Одну из трех. И бросил зажигалку обратно, но рука из вазы вылезла не пустой. Пальцы сжимали крохотную коробочку, и я сглотнула сладкую слюну. Нет, на колени Гриша не встал – настоялся уже передо мной вдоволь. Просто протянул мне ее закрытой.

– Без комментариев. Я и так много говорил последнее время.

Я так же молча открыла ее – нет, на темном бархате лежало не кольцо с бриллиантом. Это было кольцо с несколькими бриллиантами и еще одно кольцо побольше, просто золотое. Мы теперь все делаем вместе.

– Паркер я так и не купил. Ну, согласна отказаться от 8 Марта, феминистка в кубе?

– Ради тебя? – щурилась я на пламя свечи, которую Гриша поднял со стола, будто собрался проводить надо мной какой-то древний обряд.

– Ради меня, конечно. И ради еще кого-нибудь, очень на меня похожего. Согласна?

– Согласна, – захлопнула я коробочку, и Гриша бросил ее обратно в вазу и вернул свечу на стол, задув.

– Я люблю вас, Елизавета Аркадьевна, безумно… Потому что я – дурак, у меня даже справка имеется про сотрясение мозга. Но, кажется, ты поставила мои мозги на место.

– Я очень на это надеюсь, – прошептала я ему в губы до поцелуя, длинною в Вечность. – Даже не надейся, у меня безопасные дни…

– Я никуда не спешу… Чем больше попыток, тем лучше…

Только попытка удержаться на диване провалилась – хорошо, без треска, и мы просто мягко приземлились на ковер. Как хорошо, что обе наши кошки спят наверху, охраняемые игрушечным львом. А у меня тут лев настоящий, но, к счастью, ручной… Мне остается быть его самой любимой кошечкой, и я не уступлю это место даже Глафире. И даже тому, кто будет напоминать мне и его, и меня саму.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