Текст книги "Парагвайский вариант. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Олег Воля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Почему? – несказанно удивился Солано такой яростной неприязни, просквозившей в голосе женщины. До сих пор все американцы о своих железных дорогах говорили с нескрываемой гордостью.

– Это порождение сатанинское отняло у меня мужа, – её голос задрожал, и слёзы навернулись на глаза. – Рельс лопнул, загнулся, пробил дно вагона и проткнул моего Генри, как иголка – бабочку. Врач сказал, что он не мучался и умер мгновенно. Это только меня и утешает. Безгрешный был человек. Царствие ему небесное.

Солано перекрестился вслед за женщиной, уважая её горе.

Тем не менее между пароходом и поездом он выбрал последний.

Никакого помпезного вокзала в городе ещё не было. Станция была проста и функциональна и размещалась на Фронт-стрит в грязной промышленно-портовой зоне. Расписание поездов, к удовольствию Солано, существовало и, по словам горожан, соблюдалось. На Уилмингтон поезда уходили в 9:00 и в 15:00.

Солано купил три билета на завтрашний утренний рейс, планируя обернуться за один день. С собой он брал Рамона и Фелипе, а кечуа оставались дома, караулить багаж и деньги.

Помня трагическую историю квартирной хозяйки, Солано сходил посмотреть на железнодорожные пути. Как выяснилось – с самого начала на этой линии действительно использовали полосовые рельсы, крепившиеся к продольному деревянному брусу гвоздями. И трагедии с ними случались неоднократно, а потому четыре года назад их заменили на катанные профилированные, похожие на знакомые попаданцу рельсы его времени – но без широкой подошвы.

– По мере износа этот рельс можно будет перевернуть, – пояснил путеец. – и, стало быть, ещё раз использовать. Экономия. Стало быть.

– Сомнительная экономия, – задумчиво прокомментировал Солано. – на неработающей сейчас поверхности рельса за время эксплуатации отпечатается основание этого чугунного стакана.

Он показал на массивную отливку, в которой клиньями был закреплён рельс.

– Ну, стало быть, ещё не переворачивали. Сказать не могу, – пожал плечами путеец и продолжил обход состава.

Прекрасным солнечным утром 7-го июня 1842 года Солано загрузился в вагончик, мало чем напоминающий современные ему. Это был скорее дилижанс-переросток. Причём снабжённый сидячими местами и на крыше. Погода была отличная, и Солано с путниками решил проехаться именно там, дабы без помех оглядеть окрестности. Впрочем, вскоре он пожалел о своём решении. Серная вонь из паровозной трубы чуть не согнала всех вниз, в вагон. Но к счастью, ветер переменился, и дым стало относить вбок, лишь изредка напоминая попаданцу о несовершенстве современных технологий.

В Уилмингтоне до Брендивайн-Крик наняли извозчика и по дурной дороге добрались до завода за полтора часа.

Услышав о предполагаемом объёме закупки, управляющий завода мгновенно стал самым дружелюбным человеком на свете и лично провёл экскурсию по предприятию. Оно произвело на Солано сильное впечатление.

Для середины XIX века завод выглядел вполне современно и ничем не напоминал кустарную мастерскую. Опасные производства и склады были либо обвалованы по периметру, либо размещены в П-образных капонирах, открытой стороной обращённых к реке. В обширных сараях с кирпичным полом было светло благодаря огромным стрельчатым окнам, напоминающим окна готического собора. Причина была проста: на предприятии вообще не предполагалось использовать искусственное освещение, и вся работа велась только днём.

Вся эта экскурсия была затеяна с одной целью – потянуть время, пока к заводской конторе не подъедет сам Элен Дюпон, средний сын покойного основателя династии. Уютное имение Дюпонов предусмотрительно располагалось на отдалении от их опасного предприятия.

Рукопожатие тридцатилетнего мужчины было крепким, взгляд – недоверчивым. Как бы Солано ни старался выглядеть старше, он всё равно казался двадцатилетним юношей, а не мужчиной, способным купить сотни тонн пороха.

– Мы очень дорожим своей репутацией, – сказал Дюпон, выслушав Солано и изучив его документы. – Поэтому при всём уважении, не могу продать вам такое количество пороха. Ни как агенту правительства, ни как частному лицу.

Вежливо прозвучал категорический отказ.

– Я сочувствую вашей родине, но у США нет торгового договора с Парагваем. Такая сделка выходит за рамки тех норм законности, которых мы неукоснительно придерживаемся. Мне очень жаль.

Оставалось только откланяться – что Солано и сделал, внутренне раздражённый. Но одно хорошо в государствах с рыночной экономикой – всегда есть конкурент.

Дурное настроение от сбоя в плане сопровождалось ухудшающейся погодой. Когда спутники погрузились в вагон поезда, уже начался дождь, грозивший перерасти в ливень, судя по беспросветной полосе тёмных облаков на горизонте. Порывы ветра бились в тонкую стенку вагончика и забрызгивали водой сидящих внутри через неплотности рам.

Дамы дружно взвизгнули, когда небеса разрядились первой молнией. Судя по задержке звука, ударила она относительно недалеко. Вскоре ударила вторая, третья. Казалось, поезд едет под обстрелом из систем залпового огня.

В Филадельфии поезд встретил настоящий ураган. На станции Солано замешкался, помогая дамам выбраться из вагона, и оказалось, что менее вежливые горожане уже расхватали всех немногочисленных извозчиков.

– Ну чего, парни, придётся вымокнуть, – криво усмехнулся Солано. – Лить, судя по всему, будет всю ночь. Переждать не получится.

– Да чего тут идти-то! – улыбнулся Фелипе. – Не сахарные, не растаем.

И они двинулись вверх по склону навстречу потокам воды. Ветер рвал одежду и хлестал холодными струями. Молнии били аритмично, но часто, как будто выполняя приказ главного небесного командования по обстрелу города.

На глазах у Солано разряд ударил прямиком в высокую трубу на крыше особнячка, и от этого попадания ставни распахнулись, и из окон второго этажа выметнулись тучи сажи, мусора и полетели какие-то предметы.

«Прямое попадание» – хмыкнул Солано, непроизвольно вздрогнув.

Мимо путников промчалась обезумевшая лошадь с оторванными от какой-то повозки передними колёсами на дышлах. Где-то громко ревели дети и визжали женщины. И посреди этой вакханалии кто-то громко хохотал и орал:

– Ещё! Давай! Ещё! Бей!

Молния, как по заказу, разрядилась серией вспышек, и в их стробоскопическом свете Солано увидел худого джентльмена в цилиндре, который стоял посреди мостовой с раскинутыми руками, запрокинув голову.

– Какая мощь! Какая сила! Невероятно!

Орал он, совершенно не стесняясь столь бурного проявления эмоций. Мягко говоря, так было не принято.

«Пьян, наверно, – подумал Солано»

Он хотел было пройти мимо, как вдруг услышал:

Дорогой тёмной, нелюдимой,

Лишь злыми духами хранимой,

Где некий чёрный трон стоит,

Где некий Идол, Ночь царит,

До этих мест, в недавний миг,

Из крайней Фуле я достиг,

«Твою ж налево! Я тут ищу контакта с Эдгаром По. Письма рассылаю, а он мне просто на улице попадается!»

Грохот близкого разряда прервал декламацию отрывка из «Страны снов». Когда утих звон в ушах, Солано проорал продолжение:

Из той страны, где вечно сны,

где чар высоких постоянство,

Вне Времени – и вне Пространства.

Мужчина развернулся к нему в удивлении.

– Откуда вы знаете мои стихи⁈ – удивился он.

«Спасибо Виракоче, – мысленно ответил Солано. – Хрен бы я их вспомнил, единожды читав ещё в институте, когда изучал английский. И, право слово – стихи эти – тягомотина и нудятина. Слова доброго не стоит».

Но вслух он ответил, разумеется, иначе:

– Конечно, мистер По. Каждый культурный человек должен знать ваши стихи!

– Получается, что в мире человек двадцать культурных людей, – рассмеялся Эдгар По. – И из них половина меня ненавидит.

– Издержки гениальности, – пожал плечами Солано. – Позвольте вас проводить в сухое и тёплое место. А то вы простудитесь и умрёте, так и не написав своих главных шедевров. Которые, несомненно, ещё ждут своего часа.

По скорчил гримасу и взмахнул рукой.

– Только при условии, что вы сможете дочитать стих до конца. Иначе я с вами никуда не пойду.

Солано пожал плечами, ощущая, как вся одежда липнет к телу.

– Пожалуйста!

Он вызвал нужные строки перед мысленным взором и дочитал стихотворение до последней строчки: «Из крайних мест, в недавний миг, я дома своего достиг».

И с ужасом увидел перед внутренним взором приписку: «Филадельфия, 1844 г.»

Несколько громких хлопков ладоней вывели Солано из ступора.

– А теперь признавайтесь, как вы могли прочитать и запомнить эти стихи, если они мной ещё не дописаны? Я их начал писать только вчера, и я сам ещё не знаю концовки? – Он хмыкнул и добавил: – Не знал. Пока от вас не услышал.

«Это провал, – подумал Солано. – И чего я ему скажу? Ну зачем я полез выпендриваться. Контакт налаживать! Ага! Наладил. Закоротило».

Очередная серия разрядов прервала немую сцену.

– Мистер По, давайте пройдём в более комфортные условия. Вы же обещали, что если я закончу ваш стих, то вы примете моё гостеприимство.

– Да вы от меня теперь никуда не денетесь, молодой незнакомец, пока я вашу тайну не узнаю! – захохотал По. – Идём. И надеюсь, что у вас там есть выпивка.

– Весь бар в вашем распоряжении.

* * *

Солано проснулся с больной головой. Нет. Не просто больной, а такой, будто внутренности черепа были выворочены наизнанку, перетянуты толстыми стальными тросами и сжаты в винтовом прессе. Горло пересохло, как ствол пушки после бородинской битвы. Язык с трудом удалось оторвать от нёба.

Со стоном Солано приоткрыл глаза. Каждое моргание беспощадно каралось гидродинамическим ударом в височной артерии. Он не смог удержаться от болезненного стона. Так он не напивался с тех самых студенческих лет. И даже забыл, каково это.

Чья-то заботливая рука поднесла к его губам кружку.

Глоток крепкого тёплого чая с лимоном вернул голове Солано способность соображать. Он взглянул на благодетеля. Это был По. Довольный собой. Улыбающийся. Ни чуть не страдающий от совместно выпитого.

«Перепил меня, зараза, – подумал Солано, закрыл глаза и откинулся на подушку. – А я то надеялся, что он нажравшись всё забудет».

Ошибка резидента была в том, что он по-прежнему ощущал себя русским взрослым мужиком в возрасте, а суровая реальность напомнила ему, что он пацан и лет ему всего шестнадцать. Хоть и выглядит он на двадцать с лишним. Куда этому юному телу до тридцатитрёхлетнего поэта, закалённого в алкогольных баталиях.

– Ваша квартирная хозяйка приходила, – тем временем участливо прокомментировал гость. – Она была очень недовольна и грозилась вас выселить. Я пообщался с ней и успокоил. Так что отдыхайте спокойно.

– Что⁈ – проскрипел Солано, снова мужественно открывая глаза. – В каком смысле выселить? С чего бы это?

– Мы, оказывается, очень шумели ночью. Соседи ей пожаловались, что мы орали песни на иностранных языках и палили из револьверов.

Солано снова застонал и закрыл глаза. Песни они точно пели.

– А ещё я не могу вспомнить и воспроизвести то самое стихотворение на тему воспевания бури, – продолжал По, забирая кружку из рук Солано. – Оно меня впечатлило. И обидно, что память его не удержала целиком.

– Какое стихотворение?

– Название я не запомнил. Оно заканчивается очень сильно: «Пусть сильнее грянет буря!» Право слово, текст великолепен, хотя, конечно, белый стих своеобразен. Надо было тогда же и записать. Увы. Надеюсь, вы его помните?

– Я его на английском читал? – удивился Солано.

– Сначала нет. Я так понял, что оригинал написан на русском. А потом вы воспроизвели перевод.

– Хм…

Память любезно подсказала, что действительно у знаменитого стиха есть английский стихотворный дубликат.

«Я ещё и по-русски декламировал? Это провал! Ничего не помню…»

Солано взял себя в руки, и игнорируя боль и слабость, поднялся с дивана гостиной. Шлёпая босыми ногами, он прошёл в туалетную комнату, поплескал себе на лицо холодной воды из медного тазика. А потом просто опустил голову в таз целиком. Это заметно облегчило состояние и привело мысли в деловой режим.

«Ну что же. Работаем с тем, что имеем, – сказал он сам себе, глядя на опухшее и помятое отражение в зеркале. – Надеюсь, я ему про будущее не разболтал».

Увы. Надежда рухнула, как только Солано привёл свой внешний вид в порядок и уселся за стол, где его ждал лёгкий завтрак.

– Ну так как же мне к вам обращаться? – уселся напротив По и пододвинул себе тарелку с яичницей. – Юджин Дебс или Солано Лопес? И что вы ещё знаете о моём будущем?

Солано нахмурился и ушёл в полное отрицалово.

– О каком будущем вы говорите? Не понимаю вас.

– Ну как же! – воскликнул По. – золотой фонд литературы. Бессмертный классик. Вы даже пытались продекламировать что-то из моего ещё ненаписанного. Что-то про ворона. Но я вам это запретил.

Солано пожал плечами.

– У меня очень богатая фантазия, – как можно более равнодушно произнёс он. – Порой я увлекаюсь и несу чушь.

Эдгар По нахмурился.

– Не хотите говорить? Досадно. Ну что же. Каждый имеет право на свои тайны. Даже русский старик.

Удар не достиг цели. Солано уже владел лицом и не выказал никаких эмоций. Только лениво переспросил.

– Какой старик? О чём вы?

– О ваших навыках в русском языке, доставшихся вам от русского старика, поселившегося в вашей душе.

«Вот оно значит как! Франциско шалит, когда я сознание теряю, – удивился Солано, но вида не подал»

– Боже мой! Первый раз слышу такую ересь. Русский я знаю потому, что плотником у нас в имении работал моряк-инвалид родом из России. Этот старик так затейливо ругался на своём языке, что я воспылал желанием его изучить. – усмехнулся Солано. – Я вообще к языкам склонен.

По долгим и внимательным взглядом пронаблюдал, как собеседник поглощает завтрак, хмыкнул и отстал.

– Ну хорошо. Каждый имеет право на свои тайны. Хотя, право слово, меня просто распирает узнать больше.

– Сеньор По, – улыбнулся Солано. – Помните легенду об ослиных ушах царя Мидаса? Бедному цирюльнику доверили тайну, и он, не в силах удержать её в себе – рассказал её вырытой в земле ямке. Вроде бы надёжно. Но вот беда. На этом месте вырос камыш, шум которого складывался в слова: «у царя Мидаса ослиные уши». Даже если бы у меня была какая-то тайна, то доверять её гениальному писателю и поэту – также надёжно. Глазом моргнуть не успеешь – как окажешься узнаваемым персонажем какого-нибудь популярного рассказа. Мне оно надо?

Эдгар По рассмеялся и поднял ладони.

– Раунд. Признаю́ поражение. Вы действительно уже породили у меня занимательный образ для мистической истории. Я не могу обещать вам её не писать, но я постараюсь, чтобы вас в ней никто не узнал.

– Буду очень признателен, – Солано кивнул и поспешил перевести тему разговора. – У меня есть для вас деловое предложение. Вы, как мастер пера, сумеете с ним справиться лучше любого другого. Если обозначить задачу коротко, то вы должны влюбить американцев в Парагвай.

Солано сделал паузу, наблюдая реакцию По. Тот не стал обманывать ожидания.

