Текст книги "Нокаут"

Автор книги: Олег Сидельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

– Очень веселым и остроумным парнем оказался этот сержант. Приятелями стали. Как-то я спросил его невзначай:

– Где вы научились так хорошо говорить по-русски? Может, вы и не американец вовсе?

Сержант блеснул глазами и сдержанно ответил:

– Американец. Настоящий. Без подделки. Я из Фриско. Там Русская горка; среди русских у меня знакомых много. Вот и научился.

Вроде ничего особенного и не сказал сержант. Но тон!

Не по душе мне стало от этого разговора. Какая-то неприязнь появилась к сержанту.

А через неделю я буквально возненавидел его. Устраивали товарищеский матч по боксу. Против сержанта выступал наш офицер, мастер спорта. Начался бой. Ты бы видел, Марат, эти светло-синие глаза! Страшные глаза. В первом раунде мастер послал сержанта в нокдаун. Шум, крик поднялся. Вскочил сержант. Спокоен, сосредоточен. Только глаза… страшные глаза.

Два раза затем отлеживался на полу мастер, зрители требовали прекратить бой за явным преимуществом сержанта. Наш офицер ни в какую, да и судья не вмешивается (знаешь их нравы), а сатана голубоглазый, как автомат: сериями бьет, крюками, апперкотами… без передышки. В третьем раунде нокаутировал мастера, да еще как! Полчаса приходил в сознание человек.

Зверь этот сержант. Сущий зверь. А потом… – полковник вздохнул. – Отец твой без вести пропал. Одну фуражку с кровавыми пятнами нашли.

Полковник и капитан помолчали. Петр Ильич сел и заключил свой странный, не относящийся к делу рассказ:

– Буквально на другой день исчез голубоглазый сержант. Заболел, как нам сообщили, в Америку увезли. Вот все.

Марат растерянно посмотрел на полковника.

– Не спеши с выводами, Марат, – усмехнулся Петр Ильич. – Может, я и чушь несу, но с ума пока не сошел… Интуиция играет. Дело в том, дорогой, что вспомнил я о трагической гибели близ Сан-Франциско Фрэнка Стенли не случайно.

Фотография Пьера Коти, имеющаяся в нашем распоряжении, изображает, по-моему, того самого синеглазого дьявола, только повзрослевшего на тринадцать лет.

– Фантазия! – вырвалось у Марата.

– Может быть, может быть, – поддакнул полковник. – Но вот беда… по странному совпадению, сержанта того звали мило и просто: Фрэнк Стенли.

Глава VII. Мастер жанров Антиной Вешнев

Поезд, погромыхивая на стрелках, подбегал к большому южному городу. Винокуров стоял у окна и, жадно раздувая ноздри, вдыхал хлещущий по лицу теплый воздух, насыщенный гарью и нежным запахом цветущих акаций. За окном бушевал океан зелени: серебристые тополя, коряги тутовника, могучие карагачи, орешины, яблони, урючины… Сады вились мимо окна сплошной лентой, будто бежали взапуски.

Появились фабричные трубы, многоэтажные здания. Поезд сбавил ход. Он незаметно въехал в громадный город и теперь готовился подплыть к вокзалу, важно сопя, неторопливо и торжественно.

– Город-сад! – удовлетворенно сказал Сергей Владимирович. – Товарищ кладоискатель, гражданин начальник штаба, как только приедем, не забудьте зайти к дежурному по вокзалу за ключами.

– За какими ключами? – Сопако изучал содержимое баула и в этот момент обнаружил еще один сверток с котлетами. – А у нас опять котлетки появились! – радостно просипел Лев Яковлевич. – С чесноком!

– Выбросьте их в окно. За ключами же зайдите обязательно.

– За какими ключами?

– За ключами от города. Скажите, завоеватель приехал… Впрочем, не трудитесь. Мы въедем в поверженный к моим стопам город как победители – на белом коне, то бишь в белом такси… Знаете, о чем мечтаю я все это волшебное солнечное утро?

– О своем миллионе, – не задумываясь, сказал Сопако с азартом. – Это я…

– Действительно, глупости говорите именно вы. Эх, Сопако, Сопако! Есть вещи куда важнее. В настоящее время я мечтаю об одном: чтобы вы купили себе новые носки. От нынешних остался, по-моему, только запах.

– Я уплатил за них девять рублей, – обиделся Лев Яковлевич. – У них капроновая пятка.

– Вы хотите сказать, что пятка все-таки осталась? – спросил Винокуров. – Гм… однако город действительно красив. Мы приехали, товарищ Пятница. На штурм!

«Путешественники» очутились на просторной вокзальной площади. В голубом, напоенном солнцем воздухе кувыркались голуби: белые, сизые, золотистые.

– Какая жалость, – заметил Сергей Владимирович, поискав глазами. – Нет белых такси. Давайте пройдемся пешком. Заодно ознакомимся с местными достопримечательностями.

Винокуров и Сопако не спеша шли по широким улицам. Звонко журчала вода в арыках. Вдоль тротуаров выстроились в бесконечную «шеренгу по одному» рослые, как гвардейцы, деревья. В перспективе, затянутой легкой дрожащей дымкой, обе шеренги деревьев, казалось, сливались зелеными кронами. Вдали серебрились снежные вершины гор.

Сергей Владимирович разглядывал дома, вереницы автомобилей и троллейбусов, людские толпы, деловито спешащие куда-то, сосредоточенные и говорливые.

– Европа, – изрек наконец Винокуров. – Цивилизация. Где же экзотика, я вас спрашиваю? Если что и осталось от экзотики, так это немного пыли… А может, поискать все же экзотику, а, начальник штаба?

– Можно сходить в музей, вот сюда: видите две старинные пушки, – предложил Сопако.

Сергей Владимирович поморщился:

– Я всегда замечал у вас тягу к кабинетному затворничеству и спекулятивному образу жизни и изучения действительности, – упрекнул он Сопако. – Вы горите желанием осмотреть зуб мудрости мамонта и полюбоваться чучелом валенка? Похвально. Но я предпочитаю держать руку на пульсе жизни. На первых порах заглянем на знаменитый восточный базар. Возгласы «ассалям алейкум», разноголосица торгующихся, горы фруктов и овощей, перекупщики с невинными глазами младенцев – все это воспламеняет душу, возбуждает сердечную деятельность. Кроме того, мне необходимо позондировать почву.

Сопако поправил на голове заготовительскую фуражку, хмыкнул:

– Я давно хотел сказать – начал он ни с того, ни с сего. – Зачем звать меня какой-то пятницей? Я человек, у меня есть паспорт. И вообще… какие у вас могут быть дела на базаре? Это сказал вам…

– Именно вы, полководец-нестроевик. Мне остается только огорчаться невежеству человека, возымевшему желание изучать в деталях постановку рекламного дела в братских промкооперациях. Вы не имеете понятия о сподвижнике Робинзона дикаре Пятнице?

– Я не дикарь, – гордо заявил Сопако, выпятив живот.

– Философ Джамбаттиста Вико с вами не согласен. Он сказал: «Дикарь – дитя человеческого рода». Вы сущее дитя, не взирая на свои шестьдесят лет, вы и сейчас ведете себя, как грудной ребенок, тянущийся за блестящей серебряной ложкой. Только вы тертое дитя, вас больше привлекает груда золота стоимостью в миллион. Эрго, следовательно, вы Пятница!

Лев Яковлевич хранил угрюмое молчание. Он устал, вспотел.

– Изо всего, что вы сказали, меня приятно удивило лишь заявление о наличии у Эл Я Сопако паспорта. И вот мне пришло в голову: нехудо обзавестись такой книжечкой и Эс Ве Винокурову. Увы! Мне невозможно доказать, что я есть Винокуров Сергей Владимирович. Разве только пригласить нас в качестве свидетеля? Но вы трус, вы не пойдете в свидетели. Поэтому приходится идти на базар.

– Товарищ… Ви-инокуров, – оторопел Сопако, осененный страшной догадкой. – Вы хотите к-купить фальшивый паспорт?!

Жизнерадостный шатен не обиделся. Он разъяснил спутнику, что жить по фальшивому паспорту порядочному человеку стыдно, бесчестно. Нужно иметь свой, законный паспорт.

Странная пара достигла рынка. Сопако без конца приценивался, что-то рассчитывал, торговался с продавцами овощей, зазывно размахивающими длинными сверкающими на солнце острыми ножами для резки моркови. Винокуров присматривался, окидывал острым взглядом посетителей рынка. Затем его внимание привлекла витрина магазинчика, на которой красовалась громадная фуражка, поросшая бурыми волосами. На козырьке ее висел ярлык.

– Заратустра в речениях своих говорил, – заметил Винокуров, указывая на волосатую фуражку, – «Плохо отплачивает тот учителю, кто навсегда остается только учеником». Трепещите. Если вы не проявите себя способным учеником, я куплю вам эту кэпу. Старайтесь.

Сергей Владимирович осмотрелся и досадливым тоном добавил:

– Пошли отсюда. Я искал волшебника, но чародей, надо полагать, ушел в трудовой отпуск. Пахнет шашлыком. Двинулись на шашлык. Кстати, где мы будем ночевать? Мне стыдно показываться в гостинице без паспорта.

– Квартира найдется, – заулыбался Лев Яковлевич, довольный тем, что на этот раз он сможет оказаться полезным. – Еще с военных лет…

Неожиданно Винокуров рванулся в сторону и скрылся в толпе. «Начальник штаба» стоял, разинув рот, не зная, скрываться ли ему тоже или продолжать путь. Сердце толстяка изнывало от страха. Однако через минуту из толпы вынырнула знакомая плечистая рослая фигура.

– Эврика! – шепотом воскликнул Винокуров, – Пьяный интеллигент. Это великолепно!.. Сколько у нас денег?

– Полтораста рублей, – тоже прошептал Сопако.

– Давайте их сюда!

Оба прибавили шагу и пошли следом за человеком в модном пиджаке с покатыми плечами. Ноги человека хотя и заплетались, но в общем довольно твердо держали курс на маленький ресторанчик, у дверей которого колдовал над жаровней румяный шашлычник в сравнительно белом колпаке.

Пьяный интеллигент уцепился за косяк, повел мутным взором и жалобно икнул.

– Дорогой товарищ, – обратился к нему шашлычник. – Выпил уже. Домой пора. Зачем лишнее хватать?

– Это мой друг, – вмешался подоспевший Винокуров. – Десять лет не виделись. Выпьем по кружке пива и до хаты. Мы на минутку.

Шашлычник укоризненно покачал головой, но препятствий чинить не стал.

– Г-где… дрруг?! – неожиданно выдохнул интеллигент. – За дррруга готов я хо-оть в во-ду, – пропел он противно и, очутившись в объятиях Винокурова, прибавил в припадке пьяной самокритики: – Дуррак я!.. А вас в ссамом деле двое?.. А?.. Друг!.. Двое тебя, а?!

Винокурову не пришлось здорово раскошеливаться. Интеллигент уже успел изрядно нагрузиться, а выпив еще стакан водки, окончательно раскис. Он поминутно лез целоваться, несколько раз пытался схватить Льва Яковлевича за его пышную грудь, требовал точки опоры, чтобы «перевернуть харчевню!». Потом немного успокоился, сделал страшные глаза, оглянулся по сторонам, как бы желая убедиться, не подслушивает ли кто его, приложил палец к губам и, издав звук «тссс», призывающий собеседников к конспирации, заорал во все горло:

– Зна-а-аешшь, кто я?!!.. Антиной Вешшшнев я!!.. Жжурналист я!

– Коллега! – обрадовался Винокуров. – Старик!

– Старрр-ик-ик-ик, – заикал Антиной. – Ты старрик, он старр-ик, мы старр-ик-ики!..

Дальше все пошло как по маслу. Не торопясь, с аппетитом поедая шашлык, Сергей Владимирович исподволь вел дружескую беседу с окончательно опьяневшим Антиноем.

* * *

Антиной Вешнев единодушно считался в журналистских кругах талантливым газетчиком. Двадцать лет назад восемнадцатилетний тракторист Антон Вишнев прислал в редакцию солидной газеты первую корреспонденцию. Антон писал ее карандашом, приложив листок к капоту своего «СТЗ», тракторист сообщал о самодурстве и очковтирательских махинациях директора МТС.

Маленькая корреспонденция «пулей» пошла в номер, привлекла внимание общественности. Самодура-директора с треском сняли с работы. Так завязалась хорошая дружба селькора с редакцией. В короткий срок Антон Вишнев завоевал популярность читателей своими честными, полными глубоких наблюдений статьями и заметками. Молодой тракторист оказался неплохим организатором. Накануне войны его назначили директором МТС. Но, и директорствуя, Антон не порывал с газетой. Он видел в ней друга, помощника, советчика.

Грянула война. Антон добровольно ушел на фронт.

…Тяжелое ранение. Пропахшие лекарствами месяцы госпитальной жизни. С танком Антону пришлось расстаться. Он вспомнил о газете и попросился в дивизионку. Здесь оттачивал свое журналистское перо бывший селькор, под минометным обстрелом придумывал остроты для фельетонов…

Когда гвардии капитан Антон Вишнев, посуровевший и чуть облысевший, при всех регалиях явился в редакцию газеты, его встретили вежливо, но несколько официально. Из «стариков» в редакции остались лишь маленький метранпаж да учетчица отдела писем. Остальные – кто уехал, кто ушел на фронт и еще не вернулся, кто – никогда не вернется.

– Да поймите, мне ничего не надо от вас, – сказал расстроенный капитан настороженному редактору. – Просто я Вишнев. Антон Вишнев. Селькор ваш. Зашел…

– Вишнев! – обрадованно воскликнул редактор. – О! Вот вы какой! Как же… перелистывал подшивку. Читал ваши опусы. Сила!

Редактор потер шишковатый лоб, прижал к виску ладонь, как бы желая заглушить головную боль, и вдруг выпалил:

– Знаете что?.. Идите к нам собкором!

Это было так неожиданно, что Антон лишь промямлил:

– А эмтеэс?

– Что эмтеэс? – не понял редактор. Потом понял и, исполненный профессионального эгоизма, самодовольно сказал: – Директора куда легче воспитать, а вот газетчика толкового… – редактор очень звучно щелкнул пальцами, интимно улыбнулся и хлопнул Антона по плечу: – Ну, что сидишь, иди оформляй документы.

Антон блистал. Его корреспонденции разили бюрократов, чинуш, очковтирателей и разгильдяев. Его материалы обсуждали на партийных собраниях даже тех коллективов, о которых в фельетонах не было и речи. И тут Антон Вишнев… стал попивать. Его просили «выпить за дружбу» молодые коллеги, домогались чокнуться с «самим Вишневым» окологазетные «жучки»… Как-то само собою Антон Вишнев превратился в Антиноя Вешнева. Первая корреспонденция, подписанная новым именем, содержала фактическую ошибку, ибо писал ее Антон под хмельком.

Собкор получил взыскание. Он обиделся, «жучки» объяснили Антону: у него завелись завистники в аппарате редакции. И новый Антиной начал с завистниками борьбу: писал докладные, жаловался на правку… Времени для работы и творческого роста не хватало. А жизнь шла вперед, требования росли. Антон перестал блистать. «Жучки» отшатнулись от Вешнева.

Антон стал пить и халтурить. Вскоре он перешел в другую газету – «Вечерний Бахкент» на должность специального корреспондента. И здесь ему не удавалось прижиться. На него сыпались взыскания, предупреждения. За допущенные ошибки в корреспонденциях и приверженность к спиртному. Но ничего не помогало. Болезнь запустили. Антон катился вниз все быстрее и быстрее…

– По-онимаешь, – дышал Антиной в лицо Винокурову. – На редколлегию меня сегодня вызывали… ссстружку снимать!.. С меня! – Вешнев очень сильно стукнул себя кулаком в грудь и закашлялся. – А кто я? Антиной Вешнев, мммастер жжанров! П-понимать надо. Вот и напился с утра с горя…

Сочувствуя горю Антиноя, Винокуров заказал еще по стакану. Антиной осовел. Новые друзья подхватили его под руки и поволокли из ресторанчика.

Выбравшись в тихую улочку, Сергей Владимирович тихо сказал терявшемуся в догадках Сопако:

– Быстро за милиционером. Ну, живо!

Изнемогая под тяжестью баула, Лев Яковлевич бросился выполнять приказание:

– Отстаньте от меня, гражданин! – возмущенно воскликнул Винокуров, завидев вывернувшихся из-за угла юношу и девушку. – Напились, так идите домой!..

Коварный коллега толкнул Антиноя. Пьяный сделал несколько неверных шагов и повис у девушки на шее. Девушка вскрикнула. Юноша развернулся и съездил Вешнева по затылку. Антиной блаженно улыбнулся…

Когда Сопако с милиционером подошли к месту происшествия, им открылось печальное зрелище: юноша в изорванной рубашке отбивался от ползущего на него на четвереньках человека в модном пиджаке. Удары не останавливали ползущего. Он их не чувствовал. Наконец четвероногий ухватил юношу за брюки и повалил наземь.

Собралась толпа. Пьяного скрутили, и он заплакал горько и неутешно, как ребенок.

– Ввсех… Всех вас в фельетоне ррраспишу! – рыдал Антиной. – Знаете, кто я?..– В мозгу его что-то произошло, и он сказал проникновенно: – Жжена – друг человека.

Вешнева повели в вытрезвитель.

Толпа растаяла. Торжествующий, сияющий глазами Винокуров обернулся к Сопако:

– Ну, как, начальник штаба? И все удовольствие стоит каких-нибудь пятьдесят рублей. Зрелище, достойное богов.

– Я ничего не понимаю!

– Скоро поймете. Где здесь ближайший телефон-автомат? С моей стороны было бы подло не поставить в известность о случившемся редакцию. В вытрезвитель попал мастер жанров!

Глава VIII. Специальный корреспондент

«Летучка» проходила невесело. Она смахивала на поминки в той их начальной стадии, когда собравшиеся еще сидят в скорбном молчании, тяжко вздыхают и нетерпеливо стучат под столом ножками в ожидании команды переходить ко второй, более интересной стадии.

Обозревающий номера за неделю – «дежурный критик» – бубнил себе под нос что-то крайне неопределенное и нудное. Сотрудников одолевала нервная зевота. Им было жаль Антиноя Вешнева, отбывающего ныне наказание за мелкое хулиганство, стыдно за него, обидно за редакцию.

В глубине кабинета за огромным, напоминающим языческий храм письменным столом, украшенным по фасаду резными изображениями львиных голов и химер, недвижно, подперев рукой большую голову, восседал редактор «Вечернего Бахкента» Рюрик Ольгердович Корпусов-Энтузиастов. Крупные черты его лица, монументальная фигура, казалось, были вылеплены талантливым, но торопливым скульптором, пытавшимся на скорую руку изваять бюст мыслителя-общественника.

Этот мыслитель был своеобразным мыслителем. Прежде всего он считал себя таковым. Его вечно распирало от идей, и Рюрик Ольгердович постоянно делился с окружающими своими идеями, причем страшно огорчался, если его идеи не овладевали массами сотрудников редакции.

Огорчаться приходилось часто.

В свое время, когда Корпусов-Энтузиастов заведывал отделом, он прославился тем, что мог за полтора часа извести уйму бумаги. Газетчик-скоростник не ходил в мыслителях. Сотрудники знали: Рюрик Ольгердович мыслит не образами, не силлогизмами, а газетными штампами. Он конструировал свои статьи, как пчела соты: как-то само собой, следуя велению инстинкта.

Однажды кто-то недосмотрел – Корпусов-Энтузиастов стал редактором. Едва он сел в заветное кресло, как открыл в себе ораторские способности. Его потянуло поучать. Прежде всего новый редактор, испытывая неизведанное им дотоле душевное томление, произнес «тронную речь», которую закончил необычно и проникновенно. Широко раскинув руки, оратор воскликнул: «Мы преодолеем все трудности. Уверен. Ведь преодолеем? Не можем не преодолеть!»

Речь произвела некоторое впечатление, ибо Корпусов-Энтузиастов говорил публично впервые. С тех пор Рюрика Ольгердовича прорвало. Он поступил так, как обычно поступает гражданин средних лет, обнаруживший у себя лирический тенор: чуточку поглупел и забросил работу во имя служения искусству. Все повседневные заботы легли на плечи ответственного секретаря. Редактору было некогда. Он чувствовал себя трибуном. Особенно полюбилась ему фраза о невозможности не преодолеть трудности.

Газета хирела.

«Дежурный критик» закончил обзор и, сложив газеты, трубно высморкался.

– Кто желает выступить? – колыхнулся за своим бескрайним столом редактор.

– Желающие не желают, – сострил довольно неловко «дежурный критик».

– Очень жаль, – заметил Корпусов-Энтузиастов, лицо которого, однако, просветлело. – В таком случае придется мне сказать пару слов.

Редактор помолчал, собираясь с мыслями, обвел тяжелым взглядом аудиторию и начал, не вставая и очень тихо, а затем, с помощью искусного «кресчендо», забирая голосом все выше, выше до могучего «форте». В процессе выполнения этого сложного ораторского приема Рюрик Ольгердович соответственно приподнимался в кресле, стоял в полусогнутом положении и, наконец, выпятив грудь колесом, вздымал вверх кулаки.

– Товарищи, – начал он. – Произошло нечто, что… так сказать… Антиной Вешнев… Вам известно… Мы должны сплотиться, извлечь урок. Мы преодолеем все трудности. Ведь преодолеем? Уверен. Не можем не преодолеть.

Слушатели понурили головы.

– Три года отделяют нас от того памятного… а точнее, трагического дня, когда сотрудник отдела информации товарищ Крупкин… Я подчеркиваю – товарищ. Он извлек урок, сплотился, и ныне он полноценный товарищ… Но три года назад товарищ Крупкин так сказать допустил недостойный поступок. Находясь в невменяемом состоянии по случаю рождения у него близнецов, товарищ Крупкин потребовал в поликлинике больничный лист, грубо лгал врачу, заявляя: «Я Крупкин. Болен. Я Крупкин фон Болен. Я Крупкин фон Болен унд Гальбах». И это было для нас уроком.

Окинем мысленным взором прошедшие с того дня три года. Это были годы больших побед и свершений нашего коллектива. И вот… Вешнев. С Вешневым придется расстаться. Факт. Но, товарищи! Что делается у нас на полосах! Где наша бдительность?! Ведь все мы…

Ошибки, «ляпы», неточности!.. Вот вы, товарищ Шатоикемов!.. Сегодня я получил письмо, люди жалуются. Пишут: зачем ваш сотрудник Шатоикемов грубо исказил факт, написав в отчете, будто бы из-за неподготовленности собрания его участникам пришлось опускать бюллетени в тазик? Зачем? Собрание не было подготовлено. Факт. Но они опускали бюллетени в шапку, а не в тазик!

– Я не виноват! – визгливо воскликнул лохматый, как пудель, Шатоикемов. – Я писал: в шапку.

– Откуда же взялся тазик?

Ответственный секретарь залился краской.

– В этом повинны вы да я, – буркнул секретарь, адресуясь редакторскому животу. – Я немного поправил отчет, а при перепечатке машинистка вместо «в шапку» напечатала, «в шайку». Вам «шайка» не понравилась, и вы заменили ее тазиком.

Редактор сбился с мысли. Растерянно посмотрев на подчиненных, он долго стоял, раскинув широко в стороны руки, как бы призывая аудиторию в свои объятия, и, наконец, жалобно воскликнул ни с того ни с сего:

– Товарищи! А ведь мы преодолеем все трудности. Уверен. Ведь преодолеем?..

Работники аппарата редакции расходились сумрачные и злые. В коллективе зрел протест. Всем становилось ясно: либо редактор образумится, либо… Нет, он не образумится. Факт.

Сразу же после летучки в кабинете редактора появился высокий интересный мужчина в элегантном костюме. Небрежно проведя рукой по волосам, отливающим бронзой, посетитель улыбнулся одними глазами и представился так, как если бы его имя было известно всему человечеству:

– Сергей Владимирович Винокуров.

– Оччень приятно, – беспокойно заерзал в кресле редактор. – Откуда будете?

Посетитель удивленно посмотрел на провинциала и повторил с некоторой досадой.

– Сергей Владимирович Винокуров. Моё имя вам ни о чем не говорит?

– Ах, да-да-да-да… – протянул Корпусов-Энтузиастов, делая просветленное лицо и в то же время мучительно гадая, кто же все-таки перед ним сидит. – Как же!..

– Вчера прибыл в ваш город, – улыбнулся элегантный посетитель, прищурив светло-синие глаза. – Как не зайти к коллегам!..

Далее выяснилось, что Сергей Владимирович – член редколлегии одной из московских газет – прибыл в солнечный край по совету врачей. Винокуров предполагает поселиться «на лоне природы», отдохнуть с годок, поправить нервную систему и заодно собрать материал для книги очерков.

– Вы, конечно, понимаете, – пояснил Винокуров. – Как газетчик я органически не могу не изучать жизнь, не писать. Больше всего меня интересуют люди, кадры. В общем, можете рассчитывать на меня…

Рюрик Ольгердович был польщен. Битый час он расспрашивал столичного коллегу о последних новостях, хотя сам недавно возвратился из Москвы; пригласил к себе домой отведать плова. Хитрый редактор действовал тонко и психологично. Вечером, принимая у себя столичного гостя, он дождался удобного момента: когда чуть раскрасневшийся Сергей Владимирович, тяжело отдуваясь, тянул из пиалы кок-чай, он с места в карьер предложил Винокурову место специального корреспондента.

– Сейчас у нас нет спецкора. Вернее, не будет. Снимаем товарища. Факт. А вы все равно… отдохнете, материальчик для книжки соберете… Ну, как, а? Мы хоть и «Вечерний Бахкент», но спецкор нужен, об области изредка писать, темы поднимать!

Столичный журналист долго ломался. Однако Корпусов-Энтузиастов проявил напористость и, сраженный доводами и щедрым угощением, москвич дал, наконец, свое согласие.

– Только в трудовую книжку – ни-ни… никаких записей, – поставил условие Сергей Владимирович. – Узнают в Москве – заедят. Я ведь отдыхать приехал.

Наутро приказ о назначении Винокурова С. В. специальным корреспондентом был подписан редактором. Корпусов-Энтузиастов еще раз с чувством глубочайшего удовлетворения перечитал его, потянулся к звонку. Вдруг дверь распахнулась, и в кабинет вбежал Винокуров. Вид его поразил Рюрика Ольгердовича. Московский гость утратил элегантные манеры, под глазом его красовался синяк средней величины.

– Боже! – выкрикнул Винокуров, падая в кресло и тяжело дыша. – Ночью… трое бандитов… Отобрали деньги, часы, паспорт! Ужасно!

В этой сложной ситуации Корпусов-Энтузиастов показал себя настоящим волшебником. Он не только сумел утешить столичного коллегу, но лично позвонил в отделение милиции, попросил принять меры к розыску преступников и «форсировать выдачу нового паспорта нашему сотруднику, нашему специальному корреспонденту товарищу Винокурову. Соответствующую справку мы пришлем».

– Справку, если хотите, – отвечал начальник милиции, – можете прислать. Но и я со своей стороны принял все меры. На мой запрос в соответствующие органы получен ответ: московский журналист Винокуров действительно существует. Мне дано распоряжение незамедлительно выдать пострадавшему новый паспорт.

Начальнику милиции редактор еще раз дал понять, что пострадавший – крупный журналист, видная фигура в газетном мире.

– В общем, прошу вас, товарищ Парпиев, сделайте все побыстрее без лишних формальностей… Будет сделано? Вот спасибо, дорогой. А то, знаете ли, неудобно получается… Еще раз спасибо. Жму руку!

Редактор повесил трубку.

* * *

В маленькой комнатке за старинным ломберным столиком Лев Яковлевич и владелец комнаты – крохотный старичок, похожий на хорька, – играли в подкидного дурака. Но в основном они предавались воспоминаниям, сплетничали.

– Уж больно молод Сергей Владимирович, – дипломатично шепелявил крохотный старичок. – Опыта у него нет.

– Не скажите, Никодим Эфиальтыч, – всплескивал ручками Сопако. – Нас с вами за пояс заткнет. Талант! Это я вам говорю, поверьте.

– Зачем пожаловать изволили? – выведывал Эфиальтыч.

– Изучаем постановку рекламного дела в братских промкооперациях.

– М-да… бывает. Очень интересно. Симпатичный гражданин Сергей Владимирович. Жениться бы ему.

Старики настолько увлеклись, что не заметили показавшегося в дверях Винокурова. Собкор с интересом слушал стариковские речи и затем вмешался:

– Пожалуй, вы правы, гражданин Златовратский. Меня грызет тоска одиночества. Мы еще поговорим на эту тему. А сейчас… примите в знак признательности… – Винокуров вручил старику сторублевку. – И пройдитесь до ближайшей будочки, уставленной бочками, где симпатичные люди дискутируют с пивной пеной у рта. Оревуар, Эфиальтыч.

Едва крохотный старичок покинул комнату, Сопако спросил быстро и страстно:

– У вас деньги? Откуда у вас деньги?

Сергей Владимирович укоризненно покачал головой:

– Ах, мой неразумный, наивный Пятница! Неужели вы подозреваете меня в краже? Меня, специального корреспондента вечерней газеты! Не верите? Взгляните на это удостоверение личности, вероломный друг. Вы уклонялись, не хотели свидетельствовать, что я не кто иной, как Сергей Владимирович Винокуров… И все же нашлась добрая душа. Смотрите и завидуйте – вот мой паспорт! Я бы, конечно, мог иметь фальшивый паспорт, но, к счастью, не доверяю фальшивкам. Они, понимаете ли, как правило, слишком хорошо сработаны, и в этом их порок. Опытный глаз без труда обнаружит «липу». Нет, я достоин настоящего паспорта. Пришлось, конечно, доказывать свою правоту. Короче говоря, финита ля комедия. Собирайтесь в дорогу. Мне не терпится нанести визит Кариму Саидову, председателю сельхозартели «Маяк». Но прежде, мой верный спутник жизни, пора нам выпить на брудершафт. Помните? Я говорил об этом в поезде. Мне не терпится получить отпущение грехов.