Текст книги "Новый год по новому стилю (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
Глава 7.2 «Сами с усами»
– Его надо перевести в другую больницу. Ему нужна отдельная палата. Надо нанять сиделку…
Конечно, Вербовы лучше меня знали, что делать с отцом Кирилла и со всей моей ситуацией… Они только свои проблемы за столько лет не сумели решить. И их главная проблема молча сидела сейчас с краю стола, согнувшись в три погибели над остывшей послеобеденной чашкой чая, и вдруг Гриша вскочил:
– Уже поздно, нам пора!
– Куда? – вопрос задала Елена Владимировна, но готова была задать и я, но Гриша смотрел на молчащего и смотрящего исподлобья отца.
– Да я Любе пообещал забрать подарок из-под елки, да и завтра у нас дел невпроворот.
– Знаем мы ваши дела! – процедил сквозь зубы Антон Сергеевич, и даже я вспомнила, что завтра прилетает мать Ульяны.
– Любе лучше здесь! – отрезала Елена Владимировна, явно думая о том же. – Вы же в больницу ее не думаете брать?
– Я лучше знаю, что нам лучше! – огрызнулся Гриша.
Я понимала, что его надо взять за руку, но сидела слишком далеко, чтобы сделать это незаметно. Впрочем, как и другие, боялась обжечься. Воздух вокруг Гриши искрился и даже щелкал. Я вскочила. И со мной поднялся из-за стола хозяин дома, но вот его жена успела схватить за рукав джемпера.
– Если им будет нужно, они привезут нам ребенка, – выдала Елена Владимировна на одном дыхании.
– Конечно, конечно, – поспешила я заверить хозяев, кивая так, что голова могла и отвалиться.
Гриша стиснул мне руку только на лестнице – до этого я наступала ему на пятки, точно конвой.
– Нам нужно убраться отсюда, покуда за нас все не решили и не сделали. Мы сами со всем разберемся, верно?
– Гриша, разбираться не с чем…
– Лиза, я слышу тебя, – сказал он уже за закрытой дверью комнаты, где мы спали. – Очень хорошо слышу, – а чтобы я не слышала его, закрыл мне уши ладонями. – Мы позаботимся об Александре Юрьевиче, даже если Кирилл откажется это делать. Я не хочу, чтобы у тебя болела об этом голова. Если ничего не образуется само собой, я все образую, – изрек он образцовую языковую глупость.
– Только не образовывая Каменцева, ладно?! – сделала я Гришину глупость еще большей.
И он почти зарычал, когда затряс головой прямо перед моим носом.
– Ненавижу эту фамилию… Лиз, ты разрешишь мне дать Любе свою фамилию?
Во мне снова все сжалось против воли и здравого смысла. Здравый смысл как раз должен был быть на стороне Гриши.
– Гриша, это…
– Это правильно! – повысил он голос. – Когда в семье не путаешься в фамилиях – это правильно. Ты же не думаешь брать девичью?
– А ты?
Он зажмурился и засмеялся. Нет, не в голос – просто улыбнулся.
– Любовь Мороз, Елизавета Мороз… Неа… Не звучит…
Я провела ладонью по его щеке. Шершавой – с утра у него не было времени побриться.
– Не обижай своего отца, пожалуйста. Ради меня. А вдруг он был в чем-то прав? И потом… – я чуть поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать красный, но совсем не от помады, нос. – Твоя мать взяла фамилию твоего отца. Ради ее памяти, не меняй Вербова на Мороза…
Гриша сам нагнулся ко мне, чтобы потереться носом о нос:
– Уже поешь под Ленкину дудку? Вот и привози тебя в гости…
– Гриша, я возьму любую фамилию, если она будет твоей…
– Спасибо, Лиза, спасибо… – он осторожно коснулся моих губ, чтобы не оцарапать. – Собирайся, пожалуйста. Я хочу, чтобы Люба легла спать вовремя, а то… – и он нагнулся к моему уху, чтобы пропеть: Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь…
Мне хотелось врезать ему по щеке, но я пожалела свою руку и толкнула нахала в грудь кулаком.
– Гад!
– Который бог?
Я ударила его снова, и он рухнул на кровать, увлекая меня за собой.
– Скраб для лица заказывала? – стиснул он руки у меня за спиной.
– Гриша, не смей! – пропищала я и вырвалась до того, как он потерся щекой о мою щеку.
Он так стресс мне лечит? Своими дурацкими шуточками? Или у самого все лампочки разом перегорели?