– Каким же это способом, позвольте полюбопытствовать, – с выражением искреннего недоумения на лице спросил поэт.

– Силой свободной прессы США, – Солано постучал пальцем по пачке газет на столе. – В самых читаемых газетах должны появляться заметки про Парагвай, написанные настолько хорошо, насколько вы умеете. В литературных журналах должны появиться несколько рассказов на ту же тему. И в конце концов в печать должна выйти книга о Парагвае под названием «История утерянного рая», которую подогретая публика охотно купит.

Видя изумление По, Солано поспешил его успокоить.

– Книга уже есть. Вот она.

Он достал из своего багажа пухлую папку на завязочках. Внутри оказалась толстая стопка пожелтевших от времени исписанных листов бумаги. Для Солано в Асунсьоне специально изыскали очень старую бумагу, дабы придать видимость древности манускрипту, текст которого представлял собой восстановленный по памяти фундаментальный труд за авторством иезуитского монаха Филипа Карамана «Затерянный рай: Республика иезуитов в Южной Америке».

Само собой, это был самый настоящий панегирик ордену Иисуса, но тем не менее текст опирался на подлинные источники и давал вполне целостную картину грандиозного социального эксперимента. Вся парагвайская историография опирается на этот труд, дополняя и исправляя его, но не меняя сути. Солано при воссоздании этого документа внёс многочисленные правки из более поздних работ других авторов, так что авторитетность книги для этого варианта истории только увеличится.

– Это труд иезуитского священника, прожившего всю жизнь в редукциях и видевшего трагический финал этой необыкновенной республики своими глазами. Она переведена на английский ещё при жизни автора, но по неизвестным мне причинам так и не увидела свет. Но время пришло! Вы выступите издателем и получите с продажи этой книги всю прибыль, какая возникнет.

– А кто автор? – По принял из рук Солано рукопись и пролистал её. – Он жив?

– Автор пожелал остаться неизвестным и нигде на страницах книги не говорит о себе. Единственно, что можно утверждать уверенно – что автор, иезуит. А у них такая скромность весьма приветствуется.

Эдгар По на некоторое время выпал из общения, пробегая глазами случайные страницы, аккуратно перекладывая их, дабы не нарушить последовательность. Перечитав концовку, он спросил:

– Насколько я вижу, здесь всё заканчивается изгнанием ордена и упадком их начинаний. Какое отношение это имеет к вашей стране сейчас?

– Прямое. Этот документ – обоснование наших претензий на независимость от Аргентины, чьей провинцией нас многие ошибочно считают. Рукопись призвана исправить это мнение. По одному экземпляру книги через месяц должно оказаться на столах каждого конгрессмена и сенатора. А ваши будоражащие воображение и чувства статьи в прессе должны возбудить интерес у публики и спровоцировать общественную дискуссию. На этом фоне официальной делегации Парагвая будет проще получить как минимум торговый договор с США, а как максимум – признание нашей независимости. В первом случае ваша премия составит пятьсот долларов, а во втором – тысячу.

Эдгар По хотел было что-то сказать, но услышав озвученные суммы, осёкся. Ему, пребывавшему в состоянии хронического безденежья, такие гонорары и не снились. Он неторопливо сложил листы в папку и завязал бечёвку.

– Ну что же. Интересная задача. И премия достаточно весомая, чтобы я склонился принять ваше предложение, но как быть с текущей оплатой моей работы? До премии нужно ещё дожить.

Он улыбнулся и выжидательно уставился на Солано.

– Само собой. Но тут сложнее определить вознаграждение. Я предлагаю сделать так. Я отдам вам все материалы и вы их изучите в течение недели. Через неделю вы сами мне скажете, сколько историй на заданную тему готово родиться в вашей голове. И сколько вы хотите за это. Вас такая свобода устроит? Или вы предпочитаете оплату построчно и тотальный контроль с моей стороны?

По рассмеялся.

– Нет уж. Спасибо. Этим я сыт по горло и без вас. Мне очень хочется, наконец, ощутить, что такое свобода.

– Относительная, – поправил его Солано. – выбор темы всё-таки у вас ограничен.

– Кстати, о теме. Я, разумеется, прочту эту рукопись, – По похлопал по папке. – Но этого мало. Публике нужны истории о вашем тёмном тиране, не помню, как его звали…

– Хосе Гаспар де Франсия.

– Вот-вот, – кивнул По. – Разговоры неизбежно скатятся к его личности и правлению, и уже потом на современное состояние вашей страны. И что мне прикажете озвучивать? Я же ничего не знаю.

Он развёл руками.

Солано молча полез в багаж и вытащил оттуда три папки по размеру больших, чем первая. Водрузив их на стол, он, улыбнувшись, заявил:

– Неужели вы думаете, что я этого не предусмотрел? В одной из этих папок – уже готовые заготовки для статей и обзоров правления Франсии, написанные мной на английском специально для вас. В двух других – документы более ценные. Это заметки о жизни в Парагвае при Франсии, сделанные множеством людей.

За неделю, пока Солано в Асунсьене ждал отправки в новое путешествие, секретарь отца Доминго организовал экспресс-опрос на тему: «Что я думаю о Франсии и об эпохе его правления?» Полсотни человек – военных, чиновников, священников, бывших политических заключённых – с разной степенью искренности излили свои впечатления на бумагу. Переводить или цензурировать эти эпистолы Солано даже не собирался. Дел и без этого было полно – первую папку материалов ему пришлось выуживать из памяти.

– Я не буду диктовать, как именно вам относиться к личности Франсии и к его правлению. Ваша свобода неприкосновенна. Но помните о конечной цели всего нашего предприятия – обеспечить признание Парагвая со стороны Соединённых Штатов и впоследствии – странами Европы. Так что демонизировать его не в наших с вами интересах.

Эдгар По ехидно ухмыльнулся.

– Опасаетесь, что я за ваши деньги вас же и обличать стану?

– Здоровую критику я могу принять, а вот догматизм и зашоренность – нет. Но вас я в этом заподозрить не могу. Так что не опасаюсь.

– Ну что же. Подготовились вы изрядно. И мне действительно понадобится время, чтобы познакомиться со всем этим богатством, – По обвёл руками папки. – Можно сказать, на ближайшую неделю я буду занят только этим, а следовательно, не смогу зарабатывать на хлеб насущный, так что думаю будет справедливым получить аванс. Скажем, десять долларов.

Солано достал бумажник и молча отсчитал деньги.

– Благодарю, – кивнул поэт, принимая купюры. – И ещё одна проблема. В Филадельфии практически невозможно найти переводчика, владеющего испанским. Испаноязычные моряки в порту, конечно, есть, но это же не то. Так что боюсь, с вашими записками от современников будут проблемы. Перевод может затянуться и потребовать дополнительной оплаты.

Эдгар По выжидательно уставился на Солано. Тот вздохнул и подтянул папки к себе.

– Хорошо. Я сделаю это сам.

Поэт просиял, ибо ему явно не хотелось заниматься этой нетворческой работой.

– Но вот перевести книгу иезуита на французский я не смогу, – добавил Солано. – Ищите исполнителя.

– Пустяки. Французским я вполне владею. Но эта работа будет оплачена отдельно.

Он сказал это с утвердительной интонацией и выжидательно уставился на Солано. Тот кивнул.

– Само собой. И весь пакет ваших статей тоже я хочу иметь во французском варианте. Почву надо готовить и в Европе.

Эдгар поцокал языком.

– С размахом работаете, сеньор Лопес. Если ваш отец столь же деятелен, то Парагвай ждёт большие перемены.

– Мистер По, – поморщился Солано. – Давайте договоримся. Меня зовут Юджин Дебс. Никакого Лопеса вы не знаете. Он вам ничего платить за работу не будет.

– Очень весомый аргумент, – кивнул По, но в глазах его сияли искры сдерживаемого веселья. – Договорились, мистер Дебс. Продолжим наш разговор через неделю?

Глава восемнадцатая

С Солано все соглашаются, но только за деньги

Неделя прошла довольно быстро.

Солано переводил откровения соотечественников Франсии и каждый день относил Эдгару результат. Отдыхая от монотонной работы, он днём гулял по городу. В 1842 году Филадельфия была одним из крупнейших и влиятельных городов США, уступая только Нью-Йорку. Город считался научной столицей Америки. В нём действовал Пенсильванский университет, отметивший недавно своё столетие со дня основания. С ним конкурировал молодой Институт Франклина. Основанный всего-то в 1824 году, он уже успел стать кузницей инженерных кадров. Солано посетил несколько публичных лекций по физике, химии, механике, дабы оценить уровень преподавания.

Промышленность в городе тоже была развита. Солано заглянул на производственную площадку компании Merrick Towne. Ничем от нью-йоркских конкурентов она не отличалась. Тот же набор механизмов по тем же технологиям. Видимо, это был потолок на сегодняшний день. Но привело его не досужее любопытство, а упоминание суперинтенданта верфи Шубрика о каком-то новом компактном паровом двигателе для USS Princeton конструкции инженера Джона Эрикссона.

На заводе тайны из своей деятельности делать не стали и охотно показали потенциальному заказчику и модель двигателя, и уже готовые детали его конструкции. Двигатель с точки зрения гостя из будущего был несомненным техническим тупиком. Недаром память попаданца не сохранила никаких воспоминаний о таком типе. В качестве поршня использовалась прямоугольная качающаяся, как дверь сарая, пластина. Она совершала колебания в пределах 90 градусов и имела уплотнения по кромке. Пар подавался поочерёдно то с одной стороны этой пластины, то с другой, заставляя её колебаться, как маятник. Эти колебания системой рычагов передавались на гребной вал.

Вся эта довольно компактная конструкция работала на невероятно низком параметре пара. Всего 0,8 атмосферы избыточного давления. Это притом, что по железным дорогам США бегали локомотивы, чьи котлы выдавали от 6 до 8 атмосфер. (1)

– Видно, молодой человек, что вам не хватает систематического образования, – усмехнулся главный инженер завода Беверли Кеннон на этот резонный вопрос. – Морские пароходы используют для работы забортную воду. Как-то нелепо везти с собой запас пресной воды для котлов через океан. Согласитесь. А практика показала, что нарастание слоя накипи увеличивается пропорционально температуре воды. Ну и, соответственно, давлению пара в котле. Пороговое значение, найденное на практике, это сто сорок градусов по Цельсию. То есть примерно тридцать два фунта на квадратный дюйм. При этой температуре начинается осаждение из морской воды гипса, и теплопроводность стенок котла резко снижается. А следовательно, катастрофически возрастает вероятность аварии.

Солано с трудом поставил себя на место инженеров этого времени и вынужден был согласиться с их резонами. Кроме того, еще одним аргументом для низкого давления была цена. Повышение давления вынуждает конструкторов делать стенки толще. А это утяжеляет и удорожает конструкцию. Тем более что большая часть котлов делалась из дорогой красной меди. Железо еще только начинает свой путь в котлостроении. Слишком уж нестабильные характеристики у пудлингового железа – единственного доступного конструкторам.

– Так что при двенадцати фунтах на квадратный дюйм, как у нас заложено в проекте, накипеобразование минимально, а котел имеет небольшие габариты и вес, – закончил спич инженер.

– Ну что же. Спасибо за пояснения. Теперь мне стало чуть понятнее. Но всё равно странная конструкция у этого двигателя. Почему было не использовать традиционные и простые цилиндры? Ведь их можно расположить так…

И Солано на листочке накидал схему с двумя нормальными цилиндрами, расположенными лоб в лоб друг к другу, и кинематикой, работающей на общий вал. Модель подобного двигателя Иван Долов видел в документальном фильме про мониторы времён Гражданской войны в США.

Эскиз, нарисованный рукой Солано, вызвал уважительный кивок со стороны опытного инженера. Идея была проста, но до сих пор почему-то в голову никому не приходила. Он и сам осознавал, что конструкция Эрикссона слишком сложна и плохо масштабируется под разные задачи. Кроме того, под такие двигатели не было наработанной практики и теории расчёта. Например, сказать – какая будет индикаторная мощность у двигателя с качающимися пластинами – не мог и сам изобретатель. И по сути механизм делали на авось. Вариант Солано, напротив, сводил всё к уже знакомым элементам и рассчитывался элементарно.

– А можно пойти еще дальше, мистер Кеннон. Вы же наверняка знаете о опытах по использованию последовательных цилиндров для разного давления пара. Так называемую схему компаунд. Здесь ее тоже можно с успехом применить. Один цилиндр сделать меньше под полное давление котла, а второй больше под пар, вышедший из первого цилиндра. Эта схема даст двукратную экономию топлива. Если ваше предприятие предложит рынку такой двигатель, то от заказчиков не будет отбоя.

Инженер скептически усмехнулся.

– Цена, молодой человек. Всё упирается в цену двигателя и цену его обслуживания. Компаунд-машины и сами по себе дороже, так еще для них нужны очень хорошо подготовленные машинисты. Торговцы предпочитают решения попроще. Им не так важна компактность.

– У военно-морского флота должны быть подготовленные люди. И для них эта концепция как раз идеальна.

– Ну разве что у военных. Тем не менее мысль отличная. И возможно даже является поводом взять привилегию.

Инженер прищурился глядя на Солано.

– Можете оформлять её на себя, мистер Кеннон, – улыбнулся Солано. – Совершенно не претендую на авторство. И буду рад оказаться в числе ваших заказчиков на подобный двигатель.

– Можете не сомневаться, что для меня вы всегда будете в приоритете, мистер Дебс, – растрогался инженер, мгновенно оценивший свои перспективы.

(1) О силовой установке USS Princeton читайте отдельную статью в блогах: /post/740345

* * *

– Юджин, ты говорил, что Парагваю нужно оборудование для денежной полиграфии. Так? – на третий вечер спросил По, принимая от Солано пачку переводов. После совместно выпитого они как то незаметно перешли в общении на ты.

– Совершенно верно. Но я ещё не занимался поисками. Некогда.

– Хочешь, познакомлю с моим хорошим другом – федеральным маршалом Пенсильвании? Его постоянная головная боль это фальшивомонетчики. У него среди конфиската наверняка найдётся то, что тебе нужно.

У Солано аж ладони зачесались от предвкушения. Конфискаты он очень любил и всерьёз на них рассчитывал. Но узок мир тех, кто близок к этой сладкой теме. Трудно подступиться чужаку со стороны. А тут заход через общего знакомого. Лучше и быть не может.

– Разумеется, я буду рад познакомиться. Только пить я не буду, – предупредил он, получив в ответ понимающий смешок поэта.

Знакомство состоялось на следующий день. По не стал усложнять и просто привёл Солано в офис федерального маршала.

– Джо, знакомся это специальный агент правительства государства Парагвай Юджин Дебс, – поэт представил Солано суровому мужчине в полувоенной форме с любопытством взирающему на вошедших.

Лицо у него было тщательно бритое, и почти бритая голова. Короткий ежик волос очень напоминал прически военных из двадцатого века. Такое редко встречалось во внешности солидных господ этого времени, склонных к разнообразным бородам, бакенбардам и усищам.

Офицер поднялся из-за стола и протянул руку.

– Это мистер Джо Робинсон, федеральный маршал Пенсильвании. Гроза мошенников и фальшивомонетчиков. Мой хороший друг.

– И почитатель творчества, – добавил правоохранитель и улыбнулся. – Присаживайтесь. Рассказывайте, что случилось? Обычно ты так просто ко мне не приходишь, Эдгар. Приходится тебя по салонам вылавливать.

По отмахнулся.

– Сегодня у меня никаких дел к тебе нет, Джо. Но ты можешь сильно помочь моему молодому другу. А он, как ни странно, помочь тебе. Так что я не мог не совершить это благодеяние и не познакомить вас.