355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Олег Сидельников » Нокаут » Текст книги (страница 9)
Нокаут
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 18:47

Текст книги "Нокаут"


Автор книги: Олег Сидельников



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Рабочие не появлялись. Сигизмунд Карпович струхнул, а Аюпов, изредка заглядывая в приемную, одобрительно крякал и мечтательно говорил любопытствующим сослуживцам:

– Вот так бы навсегда оставить!

Перед окончанием рабочего дня Кенгураев уже не рычал в трубку. Смущенно хмыкнув, он попросил к телефону «кого-нибудь из подчиненных мужского пола» и промямлил, с болью сознавая, что малодушным признанием рушит и губит свой авторитет:

– Э-э-м… кхм, товарищ Аюпов? Как бы это… освободить меня… не могу больше. Понимаете, кгхм-м… Выйти надо… Нет, не совещание. Не как руководителю… Как рядовому гражданину, простому человеку.

Узнав в чем дело, «Викинг» первым подошел к замурованному дверному проему и со словами: «Не оставим, друзья, в беде простого человека!» принялся выламывать кирпичи. Его примеру последовали другие, лишь Сопако сидел на жестком диванчике и покрикивал:

– Как вы обращаетесь с кирпичом? Почему он крошиться? Вы что, жуете его, что ли?!

Вскоре в проломе показались взволнованные физиономии Кенгураева и Порт-Саидова.

– Привет узнику собственных идей! – не удержался Сергей Владимирович. – Мужайтесь, спасенье близко.

Узники молча стали карабкаться по кирпичной кладке. Брюки Кенгураева нервически подрагивали. Преодолев преграду, начальник и подчиненный, тщетно стараясь сохранить достоинство, поспешно покинули приемную.

– Порт-Саидову дать возможность привести себя в порядок – и получить его домашний адрес, – скомандовал Винокуров Льву Яковлевичу. – Управляющий – мой. Ждите в приемной.

Кенгураев возвратился преображенный. Лицо изображало недоступность и строгость.

– Я занят. Не принимаю! – довольно нелюбезно огрызнулся Сигизмунд Карпович на своего спасителя.

Сергей Владимирович не смутился. Он смело зашел в кабинет через проем и сказал, ласково улыбаясь, покрасневшему от негодования Кенгураеву:

– Никаких амбиций и резолюций. Прикажите лучше разыскать и навесить дверь. Иначе я уйду и ручаюсь, что завтра же вы будете сидеть не здесь, а в другом месте.

Сопако ожидал шефа около часа. Давным давно «Заготсбытспецвторживсырье» покинули сотрудники, а беседа в кабинете управляющего все продолжалась. Наконец распахнулась дверь и показалась рослая фигура «Викинга». Он бодро топал ногами по кирпичной крошке. Кенгураев не появлялся. Сергей Владимирович постоял в раздумье, затем возвратился и крикнул в кабинет, приоткрыв дверь:

– Если будет чересчур грызть совесть, можете застрелиться и этим компенсировать содеянное зло. А впрочем, повремените. Ибо существование таких субъектов, как вы, приносит нам большую пользу.

На улице шеф с удовлетворением констатировал, что начальник штаба блестяще выполнил поручение. Он узнал адрес Порт-Саидова и договорился с ним о встрече «по важному делу» в воскресенье.

– Вы делаете успехи, сударь, – похвалил «Викинг» Льва Яковлевича. – В награду я удовлетворю ваше обезьянье любопытство, преподам очередной урок и расскажу коротко, о чем пришлось толковать с замурованным Кенгураевым.

Усевшись на небольшой скамье, осененной разлапистой орешиной, «Викинг» вполголоса начал:

– Прежде всего, немного теории, любимый студент-практик. Нет на свете человека, если, конечно, он не маньяк и не круглый идиот, нет на свете человека, который бы не знал себе действительной цены. Плохой артист знает о том, что он плохой артист, хотя и кричит, будто бы ему не дает ходу режиссер. Никудышные инженер или хозяйственник отлично сознают свое ничтожество. Люди, чувствующие себя не на месте, боятся признаться в этом даже самим себе. У них выработалась целая система защитительных средств: высокомерие, чванство, стремление держать подчиненных в «страхе божьем». За этакой «броней» труднее разглядеть действительного человека.

Вы, конечно, заметили: люди умные, честные, способные держатся просто, по-товарищески, любят переброситься с подчиненными острым словечком, не погнушаются первыми снять шляпу и поздороваться. Они знают себе цену, знают, что всегда найдут применение своим способностям, а бездарные сознают другое: снимут их – и будет им грош цена. Вот почему они ревниво оберегают свой авторитет, дрожат, как бы не вылететь с теплого местечка. Собственное мнение Кенгураевых – это дикая смесь неправильно понятых директив и установок, спущенных вышестоящей инстанцией.

– Все это вы разъясняли Кенгураеву? – полюбопытствовал Лев Яковлевич.

«Викинг» похлопал Сопако по колену:

– Казначей становится остроумным. Все это я вам говорю… Не правда ли, дивный оборот речи? С кем поведешься… После взаимных приветствий я взял быка за рога. «Дорогой друг, – говорю ему. – Для чего вам нужен пистолет системы «Вальтер», зачем его держали в шифоньере между двумя парами теплых кальсон и, наконец, где он у вас находится в настоящее время?»

Кенгураев стал было закипать как тульский самовар, однако мне не составило большого труда поставить собеседника на место. Управляющий позвонил домой и узнал от жены, что в шифоньере все на месте: теплые кальсоны, подтяжки, подмышники и прочая галантерея, но такой пустячок, как «Вальтер», отсутствует, хотя и был вполне официально зарегистрирован в милиции. После этого я спокойно взял Кенгураева голыми руками.

«Известно ли вам, милый друг, – огорошил я его, – что ваш невоспитанный сын шляется по ночам в компании оболтусов и с помощью машинки для выбивания зубов, – тут я ему показал «Вальтер», – грабит сравнительно честных путников?» Собеседник побледнел до синевы. Когда же я представился, с ним сделалось дурно… Пришлось повозиться. Кенгураев опомнился и сказал слабым голосом: «Я позову на помощь». «Зовите, – отвечаю, – и вам не поздоровится. Во-первых, «Вальтер» до сих пор исправно работает, во-вторых, в вашей стране не терпят ротозеев, теряющих оружие, и студентиков, играющих в бандитов, а в-третьих, вы не из того теста, чтобы звать на помощь и звонить в подобной ситуации».

Короче, я забраковал Кенгураева как кандидата в агенты. Хватит с меня утильсырья… извините! Подопытный отделался легко: он всего лишь открыл сейф и показал мне один важный документ в алой обложке. Фотокопию документа и снимок Кенгураева я оставил на память. Сенсация обеспечена. Но я честный человек. Кенгураев получил свой «Вальтер» и студенческое удостоверение сыночка, оброненное в неравном бою с «Викингом».

Льва Яковлевича чуточку знобило.

– Пойдемте домой… холодно что-то, – вздохнул он.

– О, вы плохо выглядите! – посочувствовал Винокуров. – За вами нужен присмотр и присмотр. Завтра суббота. Объявляю ее выходным днем. После сегодняшних тисков административного восторга необходимо встряхнуться.

Сергей Владимирович взял Сопако дружески под руку и направился к троллейбусной остановке.

Глава XV. Джонни Стиль

Шаг за шагом овладевает человечество тайнами природы. Строятся атомные ледоколы, запускаются искусственные спутники земли, без тени улыбки готовятся ученые к полетам в космическое пространство. Познавая законы природы, люди научились многому: строить телевизоры и сочинять порой приличные телевизионные программы; изготавливать из черт знает чего тончайшие капроны, нейлоны и силоны; конструировать удивительные счетные машины, экономящие математикам миллионы лет жизни, аппараты, осуществляющие переводы текстов с одного языка на другой…

Достижениям человечества нет числа!

И все же существует некая специальная область, законы, управляющие которой, пожалуй, для нас, так же таинственны, как и тысячелетия назад.

Речь идет о модах.

Можно не доверять религиозным преданиям, отрицать существование как таковых Адама и Евы, и на этом основании оспаривать у них приоритет законодателей мод, введших якобы первую демисезонную одежду – фиговые листки. Можно доказывать с научной достоверностью тот неопровержимый факт, что еще задолго до библейского создания земли жили наши далекие предки, и уже тогда довольно надежно прикрывали добиблейские места шкурами пещерных медведей. Делали они это в разные времена по-разному, т. е. придерживались пусть примитивной, но все же моды. Жители свайных построек уже знали моды сезонов.

Существование мод у древних египтян, вавилонян, финикян, греков и римлян не вызывает сомнений!). Более поздние времена лишь укрепляют нас в этом мнении. Современность… она говорит сама за себя.

Каковы же законы движения мод? Они – увы! – сокрыты, не поддаются глубокому анализу. Ржавый плотничий гвоздь в носу любимой, полученный ею от мореплавателя Джемса Кука, представлялся молодому дикарю верхом совершенства и изящества; средневековый франт покорял сердца дев не столько успехами на турнирах и пением под окнами, сколько башмаками с аршинными носками и изящными колетами. Пижон тридцатых годов нашего столетия производил неотразимое впечатление на слабый пол широченными штанами и мускулистым плечистым пиджаком. Еще более интересные сведения можно привести о женских одеяниях.

Самое любопытное в модах – это их внезапное изменение. Какие тайные пружины жизни вдруг удлиняют полы мужским пиджакам и укорачивают женские юбки? Кто осмелится заявить о том, что, мол, он открыл соответствующие законы и на основе этого может предугадать моды хотя бы на три года вперед. Ведь это все равно, что объять необъятное.

С некоторых пор пошла мода на узкие брюки и пиджаки с покатыми плечами. Можно было бы обойти молчанием этот в сущности незначительный факт, если бы периоду узкобрючия и безвольно поникших плеч не сопутствовал период появления на земле мерзопакостного племени так называемых «стиляг».

«Стиляга». Кому не известно это слово? Однако, если спросить «Что есть стиляга?» – большинство отвечающих помедлят и проговорят растерянно:

– Ну, этот… что в узких брючках ходит и поет якобы по-английски гнусным голосом: «Уайди-ду-ди-и бэди-веди-тэдди…»

Ответ в общем правилен, и все же он вводит в заблуждение. Неслучайно некоторые газеты, открывая справедливую кампанию против «стиляг», сосредоточили почему-то главный огонь на узких брюках вообще. Произошла ошибка: по-существу «стиляги» как таковые остались в стороне. Газеты повели борьбу… с модой! К чему привело сражение с модой, можно убедиться на опыте одного довольно известного писателя. В двадцати статьях он предавал анафеме узкие штаны и покатые плечи на пиджаках, маленькие узлы на галстуках и толстые подошвы тяжелых башмаков. Со всей публицистической и художественной страстностью обличал писатель все эти аксессуары и в двадцать первой статье. Он подписал ее и собрался было в редакцию, как вдруг взор писателя, навостренный на видение жизни, упал на собственные брюки – увы! – они оказались безнадежно узкими. Писатель бросился к зеркалу: перед ним стоял «стиляга» не первой молодости. Плечи его пиджака безвольно скатывались вниз, крохотный узелок галстука резко диссонировал с толстенными подошвами башмаков.

Писатель сел за стол и пригорюнился. Потом вытер набежавшую слезу, разорвал двадцать первую статью и написал статью номер двадцать два – разумную, с цитатой из Горького, с критикой учреждений и организаций, занимающихся изготовлением одежды. Общий смысл статьи: за модой все-таки надо следить, не допуская чрезмерностей.

И очень хорошо сделал. А то ведь в непонятной борьбе против узкобрючия отдельные товарищи причисляли уже к «стилягам» попросту прилично одетых людей имевших неосторожность проявлять интерес к так называемой «легкой музыке».

«Стиляга» прежде всего – духовное состояние. Внешние данные его могут меняться. Войдут завтра в моду широкие штаны – и «стиляга» облачится в сорокасантиметровые клеши. Закономерно лишь одно: внешний вид «стиляги» сверхмоден, гипертрофирован, доведен до абсурда.

Внутренне «стиляга» примитивен донельзя. Он рабски преклоняется перед всем иностранным, умственно ограничен, но «нахватался верхушек», по убеждению – тунеядец.

Короче, «стиляга» – это пшют, пария, шут гороховый.

Зараза «стиляжества» опасна. Борются с ней слабо. Попугаеподобные балбесы с физиономиями свежеповешенных все еще разгуливают по улицам, и скверам, дебоширят в пивных и бесчинствуют на вечеринках, организуемых ими на деньги несчастных родителей.

* * *

Беззаботная суббота началась с посещения старогородского базара.

– Сегодня я угощаю экзотикой, мой подающий надежды ученик, – радовался Сергей Владимирович, протискиваясь сквозь бурлящую, азартно жестикулирующую толпу. Вчерашнее свидание с Кенгураевым вдохнуло в «Викинга» новый заряд энергии. – Вы посмотрите только на эти горы фруктов и овощей… А как пленительно пахнет шашлыком.

– Я не хочу смотреть на овощи и нюхать шашлык, – отвечал Сопако. – Я хочу их есть. Понимаете, есть!

Винокуров засыпал прозаически настроенного казначея упреками, обвинял в голом практицизме, отсутствии творческой фантазии.

– Нет, вы только взгляните, – убеждал он Льва Яковлевича, указывая на сидящую на корточках фигурку, укутанную паранджой и чачваном с ворохом тюбетеек в руках. – Не перевелись еще, оказывается, блюстители чудесных обычаев проклятого прошлого. Прекрасная незнакомка! Представительница частно-капиталистического сектора!

В шашлычном ряду инициативу взял в свои руки Лев Яковлевич. Быстро, без долгих разговоров, Сопако разыскал свободные места за столиком, защищенным от солнца брезентовым тентом, захватил у соседей деревянную чашку со смесью красного перца с солью, уксусницу, заказал дюжину палочек шашлыка и, бросив шефу начальственное «стерегите все это», скрылся в зеленых рядах.

Как показалось «Викингу», в зеленых рядах стало более шумно. Шашлычник подмигнул Винокурову и сказал задушевно:

– Хозяин, лепешку давай. Пусть тоже теплы будет.

Ловко, с шиком подхватив лепешки, симпатичный шашлычник бросил их на жаровню, прогрел, затем осторожно, как драгоценность, уложил на них шампуры с шипящими кусочками мяса, посыпал все ювелирно нарезанным молодым лучком…

Наблюдая за священнодействиями румяного человека в белом колпаке, Винокуров вдруг почувствовал такое дикое желание впиться зубами в розово-золотистое мясо, что еле сдержался от искушения насильно вырвать из неторопливых рук курящееся восхитительным дымком блюдо.

– Ррра-азаготу! – очень громко и торжественно воскликнул шашлычник, с достоинством передавая в чуть подрагивающие руки «Викинга» заветные лепешки. Подоспел и сияющий Сопако, притащивший редиску, свежие огурчики, помидоры и бутылку пятидесятишестиградусной.

С первой палочкой расправились молча, удовлетворенно урча, и невероятно быстро. Лишь после этого приступили к еде как таковой.

Затем, блаженно потягивая огненный чай, Винокуров и Сопако щурились на солнышко, оглядывая посетителей. Внимание Льва Яковлевича привлекла компания, сидевшая через столик: две девицы и двое молодых парней с шумом поедали шашлык. Девицы весьма усердно запивали его модным вином «Ок мусалас», парни – коньяком «Пять звездочек».

– Кто бы это мог быть? – спросил Лев Яковлевич, пораженный фантастическими одеяниями пирующих.

– Стиляги, – уронил шеф. – Закажите еще шашлыку.

– Я лопну.

– Без разговоров… Ну!

Винокуров стал серьезным. Сев вполоборота к быстро пьянеющей компании так, чтобы можно было краем глаза наблюдать за ней, «Викинг» продолжал чаепитие. Пожалуй, лишь он один делал вид, что не замечает «стиляг». Остальные посетители шашлычного ряда откровенно разглядывали диковинных субъектов, вполголоса отпускали иногда в их адрес едкие замечания.

– Эти… с луны свалились, да?

– Не-ет! Из больницы бежали.

– Это джины… из бутылок прыгали.

– Да что вы! Просто люди на маскарад собрались. Фестиваль молодежи и студентов скоро, карнавалы предстоят.

«Стиляги» обращали на себя внимание не случайно. Наряды их действительно следовало признать сногсшибательными. Кофты девиц, стриженных под полубокс, переливались такими яркими цветами, что смотреть на них глазами, незащищенными синими очками, представляло, пожалуй, такую же опасность, как и на огонь автогенной сварки. Вместо обычных юбок, они почему-то носили брюки. Перчатки их из тюлевых занавесок будили в памяти книжные воспоминания о франтихах-горничных из богатых купеческих домов. В ушах девиц красовались огромные, чуть не с блюдце, клипсы в виде ромашек, от локтей до кисти метались толстенные цепи накладного золота с длинными, в шесть-семь звеньев, обрывками, что придавало их обладательницам аристократически-каторжанский уголовный облик. Смазливые личики девиц безобразили сиреневые, размашисто нарисованные губы.

Их гривастые кавалеры также выглядели весьма импозантно. Пиджаки «стиляг» цвета зеленой мути были столь длинны, а сверхузкие «дудочки» столь коротки, что казалось парни по рассеяности вовсе забыли надеть брюки. Несмотря на жару, они щеголяли в башмаках на толстой, в три пальца, каучуковой подошве. Их ступни наверняка одолевал мартеновский зной. Костюмировку венчали галстуки с изображением тощей и ротастой красотки, оставившей себе из предметов туалета лишь бюстгальтер. Да и тот она держала в руках.

Странная компания поминутно разражалась неестественным смехом, напоминающим лошадиное ржание и толковала на непонятном наречии.

– Я ухватил вчера такёй стиль! – хвастался плечистый парень с черной волнистой шевелюрой и смуглым тонко очерченным лицом. Он заметно опьянел: – Такёй стиль! Понимаешь… «Кеч энд кеч».

Девицы заохали, а его приятель – круглолицый и белобрысый – спросил не без зависти:

– СкОль мОнет?

– МОнет? – презрительно скривился брюнет. – Обменял на какой-то карманный телескоп своего папа. Старик еще ничего не знает… Ха-ха-ха! Заведу ему – сразу взмолится, прощения начнет просить. У нас так… только он начнет среди меня агитацию проводить, а я на адаптер «Королеву Бэсс» кладу или «буги-вуги» Бэни Гудмэна… Мгновенно скисает старик. Как овечка становится. Джонни Стиль трепаться не любит.

Очередной взрыв сатанинского хохота.

– Хорошо иметь папашу-академика, а, Джонни? – не без зависти вставил белобрысый, как только поутихло за столом.

– Моя заслуга! – отвечал Джонни. – На моих глазах человек вырос. Сменным инженером был, а теперь атомами командует. Займитесь-ка и вы воспитанием родителей.

Внимательно слушавший разговор «стиляг» Винокуров шепнул Сопако:

– Этот Джонни мне нравится. По просьбе гражданина Винокурова, сегодняшний выходной день переносится на неопределенные времена. Езжайте к Златовратскому и ждите.

Сергей Владимирович подошел к компании и приветствовал ее длиннейшей фразой, которую он произнес по-английски и потрясающе шикарно. Девицы и парни растерянно заморгали глазами.

– Сенк ю… вери гуд… вери мач… О'кэй, – сумели они пролепетать в ответ.

– О! – чарующе улыбнулся «Викинг», – Простите. Я принял вас за иностранцев.

Компания расцвела счастливыми улыбками. Через пять минут Винокуров был со всеми на «ты», пил коньяк, покоряя новых друзей английскими словечками и тонким исполнением на губах чрезвычайно сложного в ритмическом и мелодическом отношении «рок-н-ролла». Начались странствия по ресторанам и «забегаловкам». В пьяном угаре, уже к вечеру, неизвестно как потеряли белобрысого приятеля Джонни – он, кажется, пошел в уборную, а попал в милицию. Затем, усаживаясь в такси, позабыли о девицах…

Едва кукушка прокуковала полночь, в комнату Эфиальтыча Винокуров втащил вдребезину пьяного Джонни, который обоих стариков принял за потерянных девиц, называл их «гёрлс» и поминутно приглашал «оттяпать рок-н-ролл». «Гёрлс» отказывались, Джонни сердился, потом выругался далеко не по-английски и стал орать, повалившись на диван и дрыгая ногами и руками:

– Ди-идл-дэ-эдл!.. Бадумпц… А-ай, бу-уги-вуги-и!.. Сан-Лю блюз – пегодовой колькоз… Хау дуби-дуби… Лос-Анжелос!..

Златовратский и Сопако, толкая друг друга, выскочили на улицу.

* * *

С Джонни не пришлось долго возиться. Духовно он, видимо, был уже подготовлен к предательству. На другой день Джуманияз Тилляев долго не мог сообразить, в чем дело, подозрительно поглядывал на Винокурова и просил опохмелиться.

– Эх ты, Джонни-Джуманияз Тилляев, – укоризненно погрозил пальцем «Викинг», – Память у тебя девичья. А еще студент-дипломант.

– Откуда вы знаете, что я студент? Кто вы? Как я сюда попал? – удивлялся Джонни. – Откуда вам известно, что я Джуманияз Тилляев?

– Что ты Джуманияз Тилляев, сам вчера по секрету сказал, – похлопал его по плечу Винокуров. – Что студент – тоже плоды твоей откровенности… Я лишь сегодня уточнил эти сведения в институте. Правда, тебя исключили за аморальщину, но отец хлопочет. Все правильно. Не натрепался. Молодец… А ты крепкий парнишка. Боксом занимался?

– Угу.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать четыре.

– Ну, что ж, отлично. Такие, как ты, нам очень нужны.

«Викинг» пошарил в кармане и вытащил листок бумаги:

– На, почитай еще разок. Молодец, что подписал. Кстати, узнаешь, кто я такой… Фрэнком меня вчера называл, а сегодня знать не желаешь, ай-яй-яй!

Джонни долго старался вчитаться в текст, но в голове его вертелась карусель. Тогда «Викинг» взял у него бумагу и медленно и внятно прочитал обязательство студента Джуманияза Тилляева сотрудничать с М-ской разведкой и выполнять любые ее поручения.

Ошеломленный парень долго щурил глаза цвета переспелой вишни, вздыхал. Потом еще раз попросил опохмелиться, выпил полстакана водки и, повалившись на диван, заплакал.

– М-ма-аму-у жалко! – басовито всхлипывал Джонни. Потом умолк, долго что-то соображал и под конец даже улыбнулся.

– Дитя мое! Что с тобой? – полюбопытствовал Винокуров.

«Дитя» подняло на шефа тревожно поблескивающие глаза и спросило:

– Старик, когда ты будешь сматывать удочки… меня возьмешь с собой?

– Можешь приписать это условие к обязательству, – успокоил Фрэнк.

– О'кэй! – уже почти весело воскликнул Джонни. Он вроде даже обрадовался случившемуся.

Довольный Винокуров объявил лэнч. За столом начался деловой разговор.

– Итак, – заявил Фрэнк, старательно срезая кожицу у редиски, – ты, Джонни, получаешь первое задание.

Мы все (широкий жест) свободные художники. Впереди нас ждут хорошие деньги, но в данное время их у нас мало. А требуется много денег. Понимаешь?

Тонкое лицо Джонни с густыми вразлет бровями напряглось. Парень в задумчивости покусал губу и сказал кротко:

– Тысченок пять я могу… одолжить у папаши.

– Молодец, Джонни, – похвалил «Викинг». – Догадался. И что особенно отрадно, очень хорошо сказал: «одолжить». Одолжи, милый, одолжи. Но только не пять а десять тысяч. Потом сочтемся. Ты, вижу, умница, счастливый плод единства и борьбы родительских противоположностей. Даю полный простор творческой фантазии, но чур не зарываться. И еще: не вздумай со мной хитрить, поинтересуйся у этих античных граждан (жест в сторону Сопако и Эфиальтыча), и они расскажут… Не надо со мной ссориться.

– Завтра на этом столе будут деньги, – решительно заявил Джонни.

– Посмотрим, бой, каков ты в деле. Надеюсь, не оплошаешь… У меня просьба: временно расстанься со своими модными ботинками, галстуками и пиджаками. Одобряю вкус, ты, так сказать, больше католик, чем сам римский папа, однако костюм твой слишком бросается в глаза. Потерпи, малыш, малость. Ты еще покажешь себя.

Джонни опечалился.

Лев Яковлевич испытывал во время этого разговора какое-то ревнивое чувство. Ему захотелось привлечь внимание, отличиться перед шефом. Сопако глянул на часы и вскричал:

– Ого! Первый час. Нам пора собираться. Порт-Саидов уже ждет.

– Спасибо, доблестный штабник, за напоминание, – Винокуров хлопнул себя по лбу. – Чуть было не упустил из виду. Итак, в поход. Эфиальтыч – в народ, Джонни – на поиски денег, мы – к Порт-Саидову.

* * *

Из тихого переулочка вышли четверо. Они не вызывали никаких подозрений: обыкновенные – трудолюбивые, хорошие граждане торопятся по своим делам.

Где вы, Петр Ильич и Марат? В каких краях ищете следы «французского туриста» Пьера Коти?

* * *

На трамвайной остановке к Льву Яковлевичу подошел мужчина в голубой трикотажной финке и попросил спичек. Закурил сигарету, поблагодарил и пошел себе прочь, с озабоченным видом. Кто это? Моложавые карие глаза, ладная фигура…

Да ведь это Петр Ильич!

Остановитесь, Петр Ильич! Вы не заметили старого знакомого: он стоял к вам спиной.

Вернитесь. Куда вы?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю