Текст книги "Парагвайский вариант. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Олег Воля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Желающих приглашаю в ряды моей армии. Кормёжка, форма и оружие за счёт государства. Но вместе с этим подчинение начальству и дисциплина. Нарушители дисциплины наказываются жестоко. Мне проще повесить дурака, чем ждать от него глупости в мирное время или трусости в бою.

* * *

– Сеньоры, я собрал вас здесь, чтобы сообщить основополагающие принципы нашей дальнейшей совместной жизни.

Патиньо стоял за церковной кафедрой храма в Писко, который на время превратился в конференц-зал для всех управляющих имений в регионе. Далеко не все горели желанием сюда ехать, но суровые парни с революционной доходчивостью объяснили, что явка обязательна, и теперь на скамейках сидело чуть больше пятидесяти человек, олицетворявших собой всю трудовую активность долины Каньете и Ики.

– Со многими из вас я говорил лично, но сто́ит повторить для всех. Вы теперь государственные служащие. И только до тех пор, пока вы служите государству, вы живы и на свободе. Ибо в противном случае вы – лакеи угнетателей и кровососов и не заслуживаете пощады.

Патиньо любил перед началом разговора нагнать жути на собеседника. Так тратилось меньше времени на достижение нужного результата.

– Для начала мне нужен отчёт по всем вашим хозяйствам. Размер. Продукция. Доходность. Потребности в людях. Проблемы. Перспективы увеличения. Это первое. Второе. Ваши отчёты будут проверяться. Так что не советую врать. Третье. В течение ближайшего времени хозяйства будут укрупнены. Такие мелкие асьенды, как «Каса Бланка» и «Пепитан», будут присоединены к асьенде «Ла Риконада». Сеньор Маурисио, принимайте там дела. К сожалению, их хозяева не смогут вам в этом оказать помощи. То же самое касается «Кастильо Унануэ», – Поликарпо указал рукой на одного из мужчин в зале. – Берёте под контроль ваших соседей с севера и востока. Позже обдумаем и другие укрупнения, ибо некоторые из вас, мне кажется, недостаточно нагружены. А у нас много дополнительной работы.

– Сеньор Патиньо, какой дополнительной работы? Мы и так не знаем, как теперь быть с хозяйствами. Рабы буйствуют и работать отказываются. Даже выдача им аванса ничего не решает. Они просто пропили деньги и празднуют бесконечно.

Патиньо нахмурился. Он такое непонимание от нижестоящих не любил.

– Везде так?

Ответом ему был согласный гул.

– Ничего. Приведём в порядок, – сказал он спокойно. – Я хотел поговорить о работах всеобщей пользы. Говорят, долина нуждается в новых каналах. Это верно?

– Совершенно верно, – встал управляющий Маурисио. – Уже был план: отвести воду к северу от «Ла Риконада», орошать пустоши, которые раньше принадлежали… прежним владельцам. Но канал должен был пройти через церковные земли, а договориться не получилось. Очень уж жадными оказались церковные власти в Лиме.

– Отлично. Значит, начинаем работы по этому каналу. Мне нечем занять три сотни уважаемых сеньоров, которые уже две недели сидят по подвалам и напрасно жрут народный хлеб. Кто знает толк в ирригации?

Вопрос повис в пустоте. Дураков тут не было, и все понимали, что на исполнителя проекта повесят и каторжан, а это означало смертельную ссору с людьми, ещё недавно олицетворявшими власть и деньги.

– Понятно. Считаете, не справитесь? – Патиньо усмехнулся. – Тогда назначу сам. Мистер Джонсон, ваше хозяйство налажено, помощник справится. Вы займётесь каналом.

Рыжеватый шотландец, наладивший маслодельню на «Эль Оливо», тяжело вздохнул.

– Как будет угодно, ваша светлость.

– Я не светлость! – резко оборвал его Патиньо. – Для вас я – товарищ команданте. И угодно это не мне – народу Перу.

* * *

– Вы что, издеваетесь? – орал Патиньо на двух китайцев, которые не понимали его слов, но прекрасно понимали интонацию. – Это что, по вашему, красная краска? Мои воины теперь похожи на стадо поросят!

