Текст книги "Новый год по новому стилю (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

       Глава 5.6 «Десять минут – это много или мало?»

       – Лизавета, что ты делаешь? – это на меня воззрился Александр Юрьевич, когда я фурией влетела в комнату, где он вместе с Любой наводил в кукольном домике последнюю красоту.

       Неужели не видит? Ухожу! Что еще может делать женщина, доставая из шкафа одежду и даже не прося постороннего мужчину выйти? Правда, сначала я одела Любу.

       – Мама, мы гулять?

       – Да, к тете Лии, – сказала я, не задумываясь, то ли правду, то ли ложь. – Катя очень хочет встретить с тобой новый год. Вы даже будете спать в одной кроватке…

       Дай-то Бог! Проверка женской дружбы… Что я делаю, что я делаю…

       – Лизавета…

       Я сычом глянула на бывшего свёкра – сейчас я готова была стереть его в порошок за то, что он открыл Кириллу дверь, хотя даже в гневе понимала, что старик думал, что у нас с его сыном договоренность. Мне бы тоже не помешало б научиться думать о людях хорошо… Только эти люди не дают мне никакой возможности поверить в их порядочность и доброту.

       Я отвернулась от Александра Юрьевича, скинула спортивные штаны и влезла в брюки, сунула руки в серый пуловер и вынырнула оттуда, чтобы узреть Кирилла.

       – Ты никуда не пойдешь, – сказала его голова.

       – С дороги! – я не кричала. Не имело смысла. – Я сейчас вызову полицию, ясно?

       Я не совсем понимала, что можно сказать и сделать в сложившейся ситуации, но была готова звонить, если только Кирилл не освободит от себя дверной проем. Но он отошел. Я свернула детское платье, прошла мимо Каменцева к накрытому новогоднему столу и схватила мешок с подарками Вербова – больше ничего ценного для меня в этой квартире не было. Сунула в пакет детское платье и крикнула, чтобы Люба одевалась. Ничего не спрашивая, ребенок подчинился. Я же, обувая и одевая самою себя, давилась слезами, наблюдая дерганные движения маленькой девочки – и просто боялась думать, что сейчас творится в ее детской головке. В моей точно царил сумбур.

       – Александр Юрьевич, бросьте в казан отмоченный рис, залейте двумя стаканами воды и проварите полчаса. Остальное все готово.

       Он не ответил мне даже спасибо. Про шампанское в холодильнике я говорить не стала. Кирилл теперь молчал, а может и говорил – не знаю, в ушах звенело. Я с трудом слышала собственные шаги и жалела, что на сапогах нет каблуков, а на отсутствующий каблуках – звонких набоек: они бы заменили мне сейчас стук сердца. Я потащила ребенка вниз по лестнице, без лифта.

       – Мама…

       Я остановилась: что? Не спросила – просто взглянула на дочь.

       – Мы забыли подарок для папы.

       Сердце забилось, как бешеное. Да, я совершенно забыла про крысу. Из-за крысы настоящей!

       – Еще рано дарить, – успокоила я ребенка. – И Гриша не придет к тете Лии.

       – Почему?

       Какой прямой вопрос – жаль, не дать на него такой же прямой ответ.

       – Потому что там и без нас много народа.

       – Там всегда много народа…

       И это правда.

       – Люба, пригласили только тебя. Пожалуйста… Мы с папой тебя завтра заберем.

       Боже, я уже все решила за Лию. Степанова, не подведи! Но набрала я все же Вербову, когда мы с Любой наконец вышли на улицу. Нам идти-то три двора!

       – Ты можешь меня дождаться? Пятнадцать минут! – сказал Гриша, когда я сообщила, что иду к Лии.

       – Мне идти десять минут. Я сейчас пришлю тебе адрес. Будешь ждать меня у подъезда.

       – Ты меня стесняешься? – почти перебил мои слова Вербов. Зло. Очень зло.

       – Гриша, я ей даже не позвонила еще… Я позвонила тебе первому…

       – И не звони! – снова перебил меня Вербов. – Поедем ко мне. Елки у меня нет, но есть шишки и веточки. Зачем нам Степанова, ну вот серьезно… Лиза, я действительно серьезно сейчас!

       Только не кричи. Пожалуйста, не кричи! Мои уши уже скрутились в трубочку от Каменцева. Не надо плющить их молотом!

       – Гриша, это праздник… – голос дрогнул. Мне хотелось быть с ним, очень хотелось. Но я уже пообещала Любе, что она идет к Кате. – Ты не понимаешь…

       – Не понимаю, – говорил он по-прежнему нервно, но уже значительно тише. – Поехали на дачу. Если мы свалимся Ленке на голову, она от счастья по потолку ходить будет. Там и елка, там и домашний Оливье…

       – Пожалуйста, Гриша… – я чувствовала, как у меня защипало глаза.

       – Понял, жду адрес, – отрезал он абсолютно нейтральным голосом. Таким, к которому я привыкла на планерках. Тем, что так вымораживал Степанову. – Я уже близко.

       Я тоже была близко и хотела списать сбившееся от разговора дыхание на быструю ходьбу. Ребенок уж точно бежал.

       – Лия, твое приглашение еще в силе? – Господи, что я буду делать, если нет… – Я буду у тебя через три минуты. Только с Любой.

       – Что случилось? – только и спросила подруга, потому что была действительно настоящей подругой.

       – Случился Кирилл. Я все тебе объясню. Потом.

       – Я тебя жду.

       А больше мне ничего и не надо. Целый два человека меня ждут. Это такое счастье…

       У подъезда я оглянулась, хотя и понимала, что Вербов не доедет так быстро. И позвонила в домофон. Люба поспешила ответить, что это мы, как еще недавно проделывала с Гришей. Мы поднялись наверх.

       – Лия, мы без подарков, – сказала я вместо «С наступающим!», отодвигая от лица шуршащий дождик.

       – Каменцева, у тебя с башкой все в порядке?

       Нет, давно нет… И волосы под шапкой выбились из хвоста.

       – Не называй меня так. Я не хочу слышать эту фамилию, – прорычала я шепотом, чтобы меня услышала только хозяйка гостеприимного дома, но не Люба. Малышке хватит на сегодня взрослых разборок. Ей вообще всего хватит: пять лет пыталась создать ей спокойную жизнь и смела ее одним несчастным корпоративом. Господи боже ж ты мой… Ну почему Вербов избрал экспресс-метод для знакомства? Почему у меня все не как у людей…

       – Лиза, ты плачешь?

       Лия моргала. Или моргала все-таки я? Подняла пальцы к глазам – мокрые. Лия присела подле Любы и почти сорвала с нее куртку, отправляя поиграть к детям. Потом снова уставилась на меня, расстегнувшую только молнию на пуховике.

       – Что он тебе сказал?

       – Не важно! – отмахнулась я соленой рукой. – Главное, что он приперся к новогоднему столу, чтобы сказать, какая я сучка. Я все бросила и сбежала…

       – Ну что ты не раздеваешься? Я тебе сейчас за старый год коньяка плесну… Голова сразу болеть перестанет!

       Она улыбалась: ее улыбка – это восточная пряная смесь из сочувствия, поддержки и ободрения.

       – Не надо, – я просто стянула полы пуховика, не в силах отыскать начало молнии. – Я только Любу привела.

       – Не вздумай возвращаться к нему! – Лия с такой силой схватила меня за плечи, точно решила поднять в воздух и встряхнуть. Сделай она это, я бы по винтикам и шурупчикам рассыпалась прямо у ее ног.

       – Я не к нему… – ответила я с горькой улыбкой. Горькой, потому что на губах остались дурацкие непрошенные слезы.

       Лия отступила на шаг – на короткий, как у лилипута. Только для того, чтобы вернуть мне возможность дышать.

       – Меня ждут внизу. Я знаю, что это свинство спихивать тебе ребенка… Я не хотела… Мы действительно собирались встретить НГ дома… Вчетвером… Кирилл как чувствовал… А, может, отец ему что-то сказал…

       Я опустила глаза, не вынеся испытующего взгляда подруги.

       – А мне ты хоть что-то скажешь? Ты что, у меня за спиной крутишь романы и я не в курсе… Давно? Кто он? Говорить не хочешь?

       Вопросы вылетели автоматной очередью, расстреляли меня в грудь – стало трудно дышать, а говорить – вообще нереально.

       – Я не знаю, как сказать…

       И когда – хлопнула дверь и в коридор вихрем выскочили обе подружки. Катька повисла на маме с криком, что у Любы теперь есть папа… Рот бы им всем зашить! Мелким бабам!

       – Лиза…

       Глаза Лии, и так большие, сделались, как плошки. Ну как я скажу про Вербова? А он и не дал мне ничего сказать, позвонив сообщить, что ждет меня у подъезда.

       – Я спущусь через пять минут.

       – Да хоть через десять.

       В его голос вернулось веселье, в мой – совсем немного. Я спрятала телефон в карман пуховика. Как сейчас уйти?

       – Лиза, у вас уже новые планы? Если нет, ты можешь пригласить его к нам. Без проблем.

       Я жевала губу, ища правильные слова.

       – Лия, ты не хочешь видеть его еще и за своим столом. Он тебе в офисе до чертиков надоел.

       Да, я это сказала! Только Степанова не поняла:

       – Кто?

       Да, этот пазл в нормальной голове сложиться не может. Я на секунду зажмурилась, набрала побольше воздуха в грудь и выдала:

       – Григорий Антонович… – и после паузы, за которую глаза Лии выросли еще вдвое, добавила: – Вербов. Не спрашивай, почему… Я сама не знаю…

       – Ты меня подставила, да? – теперь глаза Степановой сузились, голос сел до злого хрипа, а не шепота. Мы еще подруги, да? – Я, как идиотка, распиналась перед ним… А ну идите к себе! – это она кричала на девчонок, и те, поджав хвосты из волос, пропали из коридора.

       – Лия, послушай! – я тоже почти кричала. – Это случилось в пятницу.

       – Что случилось? – теперь я услышала ее шепот.

       – У меня поехала крыша… Лия, я не понимаю, что делаю, но я это делаю… С ним! Пожалуйста, оставь у себя Любу. Я ее утром заберу.

       – Это я, типа, подарок Вербову на Новый год делаю?

       Господи, я никогда не слышала у Лии такого голоса – даже когда она орала на расшалившихся детей. На меня она не орала, но лучше бы кричала. От тихого голоса я дергалась, как от удара розгой.

       – Мне подарок, Лия, мне…

       – У тебя действительно крышу сорвало. Этот гад, типа, такое условие поставил, чтобы оставить тебе работу из дома? И ты, идиотка, согласилась! И еще ребенка втянула…

       Я снова зажмурилась – на сей раз, чтобы не заплакать! Хотелось затопать ногами, как маленькой, и кричать – нет, нет, нет!

       – Лия, он сделал мне предложение…

       То, что он делал, нельзя было назвать предложением… Это вообще не имело названия. Нет, название было – сумасшествие! Он предложил мне вместе с ним сойти с ума.

       – В пятницу?

       Лия не отстанет, Лия вытрясет из меня душу.

       – Лия, пожалуйста, не сегодня… Сегодня об меня уже вытерли ноги. Как же я хочу, чтобы этот год закончился и с ним закончились все мои проблемы.

       – Мне кажется, твои проблемы только начинаются. Кто он вообще, этот Вербов…

       Это не вопрос. А если и вопрос – я не знаю на него ответа. Пока не знаю…

       – Ты про старшего? С ним я познакомлюсь в четверг. Со всей их семьей. У Гриши два брата, чуть старше моей Любы. И одиннадцать кошек. Лия, у него одиннадцать кошек. Я буду двенадцатой.

       – Лиза…

        Я выставила перед собой руку, и Степанова отступила еще на шаг, и я отступила под дождик.

       – Я же сказала, что сошла с ума. Мама говорит, это полезно… Даже в моем возрасте. Лия, не суди меня, пожалуйста. Хотя бы сегодня.

       Я схватила пакет, который швырнула на пол вместе с сумкой. И вытащила нарядное дочкино платьице. Такое маленькое. Господи, она у меня еще совсем кроха…

       – Одень Любу, пожалуйста.

       – А тебе-то есть, во что переодеться? Или ты на свиданку в брюках побежишь?

       Издевается – наверное, я заслужила. И я вытащила пакет с красным платьем.

       – Дашь утюг?

       Лия улыбнулась, нервно, а потом расхохоталась в полный голос, а я сунула руку за телефоном.

       – Можно мне еще десять минут?

       Вербов тоже хохотнул:

       – Лиз, думаешь, я ждал тебя раньше, чем через час?

       – Значит, можно?

       – Лиз, только за стол не садись. Я тоже как бы голодный, так что пойдем куда-нибудь ужинать. До двенадцати места, надеюсь, будут.

       – Я буду через десять минут, – уверенно ответила я.

