Текст книги "Парагвайский вариант. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Олег Воля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– О, разумеется, возникнут! – хохотнул Хантер. – Прямого запрета на расчёты песо в США нет, но вы столкнётесь с серьёзным дисконтом. В Филадельфии, насколько я помню, за южноамериканские песо дают на двадцать процентов меньше, чем за эквивалент в американских серебряных долларах. И чем дальше от портов – вглубь страны – тем хуже. В Нью-Йорке уже года два как платежи в иностранной монете требуют нотариального согласия контрагента.

– Вот ведь незадача, – искренне огорчился Солано. – А как же быть?

– Конвертируйте в слитки, – посоветовал посол с уверенностью. – Рекомендую Городской банк Нью-Йорка. Насколько я знаю, у них – небольшая комиссия за переплавку и сертификацию. Да и банк – солидный. Их билеты принимаются повсюду – наравне с серебром.

– А в Рио у них есть филиал?

– Увы, нет, – развёл руками посол. – Американские банкиры пока еще не настолько могущественны, как британские или французские.

– И ещё один вопрос, мистер Хантер.

Посол едва заметно улыбнулся, поднимая бокал.

– Надеюсь, последний?

– Разумеется, – кивнул Солано. – Я хотел бы зарегистрировать некоторые полезные изобретения в США. Но я не являюсь гражданином. Более того – приеду из республики, юридически не признанной Соединёнными Штатами. Я боюсь, что мои права могут быть ущемлены. Что вы мне посоветуете?

– Хм… – Хантер покачал головой. – По вопросу патентования я, молодой человек, вам ничего не могу сказать. Этим никогда не интересовался. Но ваши опасения – не беспочвенны.

– Как же быть?

– Вы можете обратиться в иммиграционный отдел и подать заявку на получение гражданства. При выполнении всех условий – проживание, клятва верности, налоги – вы станете гражданином через пять лет. Но уже статус соискателя даёт определённые права и юридическую защиту со стороны закона.

– А если я не стремлюсь к американскому гражданству? – спросил Солано, слегка удивлённый той уверенностью, с какой посол предполагал, что каждый мечтает стать американцем.

– Тогда вам следует стать гражданином государства, с которым у США установлены добрые деловые отношения. Например Бразилии.

– И как это осуществить? – заинтересовался Солано.

Посол мелко захихикал и сделал жест пальцами.

– За деньги, Юджин. Конечно же – за деньги. Ещё одна благодарность сеньора Лопеса, неделя ожидания – и вы бразилец. Интересует?

– Да, мистер Хантер, – кивнул Солано. – Несомненно.

– Тогда жду первую часть благодарности завтра. Вторую – передадите при получении документов.

Он улыбнулся, налил себе вина и поднял бокал, как бы скрепляя сделку без слов.

Глава пятая

Солано покупает кофе и погружается в бездны внутренней политики США

На следующий день, когда Солано принёс деньги, состоялся ещё один деловой разговор.

– Я навёл справки о вас, молодой человек, – добродушно улыбаясь, бесцеремонно ткнул пальцем посол в грудь собеседника. – Вы, оказывается, судовладелец. Чего же вы сразу не сказали?

– Это имеет значение? – удивился Солано.

– Ну, для Парагвая, наверное, нет, но для ваших песо – да. Есть гораздо более разумное средство для конвертации вашего серебра в доллары США. Через торговлю. Какова у вашего судна грузоподъёмность?

– По документам – дедвейт 447 тонн. В грузу – сто тонн солёных кож и тридцать тонн алкоголя.

– Хм… Алкоголь – это, конечно, святое, но кожи сбросьте тут, в Рио. У вас же, скорее всего, солёные кожи из Аргентины?

– Да, – кивнул недоумевающий Солано.

– Это дешёвка. В Европу ещё имеет смысл везти, но вы же в США направляетесь, а там кожа бизона в избытке. Так что никто вам за этот груз нормальной цены не даст. Тем более что они всего лишь высолены, а не дублёные. Я найду для вас покупателя на кожи прямо здесь, в Рио, и вы, как минимум, не потеряете свои вложения.

«Ну, вообще-то, кожи мне достались бесплатно, так что я в любом случае ничего не потеряю, – внутренне усмехнулся Солано. – Но к чему все эти заходы издалека?»

Именно эту мысль он и озвучил.

– Молодой человек, – с видом гуру, наставляющего неофита, торжественно провозгласил Хантер, – уплывать из Рио с пустыми трюмами – это святотатство. Здесь же – кофе!

Он произнёс это так, будто одно это слово должно было объяснить всё. В принципе, он был прав. Кофе действительно был весьма ликвидным товаром и основным предметом экспорта Бразилии. Местный климат благоприятствовал его выращиванию, а вся логистика кофейного бизнеса подчинялась биологическим ритмам этого растения.

Сезон сбора урожая кофейных зёрен традиционно начинается в осенние месяцы южного полушария – в апреле-мае – и достигает пика в июне-июле, после чего постепенно снижается. Соответственно, возрастает и пик активности порта Рио-де-Жанейро. Эстафету подхватывает грузопоток сырого сахара, сезон сбора которого обычно начинается в июле и продолжается до декабря.

Март же относится к межсезонью, когда торговая активность минимальна. Что было хорошо заметно по полупустым причалам порта.

Но даже если кофейные бобы где-то лежат на складах, не всё так просто в кофейном бизнесе. Весь собранный урожай с сотен фазенд стремился попасть в порт практически одновременно. Это создавало колоссальные логистические и рыночные проблемы, которые решались с помощью «комиссионных домов» – институтов самоорганизации крупных бразильских землевладельцев и купцов, защищавших свои торговые интересы.

Именно они были буфером, сглаживающим этот «вал». Они принимали урожай от плантаторов, складировали его на своих складах и затем в течение всего года реализовывали партиями иностранным экспортёрам – уже в соответствии с долгосрочными контрактами и по оптимальным ценам на рынке.

– Насколько я знаю, все урожаи кофе законтрактованы ещё на корню, – возразил Солано. – Желающих заработать на перепродаже много, и в Рио нет свободного рынка кофе.

Хантер с удовлетворением покачал головой.

– Совершенно верно, молодой человек. Вы меня не разочаровываете. Но знающий человек, – всем своим видом посол дал понять, что имеет в виду себя, – всегда найдёт вариант. Так что сбрасывайте свои кожи. Я вас обеспечу кофе. Оно лежит на казённом складе судебных приставов.

– Конфискат?

– Совершенно верно! Судья, ведущий дело, – мой хороший друг. Его интерес, как вы, наверное, догадываетесь, будет заложен в цену.

– И какова она?

– Ну, цену обычно указывают за стандартный мешок в сто двадцать фунтов. Думаю, что по пять песо за мешок я договорюсь. Поскольку вы можете взять четыреста тонн, то это…

Посол замер, шевеля губами, мотая пальцами в воздухе.

– Восемнадцать мешков – это длинная тонна. Умножаем на четыреста – получаем семь тысяч двести мешков. Тысячу мешков я оплачу сам. Итого шесть тысяч двести. Да по пять песо – итого тридцать одна тысяча песо.

С довольным видом вычислил он.

– У вас есть такая сумма?

Тут уж Солано призадумался. У него было с собой четырнадцать тысяч, спрятанных Патиньо, и двадцать, выданных из казны. Из этой суммы он уже пару тысяч потратил. Да ещё в резерве было двадцать килограммов золота с Имамбари, но о нём лучше помалкивать. Всё равно в Бразилии за золото он высокой цены не получит. Страна сама была золотодобывающей.

– В наличности у меня тридцать две тысячи песо.

– Отлично! Для местных ваши песо – вполне нормальное средство платежа. Готовьте деньги и судно. На пять тысяч я сам закуплю этого кофе, и вы мне его по-приятельски довезёте до Нью-Йорка совершенно бесплатно. Не правда ли?

Солано сдержанно улыбнулся.

– Конечно же.

Цена в пять песо за мешок была «Free on Board» – то есть «в порту», со всеми накладными расходами продавца. Но в неё ещё не входила стоимость фрахта до Европы или США, которая могла составлять значительную сумму. Перевозя для посла кофейное зерно бесплатно, Солано значительно увеличивал его маржу. Но было бы бессовестно не сделать ему этот подарок. Ибо без его связей подобную операцию вообще не провернуть.

* * *

Ван Любберс разрушил розовые мечты о лёгком и прибыльном обмене песо на доллары.

– Мы не сможем взять четыреста тонн кофе, – заявил он, выслушав план американского посла.

– Почему? – удивился Солано. – По документам наш дедвейт составляет четыреста сорок тонн. В чём проблема?

Старый капитан рассмеялся, и с чувством превосходства старого морского волка над сухопутной крысой начал объяснять:

– Кофе – это не чугун. Он лёгкий. Мы заполним мешками весь трюм, но масса этого груза составит где-то двести пятьдесят – двести восемьдесят тонн. Максимум триста. Точно не скажу. К сожалению, ни судовой книги, ни старых консаментов от прежних владельцев не сохранилось.

Солано аж застонал от осознания своей грубейшей ошибки.

– Но это ещё не всё, – продолжил капитан, попыхивая глиняной трубкой. – Если мы загрузим только кофе, судно может потерять устойчивость. Я ещё не до конца разобрался в характере этой шхуны. Поэтому я бы не рискнул плыть только с кофе. Нам нужен тяжёлый груз на дне трюма – для балласта.

– Наша кожа подойдёт? – спросил Солано, мысленно выругавшись.

– Кожа тоже лёгкая. Лучше – сахар. Он в два раза плотнее и отлично утяжелит шхуну, не сильно уменьшив объём трюма. Но если вы не хотите тратиться на сахар, то достаточно будет и пятидесяти тонн песка в мешках.

На следующий день Солано снова встретился с послом. Новость о том, что не удастся закупить весь планируемый объём кофе, его не расстроила. Свою долю в размере пяти тысяч песо он в любом случае отправит, а то, что прибыль «мистера Дебса» будет меньше, его не слишком волнует.

– Ну, будем исходить из имеющихся возможностей, – развёл он руками. – Но брать сахар я не рекомендую. В США сейчас действует высокая заградительная пошлина на него. Это делает его гораздо менее выгодным вложением, чем кофе, на который пошлина нулевая. Так что лучше – камни или песок. Многие так и делают.

* * *

Ван Любберс сам нашёл покупателя на партию кож. Их охотно взял британский купец по цене четыре песо за «квинтал» (то есть за 46 килограммов) – это была нижняя граница текущей рыночной цены. Зато сразу и без вопросов. Так что весь груз был оценён в восемь с половиной тысяч песо. Но окончательный расчёт происходил в британской валюте, и итоговая сумма составила 1133 фунта стерлингов. Мешка монет у британца с собой, разумеется, не было. Он расплатился 133 золотыми соверенами и векселем на 1 тыс. фунтов стерлингов, выписанным на контору Baring Brothers в Лондоне, с оплатой по предъявлении.

На следующий день после расчёта началась перегрузка кож. Два корабля стали борт к борту и, пользуясь своими гафелями, как кранами за два дня перекидали груз из трюма в трюм.

После освобождения пространства Ван Люберс организовал загрузку балласта. Десятки чернокожих рабов, согнувшись под тяжестью мешков, сновали по узким сходням между берегом и бортом. Воздух гудел от монотонного песнопения – ритмичного напева, который задавал темп работе и помогал нести тяжёлую ношу.

Посреди хаоса погрузки метался капитан, следя за укладкой мешков. Увы, толкового старшего помощника он так и не нашёл, так что его работу приходилось выполнять самому. За день шхуну нагрузили, и на следующий день всё повторилось. Только на этот раз началось главное – погрузка кофе.