Патиньо тыкал рукой в строй солдат, одетых в новенькие куртки и штаны нежно-розового цвета.

– Не ругайся насяльника, – постарался успокоить начальника Ли Хунчжэнь. – Времени совсем мало. Свежий моча однако. Плохо готовить ткань. Краска легла плохо.

Два китайца, имевших дома опыт такого рода работ, вызвались окрасить парусину в красный цвет. Для этого они собирались использовать какие-то водоросли, обильно растущие у побережья. Патиньо дал добро после того, как для него окрасили на пробу кусок ткани. Он вышел, конечно, не алым, а скорее малиновым, но и это был хороший вариант. Пусть армия хотя бы цветом отличается от толпы батраков. Ибо больше отличий не было. Босая толпа в холщовых штанах и куртках с совершенно разномастными головными уборами. Сходство добавляли пики, переделанные из сельскохозяйственного инвентаря.

Но оказалось, что для протравы образца использовали старую мочу, а для окраски полутора тысяч комплектов такой выдержанной мочи уже не было, а свежая как-то не так среагировала, и краска легла слабо, дав розовый цвет вместо малинового.

– Мы перекрасить. Мы теперь писать в бочку все, – заверил босса Ли Хунчжэнь.

Патиньо махнул рукой.

Ну розовый – так розовый. Это же почти красный. А у него почти армия.

«По мере набора опыта бойцами и подразделениями буду выдавать им всё более яркие комплекты одежды, а новички будут носить обноски ветеранов» – пришла в голову Патиньо оригинальная мысль, и это несколько исправило его настроение.

– Ладно. Но чтобы следующую партию красили со всем старанием. А теперь покажите мне, как вы будете отражать атаку кавалерии.

Повеселевший переводчик что-то быстро затараторил своим соотечественникам, и восемь сотен пришли в движение, качая своими длинными пиками.

* * *

Месяц прошёл с момента захвата Гуановых островов.

Власть Патиньо простёрлась от Сан-Висенте-де-Каньете на севере до Ики на юге. Разведчики и агитаторы рассеялись по прилегающим регионам, а курьеры ушли в горы с письмами к Фейхоа и Антонио Уачака. И конечно же, к Чото в Кальяо. Своевременная информация из Лимы нужна была как воздух.

Армия выросла почти вдвое. Но нехватка всего – от шляп до командного состава – была просто катастрофической. Несколько облегчило ситуацию вливание в ряды двух десятков, хоть и бывших, но настоящих солдат. Они тут же стали капралами в его воинстве.

Настоящей кавалерии по-прежнему не было, хотя за это время захватили несколько конюшен и множество лошадей в хозяйствах. Но это были лошади для работ и перевозок, а не для строя. Верховой сбруи, чтобы оседлать имеющихся лошадей, не было. Её всегда везли из Лимы и местных мастерских не существовало. Впрочем и настоящих кавалеристов у Патиньо тоже не было. Он максимум рассчитывал на ездящую пехоту.

Зато Маноло не подвёл, и десять расчётов худо-бедно умели заряжать и палить из пушек. И это была их единственная козырная карта. Батарея у Писко тоже сделала свой залп. Разведчик под флагом Перу был достаточно наглым, чтобы войти в зону действия длинных испанских пушек. Несмотря на то что всплески поднялись в полумиле от парусника, тот заложил разворот и скрылся за горизонтом.

Каждый день Патиньо ждал дурных новостей из Лимы и, наконец, дождался. Чото доложил: карательный отряд в пятьсот конных с двумя пушками сформирован и выдвинулся на подавление мятежа.

Сразу после получения новости верные кечуа закрыли все горные тропы для возможных лазутчиков. Новость опережала вражеский отряд на двое суток. И за это время надо было возвести давно задуманную ловушку.

* * *

Капитан Коррера разглядывал строй копейщиков в подзорную трубу и слегка усмехался.

– Ну надо же. Кто-то вспомнил о славной испанской терции. Не ожидал.