Прощались с родителями чинно. Но не совсем по-английски. Меня поцеловали. И Любу тоже. Конечно, этими «мы» была лишь королева-мать, но ведь именно Елена Вербова правит в этой семье. В данный момент уж точно.
Мы уехали, провожаемые недовольными мальчишками. Любаша тоже казалась обиженной. На хозяина загородного дома я решила не смотреть – целее психика будет. Но вот не заглянуть в пустую комнату свекра не получилось – в ней стояла елка. И шкаф с одеждой. Я подождала, когда Люба откроет свой подарок, а потом попросила их с Гришей уйти в соседнюю комнату, чтобы я могла спокойно собрать вещи в больницу.
Спокойно не вышло – руки тряслись, и я против воли вспомнила, как полгода назад доставала из этого шкафа пакетик с заготовленной свекровью одеждой для своих похорон: наша бабушка Таня была настроена слишком пессимистично с самого начала болезни. Словно чувствовала, когда мы верили в выздоровление. Хотели верить. Сейчас я судорожно копалась в сложенной мною же одежде свекра, не в силах отогнать от себя мысль, что велик был шанс собирать сейчас один единственный комплект – в гроб. И это произойдет, если я оставлю Александра Юрьевича на попечения сыночка. Вернее, этой Юли. Кирилл прав – он не может бросить работу, но и жить втроем они не смогут, даже если захотят. Да и Александр Юрьевич, чувствуя себя обузой, уйдет от нас намного быстрее. Но как быть?
Я остановилась на пороге своей бывшей – боже, ведь бывшей – комнаты, прижав пакет к груди. Он шуршал, но эти двое меня все равно не заметили: они водили куколок по деревянному домику, подарку того, кого хотелось забыть.
– Чего смотришь? – наконец обернулся Гриша. – Думаешь, забрать или не забрать?
– Вас, если только… – улыбнулась я через силу. – И елку…
– Кстати, – Гриша поднялся. – Елку мы можем забрать. Она не осыпется и простоит у нас до Крещения уж точно. Хочешь?
Это он спрашивал уже у Любы, и та захлопала в ладоши.
– Тогда пошли снимать игрушки. Мам, дай нам коробку…
Мам? Гриша впервые так меня назвал – но, кажется, даже не обратил на это внимания. Мам… Просто мама. Не твоя мама. А – их общая теперь?
В большой комнате копошились очень громко, и я, снова против воли, вспоминала, как еще недавно Люба наряжала там елку вместе с дедом. Как хорошо, что он жив. Как хорошо… И не дай бог его сыночек думает иначе…
– Гриша, я завтра одна поеду в больницу. Мне врач выписал пропуск. Когда тебе в аэропорт?
– А я возьму с собой Любу, – ответил он тут же. – Поедем с кошками играть и… Лиза, ты не будешь против, если я заберу к нам мою поддиванную принцессу? Может, одна Глаша перестанет дичиться людей?
Я кивнула: это его квартира, это его кошка… Кошки. Он может забрать их всех, меня не спрашивая.
– У меня никогда не было кошек, – улыбнулась я, и мне вдруг действительно захотелось, чтобы по дому ходила серая хозяйка. Глаша просто обязана быть серой. – Мы держали только собак.
– А у деда кошек полный двор. Мы не отличали своих от чужих. Одни заходили в дом, другие нет… Кто-то только таскал в дом пойманных птичек. Вот это был неприятный момент, – про птичек Гриша сообщил шепотом мне на ухо, чтобы не травмировать ребенка.
Я усадила их за стол пить чай. Погрела в тостере старый хлеб. Сделала горячие бутерброды. Надо хотя бы выяснить, что Гриша любит на завтрак, обед и ужин. Что любит он. В действительности. А не то, что ест по необходимости. Но это тоже не при ребенке. В обед завтра будет суп, и он будет есть его так же покорно, как за столом у своей Ленки. Обед будет ранним. Я не отпущу их голодными, чтобы они ели на стороне пельмени.
Гриша ушёл с елкой, обещая вернуться за нами самое большее через два часа. За эти два часа он посоветовал собрать ещё пару мешков с вещами… Один чемодан. Нет, два. С которыми мы ездили в Ижевск.
– А дедушка будет жить один? А кто его тогда кормить будет? – спросила Любаша совершенно взрослым голосом, когда положила в чемодан свою пижаму.
И я взяла и вынула ее: так не пойдёт. Мы точно сбегаем.
– Будем приходить и готовить ему еду, – сказала я, судорожно раскидывая те немногие вещи, от которых мы могли безболезненно отказаться, чтобы создать на пустых теперь полках желаемый объем. – И ты будешь ходить с дедушкой за булкой и на площадку играть. Как всегда.
Как прежде. Но как прежде уже не будет. Никогда. А как по новому – ума не приложу. А что творится сейчас у Гриши в голове, страшно подумать. Об этом я думала и думала, пока собирала с ковра иголки от уехавшей обратно в лес елки. Теперь она нарядная на праздник к нам пришла… Но много радости, увы, не принесла. Как же так? Ведь встретили новый год все вместе. Почти все… По-семейному.
Люба зевала, но уже был вечер, и уложить ее спать не представлялось возможным. Бедная уже который день без дневного сна. Вынужденно повзрослела.
– Гриша, Люба зевает, – сказала я в телефон. – Мы сходим в магазин. Купим немного продуктов.
– Только не тащи ничего. Прошу тебя. Лучше сидите в магазине. Я за вами заеду.
Пусть будем по-твоему. Все по-твоему, потому что пока я чувствую, что ты прав. Не умом – сердцем, которое начинает учащенно биться от одного звука твоего голоса.
Только по дороге в Пушкин Люба все равно уснула, надышавшись хвойного аромата. По салону валялись иголки – у Гриши не было времени пропылесосить машину.
– Люба, не спи… – принялся тормошить ребёнка Гриша, припарковавшись у дома. – Кто будет ёлку наряжать? Я один не справлюсь.
Кое-как он привёл ее в живое состояние. Они шумели в гостиной, я – на кухне, то и дело оборачиваясь к окну, у которого теперь жила ёлка. Пусть не под ней, но я нашла для себя ещё один подарок. Пусть без цветной обертки, но многозначащий – большой передник, чтобы я почувствовала себя полновластной хозяйкой хотя бы на кухне. Холодильник тоже понял, что власть сменилась, и скоро его станут закрывать коленкой.
– Нравится? – позвал меня Гриша к дивану, и я на ходу вытерла влажные руки о передник, потому что полотенце было уже абсолютно мокрым.
Мне нравилось все, а главное – Люба, вооруженная беспроводным пылесосом. Он смотрелся в ее руках гудящей игрушкой, но на ковре не осталось зелёных иголок.
– А теперь мы пойдём пылесосить машину, пока батарейка не кончилась, – заявил Гриша и отдал команду одеваться.
Люба подчинилась с улыбкой и горным козленочком поскакала к двери. Я осталась в квартире одна и, усевшись в кресло, тотчас вызвала номер мамы. Надо показать ей лесную красавицу и меня живую и здоровую.
– Еще не знаю, что мы будем делать, – ответила я на вопрос про выписку Александра Юрьевича. – На Кирилла надежды нет. Никакой.
– А ты не боишься, что твой Гриша сбежит от всех твоих проблем? – заявила мама совсем не с праздничным лицом. – Ты вот только о Каменцеве печёшься. Давай-ка ты о себе хоть немного подумаешь? У тебя мужик без году неделя, а ты все на него повесила, даже отца бывшего мужа…
– Мама, ты просто не знаешь Гришу… – заулыбалась я, но она перебила мою улыбку:
– Ты его тоже не знаешь как бы. Ты так не думаешь?
– Нет, мам, не думаю. Все, прости, звонят…
И шумно выдохнув, я бросила телефон на столик, проверив, включён ли звук. На всякий пожарный случай. В дверь, конечно, никто не звонил. Гриша откроет сам. Только у него есть ключ. Елена Владимировна хотела отдать мне свою связку – чтобы я не переживала, что свекровь нагрянет с ревизией. Но Гриша сказал, что доставка фермерского молока не должна страдать из-за такой ерунды, и он завтра же сделает второй ключ.
После ужина Гриша наполнил вторую ванну, шепнув, что воды хватит и на первую, если я хочу полежать в пене. А я просто хотела полежать. Хоть на диване. Это Люба ни в какую не желала ложиться спать. Шёл одиннадцатый час. И я даже не стала противиться присутствию в ванной комнате Гриши. Он даже облачал Любу в пижаму и на руках нёс в кровать, а я с белой завистью смотрела им вслед, хотя соглашалась дойти до кровати своими ногами, только бы уже лечь спать.
– Мама, посиди, – позвала Люба, когда Гриша закончил читать для нее сказку.
Он покачал головой – расстроенно – и вышел, прикрыв за собой дверь. Я присела на кроватку и начала гладить руку дочки, как утром – руку ее дедушки. Но Люба тут же поднялась с подушки и прижалась ко мне, ткнувшись носом в грудь, совсем как Гриша, когда стоял передо мной на коленях. Но с ним я испытывала радость, а сейчас мной овладела горечь от сознания того, как жестоко последние дни я обходилась с маленькой принцессой. Вокруг все новое: и вещи, и люди, а мамы нет. У мамы слишком много дел, ей не до дочки… И завтра я снова уйду… в больницу.
– Люба, все хорошо. Давай спи. Завтра рано вставать.
– Почему? – подняла она ко мне личико с огромными печальными глазами.
– Потому что у нас с тобой много дел. У нас с тобой.
Она легла обратно на подушку, и я снова принялась ее гладить. Через полчаса, не раньше, я тихо ушла, осторожно прикрыв дверь. На лестнице никого не оказалось. Внизу тоже не горел свет. Я заглянула в спальню на маяк ночника. Гриша спал. Поверх одеяла. В одежде. Но я побоялась его будить. Разделась и скользнула под одеяло, едва сумев дотянуть его до колен. Сон испарился. Я лежала и слушала дыхание спящего. Она было ровным. Это значит, что Гриша счастлив? Во сне и наяву…
Глава 7.3 «Для полного счастья не хватает кошки»
Я долго не могла уснуть и задремала как раз в тот момент, когда Гриша толкнул меня в плечо.
– Люба плачет.
Я чуть не грохнулась на пол – так спешила выбраться из-под одеяла. Она не пошла нас искать. Лежала в кроватке и плакала. В подушку. Как взрослая женщина. Тихо. Чтобы никто не услышал. Она не знала, что ее новый и единственный папа очень чутко реагирует на детей. Это свою женщину он проспал. А я – свою дочь.
– Люба, что случилось?
На этот раз она не только ткнулась носом мне в грудь, но еще и обвила мокрыми от слез ручонками мне шею.
– Я хочу домой… Хочу домой, – всхлипывала Любаша тихо.
Что делать? Что говорить? Как убеждать? Сказать, что это и есть теперь наш дом…
– Лиза, ляг с ней. Она же спит… – навис надо мной Гриша, чтобы коснуться поцелуем моей склоненной макушки и заодно стащить на пол Льва. Или наоборот. Неважно.
Теперь я действительно могла вжаться в стенку спиной и прижать плачущего ребёнка к груди. Кровать большая – можно и ноги вытянуть. Или протянуть, если плач не прекратится.
– Любаша, Любаша, Любаша…
– Лиза, дай ей заснуть.
Гриша сидел на полу, вдавив подбородок в поднятую к носу коленку, и гладил мне ноги, успокаивая то ли меня, то ли себя. Я замолчала и через какое-то время Люба действительно уснула.
Гриша тяжело выдохнул и поднялся с пола.
– Я принесу плед с дивана.
Думала, он ляжет рядом на пол, а это он меня решил укрыть и ушёл в спальню, не попытавшись увести меня с собой. Я еще долго лежала и пыталась не думать – ни о ком и ни о чем. Только давалось это с большим трудом, но сон все равно взял свое, а разбудил меня сильный кофейный аромат. Чашка находилась чуть в стороне от моего лица – наверное, на тот случай, если я в испуге подскочу с подушки. Только кого мне было пугаться: спящей дочери, зарождающегося дня или стоящего у кровати Гриши.
– Бери чашку, чего ждёшь?
Пробуждения! От сказки – от которой, к счастью, никто не заставляет меня просыпаться.
– А ты?
– А я буду тобой любоваться. Это меня взбодрит куда лучше кофе! – добавил он уже наглым полушепотом, намеренно держась за блюдечко, чтобы я, пожалев кофе, не начала применять к нему физические методы воспитания.
Кофе уже не обжигал: видимо, к утру я спала довольно глубоко и пришлось долго меня будить. Тело затекло – позы за всю ночь я так и не сменила. С трудом подняв себя в сидячее положение, я с ещё большим трудом заставила губы оторваться от чашки.
– Так не пойдёт, – теперь лукаво щурилась я. – Мы обещали друг другу все делать вместе. Я глоток – ты глоток.
– Если только твои губы подсластили кофе. Я люблю его переслащенным.
Честно? А я к девятому дню знакомства этого еще не знаю… Но зато убедилась опытным путем, что одной чашки на двоих нам хватило, чтобы начать утро с улыбки. Мы вместе дождались, когда проснётся Люба – мне очень хотелось, чтобы дочка даже на одну секунду больше не почувствовала себя брошенной.
– Доброе утро! – я все же успела сказать это раньше Гриши, а Любаша в ответ лишь захлопала пышными ресничками.
От ночных слез не осталось и следа. Подушка, которую ночью пришлось перевернуть, высохла. Люба снова улыбалась. Даже утренняя каша не смахнула с лица улыбки. Внучка только поинтересовалась, кто в больнице сварит кашу для дедушки Саши. А потом помогала мне делать его любимые бутерброды. Гриша все это время сидел без дела на барном стуле и с улыбкой наблюдал за нами. Может, это и было его самым важным воскресными делом? И будет в наступившем году?
– Я вызвал тебе такси, – заявил он, когда у меня все было готово. Все, включая суп.
– Через сорок минут, как договаривались? – перегнулась я через гранитную столешницу к его наглой физиономии. – Будешь платить за простой, потому что я не уйду, пока вы не съедите суп. Он сырный. Имейте совесть. Оба!
Гриша по-прежнему улыбался.
– Это первое и самое важное правило – есть все, что я ставлю на стол. – Ясно?
– Зачем же ставить на стол то, что мы не хотим есть? За что так нас не любить?
– Заботиться о вашем здоровье – это самая большая составляющая материнской любви.
Сейчас меня больше заботило здоровье Александра Юрьевича, потому что тут мой суп был бессилен. Старик встретил меня улыбкой, а я все ещё улыбалась, вспоминая разговор Гриши с Любой. На вопрос ребёнка, кого они едут встречать, он ответил – бабушку.
– Твою? – резонно уточнила Любаша.
Гриша мотнул головой.
– Нет, твою.
– Моя бабушка в Ижевске. Я только что с ней говорила.
Да, я показала маме внучку, чтобы она знала, что ребёнок, хотя бы днём, чувствует себя на новой территории полноправной хозяйкой. Во всяком случае про пылесос знает точно лучше меня. Современные молодые ведьмочки на мётлах уже не летают!
– И что? Будет у тебя ещё одна бабушка, – продолжал между тем подбивать ведьмочку на очередной шабаш наш местный демоненок. – Я не зову ее мамой, но она мне как мама.
– А как ты ее зовёшь?
– Тамара Ильинична. Это сложно произнести, так что зови ее просто – бабуля. Это здорово, когда столько бабушек, верно ведь?
Да? Только вот папа должен быть один, верно? – это уже спрашивал Вербова мой взгляд. Такой же растерянный, как и у Любаши сейчас. Но я не лезла – поздно. Мы уже попали под новогодний снегопад из новых родственников.
– Ты за нас не волнуйся, – проговорил Гриша, сунув мне в руку пока что единственную связку ключей. – Дверь я захлопну, а возвращаться в пустую квартиру мы не хотим. Я вообще подумал, да ну его второй ключ… Я хочу наконец-то звонить в звонок и ждать, когда мне откроют дверь…
Я поцеловала его коротким, но обещающим короткую разлуку поцелуем и шагнула за порог, гордо неся голову от сознания выполненного долга – суп был съеден обоими и заодно плескался в баночке в сумке, потому что был любимым блюдом дедушки Саши.
– Лиза, помощь какая-нибудь нужна? – спросила Лия, когда я позвонила ей из такси.
– Мне – нет, а вот Вербову понадобится много твоей помощи, потому что он по уши погряз в моих проблемах.
– В своих, ты хотела сказать, – рассмеялась в ответ Лия, и я стиснула зубы. У Степановой язык как кавказский нож. – Ты ужин готовила или вас можно пригласить в гости?
А… решила подлечить нанесенную рану?
– Когда? Сегодня, что ли? Нет. Они поехали за кошкой…
Я сначала собиралась сказать – тёщей, бывшей, а потом решила, что Лия подруга мне, но совсем не своему боссу.
– Тебе кошки для полного счастья не хватает?
– Это для Любы.
Ну не скажу же я, что это для самого Гриши. Для его полного счастья. Для его спокойствия – скорее всего. Он и перед кошкой чувствует вину за ее забитость в кошачьей стае. Или видит в ней себя маленького. И я стану заботиться о Глаше так же хорошо, как и о Грише. Пусть только он меня научит. Всему. Всему тому, что сделает его жизнь спокойнее и счастливее. Зря говорят: счастливая жена, счастливая семья. В семье все должны быть одинаково счастливы. Иначе это не семья, а клетка в зверинце. Я уже в такой пожила.
– Приходите тогда завтра, – не унималась Лия. – У нас еды на всю неделю наготовлено. Не нести же мне ее на планерку. Кстати, в пятницу она будет? Или мы гуляем до понедельника?
– Будет, будет, – теперь уже улыбалась я в полный рот. – Он сбежит от Любы на северный полюс к пятнице. Это Вербов еще не знает, что такое папа на полную ставку.
– А я думала, вы местами поменялись – он с ребенком будет сидеть, а ты – на работу. Я была бы не против… Или ты усмирила его буйный нрав?
Лия хохотала. Нет, уже просто ржала надо мной в голос. И я не сдержалась, совершенно не думая, что думает сейчас обо мне таксист. Плевать! Смех – самый безопасный выход адреналина, а во мне его ох как много скопилось!
– Я спрошу у него, хочет он тебя видеть до пятницы или нет, – наконец сумела выговорить я нечто членораздельное.
Сейчас мне важнее было спросить Александра Юрьевича про его самочувствие, не заикаясь про Кирилла, который явно не соизволил потратить на отца еще и воскресное утро.
– Это Люба сама делала, – переложила я в тумбочку бутерброды, краем глаза наблюдая, как немного порозовело бледное лицо старика при имени внучки. – А мандарин сейчас съешьте, при мне.
И я почистила фрукт, сунув кожуру в сумку.
– Дочка, что ли? – послышалось кряхтение с соседней кровати, докуда явно не долетали наши слова, иначе бы спросили, почему я с отцом на вы.
– Дочка, – ответил Александр Юрьевич громко для глухого соседа, и я сжала пальцы своему бывшему свекру.
Нет, не бывшему и не свекру, а просто дедушке Саше. Сколько бы дедушек у Любы не было, а в действительности она знает только одного – Александра Юрьевича.
– Я не знаю, во сколько завтра приду. Я вам позвоню.
– Не надо приходить. Здесь все хорошо. И кормят вкусно.
– Я приду, – сказала я твердо и ушла, но не совсем твердой походкой.
Коленки против воли тряслись. Наверное, от сознания того, что мы еще на один день ближе к выписке и к возвращению деда в пустую квартиру.
Я боялась заводить эту тему с Гришей сама, как боялась и того, что он первым выдвинет какие-то идеи. Потому перед ужином заговорила про Лию. Однако Гриша тут же перестал улыбаться.
– Общаться с твоими подругами я еще не готов, – отчеканил он, и я даже вздрогнула от холодка в его голосе. – Я не мешаю бизнес с личным.
Я кивнула. У нас не служебный, у нас театральный роман, я помню…
– И вообще я пригласил в гости Тамару Ильиничну. Завтра она еще будет спать, а вот в Рождество приедет к нам. И тогда мы не поедем на дачу. Впрочем, у нас теперь есть отмазка – кошка. Кстати, где Глаша?
Я пожала плечами. Люба – тоже. Глафира оказалась не просто серой, а с черными подпалинами, и найти ее лучше до выключения света во всей квартире. Гриша первым делом полез под диван, а Люба – под лестницу, а я вернулась к составлению грязной посуды в посудомоечную машину. Я наполняла ее с самого утра и вот наконец заполнила полностью. Теперь предстояло впервые ее запустить, но сама я боялась сделать что-нибудь не так. Надо звать…
– Гриша!
Но позвала я его совсем не за помощью с кнопками, а потому что не смогла задвинуть нижнюю корзину – из блестящего темного нутра посудомойки на меня глядели блестящие глаза Глаши.
– Как она туда забралась?! – ахнул Гриша у меня за спиной.
– Меня больше интересует, как ты ее оттуда будешь вытаскивать.
Да, Грише приходится вытаскивать нас всех из очень непростых ситуаций и мест.
– Ты теперь, смотри, не запусти вместе с ней стиралку. Сомневаюсь, что Ариэль отмоет Глафиру до белой. И мультиварку не включай. Мы с Любой точно не будем есть суп с котом.
Да, тяжело будет ГАВу сохранить чувство юмора с тремя бабами в одной квартире. Но сам виноват – сам нас сюда привез.