Результат оказался близок к тому, что предсказывал Ван Любберс: в трюмы легло ровно 4500 мешков, то есть двести семьдесят тонн. Солано передал Хантеру деньги и получил документы на груз. Хорошо, что экспортную пошлину платил не покупатель, а продавец, и Солано пришлось оплатить только портовые сборы, которые составили всего пятьдесят песо.

Когда все формальности были улажены, состоялся последний разговор с послом.

Хантер передал Солано пачку документов на его новое имя.

– Странное имя для бразильца, – прокомментировал он. – Карлос Маригелла. Это же итальянская фамилия, не так ли? (1)

– Да, мистер Хантер. Но что в этом удивительного? Люди иногда меняют место жительства.

– Не буду спорить, но разве вы владеете итальянским?

– Нон комэ мадрэ лингуа ма падронэджо, – улыбаясь, ответил Солано. И, увидев недоумение на лице американца, перевёл: – Не как родным, но владею.

Посол махнул рукой и потянулся к портфелю за другими бумагами.

– Здесь пачка писем для моих корреспондентов в США. Будьте любезны, разошлите их. Бо́льшая часть – в Нью-Йорк. Так что для вас это не составит особого труда.

Не сомневаясь, что его просьба будет выполнена, посол подвинул стопку писем.

– А вот главное письмо. Оно предназначено Мозесу Тейлору. Он мой партнёр, и быстро выкупит весь груз. В письме – торговая информация для Мозеса и мои рекомендации в ваш адрес. Не волнуйтесь, они очень положительные. Рекомендую подружиться с этим выдающимся человеком. Не прогадаете. Он умеет устраивать дела так, чтобы всем было выгодно.

Солано принял все письма и заверил, что немедленно отправит их адресатам.

– Что ж, – пожал ему руку на прощание посол. – Жду вас через пять месяцев. Как раз начнётся сезон, и без кофе вы из Рио не уедете. Я гарантирую.

(1) Имя «Карлос Маригелла» Долов выбрал в память о выдающемся бразильском революционере – авторе знаменитого учебника по методам городской герильи. Вдохновителе децентрализованной сетевой структуры, которую переняли как революционные группировки, так и религиозные фундаменталисты и террористы всех мастей. Очень спорная личность, но, несомненно, яркая. Его девиз: «Революционер существует для того, чтобы революция состоялась. Всё остальное – декорации».

* * *

Ветер наполнил паруса, и шхуна поползла на север, оставляя за кормой шумный Рио и хитрого североамериканского посла. Гружёная шхуна действительно шла не так, как полупустая при переходе из Монтевидео. Ван Любберс намеренно облегчил носовую часть, чтобы судно легче всходило на волну в случае шторма. Так что поведение кораблика показалось Солано странным.

Но, судя по спокойствию капитана и его команды, они не видели в этом ничего необычного, и Солано не стал их расспрашивать. Ему было о чём подумать.

Эти полмесяца в Рио он часами просиживал в посольстве США, где хранилась некоторая бессистемная подборка североамериканской прессы. Прочитать и осмыслить всё прочитанное за несколько дней было нереально. Поэтому Солано просто листал газеты, вглядываясь в страницы и полагаясь на феноменальную память.

И теперь, лёжа в гамаке, Солано мысленно возносил хвалу господу-Виракоче за столь бесценный дар. Он снова, не торопясь, перебирал в памяти страницу за страницей и внимательно читал их, закрыв глаза. Все разделы – от политических статей на первых полосах до частных объявлений и курьёзных случаев в конце. И заново открывал для себя Америку.

В прошлой жизни ему ни разу не приходилось погружаться в контекст США глубже, чем на уровень Гражданской войны между Севером и Югом. Да и то он не утруждал себя деталями. Он пользовался готовыми выводами авторитетных авторов из набора, одобренного советской системой образования. Гораздо важнее для его работы были знания актуальные, сиюминутные.