Он и вправду не рассчитывал на полевое сражение. Задача была проще – прочесать долину Каньете, уничтожая или забирая в плен бунтовщиков, не успевших скрыться в горах. Возможно, кто-то мог засесть в постройках – ради этого он и взял с собой пару пушек. Их ядра должны были справиться с такой задачей.

Его воинство на четыре пятых состояло из монтонерос – откровенно бандитского сброда, который полмесяца собирали по окрестностям столицы. На полноценное сражение они не годились, но против безоружных повстанцев подходили как нельзя лучше. Лишь одна сотня была набрана из добровольцев – молодых людей из благородных и состоятельных семей столицы. Они резко выделялись опрятным видом и дорогим оружием.

Внимательно рассматривая в зрительную трубу розовые ряды воинов в конических соломенных шляпах, капитан не заметил ни одного мушкета. Только копья да десяток громоздких арбалетов.

«Возможно, те, у кого были мушкеты, предпочли сбежать в горы, – предположил Коррера. – А тут остались самые глупые».

Тем не менее лезть на копья восставших не имело смысла. Обойти их с флангов тоже не получалось: по обе стороны от строя тянулась линия рогаток, преграждавшая путь. Если бы у него была пехота – проблем бы не было. Береговой склон и прилегающий горный кряж вполне преодолимы. Но пехоты не было.

Зато у его людей было либо пистоли, либо карабины, либо и то и другое – значит, можно было применить тактику караколирования.

«Как раз то что надо против терции, – усмехнулся капитан. – В крайнем случае применю пушки. Как раз они-то исторически и поставили точку в такого рода построениях».

В окуляр трубы попал ещё один пережиток славного прошлого: какой-то офицер, судя по всему, главарь повстанцев, ехал перед строем на высоком коне. На нём поблёскивали серебром кираса и настоящий конкистадорский кабасет.

– Готовьте верёвки, – весело бросил Коррера своим людям. – не дадим этим крестьянам разбежаться.

Всадники ответили смехом.

– И старайтесь не убивать их вожака. Тот, в блестящем шлеме. Его с радостью повесят в Лиме. А теперь – вперёд. На пики не лезьте. Ваши жизни сто́ят дороже, чем жизнь этого бунтующего сброда. Выстрелили – и назад, перезаряжайтесь. Вперёд!

Отряды тронулись. Все приготовили свои пистоли и короткоствольные мушкеты. Стрельбу по неподвижным мишеням они все отрабатывали, а сейчас ситуация отличалась не радикально.

Но противник не собирался играть роль мишени. Прозвучала короткая команда, и первый ряд копейщиков поднял с земли высокие щиты – павезы, образовав сплошную стену шириной в несколько сотен метров. В прорезях между щитами показались арбалетчики.

Когда первые всадники выпалили и повернули обратно, не добившись эффекта, по ним со страшной скорострельностью ударили десятки болтов. Людей и лошадей ранили, хотя убитых почти не было. Однако раненые животные выбивали своих седоков, создавая хаос.

После нескольких таких атак Коррера понял, что так дело не продвинется, и приказал артиллеристам выводить пушки.

– Постарайтесь, парни! – крикнул он. – Развалите мне их оборону, и тогда я довершу дело белым оружием.

Пушкари встали так, чтобы залп картечи пришёлся по диагонали неподвижного строя противника, то есть флангом к горному отрогу. И это оказалось ошибкой.

Мало кто заметил, как то, что казалось большими камнями, было отброшено, и из-под тряпичной маскировки показались серые стволы чугунных орудий. Через несколько секунд раздался залп. Склон отрога, на котором пряталась батарея, заволокло дымом. Эхо выстрела сменилось истошным ржанием коней и криками людей.

Почти полтысячи картечных пуль произвели страшное опустошение. Одна из пушек была наведена на батарею противника и с дистанции в сто метров все их расчёты разорвало в клочья. Множество лошадей бились в конвульсиях, придавив своих седоков. Много всадников безвольными мешками волочились по земле за испуганными лошадьми.

– Спешиться! – орал капитан. – Атакуйте батарею!

Кто-то его услышал и подчинился, но довольно быстро второй залп заставил конников рассеяться и искать спасения поодиночке. Уцелевшие после второго залпа каратели были обращены в паническое бегство, когда на них бросились китайцы со своими копьями.

Но битва ещё не закончилась.

Отступающие несли потери даже без воздействия противника. Вне дороги лошади то и дело попадали ногами в коварно замаскированные ямы. Всадники кубарем летели на землю и с отчаянием были вынуждены бросать своих коней, жалобно ржущих от боли в переломанных конечностях.

Когда остатки отряда собрались на дороге, чтобы понять, что делать дальше, и решить, кто возглавит их после гибели капитана, их ждал новый сюрприз.

На дороге стоял настоящий вагенбург набитый стрелками и при них три корабельных 6-фунтовых орудия заряженных картечью.

* * *

Патиньо с видом триумфатора объезжал поле битвы. Его кабасет и кираса, украшённые серебром и позолоченными узорами, блестели на солнце, внушая некоторый трепет как своим перуанским воинам, так и китайцам.

Доспехи были реликвией времён Писарро, ещё недавно хранившейся в семействе Карваведо-и-Вильярреал. Но Патиньо не смог отказать себе в удовольствии облачиться в такую роскошь. Благо и повод был подходящий. Кстати, кираса свою роль выполнила. Одна из свинцовых пуль бессильно расплющилась на стальной поверхности, слегка испачкав узор.

На поле выигранной битвы шла деловитая суета. Раненых монтонерос добивали. Трупы раздевали, снимая даже исподнее. Китайцы ходили по полю и собирали стрелы от своих удивительно скорострельных арбалетов.

При виде его все прекращали свою деятельность и, кланяясь, снимали шляпы.

«Надо запретить это воинам, – подумал Патиньо. – Это будет их привилегия. Достаточно только кланяться».

Половина карательного отряда легла перед несокрушимым копейным строем китайцев. Они выполнили свою задачу – заставить противника скучиться в зоне уверенного поражения морских пушек.

Свою лепту внесла и засада в передвижном форте. Обскакать их по флангам было невозможно. Почти месяц революционные солдаты рыли там норки как раз для того, чтобы лошади не могли быстро двигаться. А по медленным мишеням у неопытных стрелков было гораздо больше шансов попасть. Судя по донесению, вокруг вагенбурга осталось ещё сотня трупов.

Но и это было ещё не всё.

Верные кечуа уже должны были к этому времени загнать в горы всех обитателей трёх деревень на пути назад. В их домиках отступающих карателей будет ждать отравленная еда. А по ночам из темноты будут выскальзывать тени и резать спящих людей. Патиньо очень надеялся, что до Лимы никто не доедет.

Глава седьмая

«Парагвай» наконец приходит в Нью-Йорк и Солано заново знакомится с этим городом

Солнце, поднимающееся над горизонтом, осветило тонкую полоску берега и окрасило облака над ним в розовый цвет. Цель путешествия была уже близка. Но ещё задолго до того, как показался сам город, в мутных водах залива Нью-Йорк-Харбор «Парагвай» резко и дерзко перехватил небольшой одномачтовый кораблик. С большого расстояния в глаза бросалась большая чёткая цифра «4», нанесённая чёрной краской прямо на парус. Тот же номер белел на тёмном дереве носовой части судна и трепетал в виде вымпела, яростно хлопающего на ветру.

– Лоцманский куттер, – прокомментировал Любберс. – Гильдейские. Надо принять. И если хотите, у них всегда можно купить свежие газеты.

– Серьёзно? – удивился Солано.

– А почему бы и нет? Конечно, придётся сильно переплатить, но после долгих переходов капитаны и пассажиры часто готовы отдать любые деньги за свежий выпуск газеты и биржевые котировки.

Капитан ушёл отдавать распоряжения, чтобы сбавить ход и принять сопровождающего, а Солано уже который раз поразился предпринимательской жилке простых американцев.

Как пояснил капитан чуть позже, лоцманы в США объединены в гильдии, которые платят лицензионные взносы в казну и следят за профессиональным уровнем участников. Они яростно конкурируют между собой, и потому их кораблики рыскали в поисках клиентов, заходя далеко в океан.

Пока «Парагвай» принимал человека с подошедшей посудинки, Солано увидел, как ещё один номерной парусник устремился к купцу, показавшемуся на горизонте, а команда под номером четыре разочарованно ругалась.

Куттер номер четыре отправился на поиски следующей жертвы, а «Парагвай» поднял паруса и двинулся дальше вглубь залива, обходя отмели и банки, которые исправно создавала полноводная капризная река.

Лоцман уверенно довёл шхуну до карантинного пункта Дейлс-Айленд (1) и потребовал заплатить 10 долларов. Поморщившись, он согласился принять 12 песо и откланялся. Его ждали новые проводки на этот раз из акватории в океан.

Гребной катер санитарной службы подошёл к борту только через час ожидания. На борт поднялся карантинный врач в сопровождении двух надзирателей и шестерых крепких гребцов. Все они были в униформе с нашитыми на рукавах жёлтыми повязками. Пока врач с капитаном Ван Люберсом осматривали экипаж, надзиратели с гребцами, не церемонясь, вскрывали подсобные помещения, якорный ящик и даже люки в трюм, осматривая груды мешков с кофе и освещая все закоулки переносными масляными фонарями. Их задачей было не найти контрабанду, а убедиться, что в тёмных углах не прячутся больные в лихорадке или, не дай бог, трупы.

Тем временем врач тщательно осмотрел всех без исключения, заставил показать язык, закатать рукава и приложил каждому ладонь ко лбу, а затем расспросил Ван Люберса о маршруте следования и портах. Говорил с врачом только капитан. Солано стоял рядом и слушал.

Оплатив карантинный сбор (ещё минус десять долларов), капитан получил «практику» и штамп врача в судовом журнале, разрешающий судну следовать к причалам. Уже собираясь спуститься в свой бот, врач сказал:

– И насчёт буксира. Я настоятельно рекомендую услуги мистера О’Рурка. Один из его пароходов, «Молли», как раз готов отбуксировать вас к причалам. Он надёжен, а цена за услуги умеренная.

Капитан кивнул, прекрасно понимая, что «крайняя рекомендация» доктора – это самый настоящий приказ. Врач наверняка получал от хитрого ирландца О’Рурка долю за каждого клиента.

– Мы тут час торчали как раз из-за этого парохода, – проворчал Ван Любберс. – Доктор появился у нас, только когда он подошёл.

– А ты мог бы сам подойти к пирсам? – уточнил Солано, наблюдая за суетой при швартовке буксира.

– Теоретически да, – пыхнул трубкой капитан. – Но ветер встречный, идти нужно галсами, а на реке активное движение. Высока вероятность столкновения или посадки на мель при уклонении от столкновения. Течение в Гудзоне достаточно сильное. Не стоит рисковать из-за двадцати монет.

Шлёпая гребными колёсами и обдавая пассажиров вонючим дымом с нотками сероводорода, пароходик потащил шхуну в сторону великого города.

Нью-Йорк с моря Иван Долов видел только на экране и на картинках. Сам он в прошлой жизни несколько раз бывал в этом городе в командировках в штаб-квартиру ООН, но, конечно, он прилетал на самолёте и не имел особой свободы передвижения, как и любой советский гражданин в его время.

Нынешний Нью-Йорк было не узнать. Статуя Свободы на острове Бедлоу ещё не стояла. Она появится только через тридцать лет. Если, конечно, появится. Узнаваемого силуэта небоскрёбов, разумеется, тоже ещё не было. До них ещё лет сто. Был город в бурых и кирпичных тонах. Был порт, выглядевший как лес из мачт. И, разумеется, было государство, которое радостно встретило свою очередную жертву.

Буксир ловко развернул шхуну и пристроил её к стенке. Этот участок бесконечной вереницы причалов назывался Coffee-House Slip. Это был специализированный причал, вокруг которого сосредоточилась вся кофейная торговля Нью-Йорка. Ставить шхуну в другом месте не имело смысла. Кроме того, из-за межсезонья места у стенки было достаточно.

Солано не мог налюбоваться видами. Как нарочно, корабль пришвартовался прямо в створе знаменитой Уолл-стрит. Она тянулась от самых кофейных причалов и упиралась где-то там, вдалеке, в шпиль церкви на Бродвее.

Едва они пришвартовались и спустили трап, как на борт тут же, без малейшего промедления поднялся таможенный офицер во главе небольшой команды подчинённых.

Офицер, щеголеватый мужчина с узким лицом и в идеально выглаженной форме, щёлкнул каблуками и коротко и сухо представился:

– Мистер Арчибальд Финч, старший инспектор портовой таможни. Добро пожаловать в Нью-Йорк. Будьте добры, предъявите судовые документы, манифест на груз и справку о прохождении карантина.

Капитан Ван Люберс, который всё заранее подготовил, молча вручил ему судовую роль, коносаменты и заветную бумагу с печатью врача. Финч бегло, но внимательно изучил каждый лист, сверяя названия, вес и маркировку груза.

– Четыре тысячи пятьсот мешков бразильского кофе «сантос», распределённых по владельцам, – пробормотал он себе под нос, пробегая глазами по строчкам. – Что? – его палец упёрся в последнюю строку манифеста. – Тонна каучука-сырца – личный груз судовладельца? Что за новшество?

Солано, стоявший рядом, попытался объяснить, что это его материалы для научных опытов, но Финч резко поднял руку, останавливая его.

– Мистер Дебс, в моей юрисдикции понятие «личный груз» распространяется на одежду, книги и личные вещи пассажиров. Два-три десятка бутылок алкоголя я бы тоже проигнорировал. Но тонна товара, независимо от заявленных целей, подлежит обложению пошлиной. Всё, что находится на борту коммерческого судна и не является личными вещами экипажа, является предметом импорта. Мои люди приступят к досмотру.

По его жесту надзиратели, крепко знавшие своё дело, бросились в трюмы. Они работали быстро и профессионально. Груз был уложен «под бимсы» – почти до самых потолочных балок, что сильно затрудняло доступ вглубь трюма. Но таможенники не смущались. Они, словно кроты, принялись растаскивать верхние мешки, протискиваясь в образовавшиеся щели в поисках спрятанных ящиков с контрабандой. Осмотр был тщательным и бесцеремонным.

Через час один из надзирателей, запыхавшийся и перепачканный кофейной пылью, вполголоса отчитался о результатах работы перед Финчем. Тот кивнул и с натянутой улыбкой повернулся к капитану и Солано.

– Итак, груз соответствует заявленному. Что упрощает нам всем жизнь. Теперь к вопросу о сборах. Кофе, согласно тарифному акту тридцать второго года, находится в списке беспошлинных товаров. К вашему удовольствию, – с некоторым сарказмом прокомментировал таможенник. – Однако с него в любом случае взимается сбор на содержание маяков и навигационных знаков – два цента с тонны. Ну а каучук-сырец облагается пошлиной в размере пятнадцати процентов от оценочной стоимости. Это составит для вас тридцать долларов. Ну и, разумеется, стандартный портовый сбор за швартовку, исходя из тоннажа вашего судна. Его вы оплачиваете сразу.

– Сколько с нас всего? – спросил Солано.

Таможенник, даже не прибегая к записям на бумаге, в уме подсчитал итог:

– Портовый сбор – двадцать два доллара тридцать пять центов, маячный сбор – девять долларов. Плюс тридцать за каучук. Итого к оплате – шестьдесят один доллар тридцать пять центов.

Солано кивнул и высыпал на лакированную крышку штурманского столика несколько горстей монет.

– Долларов нет. Примете боливийские песо? Или, может быть, соверены?

Инспектор поморщился, словно почувствовал неприятный запах.

– С этими песо, сеньор, я иметь дело не буду. Принимаю к оплате доллары США, испанские или мексиканские монеты, – он взял золотую монету, – ну и, разумеется, британское золото. Ваша сумма…

Он на мгновение задумался, шевеля губами. Потом сплюнул и проворчал что-то вроде: «Чёртовы лайми с их идиотской системой».

Понять таможенника было очень просто. Он попытался мысленно перевести общую сумму в гинеи, шиллинги и пенсы, запутался, выругался и начал заново, уже на бумаге.

– Так-с… – проворчал он, выводя пером цифры. – Шестьдесят один доллар и тридцать пять центов. Курс – четыре доллара восемьдесят шесть центов за фунт. Значит… – Он разделил 6135 на 486. Получилось 1262 с дробью. – Чёрт возьми, не делится ровно. Двенадцать целых и шестьдесят две сотых фунта с мелочью. Значит, мне нужно принять от вас тринадцать соверенов и дать сдачу.

Солано с восторгом наблюдал за его мучениями и вспоминал механические «слайд-аддеры», которые были очень популярны до появления дешёвых японских калькуляторов.

«Надо срочно запатентовать, – подумал он. – Я на одних таможенниках сколочу состояние!»

– Тринадцать умножить на четыре восемьдесят шесть… – тем временем продолжал бормотать инспектор. – Шестьдесят три доллара и восемнадцать центов. Так! Значит, я должен вам сдачу… один доллар и восемьдесят три цента.

– Мистер Финч, не стоит утруждаться. Оставьте их себе, – улыбнулся Солано, довольный свежей прогрессорской идеей. – Выпейте за наше здоровье вместе с парнями.

Надменная сухость инспектора мгновенно испарилась, уступив место дружелюбной улыбке.

– Вы очень любезны, мистер Дебс. Так мы и сделаем!

Он аккуратно выписал квитанцию о приёме платежа, поставил дату и каллиграфическим почерком подписал: «Арчибальд Финч, старший инспектор».

– На этом наши формальности завершены. Можете разгружаться. Добро пожаловать в Нью-Йорк.

Оставив капитана отгонять назойливых грузчиков, Солано, наконец, ступил на землю Соединённых Штатов. Разумеется, ничего подобного он не видел ни в Рио, ни в Кальяо. Глухая стена домов и складов образовывала сплошной пояс с прорезями улиц, выходящих на Саут-стрит – именно так называлась вся эта бесконечная вереница причалов.

Движение повсюду было интенсивным и приходилось внимательно смотреть по сторонам, чтобы не попасть под лошадь. Да и за своими карманами тоже стоило приглядывать, ибо количество подозрительных личностей в порту впечатляло. Солано сопровождали Рамон и Фелипе, которые были ошеломлены происходящим ещё больше, чем хозяин.

– Сеньор, посмотрите, какая огромная карета, – Рамон указал на ярко раскрашенный омнибус с надписью «Саут-Ферри – Бродвей – Сити-Холл». (2)

Общественный транспорт – истинный признак цивилизации. За последний год Солано повидал немало транспортных средств, но рейсовый транспорт с фиксированным тарифом видел впервые. Тем не менее от идеи прокатиться на прото-автобусе он отказался. Ему не нужно было покидать порт. Офис Мозеса Тейлора находился по адресу Саут-стрит, 44 – примерно в пятнадцати домах от того места, где стоял их корабль.

«Sugar House» ещё на подходе выдавал себя стойким ароматом сахара и карамели, витавшим в воздухе по мере приближения к нему. Пятиэтажное здание служило одновременно складом, офисом и фабрикой, на которой (как впоследствии узнал Солано) осветляли сахар.

Кабинет босса располагался на втором этаже. А на первом суетились грузчики и клерки, взвешивая товар и загружая телеги покупателей. Старший управляющий был первым откровенно толстым человеком, которого Солано здесь увидел. Кожаный фартук прикрывал от мусора его отменный сюртук.

– К мистеру Тейлору? По какому делу? – не слишком дружелюбно отреагировал он на посетителей.

– У меня груз кофе из Рио и личное послание мистеру Тейлору от посла Уолтера Хантера, – улыбнулся Солано.

Ключевые слова сделали своё дело, и управляющий становится любезнее. Ознакомившись с документами и повертев в руке письмо от посла, он произнёс.

– К сожалению, мистера Тейлора нет в офисе. Но я отправлю мальчишку к нему домой, – с этими словами управляющий нацарапал несколько строк на листке бумаги, подозвал мальчишку лет тринадцати и передал ему депешу вместе с письмом Уильяма Хантера.

Парень рванул с места так, словно за ним гнались черти.

«Выслуживается перед начальством, – подумал Солано. – Всю дорогу он так бежать не сможет».

Скоротать время, пока вернётся посыльный, управляющий предложил в офисе, а сам снова погрузился в управление хозяйством.

Солано, воспользовавшись оказией, прошёлся по офису, щупая всё руками и внимательно разглядывая рабочее место клерка крупной конторы. Вся мебель была солидной и массивной на вид. Не то что хлипкие кресла и стулья из будущего. Папки на завязках уже заполняли собой шкафы. Бумага была желтовата и в среднем тоньше привычной офисной бумаги его времени. Любые часто повторяющиеся линованные бланки или учётные книги отпечатывались типографским способом. Перья для письма, разумеется, уже были не гусиные, а стальные, но их по-прежнему надо было постоянно обмакивать в чернильницы.

В общем, вполне удобное место для работы, хотя ряда привычных для человека из XX века атрибутов офиса здесь не было. Ни дырокола для папок, ни скоросшивателей, ни кнопок для досок объявлений, ни скрепок. Эти копеечные мелочи на самом деле гораздо более выгодный товар, чем оружие. Они, как гвозди, – нужны всем, всегда и во все времена.

«Напрашивается стартап, – подумал Солано. – Но для разработки автоматических станков нужен нормальный технолог. Не будут же работяги вручную скручивать скрепки или вырубать кнопки из листа».

Примерно через двадцать минут прибежал тот же мальчишка и, тяжело дыша, протянул управляющему листок бумаги, видимо, с визой шефа.

– Мистер Тейлор приглашает вас разделить с ним обед, – несколько удивлённо озвучил распоряжение толстяк. Видимо, нечасто первые попавшиеся торговцы из Бразилии удостаивались такой чести.

Уточнять адрес не пришлось. Управляющий приказал запыхавшемуся бою проводить «господ коммерсантов» к шефу, и мальчишка был явно доволен этим поручением. Бежать не надо. Может, и чаевые перепадут.

Трое парагвайцев шли по городу и крутили головами, как деревенские жители.

В первую очередь в глаза бросалось обилие людей. Ни в Рио, ни в Лиме на улицах не было таких толп. Социальные слои пешеходов легко определялись по одежде: вот богатый купец в тёмном, отлично сшитом шерстяном сюртуке, с высоким бобровым цилиндром на голове и золотой цепочкой от карманных часов, перекинутой через жилет; вот клерк или приказчик – его сюртук скромнее и уже слегка протёрся на локтях, на голове фетровый цилиндр, в руках кожаный портфель; а вот рабочий или грузчик в грубых парусиновых штанах, засаленной куртке и кепке – его руки испачканы углём или смолой.

– Кукуруза! Горячая кукуруза! Цент за штуку!

Громко кричала крупная чернокожая женщина, стоя со своей тележкой у стены рынка Франклин Маркет. Прямо в тележку был встроен котёл, который, видимо, подогревался какой-то жаровней, и торговка ловко доставала горячие початки деревянными щипцами, поднимая медную крышку. Пар обдавал её лицо, заставляя шоколадную кожу блестеть.

– Шеф, давай пожрём, – Рамон толкнул Солано вбок. – Нас на обед не позовут, а после этого сахарного склада так хочется есть, что сил нет.

Возражать не было причин. Тем более что варёная кукуруза с солью – вполне гигиеничное блюдо. А вот пирожки Солано покупать поостерёгся бы, памятуя про недоброй памяти Суини Тодда и миссис Ловетт.

Солано на один потёртый серебряный реал купил кукурузы и себе, и своим ребятам, и мальчишке-проводнику. Это сделало того абсолютно счастливым человеком. Пришлось остановиться, потому что початки были горячими и есть на ходу было неудобно.

По улице сновали разносчики в фартуках, выкрикивая названия своих товаров, и горластые мальчишки-газетчики. Они, мешая друг другу, орали новость дня: