Текст книги "Парагвайский вариант. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Олег Воля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– В каком смысле помочь? – у маршала улыбка стала несколько менее искренней.

– Джо. Ты говорил, что финансирование из Вашингтона недостаточно и несвоевременно. И ты говорил, что половина твоих средств идёт от распродажи арестованного имущества. Так?

Маршал согласно кивнул, выжидательно глядя на поэта.

– А часть этого имущества ты не можешь продать, ибо это готовые орудия преступлений для фальшивомонетчиков. И ты не хочешь усложнять себе жизнь. Ну так вот. Юджину как раз нужно именно то, что ты не можешь выставить на продажу. Он навсегда увезёт это в Парагвай, и больше эти станки не будут печатать фальшивки у нас в США. Как тебе идея?

Маршал потёр бритый подбородок и внимательно посмотрел на юношу.

– Парагвай, говорите. Это где-то рядом с Уругваем?

– Да, – кивнул Солано. – Вглубь континента.

– Деньги, наверно, печатать задумали?

Солано утвердительно кивнул.

– И туда эта дурная идея дошла, – проворчал маршал. – Неужто вам честного серебра мало?

– Мало, сэр, – пожал плечами Солано. – Для задуманных экономических реформ нам позарез нужно это полиграфическое оборудование.

Робинсон взглянул на По и нахмурился.

– Мистер Дебс. Убедите меня, что вам это надо. Пока что я очень сомневаюсь. Мне, право слово, проще сжечь всё это, чем выпускать джинна из бутылки.

Солано кивнул и в короткой и образной лекции повторил те самые аргументы, которые он озвучивал для отца на плоту близ Розарио.

– … Переход на банкноты высвободит это серебро для закупок промышленного оборудования у вас в США и найм инженеров. Так что, отдавая его мне, вы косвенно обеспечиваете поступление в экономику США примерно миллиона песо.

– Ух ты! – не удержался от восклицания По. – А ты мне этого не говорил.

– Ну, мы всё больше о прошлом Парагвая беседовали. А мистера Робинсона интересует будущее. И оно отчасти зависит от его решения.

Солано улыбнулся. Он уже по лицу федерала понял, что тот согласен.

– Хм. Воистину интересные дела творятся в мире, – погладил тот бритый подбородок. – ОК! Продам. И даже недорого. Но при одном условии. Мой человек сопровождает груз вплоть до погрузки в трюм вашего судна. Я хочу иметь гарантию, что эта машинерия ни при каких условиях в США не останется.

Разумеется, условие было принято, и маршал повёл посетителей в обширный сарай, который составлял часть здания с отдельным въездом с обратной стороны. Склад был завален всевозможным барахлом, проходившим как улики по делам. Как по текущим, так и по давно завершившимся. Там стояли целых два ручных пресса, ящики с гравированными и чистыми медными пластинами, наборы стальных картушей, банки с краской, гильотинные ножницы для резки бумаги. Практически готовая типография. Бумаги только не было. Её маршал всё-таки продавал, и сам расходовал под свои нужды.

Получив разрешение владельца, Солано ещё немного порылся и добавил как бонус набор разнообразного инструмента, механический домкрат и ещё какое-то барахло, вполне ликвидное для Парагвая.

Казначеем службы маршала всё это было оценено всего в 150 долларов, которые Солано и обязался внести в кассу в течение дня. Довольные друг другом, все разошлись по своим делам. Но спустя час Солано снова имел беседу с маршалом. Но на этот раз приватную.

– Все эти инструменты и механизмы мертвы без человека, умеющего ими пользоваться, – начал Солано после того, как оговорённая сумма перекочевала в бюро маршала. – Может, вы нам и с человеком поможете?

– Каким образом?

– Вы рассказывали, что самые искусные преступники, как правило, получают самые длинные сроки заключения. Так?