Это как изучение английского языка. Можно вполне качественно выучить его, используя современное звучание и общаясь с носителями. А можно погрузиться в его истоки и изучить изменения, влияние заимствований из старофранцузского языка времён нормандского завоевания. Тогда становятся понятны все нелепости и несуразности языка. Хотя результат один и тот же – тебя понимают.

Чтение газет из архива посла было чем-то сродни изучению истоков. Порой у Долова, читавшего очередную статью, возникал мысленный возглас: «Так вот откуда, оказывается, ноги растут».

Например.

В 1837 году в Нижней (франкоязычной) Канаде вспыхнуло восстание. Оно было спровоцировано целым рядом факторов. Жители Канады остро ощущали себя колонией, которую эксплуатирует метрополия. Все хлебные места занимали выходцы с островов. Весь управленческий аппарат назначался оттуда же. Английская управленческая элита открыто презирала франкоязычных. Кроме того, тридцатые годы были временем экономической депрессии и вспышек эпидемий холеры. Правительство же не предпринимало никаких мер по оказанию помощи.

Лидеры Патриотической партии – в основном представители либеральной франкоканадской интеллигенции и буржуазии – вдохновлялись идеями Американской и Французской революций. Их главным требованием было создание правительства, подотчётного местному парламенту, а не британскому губернатору. Радикальное крыло движения выступало за полную независимость и провозглашение республики.

В ноябре 1837 года губернатор лорд Госфорд, узнав о подготовке восстания, приказал арестовать лидеров патриотов. Начались вооружённые стычки, и в течение месяца британские войска полностью подавили мятеж. Британские власти сурово наказали повстанцев: были сожжены десятки ферм и домов, около 100 человек были сосланы в австралийские колонии, а 12 лидеров были публично повешены в Монреале и его окрестностях.

Уцелевшие диссиденты бежали в Соединённые Штаты, привлекли на свою сторону ряд американских граждан и укрылись на острове на реке Ниагара, которая отделяет США – в частности, штат Нью-Йорк – от Канады. Некоторые американцы начали продавать оружие и припасы канадским сепаратистам. В ответ британцы атаковали корабль, который использовался для снабжения повстанцев. Канадские лоялисты поднялись на борт, подожгли корабль и столкнули его с Ниагарского водопада, в результате чего погиб один американец.

В США возникло мощное движение за объявление войны Англии. В отместку был даже сожжён какой-то случайный британский корабль. И всё это приводило в ужас только что избранного президента Ван Бюрена. Он боялся серьёзного дипломатического конфликта с Великобританией.

В начале января 1838 года Ван Бюрен провозгласил нейтралитет США в вопросе независимости Канады. Конгресс поддержал это заявление, приняв закон о нейтралитете. Этот закон был призван предотвратить участие американских граждан в иностранных конфликтах и предусматривал наказание за организацию военных экспедиций против стран, с которыми США находятся в состоянии мира.

Федеральным властям предоставлялось право задерживать суда и конфисковывать оружие, если имелись подозрения, что оно предназначено для использования против дружественной страны. Последствия этого законодательного акта ощущались и в XX веке.

Но главное – этот законодательный акт напрямую касался миссии Солано. Ведь покупка оружия для Парагвая могла быть расценена как недружественный акт в отношении Аргентины, с которой у США были мирные отношения и торговля.

Но это был редкий случай внешнеполитических телодвижений США. Гораздо больше американцев интересовали внутренние дела. Ибо в те же годы разразился мощный экономический кризис.

Начался он с того, что правительство демократов с особым старанием и упорством уничтожило единственный механизм, регулировавший денежную политику в стране – «Второй банк Соединённых Штатов».

Этот банк имел 20-летнюю «конституционную лицензию» на выполнение функций центрального банка страны и более-менее справлялся с этой задачей. Он хранил государственные средства, осуществлял платежи от его имени и управлял государственным долгом. Выпускаемые им банкноты (BUS notes) считались наиболее надёжными и фактически выполняли роль национальной валюты. Он имел возможность регулировать деятельность других банков: если какой-либо местный банк выпускал слишком много банкнот и не мог обеспечить их золотом, Второй банк мог предъявить эти банкноты к погашению, тем самым вынуждая банки соблюдать дисциплину и предотвращая инфляцию.

Несмотря на то что Верховный суд в 1819 году подтвердил конституционность Банка, президент Джексон в 1832 году наложил вето на продление его лицензии. В 1833 году Джексон вывел все федеральные средства из Банка и разместил их в избранных государственных банках, которые его оппоненты прозвали «любимчиками».

Сдерживающий механизм исчез. Банки штатов больше не боялись внезапных требований об обмене своих банкнот. Это привело к неконтролируемому расширению кредитования и эмиссии денег. Да и повод был отличный: после выселения индейцев образовалось множество свободных земель. Отличный повод взять дешёвый кредит.

И тут внезапно в 1836 году администрация Джексона издаёт Спецификационный циркуляр, который требует, чтобы за покупку государственных земель платили только золотом или серебром, а не бумажными банкнотами. Цель – пресечь спекуляции, но эффект оказывается разрушительным.

Циркуляр вызывает ажиотажный спрос на золото и серебро. Это провоцирует массовое изъятие вкладов. Банки, выпустившие огромное количество необеспеченных бумажных денег, не имели достаточных золотых резервов, чтобы удовлетворить требования вкладчиков и спекулянтов. Они один за другим были вынуждены приостанавливать выплаты золотом, что, по сути, означало обесценивание их бумажных денег.

Поднялась паника, и вкладчики бросились забирать свои вклады. За несколько месяцев обанкротились 343 из 850 банков США. К 1842 году в стране оставался только 331 действующий банк. И эти уцелевшие банки выдавали кредиты под 8–10% годовых (против 5–6% до кризиса) и требовали залог в виде земли или недвижимости.

Экономика, раздутая за счёт необеспеченных кредитов, с треском рухнула. Депрессия, последовавшая за паникой 1837 года, продолжается и в 1842-м. В известной Ивану истории она продлится почти десять лет, пока в экономику не хлынет поток калифорнийского золота. Хлынет ли он на этот раз – неизвестно.

Экономическая депрессия – это всегда нищета и безработица. Судя по газетным статьям, уровень безработицы в США в некоторых городах достигал 25%. В Нью-Йорке вспыхивали беспорядки.

А что же правительство?

Президент Джексон, заваривший всю эту кашу, благополучно сдал свой пост победившему на выборах Мартину Ван Бюрену и предоставил ему разбираться с последствиями.

Ван Бюрен решительно отверг предложение вигов о создании Национального банка в качестве регулятора. Он считал, что правительство должно оставаться в стороне – рынок исправится сам. Это была чистая идеология Джефферсона, заложенная в начале века: Демократическая партия выступала против усиления федерального центра в экономике и делах штатов.

Доверие к банковской системе и способности правительства управлять экономикой в 1842 году было серьёзно подорвано. Лучшего момента для «хедхантинга» ценных специалистов просто не найти.

* * *

Через двадцать дней шхуна бросила якорь на рейде порта Белен. Солано даже не стал сходить на берег. В этом для него не было смысла.

Порт и город не впечатляли. Захолустье и дыра. Каучуковый бум ещё не преобразил эти края. Здесь в основном отгружали ценные породы древесины и бразильские орехи. Однако сюда часто заходили транзитные суда, чтобы пополнить запасы пресной воды и купить свежих фруктов и овощей у местных торговцев. Польза свежей растительной пищи в борьбе с цингой была уже общеизвестна, а щедрые тропики предлагали её в изобилии.

Дон Симон был полон энтузиазма. Его мечта – стать владельцем харчевни или таверны – вдруг обрела реальные очертания. Груз в тридцать тонн алкоголя и крупная сумма подъёмных, полученная от Солано, давали ему отличные стартовые возможности. Пятеро кечуа и Верми были надёжным подспорьем. Но перспективы, которые обрисовал ему Солано, были ещё невероятнее.

– То, ради чего тебя послал сюда Патиньо, несомненно, важно и необходимо. Но недостаточно просто сбывать награбленное им. У тебя будет более масштабная задача. Очень скоро в Европе и США резко возрастёт потребность в каучуке. Цены поползут вверх. Ты должен стать каучуковым королём Амазонии. Я привезу тебе пароход из США для этого.

– Пароход! – восхищённый дон Симон не верил своим ушам. – Когда?

– Точно не знаю. Но я обязательно привезу его, и ты станешь главным парнем на этой реке. Только избегай проблем с законом и остерегайся конкурентов. Места здесь дикие. Я бы не хотел, чтобы тебя тупо прирезали.

С этими словами Солано протянул Симону свой пеппербокс.

– Возьми. Я надеюсь, что он тебе не пригодится, но пусть он все-таки будет.

– С моими кечуа мне ничего не страшно, – с поклоном принял оружие старик. – Да и твой амазонец вполне сообразительный малый. Справимся!

– Ну что же. Удачи вам.

Они обнялись, и старик уплыл на баркасе к берегу, где его ждала новая, интересная жизнь. А обратно от берега к шхуне потянулись лодки с каучуком, который Солано решил купить оптом. Но в наличии оказалось чуть больше тонны, купленные всего за 200 песо.

Собственно, на этом у него и закончилось все дела в Южной Америке. Впереди было карибское море и берега США.

Глава шестая

Патиньо наводит свои порядки и одерживает победу

– Быдло! Чернь! Черви земляные! Вот вернётся мой сын вместе с армией, и каждого из вас сначала будут пороть неделю, посыпая спину перцем, а потом повесят в назидание прочим слабоумным крестьянам. Вот увидите…

Брызгал слюной старый Хосе де Карваведо-и-Вильярреал, которого люди Патиньо вытащили из дома. Рядом с ним, объятые ужасом, стояли разновозрастные женщины с детьми. На их глазах бывшие рабы вскрывали кладовые и грузили на телеги мешки с зерном, круги сыра и горшки масла. Запертыми остались только обширные винные подвалы.

Патиньо выслушал поток ругани от сеньора Карваведо и, дождавшись, когда силы у старика иссякли, спросил:

– А позвольте узнать, кем ваш сын в армии служит? Писарем? Или поваром?

Старик опять взорвался.

– Мой сын Алехандро Карваведо – полковник, тварь ты полукровная. Мой сын, воин и благородный идальго. Он приведёт сюда из Арекипы своих воинов и смешает вас всех…

Патиньо перестал вслушиваться в ругань старика и с интересом взглянул на женщин. Некоторые, поймав его взгляд, начали креститься, а одна сомлела и кулём повалилась на утоптанную землю внутреннего двора.

– Бонго, – кивнул Поликарпо здоровенному негру из числа первых присягнувших на Гуановых островах. – Вздёрни этого старого дурака на воротах.

Негр кивнул и привычно накинул на воротную перекладину уже заранее приготовленную верёвку с петлёй. Женщины завыли ещё громче, чем до этого, а старик побледнел и заткнулся.

– Вы не посмеете… – пролепетал он. Но увы. Сильные руки подхватили его и подтащили к воротам. Без лишних слов петлю накинули старику на голову, и Бонго ловко и сильно начал тянуть за противоположный конец.

Поликарпо даже не смотрел на происходящее. Он такое наблюдал уже десятки раз.

– Сеньоры и сеньориты. Ваша жизнь и честь в моих руках. Надеюсь, вы понимаете это? Кивните, если не можете говорить, – улыбаясь, произнёс он, обращаясь к дамам, в тот момент, когда за его спиной дёргался в петле глава семейства, пытаясь протолкнуть в лёгкие глоток воздуха.

Дамы закивали, а пожилая матрона бросилась перед ним на колени, вопя о пощаде. Бонго увидел знак и опустил верёвку. Старик рухнул на землю и стал судорожно оттягивать узел петли, шумно вдыхая воздух.

– Ведите себя вежливо и покорно, – продолжил Патиньо. – Вы не можете ничего требовать и не можете мне ничем угрожать. Ваша жизнь сейчас не стоит и пригоршни зерна. Ваш управляющий для меня гораздо более ценный человек, чем вы.

Патиньо указал на избитого и вывалянного в грязи господина, угрюмо стоящего с другими обитателями поместья.

Казнить налево и направо Патиньо не торопился. Хотя руки иногда и чесались. Его от этого удерживала мысль Солано об институте заложников. Нет воина страшнее, чем тот, у кого враг отнял семью. У такого воина не остаётся никакого другого смысла жизни, кроме мести. А зачем молодой республике плодить себе таких бескомпромиссных врагов? Ведь тот же полковник Алехандро Карваведо, получивший новость, что его родня жива, но спрятана где-то в бесконечных горах, станет намного сговорчивее.

Не признать логики Солано Патиньо не мог. И потому сдерживался сам и сдерживал своих людей, поверивших в себя после захвата Сан-Висенте-де-Каньете.

Картина приведения города к покорности почти не отличалась от Писко. Точно так же сутки свозили в застенки всех «лучших людей» города, из тех, кто не сообразил убежать. А оставшейся без авторитетных вожаков городской толпе предложили избрать совет.

Оставив в городе гарнизон из китайцев, Патиньо разослал отряды по всей долине в отдельные асьенды и деревни, дабы утвердить свою власть на земле. Сам же он направился именно сюда, в асьенду Ла-Карабедьо. Самое большое поместье с самым большим числом чернокожих рабов.

Всего их, с женщинами и детьми, было почти восемь сотен. Большая часть была рождена рабами, но полсотни чернокожих оказались из недавних жителей Африки.

Вставал вопрос: а что с ними делать? Сахарная плантация – это не поле маиса. Её бессмысленно дробить на индивидуальные участки. Она должна оставаться большой и обрабатываться большим числом рук. Но формально теперь эти руки свободны. Как их оставить на земле?

– Асьенда Ла-Карабедьо переходит в собственность государства. Вы все отныне свободные люди, – вещал Патиньо, стоя перед чернокожей толпой. Его слова переводили сейчас на три разных африканских языка, поэтому он старался говорить простыми словами.

– У вас такие же права в народном государстве Перу, как и у прочих жителей, вне зависимости от цвета кожи и веры. Вы можете свободно заводить семьи и менять место жительства. Но я понимаю, что идти вам особо некуда. Поэтому предлагаю остаться на асьенде в качестве наёмных работников. Ваша оплата будет такой же, как и у подённых рабочих на прочих фермах. Но помимо этого вам будет отведено место для строительства собственного дома и выделен земельный участок для своего хозяйства. Ваши дети будут бесплатно обучаться в школе, которая разместится в бывшем господском доме.

В разговорах с Солано эта тема возникала из раза в раз. Ничего важнее правильного воспитания и образования детей господин не видел. И этим с ним был совершенно солидарен покойный Супремо. Его программа поголовного образования маленьких парагвайцев несла ту же идею. Спорить с такими авторитетами Патиньо не мог и на создание школ для бедняков изначально закладывал ресурсы и внимание, хотя и других проблем было множество.

– Асьендой будет по-прежнему управлять дон Мендоса, – Патиньо указал на управляющего, уже приведшего себя в порядок после первоначального эксцесса и жёсткого разговора с вождём бунтовщиков. Выбор между службой государству на прежней должности или каторгой на рытье каналов он сделал, не колеблясь.

– Надсмотрщиков над вами больше не будет, но ваша заработная плата будет теперь оцениваться по труду. Так что следите за собой сами. Для охраны порядка и соблюдения закона будет сформирована полиция.

Говорить, что она будет состоять из бывших надзирателей, Патиньо не стал. Зачем? Но по большому счёту для африканцев мало что изменилось. Тот же управляющий. Те же надзиратели. Вместо бесплатной кормёжки та же еда, но уже за свои деньги. Зато свобода!