       Глава 5.7 «Дед-домовец»

       – Ты платье, что ли, надевала? – расхохотался Гриша, выскочив из машины, чтобы открыть мне дверь.

       А я не закрыла молнию на пуховике специально: действительно хотела, чтобы он увидел подарок не на манекене. Впрочем, платье село так хорошо, что я могла бы служить хорошей рекламой бутику. Правда, пришлось взять у Лии колготки. Смешно: обещала подарить ей на НГ новые – теперь придется дарить две пары.

       – Забудь про колготки. Надеюсь, Гришка теперь перестанет на мне срываться… – как-то совсем не шутливо сказала Степанова, закрывая за мной входную дверь.

       – Когда забирать Любу? – спросил он, сняв с моих губ тонкий слой помады.

       Мне хотелось прижаться к нему, но я боялась испачкать белую рубашку. Пиджак, наверное, висел в машине. Он сорвался по звонку Деда Мороза прямо из офиса, не успев заехать домой, чтобы переодеться в празднично-домашнее.

       – Ближе к вечеру…

       Гриша стиснул ладонями мои пылающие щеки.

       – Степанова на премию напрашивается?

       В его глазах бегали озорные чертики, а в моих – розовые свинки. Я действительно чувствовала себя по отношению к Степановой неблагодарной свиньей: чтобы отблагодарить ее, у меня не хватит никакой фантазии…

       – Лия делает это ради меня… – едва провернула я языком.

       – А это не одно и то же? Я и ты? Мы же решили, что это будет одно и тоже, разве нет?

       Да мы ничего не решали, ты все решил один, а я подчинилась – потому что мне действительно захотелось тебе подчиниться, впервые не встав на дыбы из-за твоих дурацких решений… Хотя, может, я действительно необразованная дура и дальше своего носа в бизнесе не вижу. Да и увидеть невозможно, когда весь обзор закрывает твой нос…

       – Гриша, ты замерзнешь… В рубашке.

       – А ты меня согреешь… Без нее.

       И он снова поцеловал, на этот раз не ограничившись губами – да и зачем мне теперь язык. Я не собираюсь ничего говорить… Я буду лишь согласно кивать.

       – Знаешь, куда можно тут сходить? Или уже в Пушкине что-то найдем?

       Он вел меня к пассажирской двери, не убирая руки с талии – наверное, грелся под моим пуховиком, мне пух больше не нужен. Я скинула его и потянулась к задней двери. Зря… Гриша перехватил пуховик, но сначала усадил меня в машину, а я бы с большим удовольствием еще постояла на улице. Дождя, что лил с утра, не было.

       – Лиза, думаешь Каменцев еще у отца? – спросил вдруг Вербов, едва пристегнувшись.

       Я вжалась лопатками в холодную кожу сиденья.

       – Не знаю. Зачем тебе это?

       – Поговорить. Поставить все точки над i. Мне надоело, что он трепет тебе нервы. Нам нервы, – тут же исправился он. – У меня без его персоны достаточно нервотрепателей. И еще… Я хочу, чтобы ты собрала вещи.

       – Сейчас?

       Я качнула головой – аленькие цветочки в ушах стали вдруг безумно тяжелыми, как и цветок на шее – он превратился в камень, который тянул меня на дно – болота, из которого я только-только вынырнула.

       – Пожалуйста, не сейчас. Я не готова…

       – Ты никогда не будешь готова! – перебил Вербов зло. Очень зло, напомнив себя пятничного. – Пионерию отменили задолго до того, как ты пошла в школу. Я хочу, чтобы ты собрала вещи для Любы на пару дней. У Ленки только мальчуковское есть на даче. А я не знаю, сколько мы там пробудем. На сколько хватит меня и отца, ну и тебя тоже… Море хорошего настроения я могу обещать только Любе. Тебе придется натужно улыбаться. Во всяком случае моему папочке. Он не самый приятный в общении человек.

        – Гриша, только прошу тебя… Держи себя в руках…

       – Я никогда не обещаю женщинам то, что не в силах выполнить, – усмехнулся Вербов. – Я буду стараться, конечно, а так, как пойдет. Но из драк я всегда выходил победителем.

       – Где ты дрался?

       – Во дворе у деда с горячими южными парнями. Постоянно – значит, каждый день. Но зубы у меня все свои, что странно… Передние выросли у меня довольно рано.

       – Так ты действительно не из Питера?

       – Нет, не из Питера. Местом рождения у меня значится Ленинград. Успел в последний вагон.

       Он успел заодно проехать аж два двора.

       – На лето в Кишинев ездил?

       – Нет, жил там безвылазно восемь лет. После смерти матери отец сдал меня ее отцу на воспитание, чтобы не мешал. Так что я, можно сказать, дед-домовец через букву Д, от слова Дед. Ну, а потом девочка Лена потребовала забрать меня в Питер. Зря, честно говоря… Мне было у деда намного лучше, но девочка Лена решила, что может стать матерью двенадцатилетнему сорванцу, раз рожать своего ей не дают. В итоге из-за меня они чуть было не развелись. В общем-то они на грани развода всякий раз, когда я появляюсь на горизонте. Русские бабы любят бедненьких да сироньких, у них это в крови. Я тебя не пугаю – просто объясняю, почему Антон Сергеевич для меня посторонний дядька. И общего у нас с ним только фамилия и любовь к Ленке. Елена Владимировна действительно хороший человек. Жаль, что не нашла себе достойного мужа. Но любовь, она такая противная штука… Согласна?

       Я кивнула, хотя и не хотела ни с чем соглашаться. Как не хотела и разговоров за спиной у людей, которых в глаза еще не видела.

       – Приехали.

       Он заехал передними колесами на газон, втиснувшись в поломанную секцию решетки, но я промолчала. Машин у подъезда слишком много – удивительно, что вообще нашел место приткнуться.

       – Ты мне обещал! – напомнила я, открыв дверь парадной.

       – Я ничего такого тебе не обещал. Я же сказал, что буду с тобой Морозом. А Гришка Мороз – это кишиневский дворовый мальчишка, у которого все должно быть по чесноку. Лиза, ты не вмешиваешься. Время твоих переговоров закончилось, дай мне теперь все решать. За нас обоих. За всех троих, – справился он тут же.

       Но решать оказалось не с кем. Квартира встретила нас тишиной, то есть включенным телевизором. Я успела щелкнуть замком, пока Александр Юрьевич выходил в коридор.

       – Что-то случилось? – спросил он.

        – Нет…

       У меня не повернулся язык сказать, что я пришла за вещами. Таким ссутулившимся и бледным свекра я никогда не видела. Нет, видела, в день, когда с вещами ушел Кирилл. Я нашла силы только для того, чтобы повернуться к Вербову:

       – Разувайся.

       Снимать нам было нечего: верхняя одежда осталась в машине. Гриша только пиджак для солидности накинул. Завязывать галстук уже не стал. В галстуке плохо драться.

       – Я пришла доделать плов, – произнесла я, давясь подступающими к горлу слезами. – Мы поужинаем вместе.

       Да, я так решила. Я не могла уйти сейчас ни с сумкой, ни без нее.

       Я снова посмотрела на Вербова – он кивнул, понимающе. Мне хотелось в это верить. Главное, чтобы не осуждал.

       – Александр Юрьевич, – крикнула я уже из кухни. – Люба до вечера у Степановых. Я заберу ее и мы сразу поедем, – Мы: я глянула на молчащего у окна Вербова. – На дачу к родителям Григория.

       Язык не повернулся сказать – поедем к Вербову домой.

       Свекр, бывший, просто кивнул. Он, кажется, и не сказал еще ничего за истекшие пятнадцать минут. Я осталась у плиты гипнотизировать казан, будто вода от моего пылающего взгляда могла быстрее закипеть. Вербов тихо подошел ко мне со спины, и я откинулась ему на грудь.

       – Лиза, ты все делаешь правильно, – шепнул он мне на ухо. – Хорошо, что он ушел. И хорошо, что мы пришли. Хочешь, вообще до полуночи останемся или до утра? Как скажешь. Не думай обо мне. Думай только о себе…

       Вместо ответа я сильнее откинула голову и тут же почувствовала на шее легкий поцелуй, расколовший меня пополам. Я не хотела терять эту ночь. Первую и, возможно, единственную ночь, когда мы можем побыть с Гришей действительно одни. И мне больно было делать дедушке Саше еще больнее. Как Кирилл мог уйти? Почему не взял отца с собой? Или это Александр Юрьевич снова выгнал сына? Я не хотела, я не могла спросить его.

       Я прижималась к Грише все сильнее и сильнее, а он больше не целовал, просто держал меня рядом, крепко-крепко, чтобы я чувствовала его поддержку не только на словах. Да какой же ты Мороз, когда с тобой так тепло!

       – Лиза, я могу тебе чем-нибудь помочь? Собрать детские вещи, например… Или просто подержать сумку…

       – Лучше держи меня, – прошептала я, прижимаясь к его плечу горящим в подаренных серьгах ухом.

       – Так мы никуда не придем. Давай уже двигаться вперед. Плов без тебя сварится. А я без тебя сдохну, а ведь мог бы еще жить и жить. Вот так и напишу, – прижался он губами к моей мочке. – В моей смерти прошу винить Лизу Эс.

       Боже, как мило… Он, в отличие от Лии, понял, что мне не хочется слышать даже первой буквы фамилии Кирилла. И запомнил же мою девичью! И обещания, говорит, не забывает… А мне он уже наобещал с три короба – мне и Любаше.

       Я попросила его достать с антресоли рюкзак – старый, советский, болотного цвета, будто из мешковины. Ну не с чемоданом же уходить!

       – У тебя дома есть лишняя сумка? – спросила я извиняющимся тоном.

       – У меня дома только тебя нет. Но я это исправлю, – принял он у меня из рук рюкзак и удержал подле себя меня, чтобы щекотнуть носом мой нос.

       Чего стесняться – свекр из своей комнаты не выйдет.

       Я собрала все, даже зубные щетки. Можно и не возвращаться. Люба до сих пор не привязывалась к одежде. Исключением стал единорог Илоны, а его я вчера выстирала и положила в рюкзак. Потом села – рухнула в собранное кресло.

       – Не смей плакать! – Гриша присел подле кресла и поймал мои руки. – Иди накрасся. Кажется, вам, бабы, это помогает не шмыгать носом. Я хочу фотографию тебя в красном. Это твой цвет. Точно твой цвет. Я всегда это знал и не понимал, почему у тебя нет ни одного красного пиджака.

       Я встала, не имея никакого желания вставать – не хотела, чтобы он выпускал мои руки из своих.

       – Александр Юрьевич сфотографирует тебя для меня? На мой телефон. Телефон, конечно, умный, но в руках такого дурака, как я…

       Я улыбнулась – Гриша, Гриша… У тебя, наверное, просто замечательный дед, раз воспитал такого хорошего тебя!

       – Лиза, тебе опять кто-то звонит.

       Гриша встретил меня из ванной с протянутым телефоном. Сердце бешено забилось, но я тут же выдохнула. Не Кирилл, не Степанова. Мама!

       – И как я скажу ей, что сбагрила ребенка подружке?

       – Вали все на меня. Я привык быть плохим.

       – Ты хороший, – прижалась я губами к его носу и тут же отпрыгнула, оставив на нем красный круг. Ну что, Мороз так Мороз. – Не стирай!

       Я подняла руку и навела на Вербова камеру своего не очень умного телефона. Для не очень умного вида Гриши пикселей хватит.

       – Теперь можно? – Вербов вытер у зеркала нос. – Покажешь Степановой, уволю…

       – Меня? – выглянула я у него из-за плеча.

       – Её! – обернулся Гриша. – Я не даю обещаний, которых не могу выполнить. Ну?

       – Это будет моя фотография. Я ее на твой номер поставлю.

       – Мне тоже нужна фотография на твой номер. Ну, мне самому просить?

       Я оставила Вербова в коридоре, крикнув, чтобы выключил под казаном газ, и прошла в комнату свекра, предварительно постучав.

       – Лизавета, – он сидел на диване и повернул ко мне лишь голову. – Скажи честно, у Кирилла никакого шанса?

       Я покачала головой. Старик кивнул. Нервно. Какое счастье, что на моих глазах тушь. Какое счастье…

       – Вы можете меня сфотографировать? У елки, – тут же добавила я. – Хочу маме послать, чтобы она знала, что я жива и здорова.

       – Да, конечно.

       Он встал, со скрипом, и прошаркал к стенке, из которой достал свой Кэнон. Как же ему сейчас тяжело! Тяжелее нас всех. Он не удержал внучку и потерял сына. Из-за меня.

       Я улыбалась через силу. Я улыбалась для Гриши от всего сердца. Он стоял в дверях, прислонившись к дверному косяку, и крутил в руках свой одиннадцатый айфон про макс, но его у него никто не брал. Пришлось встать у старого фотографа за спиной и навести все три камеры на меня. В какую смотреть? Только прямо вперед… Иначе не увидеть свет в конце тоннеля.