– Ну да. Например, Отис Аллан(2). Это его оборудование вы купили. Ловил я его два года. И только благодаря внедрённому информатору удалось накрыть с поличным этого негодяя. Дело было громкое. Он получил от филадельфийского суда шестнадцать лет тюрьмы. Мастер высшего класса. Его с дружками скоро в Синг-Синг этапируют.

– Ну вот! Шестнадцать лет налогоплательщики США будут кормить и поить этого человека. А зачем? Может, стоит заменить его тюремный срок на отбывание наказания за пределами страны? Например, в Парагвае. Оттуда он не выберется никогда. А нам он принесёт много пользы. Которую я от лица правительства могу выразить в виде денежной премии тому, кто нам такого специалиста предоставит.

Маршал долгим немигающим взглядом посмотрел на Солано.

– Вот сердцем чуял, что всё закончится какой-то нечистой сделкой, – проворчал он, тяжело вздохнув. – О какой премии идёт речь?

Солано быстро прикинул в уме. Легальный найм хорошего гравёра обойдётся минимум в 1500 долларов в год. А скорее больше. Заказ готовых пластин будет стоить не меньше. И заказ придётся регулярно повторять, ибо пластины изнашиваются. Так что обменять годовые затраты в виде взятки на шестнадцать лет бесплатного труда специалиста будет изумительно выгодной сделкой.

– Тысяча долларов, – произнёс он и увидел, как непроизвольно округлились глаза маршала. Это сумма дохода за почти год его работы. Он явно ожидал меньшее предложение. – И что самое чудесное в этой сделке – это то, что она делает счастливыми всех без исключения. Парагвай получает нужного специалиста. Вы получаете достойное вознаграждение. США экономит огромную сумму на шестнадцатилетнем содержании заключённого. И он сам тоже будет намного счастливей в нашей тропической стране, чем в Синг-Синг. Так как?

– Где гарантия, что он не ускользнёт от вас в первом же порту и не появится здесь через год-другой? Я ещё дорожу своей свободой.

– Я тоже дорожу вами. Поэтому предлагаю оплату вашему доверенному человеку, который сопроводит гравёра до самого Асунсьона и сдаст с рук на руки нашим правоохранительным органам. А если будут ещё ценные специалисты уровня искусного гравёра, то за каждого предложение будет таким же.

– Это каких же специалистов вы рассчитываете в наших тюрьмах найти? – удивился маршал.

– Инженеров, металлургов, архитекторов, железнодорожников, корабелов, ювелиров, художников, фармацевтов, краснодеревщиков. Главное, чтобы это были настоящие мастера своего дела.

Маршал рассмеялся.

– У вас хороший аппетит, мистер Дебс. Все перечисленные вами категории людей крайне редко оказываются в тюрьмах. И того реже – на существенные сроки. Как правило, это бытовуха.

– В жизни всякое случается, – пожал плечами Солано. – И порой человеку достаточно угрозы сесть в тюрьму, чтобы он согласился уехать на чужбину. Меня любой вариант устроит.

Весёлость Робинсона улетучилась.

– Вы предлагаете самому создавать обстоятельства? Вы слишком наглы, молодой человек. Свободная воля человека, чистого перед законом, является для меня святыней.

– Значит, насчёт гравёра мы договорились? – тонко усмехнулся Солано.

Маршал сплюнул с досады.

– Чёрт с вами. Договорились. Полторы тысячи, и я вам его обеспечу. Но у меня нет никого, кто поехал бы с ним в Парагвай. Так что сами его караульте.

– Хорошо. Сами так сами.

Они ударили по рукам.

(2) Имя и присужденный срок наказания фальшивомонетчика реальны и взяты из филадельфийских газет именно того временного периода.

* * *

16 июня Эдгар По пришёл в дом Солано, как и обещал. Чуткий нюх попаданца уловил лёгкий аромат алкоголя, исходящий от гостя. Тот был взбудоражен и возбуждённо начал ходить из угла в угол гостиной.

– Я поражаюсь и восхищаюсь смелостью иезуитов! – начал он без особых предисловий. – Это не просто смелость – это дерзость Божественного разума. Они посмели сделать невозможное: они взяли душу человеческую – хаотичную, бунтующую, полную противоречий – и втиснули её в форму идеальной системы. Не жестокостью, не грубой силой, а логикой, доведённой до состояния священного закона. И я восхищаюсь этим, – По запнулся, подбирая слова, – как архитектор восхищается собором, построенным на краю пропасти. Масштаб их замысла – почти космический. Они создали не страну. Они создали вселенную в миниатюре – с одной центральной силой, с единственным источником истины, с чёткой орбитой для каждой души. Как лапласовская система, но перенесённая на землю.

Солано внимательно наблюдал за метаниями поэта и прокручивал в голове его словоизлияния. Тема иезуитской республики По захватила не на шутку, но как именно он её подаст? Не будет ли это во вред его планам?

– Это восхитительный теократический эксперимент. Они построили общество, где Бог – не абстракция, а начальник. Не дух, а правитель. И он всё видит. Он диктует порядок. Но какой ценой? Они убрали грех и вместе с ним – свободу. Потому что грех – это выбор. А выбор – это риск. А риск – это жизнь. Они взяли Евангелие и сделали из него кодекс. Не моральный закон – а уголовный. Любовь – под контролем. Дети – собственность государства. Земля – общая, но работают на неё не люди, а послушники. Знаете, что самое страшное? Там нет бедных. Нет нищих. Нет воров. И от этого становится холодно. Потому что страдание – признак жизни. А там – покой. Глубокий, чёрный покой. Как в гробнице.

Солано мрачнел. Реакция предельного индивидуалиста на солидарное общество оказалась похожей на стандартные нападки на советский проект из его родного двадцатого века.

«Кажется, зря я связался с гением. Надо было искать исполнителя попроще».

По продолжал ходить по гостиной и горячиться.

– Иезуиты поняли: чтобы управлять людьми, нужно убрать страх перед адом – и заменить его страхом перед соседом. Чтобы они сами доносили. Сами судили. Сами каялись. Они построили общество без бунта. Без измен. Без алчности. Но знаете, что такое общество без бунта? Это – общество без ангелов. Потому что бунт – это начало духа. Даже у Люцифера. Я вижу красоту. Я вижу порядок, которого так не хватает Америке, где каждый дурак голосует, не зная, за что. Но я вижу и ужас: они убрали риск. А риск – это жизнь. Без падения нет вознесения. Без выбора – нет души.

Он резко остановился перед Солано.

– Даже если ты уже и не хочешь, чтобы я писал о Парагвае, я всё равно о нём напишу. Я напишу как о сне, который принял себя за реальность. Я назову первую статью: «Где все праведны – никто не свят». После моих статей никто уже не сможет сказать: «Парагвай – это часть Ла-Платы». Нет. Парагвай – это противоположность Аргентине. Противоположность США. Ни один читатель не останется равнодушным. Одни назовут это адом – потому что не могут представить порядка без страха и доминирования друг над другом. Другие – раем – потому что мечтают о мире, где нет случайности, где каждый шаг предопределён. Но все согласятся: это уникально. Ни одна другая страна не пыталась реализовать Божественный план на земле с такой последовательностью, с таким размахом, с такой логикой. Это – попытка создать новую форму существования человека. И в этом – её величие.

Он схватил Солано за лацкан воротника и притянул его к себе. Глаза у По блестели, как у сумасшедшего.

– Ты добьешься своего, Юджин. Потому что когда люди начинают спорить – они уже признали существование вещи. Спор – это признание реальности. Когда сенаторы начнут цитировать мои строки в своих речах, когда теологи станут обсуждать, можно ли считать иезуитскую систему истинно христианской, когда философы задумаются, не является ли свобода лишь болезнью незрелого общества – тогда Парагвай перестанет быть пятном на карте. Он станет вопросом. Вопросом, на который нельзя ответить молчанием.

Солано аккуратно высвободил свою одежду из цепких пальцев писателя и спокойно ответил:

– Я не сомневаюсь в вашем таланте, сэр. Я сомневаюсь в итоговом результате всего этого вашего творчества.

По немного опешил от ответа и некоторое время смотрел на собеседника, безмолвно моргая. Видимо, сращивая свои мысли и задачу. Потом хмыкнул и улыбнулся.

– Ты, наверно, ждали от меня хвалебной оды? Ждал гимна в честь твоего тропического отечества? Это было бы глупо. Такие тексты не читают. Их выбрасывают. Ум читателя возбуждает тайна, трагедия, острое ощущение счастья, что всё это произошло не с ним. Или, наоборот, острое сожаление. Тогда история заживёт в голове читателя. Только тогда она покинет мёртвые страницы газет и переселится в душу. Верь мне, Юджин. Твоя цель будет достигнута. И я для этого создам кратчайший путь!

Солано вздохнул. Оставалось только довериться непредсказуемому, но безусловно понимающему свою аудиторию автору.

* * *

Брать гравёра пришлось самим. Маршал Робинсон лишь устроил удобный для этого момент. Каким-то образом он передал Отису инструкции, и тот заявил, что до этапирования в Синг-Синг желает покаяться и показать, где спрятаны остатки фальшивых денег на сумму в сто тысяч долларов. «А то найдёт кто – и попадёт в тюрьму по моей, Отиса, вине. А это лишний грех на душу».

Сопровождали его не люди маршала, а городская тюремная охрана – он уже числился в их ведомстве. Каретой управлял возница, рядом с ним – вооружённый охранник с карабином. Двое других сидели внутри, по бокам от заключённого, чьи кандалы громко позвякивали на каждом ухабе. Всё как положено.

Отис привёз их к старой заброшенной водяной мельнице на пересохшем ручье. Почерневшие от времени брёвна добротного когда-то строения таили внутри мрак. Отис направился именно туда, сопровождаемый настороженными охранниками. Один держал наготове пистолет, а второй – лампу. Но её тусклый огонёк ничуть не помог им. Стоило охранникам войти внутрь, как две дубинки, обмотанные тряпками, обрушились на их головы. Сомлевших охранников Супно и Руми в чёрных балаклавах тут же обезоружили и натянули на их головы дерюжные мешки.

Одновременно из кустов в охранника у кареты прилетел болас Фелипе и обвился вокруг ног. Охранник рухнул на землю и начал судорожно освобождаться от пут, одновременно вытаскивая из-за пояса пистолет.

– Тревога! – заорал он.

Подскочивший в одно мгновение Рамон пробил ему с ноги – и на этом попытки сопротивляться закончились.

Возница просто поднял руки, глядя в ствол револьвера в руках Солано.

Спустя четверть часа три охранника и возница сидели связанными в карете, недовольно ругаясь друг на друга и на гравёра. А банда увозила с собой щуплого мужичка, не верящего в свою свободу.

Правильно делавшего, что не верящего.

* * *

Ещё в Нью-Йорке, когда грузили чугунные печи, Николас ван Любберс предусмотрительно оставил под люками свободное место – для «металлолома». Теперь оно заполнилось: семьдесят тонн старых пушек, лафетов и чугунных ядер опустились на дно трюма, добавляя свой вес к осадке.

Через неделю после этого в ворота верфи въехал обоз с бочками и ящиками, в которые были упакованы карабины, мушкеты и холодное оружие. Этот груз также занял своё место в трюме шхуны. Казалось бы, пора отплывать, но неугомонный судовладелец попросил капитана задержаться. И ещё целую неделю корабль ждал в порту Филадельфии.

Наконец 23 июня к борту подъехала телега с ящиками и лёгкая бричка, в которой сидели мистер Дебс и какой-то важный полицейский чиновник. Таможенник было сунулся проверять груз, но полицейский что-то ему сказал, а судовладелец сунул в руку деньги. И таможенник тут же исчез.

Николас ван Любберс покуривал трубку и наблюдал всё это с борта. Он предвкушал путь домой, откуда доходили удивительные известия. Газеты США наконец разразились новостью, что мелкий бунт рабочих с гуановых островов перерос в полноценный мятеж. И что мятежники умудрились захватить столицу Перу и порт Кальяо.

«Как там моя драгоценная и как там моя кровинушка?» – тяжело вздыхал он по вечерам.

Намерение Любберса оставить корабль и рвануть домой через панамский перешеек Дебс не одобрил.

– Пару недель назад бы эту новость узнать, и в Филадельфии можно было бы найти капитана вместо тебя. Но теперь уже нет на это времени. Дойдёшь до Монтевидео и попросишь Гарибальди найти тебе замену. Я ему напишу. Сделаю чистый бланк договора – сам впишешь туда его имя. Разгрузитесь оба в Консепсьоне и уже потом садишься на любой борт до Перу, – Дебс с сомнением покачал головой. – Если, конечно, там блокады нет. Что очень даже вероятно.

– Да я хоть на рыбачьих лодках доберусь.

– Ну хорошо. Расчёт тогда сразу сейчас получишь. Не обмани.

– Ну что вы, хозяин. Зачем мне это? Я был доволен тем, что снова вырвался в море, но ей-богу пора уже бросать якорь.

На том и ударили по рукам.

И вот наконец последний груз.

Рей использовали как кран и быстро перекидали три ящика на палубу.

– Тут типографские станки и материалы, Николас, – прокомментировал Дебс. – Убери их туда, где их не замочит. И с этим ящиком поосторожнее.

Улыбнулся он, показывая на ящик с перфорацией.

– Откроешь уже в море. Там сидит человек, которому очень надо попасть в Асунсьон. Он добровольно на это согласился. Но если ему покажется, что он поменял точку зрения, не слушай его. Он должен оказаться в Парагвае. Вот письмо, касающееся его личности, для парагвайского чиновника, который будет принимать груз в Энтре-Риос.

Николас нахмурился.

– Опять что-то незаконное.

– Ну что поделать, – развёл руками Дебс. И объяснил расклад капитану.

– Думаю, сотня фунтов успокоит твою совесть? – улыбнулся молодой судовладелец, протягивая пачку купюр банка Англии.

Николас прислушался к себе и отметил, что действительно: тревожный, ворчливый внутренний голосок затих и больше не мешает наслаждаться жизнью.

Несколько часов спустя с довольной улыбкой Николас ван Любберс навсегда оставил за кормой берега США, Филадельфию и одного очень делового судовладельца.

Глава девятнадцатая

Новое государство объявляет о своей идеологии, а вожди готовятся к интервенции

Хосе Фейхоо приехал в Лиму, когда она уже успокоилась от первых дней после падения прежней власти. Новое революционное правительство закрутило гайки, и порядка стало больше, а свободы меньше. Весь город работал на новую армию, обшивая её, обувая и кормя.

Профессор был тепло встречен Патиньо и тут же брошен на самый оголённый участок работы – подготовку агитаторов и пропагандистов. И понятно почему: Фейхоо был единственным, кто владел теоретическими материалами, которые оставил Солано. И не только владел как собственник тетрадей, но и понимал написанное.

Нельзя сказать, что у Фейхоо не было вопросов к теории, изложенной Солано, но её стройность и цельность он отрицать не мог. И поскольку вся задуманная конструкция будущего государства базировалась на этой теории, то изучил написанное со всем тщанием.

Вот таким неожиданным образом воплотилась мечта Фейхоо о преподавании в университете Сан-Маркос. Только читать ему теперь придётся не лекции о теологии для чистеньких студентов из хороших семей, а о классовом устройстве общества для людей, совершенно неподготовленных к научным эмпириям. Фейхоо требовалось изложить теорию таким языком, чтобы понял любой погонщик мулов или шахтёр.

– Приветствую вас, камрады!

Профессор Хосе Фейхоо прошёл за кафедру, взмахом руки разрешая сесть тем из собравшихся, кто догадался встать при виде преподавателя. Бо́льшая часть об этом не подумала.

Здесь собрались очень разные люди – и по цвету кожи, и по начальному образованию. Объединяло их одно: острое желание приложить руки к созданию нового мира. Желание перемен, в которых они сами будут чем-то важным и значительным.

– Сегодня у нас обзорная лекция того курса занятий, что вам предстоит. Моя задача – дать вам понимание того, что именно происходит в мире и какое государство вы будете представлять в качестве эмиссаров.

Фейхоо обратил внимание на тех, кто записывал его слова.

– Те, кто умеет писать, не торопитесь. Всё, что я скажу сегодня, мы будем разбирать подробно в рамках курса. Сегодня – только вводная лекция, призванная обозначить тему и очертить границы.

Двое слушателей, по виду монахи, спрятали свои пишущие принадлежности и приготовились слушать, как и все. Подавляющее большинство в зале были безграмотны, и Фейхоо это учитывал.

– Движущей силой развития всех человеческих обществ является понятное стремление людей жить лучше. С древнейших времён самый надёжный способ обеспечить себе лучшую, чем у остальных, жизнь – заставить этих остальных работать на тебя. Это можно сделать с помощью убеждения – и так появляются первые религиозные культы. Но гораздо проще этого добиться с помощью насилия. С древнейших времён люди объединяются в группы для систематической проекции насилия на подконтрольную территорию. И именно так появляются вождества. Со временем открытое насилие слилось с религиозным убеждением и превратилось в диктат законов и обычаев. Так появилось государство с правящим классом феодалов: королями, герцогами, рыцарями и прочей аристократией.

Судя по напряжённому вниманию аудитории, пока что изложенное было понятно.

– Шло время. Государственно-религиозное принуждение дополнилось экономическим. Появилась многочисленная группа людей, контролирующих торговлю и производство товаров. Эта группа росла, богатела и, наконец, осознала свои общие интересы, сложилась в класс буржуазии, который стал инициатором всех революций нашего времени. Ибо класс этот жаждал устанавливать свои законы в государстве. У нас в Южной Америке эти революции приняли вид войн за независимость от испанской короны. В их итоге власть по всей Америке стала принадлежать буржуазии. А что же народ? Простые труженики. Они являются классом или нет? Кто мне ответит?

В классе прошла волна. Все посматривали друг на друга, не зная, что ответить. Но нашёлся один смельчак:

– Конечно, сеньор Фейхоо. Народ несомненно является классом. Я слышал, что как-то команданте Патиньо называл его пролетариатом.

– Молодец, – улыбнулся Фейхоо. – Садись. К сожалению, наш предводитель слишком забегает вперёд. Простые труженики превратятся в класс только в тот момент, когда осознают свою общность. Ведь торговцы, купцы и крупные мастерские были всегда – и при фараонах, и в эпоху Рима, и в Средние века. Но класс буржуазии при этом не возникал. Он возник только тогда, когда этот слой людей численно вырос и объединился в своих интересах. Этот момент в истории Европы отмечен возникновением протестантизма. Ведь движение Реформации было не религиозным в своей основе, а экономическим. Оно охватило самые развитые в плане производительных сил регионы и было знаменем зарождающегося класса буржуазии. И по сей день оно им является. Но об этом мы поговорим на другом занятии. Сейчас же нам надо понять суть классовых интересов пролетариата. А для этого давайте рассмотрим пример. Вот представим крестьянина и его поле. Он его обрабатывает, кормится с него и продаёт избыток урожая. Пролетарий ли он?

Фейхоо обвёл взглядом аудиторию, но желающих ответить не нашлось.

– Давайте представим, что этому крестьянину в чём-то повезло, и у него теперь земли больше, чем он в состоянии обработать. Что он сделает?

– Наймёт батраков, – уверенно ответили из зала сразу несколько голосов.

– Правильно. А скажите мне: будет ли он отдавать батракам доход от продажи урожая в той пропорции, в которой они работали на его земле?

– Нет, конечно! – рассмеялись слушатели. – Батраки за еду работают.

– Совершенно верно. Наш удачливый крестьянин тут же превратится в маленького короля, диктующего свои законы на своём клочке земли. В маленького буржуа, платящего наёмному работнику ровно такой минимум, за который тот согласится работать. В любом крестьянине… Да что уж мелочиться! – воскликнул профессор. – В любом человеке сидит потенциальный король или буржуй и ищет возможностей проявить себя. Именно поэтому так яростно сражались в ополчении некоторые холопы сеньоров Лимы. Они бились не за хозяина, а за гипотетический шанс самим когда-нибудь стать хозяином. И вы, когда разойдётесь по землям Перу и Боливии, должны это подмечать в людях. Не всякий оборванец – наш союзник. Не всем беднякам по душе идеи равенства и общества без иерархии и эксплуатации.

По аудитории прошла волна удивления. Мысль была неочевидна.

– Но об этом мы тоже отдельно поговорим, а пока вернёмся наконец к пролетариату. Это класс людей, который продаёт только свой труд. И продукты его труда ему не принадлежат. Не является пролетарием крестьянин, продающий свой урожай. Ведь это его урожай. Не является пролетарием медник, продающий кастрюли. Ведь это его кастрюли. Да, несомненно, они труженики. Их труд достоин уважения. Но сознание мелкого ремесленника или крестьянина – буржуазно. Они всегда готовы принудить ближнего своего к работе на себя и перейти на более высокий уровень эксплуатации. Пролетарий же может добиться только более высокой оплаты своего труда в соответствии с ростом своего профессионализма. Как в экипаже корабля есть матросы, нанятые на рейс за гроши, и есть капитан, получающий хорошую оплату. Но все они наёмный персонал для судовладельца, и их труд превращается в прибыль, в которой они доли не имеют.

– Некоторые капитаны имеют, – выкрикнул с места какой-то парень, по виду как раз матрос. Немалое их число с захваченной шхуны перешло на сторону революции.

– Некоторые, – кивнул Фейхоо. – Это не правило, а исключение. Некоторые управляющие рудников имеют акции этих рудников. И даже некоторые инженеры. Но это редкость. Как правило, эти вполне респектабельные господа – такие же пролетарии, как и шахтёры на их шахтах. Только их труд стоит очень дорого, поскольку они смогли приобрести нужные знания.

– Но они, скорее всего, мечтают стать владельцами, – упрямо возразил бородатый мулат с оливковой кожей. – Бессмысленно ждать от них сочувствия нашему делу.

– Вам застилает глаза их сравнительное богатство, – покачал пальцем профессор. – Если мы будем мерить всех только исходя из наличия высокого дохода, не утруждая себя пониманием того, откуда он берётся, то рискуем лишиться профессиональных кадров, способных организовать производство. У нас же нет задачи всех вокруг сделать бедными. Наоборот. Одно из значений названия нашей страны на языке кечуа: богатая, процветающая. Относитесь к инженерам как к образцу того, к чему надо стремиться.

– Нет, профессор, – упрямо мотнул головой мулат. – Я не могу спокойно относиться к таким, как Захария Гомес с рудника Вильякунда. Он зверь. Множество людей погибло в шахтах от его произвола. Ему ничего не стоит покалеченного просто выбросить за забор. Его душа черна, как рога дьявола. Он нам не союзник.

– Ну что ж. Кроме объективных экономических законов есть, конечно, и законы морали. И если человек нарушает золотое правило, которое гласит: «Поступай с людьми так, как желаешь, чтобы они поступали с тобой», – то он достоин кары. И с ним стоит поступить именно так, как он того заслуживает. Но в массе своей специалистам безразлично, на кого работать – на британского акционера или на правительство нашего пролетарского государства. И пока мы не вырастили своих специалистов и инженеров, мы будем вынуждены пользоваться услугами таких мерзких типов, как этот Гомес. Может быть, после их некоторого перевоспитания в трудовых лагерях.

Слушатели заулыбались. Многие ходили посмотреть, как бывшие хозяева жизни, в грязных камзолах с оборванными кружевами, махали кайлом и лопатой на расчистке оросительных каналов.

– Итак, мы обязательно победим и будем строить своё государство. Государство рабочих и крестьян. Но мы уже знаем: государство – это инструмент насилия, призванный повысить уровень жизни тех, кто этим инструментом владеет. Возникает главный вопрос: кто же будет владеть инструментом нашего государства?

Зал замер. Вопрос был живым, важным, и ответа на него пока не звучало.

– Разумеется, мы можем исключить аристократию и прочих сеньоров. Они ушли в историю, о них можно забыть. Но нельзя забывать о буржуазии. Если мы дадим им свободу деятельности, возможность накапливать богатство и тратить часть его на политическую активность, то рано или поздно именно они заполнят законодательные органы и начнут принимать законы в своих интересах. На словах это будет пролетарское государство, а на деле – машина угнетения в интересах узкой группы. Яркий пример такого прокисшего «народного» государства – Соединённые Штаты Северной Америки. Они превратились в государство денежных мешков, где простой человек не значит ровным счётом ничего. И казалось бы – тупик?

В глазах слушателей профессор Фейхоо видел недоумение и немой вопрос.

– Но выход есть. Право голоса в нашем государстве нельзя будет купить. Как бы богат человек ни был. Его можно будет только заслужить. И единственным способом заслужить его – это отдать свою жизнь во имя государства, стать его солдатом, осознанно принести себя в жертву. Только через самоотречение. Через службу в армии или других государственных структурах, со строгой дисциплиной, человек получает право говорить от имени государства. Разумеется, все вы, добровольно пришедшие служить, уже являетесь полноправными гражданами будущего. Вы – лучшие! А те, кто отсиживается по углам и ждёт, чем всё закончится, никаких прав в этом государстве иметь не будут. Они смогут работать, жить, заниматься своими делами, растить детей в безопасности и под защитой законов, но законы эти будут приниматься без них – их мнение нас не интересует.

Зал всколыхнулся от одобрительного гула. Профессору даже пришлось сделать паузу, которую он воспользовался, чтобы отпить воды из стакана.

– Часть из вас будет направлена в ряды врага. Вы вольётесь в их армию солдатами. Ваша задача – донести наши идеи до всех, до кого сможете: не только до рядовых, но и до офицеров. Конечно, многие из них – собственники земли, которые потеряют её в ходе реформ и станут нашими последовательными врагами. Помните об этом. Но есть и другая часть военных, для которых наши реформы не несут беды. Будущее государство в своём устройстве не враждебно им. Напротив, в новом государстве они смогут почувствовать себя настоящей элитой. Ищите таких, обращайтесь к ним, объясняйте им то, о чём я говорю сегодня.

Самоубийственность такой миссии понимали все. Так что в зале опять воцарилось напряжённое внимание.

– Другая часть пойдёт по городам и посёлкам Перу, Боливии, Эквадора, Колумбии, Чили и Аргентины. И вы донесёте наш принцип каждому простолюдину. Гражданские права в новом государстве приобретаются через добровольное служение в армии. Служение это – бессрочно и безусловно. Право вступить в армию будут иметь все, вне зависимости от возраста, пола или состояния здоровья. Даже калекам и женщинам армия найдёт применение, если они искренне желают служить государству. Только отслужившие и получившие права полного гражданства смогут занимать должности в государственном аппарате, суде, служить в полиции и представлять государство за рубежом. Только они будут иметь право на пенсию. Но и спрос с них за преступления будет выше, чем с тех, кто не является гражданином.

Фейхоо увидел вскинутую руку одного из давешних монахов с блокнотами.