Текст книги "Нокаут"

Автор книги: Олег Сидельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Глава XXIV Лё руа э мор, вив лё руа!

Путешественники благополучно добрались до знакомой тихой улочки. Винокуров толкнул дверь. Она оказалась запертой.

– Эй, там, на шхуне! – весело крикнул Тилляев-младший. – Открывай!

На шхуне зашевелились.

– Я милицию позову! – раздался за дверью тонкий мужской голос, в котором улавливались истерические нотки. – Хулиганство какое-то… Уходите, вам говорят! Никаких денег я знать не знаю и знать не хочу. У меня ордер, понятно?!..

– Послушайте, гражданин, – вмешался пораженный донельзя Сергей Владимирович. – Денег нам не надо, квартиры – тоже. Откройте на минутку. Всего два слова.

– А бить не будете? – опасливо спросили за дверью,

– Да нет же, вам говорят.

На «шхуне» долго гремели ключами, засовами, что-то передвигали. Наконец дверь приоткрылась, и из образовавшейся щели выглянул человек с уложенными на голове несколькими волосами, создающими впечатление шевелюры. Под глазом незнакомца переливался сизым блеском огромный синяк, на щеках багровели глубокие царапины, нос распух.

– Вас, и в самом деле, кто-то побил, – посочувствовал Винокуров. – Почему вы здесь живете?

Незнакомец, уловив сочувствие в голосе рослого и красивого посетителя, захныкал и поведал ему о своих горестях.

– Меня зовут Иегудиил Минайхин, – стал жаловаться незнакомец. Вот уж двадцать лет я играю в симфоническом оркестре на скрипке. На втором пульте первых скрипок… и у меня не было квартиры. Знаете, сколько уплатил я частникам? Двухэтажный дом мог бы построить! – Иегудиил вздохнул и погладил синяк. – И вот я записался в райисполкоме на очередь, а вчера утром мне вручили ордер, и я переехал сюда.

– Но ведь здесь живут! – воскликнули хором «Викинг» и Джо.

– Жили, – поправил их Минайхин. – Когда я приехал с вещами, отсюда выбрасывали с милицией какого-то старика, который все время орал: «Вы не имеете права! Это я вам говорю!» Ну, его конечно, выбросили. Оказывается, он не был даже прописан.

– Здесь жил другой старик, – заметил Тилляев-сын.

– Не видел другого. Так вот, когда непрописанного жильца выселили, а диван и другие вещички куда-то увезли, старик сел на большой баул и сказал мне: «Поверьте мне… я Сопако. Лев Яковлевич Сопако. Я должен жить у вас, иначе произойдет несчастье. Хотите пятьсот рублей в месяц? Он чуть ли не плакал… Нет, он даже плакал. Мне было жаль его, но я боялся: а вдруг он хитрит? Пропишется и не уйдет во веки веков?! Я двадцать лет играл на скрипке и не имел квартиры. Вы можете меня понять. Задыхаясь от жалости, кликнул дворника и попросил его позвать милиционера.

Иегудиил Минайхин всхлипнул и воскликнул тоном кающегося грешника:

– О! Как я ошибся тогда! Несчастный Сопако сделался как сумасшедший. Долго что-то бормотал, он уходил со двора, качаясь от горя. А через десять минут ко мне постучалась дама. Я подумал вначале, что передо мной огромный макет обложки журнала мод. Дама улыбнулась и спросила: «Это квартира номер шесть?» – «Да», – отвечаю. «Можно видеть Льва Яковлевича Сопако?» – «А вы что, дочка его или… жена?» – поинтересовался я. «Нет. Мне хотелось заказать… я по делу пришла». – «Он здесь не живет, – пояснил я даме. – Ушел в неизвестном направлении. Навсегда».

Модная дама страшно удивилась, потом долго размышляла и под конец стала хохотать. Так она и ушла, задыхаясь от смеха и восклицая: «Вот так пилюля. Люкс! Шикарная сенсация!.. Ха-ха-ха!» После ее исчезновения я сел решать кроссворд и пить чай. Вдруг распахнулась дверь, и в комнату ввалилось двое расфуфыренных парней и пятеро девиц, вроде той, что походила на картинку из журнала мод.

«Где Лев Яковлевич?!» – гаркнули парни. «Я ничего не знаю, – отвечаю, – кто вам позволил врываться в чужой дом?» Тут девицы стали кричать, что я подставное лицо, и требовать какие-то деньги, и обзывать меня жуликом! Вы знаете… Меня даже били.

– Догадываемся, – согласился «Викинг».

Через полчаса пришла новая партия хулиганов, и меня опять били и кричали о каких-то деньгах. А когда я спрашивал: какие деньги? Они били еще сильнее и отвечали: «Сам знаешь, гангстер! В милицию мы жаловаться не пойдем, а вот…»

Несчастный скрипач выразительно погладил свой синяк и продолжал:

– Вчера меня били четыре раза. Вечером я не мог играть на скрипке. Сегодня утром…

Страдалец неожиданно умолк и насторожился, в глазах его появилось что-то бездумное, паническое.

– Кто-то идет, у меня абсолютный слух, – сообщил Иегудиил дрожащим голосом.

– Мы защитим вас, – успокоил его Винокуров. – Вам не известно, куда мог деться этот самый Сопако?

– Он говорил всякую чушь, – вздохнул Минайхин. – В том, что он порол чушь, я убедился на собственном опыте. Когда меня допрашивала первая волна, я объяснил: «Сопако, уходя, бормотал: «Если меня будут спрашивать, а спрашивать меня будут, это я вам говорю, скажите, что я, переехал в Порт-Саид». Но мой ответ разъярил их еще больше… Вы слышите шум?

– Не беспокойтесь, – начал было «Викинг», но, выглянув из коридора во двор, осекся. К квартире Минайхина приближалась толпа человек в двадцать. Впереди решительно шагала законная супруга писателя-мариниста Юнона Федоровна Винокурова.

«Викинг», схватив за руку Джо, бросился к окну в противоположном конце коридора, Иегудиил, пискнув, юркнул в комнату и загремел запорами. Выпрыгнув в окно, Стенли оглянулся: толпа ворвалась в коридор и осадила дверь. Соседи испуганно выглядывали из своих жилищ. Под напором десятков рук дверь рухнула…

– Скорее, скорее к Порт-Саидову! – скомандовал Фрэнк.

На углу им повстречался милиционер.

– Скорее в этот дом, – бросил на ходу «Викинг». – Там линчуют какого-то скрипача.

– Линчуют? – не понял милиционер.

– Бьют, должно быть! – перевел Джо. – Собирались, во всяком случае.

Милиционер опрометью бросился на помощь, а авантюристы кружными путями побежали к владельцу чемодана с облигациями.

Сопако встретил шефа кликами восторга. Он так уютно чувствовал себя за широкой спиной Винокурова. Порт-Саидов был на работе, Лев Яковлевич готовил жаркое. Великий казначей похудел еще больше, брюки сползали с него, некогда гладкая физиономия осунулась.

– Что вы тут натворили с кавалергардом?! – обрушился на Льва Яковлевича шеф. – Где…

Сопако сокрушенно вздохнул и пояснил, что ничего он, Лев Яковлевич, такого не натворил. Он показал книгу заказов. Первой заказчицей сверхдорогих туфель значилась «Винокурова Ю.Ф.», всего же стояло пятьдесят девять фамилий. Далее казначей сделал финансовый отчет. С заказчиц получены авансы в размере девяноста процентов стоимости туфель. 90 процентов – это 810 рублей, но десятками пришлось пренебречь. Для помпы. Итого получено 47 200 рублей, из них розданы сапожникам в качестве авансов 15 тысяч рублей, питание и непредвиденные расходы —202 рубля. В кассе…

Великий казначей раскрыл баул и со смущенной улыбкой вручил шефу тяжелый сверток.

– В кассе должно оставаться тридцать одна тысяча девятьсот девяносто восемь рублей, – высчитал Винокуров. – Подсчитай, малыш… А где Эфиальтыч?

Блеклые глазки казначея наполнились слезами, щетинистые щеки задергались.

– Он… он…

– Не хватает десяти тысяч! – вскричал Джо. Сопако потупился.

– Я… я… перевел их жене… сердечнице, – пролепетал он, побагровев от смущения.

– Вот тебе и на! – воскликнул Стенли. – Перевел сердечнице! Я бросил сравнительно молодую жену на произвол судьбы, юный Джо наказал родного папашу на пять тысяч, а казначей совершает должностное преступление! Вы что, в артели «Идеал», что ли, работаете?

– Я думал, что имею право… Ведь я… работаю.

– Но не десять же тысяч в месяц вам платить! За самоуправство слагаю с вас почетную должность казначея. Фискальная стезя не про вас, гражданин гранд-клептоман. Джо, вступай в должность.

– О'кэй, босс! – весело откликнулся Тилляев-младший.

– Где же, однако, Эфиальтыч? – спохватился шеф. – Отвечайте, растратчик! Уж не отправили ли вы и его своей обожаемой сердечнице?

Лев Яковлевич всхлипнул, достал из баула потрепанную общую тетрадь в зеленом клеенчатом переплете и молча вручил ее шефу. «Викинг» удивленно посмотрел на экс-казначея, на Джо и стал листать тетрадь. Это была тетрадь записей доходов, расходов и прочих событий в жизни Эфиальтыча.

«Сегодня дворник, – писал Златовратский буковками с завитушками, – обозвал меня шкурой за то, что я отказался уплатить 1 руб. 20 коп. за уборку мусора. Завтра хочу подать на хама в суд». «У Бирюковых опять были хамские гости». «Сегодня видел свою бывшую кухарку Агафью. Хвалится: один сын-де у нее министр, другой – начальник геологической партии. Хамы!!!» «95 руб. за полуботинки на резиновом ходу! Кошмар! Хамы носят модельную обувь, а я, столбовой дворянин!..» «50 руб. за пиво!..» «Видел акцизного Бедламского. Продался мерзавец! За 30 сребреников. Хвалит порядки, работает землемером или агрономом. В газете о нем пишут. Хам!»… «Подлый дворник! Нет на него старой кутузки. А судья! Мужик. Меня же еще и отчитал. Хамы!»… «А этот Винокуров из молодых, да ранний. Хам, правда, и грубиян, но крепкий орешек. На нем зубки кое-кто сломает. Ничего что хам!»… «Выпивка обошлась Винокурову в 210 руб. 37 коп.»! Человек он щедрый. Подкинул тысчонку. Хамские деньги! Противно держать в руках!»

«Викинг» хотел было захлопнуть тетрадку, но взгляд его упал на заголовок, выведенный другим, размашистым почерком. Тетрадка колыхнулась в руках Фрэнка. Надпись гласила:

Посмертные записки

Никодима Эфиальтовича Златовратского, столбового дворянина и домовладельца

«Викинг» и Джо впились глазами в тетрадку. Лев Яковлевич сидел бледный, постаревший.

– Читай вслух, малыш, – улыбнулся Фрэнк натянутой улыбкой, передавая молодому человеку зеленую тетрадь.

Джо начал:

«1957 года от рождества Христова, июня 4-го дня, вторник.

Видит бог, я никогда в жизни ничего не писал, даже, писем. Исключение составляли прошения (до революции) и заявления (после революции). Какое слово – заявление!.. Да и сейчас пишу не я, а некий Сопако… Пишите, пишите, Лев Яковлевич, все пишите… он совсем не джентильом[2]2
  Джентильом – дворянин.


[Закрыть] и далеко не комильфо[3]3
  Комильфо (фр) – человек изящных манер и хорошего вкуса.


[Закрыть]… какое замечательное слово – хам! Крайне редко рисковал я произносить его вслух, но за последние сорок лет оно стало моим альтер эго, вторым «я». Какое другое слово может точнее характеризовать все то, что делается вот уже почти сорок лет вокруг меня!.. Кухаркины дети – министры; мужики и туземцы – доктора, инженеры, ученые; мастеровщина управляет государством! Хамы. Хамство. Хамеж!

Для чего, собственно, пишу я эти записки? Сам не знаю. Мне попросту страшно, и разливается желчь… А помню годы… 1913 год. Я достиг совершеннолетия, которое справлял с друзьями (кавалергард барон фон-Сукен, поручик-преображенец Иванов-Иванов, э сетера[4]4
  Эсетера (фр) – и так далее.


[Закрыть]) в парижском ресторане «Ша нуар»… Шампанское, шантеклеры, шансонетки!.. Вдруг телеграмма… от отца. Вернее, об отце. Скончался от паралича!.. Я наследник: несколько домов, два хлопкоочистительных завода, 200000 в банке. И впридачу невеста с имением в Орловской губернии.

Жизнь была прекрасна. И вдруг все полетело прахом. И стал бухгалтером, членом профсоюза. Я мстил, как мог, ждал, страдал… тяжело думать!.. Но вот появился синеглазый хам. Машина, сверхчеловек, такие люди спасут Россию! Верно…

Вчера он уехал. Вечером грянул ливень. С градом. Я ликовал. Сколько погибнет хлопка!.. У меня было такое чувство, будто бы ливень – дело рук синеглазого. А наутро сияло солнце. И я пошел… я мечтал распустить слух о том, что скоро якобы введут хлебные карточки. Жога этот синеглазый!.. На рынке у овощного ларька стояла старушенция в белом платочке и ругала продавца: «Грязно, овощи плохие, дорого!» Она костерила продавца и порядки.

Я слушал и наслаждался. Потом подошел к старушенции и сказал о карточках. Она ахнула и не поверила.

– Врешь, старый хрыч! (Хамка. Какая хамка!) Обычно я никогда не пытался доказывать свою правоту (так учил меня синеглазый). Пусть не поверит, но ведь не удержится, сболтнет кому-нибудь. А там… слушок поползет змейкой, разыщет кого надо, тех, кто поверит. Но тут я разозлился, стал доказывать,

Она посмотрела мне в глаза. Не знаю, что она в них увидела, только хамка схватила меня за руку и закричала на весь базар:

– Провокатора пымала! («Пымала!» Хамка.) Мне стало страшно. Я пошел на шантаж.

– Не орите, сударыня, – сказал я уничтожающим тоном. – Вы ведь сами только что крыли порядки. Она не испугалась.

– Ну и крыла! А тебе какое дело, ехидина? Это моя власть, понял? Моя. За непорядки я обязана ее ругать. Это критика. А ты… у меня муж с Гражданской инвалидом пришел. Обоих сыновей в прошлую войну… Это моя власть! Дети завещали блюсти в чистоте. А ты!..

Собралась толпа. И все хамы. Руки в мозолях, в глазах злоба. Они стояли и молча смотрели мне в глаза. А один пожилой в спецовке полоснул меня по душе медвежьими глазами и прохрипел:

– И из какого только гардероба ты выскочил, контра?

Кто-то ударил меня по затылку… А я смотрел, смотрел на пожилого хама, еще раз скрестил с ним взгляд и вдруг почувствовал, что в душе моей что-то оборвалось… Мне захотелось поскорее попасть в милицию, в кагебе. Но милиционер не забрал меня. Пожилой хам сказал ему: «Оставь. Сам скопытится, гад».

И я, шатаясь, пришел домой. Пришел и лег. Это все. Конец. Что могло оборваться у меня в душе? Доктора, наверное, будут страшно удивляться: отчего это умер человек? Все цело, здоров. А вот перестал дышать!

…Тяжело!.. А я знаю в чем дело. Я испугался. За себя, за синеглазого, за синеглазых… Не одолеть им кухаркиных детей… Боже!.. Что за взгляд… Все. Кажется, конец!..

…Хам-мы!!..»

В комнате стало тихо, как на кладбище. «Викинг» с ужасом почувствовал, что под сердцем у него повеяло холодком. Он кинул взгляд на Джо. Молодой человек сидел понурившись. Сопако уставился бессмысленными глазками в чернильное пятнышко на полу. Наконец Фрэнк стряхнул с себя оцепенение и сказал чересчур веселым тоном, который вовсе не подействовал успокоительно на слушателей:

– Мир праху твоему, Эфиальтыч. Ты попросту выжил из ума. Зажжем тебе костер бессмертия.

Стенли подошел к плите, разорвал тетрадь, взял книгу записей заказов.

– Оставь книгу, она пригодится, Фрэнк, – воскликнул пришедший в себя Тилляев-младший.

– Зачем? Мне надоело вербовать всякую шваль. Будем разборчивы и взыскательны.

В плите пылал костер бессмертия. Все сидели молча. Казалось, огонь сжигает самого Златовратского, столбового дворянина и домовладельца. Лев Яковлевич вдруг заговорил, будто в бреду:

– И когда он сказал «Ха-амы!», было все. Он закрыл глаза и забился в судорогах. В этот момент дворник заглянул в дверь, вытаращил глаза и с криком «Кончается!!» побежал в домоуправление… и вот я здесь… о боже!.. Как мне было страшно.

– Довольно! – почти крикнул «Викинг». – Вечер воспоминаний окончен. Воскликнем же: «Лё руа э мор, вив лё руа!» – так когда-то во Франции возвещали о смерти старого короля и воцарении его наследника. Эфиальтыч мертв, да здравствует новый Эфиальтыч! Завтра мы отправимся в поиски наследников покойного, наследников, не страшащихся суровых взглядов пожилых рабочих. Выбросьте из памяти бред Златовратского. Все это сплошная мистика и мистификация. Плюньте на философский камень преткновения усопшего. Улыбнитесь, джентльмены! Берите пример с шефа.

«Викинг» широко улыбнулся. В глазах его заблестели веселые искорки.

Часть третья
ВО ВЛАСТИ СОМНЕНИЙ

Глава XXV. Человек со странностями

В гостиничном номере было душно и жарко, как в духовке.

Винокуров и молодой Тилляев лежали в одних трусах на кроватях и, чертыхаясь, отгоняли от себя мушиные эскадрильи.

– Тридцать пять градусов по Цельсию! С ума сойти можно, – проговорил слабым голосом Сергей Владимирович.

– Можно, – согласился Джо. – И ты, Фрэнк, по-моему, уже начинаешь это делать. Ну, какого черта сегодня ночью ты болтал по-английски? Нервы пошаливают, а? Я понимаю состояние этой размазни Сопако. После того, как Эфиальтыч дал дуба, Лев Яковлевич только и знает, что проделывает новые дырочки в поясе…

– О чем я распространялся… во сне? – смущенно спросил Винокуров.

– А я почем знаю. Что-то доказывал… Энди, Дейв. Дейв, Энди – это я понял. Что это за парни?

– Со временем ты с ними познакомишься, малыш. Это боссы твоего босса… Однако куда же провалилась старая развалина Сопако, проворовавшийся казначей?

«Викинг» поднялся рывком с постели, налил себе в стакан минеральной воды. Потом подошел к окну. Перед ним раскинулась панорама молодого города, города химиков и машиностроителей. Все в нем напоминало о молодости: ряды новеньких свежеоштукатуренных домов, шпалеры деревьев-подростков, башенные краны над коробками строящихся зданий… Вдали виднелись трубы комбината минеральных удобрений. Из труб валил желтый дым. Рядом с гостиницей неунывающая даже в тридцатипятиградусную жарищу молодежь – человек сорок – с шутками, смехом и песнями, неумело орудуя лопатами и кетменями, копали ямки и высаживали какие-то прутики.

– Политехническое обучение! – фыркнул Стенли. – Поздновато спохватились сажать деревья.

 
…Комсомольцы! Беспокойные сердца!
Комсомольцы все доводят до конца…
 

Лилась в окно бодрая жизнерадостная песня.

Внимание Фрэнка привлек вихрастый рыжеватый парень в очках. Он сердился, всем мешал, кричал что-то, поминутно подбегая к копающим, и вообще затрачивал массу энергии. Несмотря на изнурительную жару, вихрастый не расставался со своим черным куцым пиджачком.

– Комсомольский вожак, заводила, запевала, – комментировал Фрэнк. – Как бездарно тратит он силы, отпущенные ему для строительства коммунизма в отдельно взятой стране! Душа радуется.

Однако мысль о том, что вихрастый энтузиаст нерационально тратит свои силы, пришла в голову не одному Винокурову. Юноша в белой финке поймал за руку очкастого распорядителя и под дружный хохот товарищей торжественно вручил ему лопату. Винокуров зевнул и отошел от окна. Джо лениво читал в старом номере журнала «Вокруг света» статью «об ужасном снежном человеке», якобы обитающем в зоне вечных снегов у Эвереста.

– Чем же он там питается этот «Снежный человек», а, Фрэнк? – поинтересовался Джо.

– Наверное, альпинистами, – предположил «Викинг».

В коридоре послышались шаркающие шаги, дверь номера растворилась, и вошел Сопако. Физиономия его напоминала цветом спелый помидор, чесучевый китель прилип к телу. Лев Яковлевич повалился на свою кровать и долго лежал, тяжело поводя глазами и отдуваясь.

– Как успехи, господин чиновник особых поручений? – нарушил молчание Винокуров. – Разыскали вы Женщинова?

– Я был во Дворце культуры химиков, – ответил Сопако. – Очень большой, красивый и прочный дворец. Это я…

– Без лирики, почтеннейший.

– Они сбежали, Сергей Владимирович.

– Кто они? – встрепенулся Винокуров.

– Они… труппа и Женщинов, – Лев Яковлевич сел и рассказал подробно обо всем, что удалось ему установить.

Цирковая труппа, возглавляемая Адонисом Евграфовичем, прибыла вчера утром во Дворец Культуры. Хорошими концертами и спектаклями столичные артисты не очень-то балуют жителей города химии и машиностроения. А тут приехали артисты, гастролировавшие недавно в Париже, Лондоне и Брюсселе.

– Понимаете, – волнуясь объяснил Сопако, – наметили два представления. А состоялось только одно… Поймали лишь сатирика-куплетиста, выступавшего последним. Остальные сбежали… на машине. Публика хотела их бить. Милиция едва отбила куплетиста. Говорят, он сейчас сидит в камере и все время икает.

– Та-ак, – протянул Винокуров. – Куда же скрылись гастролеры? Не в курсе дела? Так я и знал. Если бы не ваша квартира в Подмосковье, я бы дал вам расчет. Квартира пригодится.

Чиновник особых поручений заерзал. Ему вспомнился почему-то Эфиальтыч, бьющийся в судорогах.

– Ладно, – махнул рукой грозный шеф. – Женщинов от меня не сбежит, из-под земли достану. Пошли в чайхану. Там давно уже ожидают нас, истекая жиром, курящиеся парком самсы.

Авантюристы вышли на улицу. Невдалеке в тени деревьев хоронилась от зноя уютная чайхана. Все в ней было сделано с таким расчетом, чтобы посетители получили максимум удовольствия. Большой разноцветный тент, удобные, покрытые коврами тахты, красивые столики. Чайхана стояла на сваях, под нею, навевая живительную прохладу, журчал арык. Радиоприемник «Аккорд» наигрывал тихую мелодию, полную экзотики и внутреннего волнения. Посетители не спеша потягивали чай, играли в шахматы. На крайней тахте шло состязание в остроумии, поминутно раздавались взрывы смеха.

Сопровождаемые любезным и респектабельным чайханщиком, «Викинг», Джо и Сопако прошли к столикам.

– Отличная чайхана, – констатировал молодой Тилляев.

С его мнением согласились Фрэнк и Лев Яковлевич. Чайхана и впрямь была великолепна. Однако крохотный головотяпчик не оставил без внимания и это культурное учреждение. Стенли с энтузиазмом откусил от самсы изрядный кусок и с видом изощренного гастронома стал жевать. Оставалось проглотить ароматную, палящую перцем массу. «Викинг» от удовольствия возвел глаза, и… его замутило! В двух шагах от него на стене висел огромный плакат:

УНИЧТОЖАЙТЕ МУХ

На плакате была изображена со всеми омерзительными подробностями огромная, величиной с кошку, муха. Стенли отвел глаза, но плакат властно требовал:

«Прочти меня, утоли свое любопытство!»

И «Викинг» не отрывался от него до тех пор, пока не прочитал текстовки до конца. Он еще несколько раз бросал искоса взгляды на отвратительную муху, на ее мохнатые лапы, на кончиках которых, как сообщал плакат, насекомое переносит «микробы, продукты разложения и фекалические массы». Плакат произвел впечатление и на спутников «Викинга». Все трое сидели с грустными физиономиями. Вопреки известной пословице, аппетит их безвозвратно ушел во время еды. На другой стене красовался плакат с изображением гноящихся сифилитических язв.

– Довольно, шеф, – не выдержал Джо. Какая-то гипнотическая сила заставляла его беспрестанно поднимать глаза на увеличенную в тысячи раз тварь с мохнатыми лапами. – Сенк ю вери мач! Я сыт по горло этой мухой. У нас есть более важные дела, а уже шесть часов.

– Верно, малыш. Наглядная агитация за здоровый быт сделала свое дело. Следуйте за нами, гражданин растратчик. Нас ожидает технолог Виталий Перменев тридцати шести лет. Эти данные мною найдены в замечательных книжках Мирослава Аркадьевича. Местожительство уточнено… Я сегодня злой и веселый. Я хочу резвиться.

* * *

Виталий Михайлович Перменев занимал двухкомнатную квартиру в новом двухэтажном доме. Три дня он пропадал на заводе, разрабатывая с группой инженеров и рабочих технологический режим производства новой сельскохозяйственной машины. Глаза его ввалились и покраснели от бессонных ночей. Преждевременные морщины залегли на лбу и висках, вертикальными бороздками проползли по впалым небритым щекам, у рта. В светлых, золотящихся на солнце волосах поблескивали серебряные нити.

Перменев сидел на кушетке и в ожидании обеда играл со своей двухлетней дочуркой, делал ей «козу», показывал на висящую на стене охотничью двустволку и кричал страшным голосом «п-п-у-у!». А ему хотелось одного – спать!

– Наташа! Скорей неси обед, а то засну, – не выдержал наконец технолог.

– Не-есу-у!..– послышалось из кухни. Показалась высокая статная брюнетка с косами, закрученными на затылке огромным узлом, что придавало ей гордый, величественный вид.

В дверь постучали.

– Я открою, Наташа, – Виталий Михайлович поспешил в прихожую, распахнул дверь. Озаренный белозубой улыбкой, в дверях показался рослый широкоплечий шатен, стриженный «под бокс». Позади стояли молодой человек в голубой фасонистой финке и невзрачный старикан.

– Виталий Михайлович! – словно старого знакомого приветствовал шатен технолога. – Мы к вам… по очень интересному делу.

– Проходите, пожалуйста, – предложил Перменев, теряясь в догадках. – Неугодно ли пообедать?

– Благодарствуем. Только что отобедали, – отказался за всех шатен. – Где это вы пропадаете? Утром заходили, соседи говорят: жена на работе, а сам третий день не показывается.

– Трое суток в цехах пропадал, – смутился Перменев. – Да не я один. Человек двадцать дневали и ночевали. Новый технологический режим разрабатывали.

– Понятно, – серьезно заметил посетитель, оглядывая технолога нестерпимо синими прозрачными глазами. – Сверхурочная работа на благо будущего.

Перменев удивленно уставился на гостя. «Острит он, что ли, да неудачно?» – подумал технолог.

– Вы что? – спросил он не без подковырки. – На заводах никогда не были или там, в колхозах?.. Ведь директор и секретарь парткома чуть ли не за шиворот потащили нас из цехов, спать отправляли. Административными взысканиями даже грозились. Да кто уйдет! Задание срочное. Выполним его раньше срока – заводу переходящее знамя обеспечено. Кто же уйдет?.. Неудачно сострил, товарищ.

«Викинг» с сомнением покачал головой;

– Знамя, говорите? Отрадно.

В этот момент в квартиру Перменева без стука влетел стриженный наголо паренек в замасленной спецовке, лет двадцати. Завидев посторонних, парень в замешательстве завертел в руках фуражку ремесленника и тяжело вздохнул. Простенькое неприметное лицо его, также носившее следы бессоницы, вытянулось.

– Ты что, Вася? – спросил технолог.

– Да так… Виталий Михайлович… у меня идейка одна появилась… схема расстановки станков. Вот шел с завода, решил посоветоваться. А, видно, не вовремя… Другой раз зайду.

И паренек так же быстро исчез, как и появился.

– Тоже из-за знамени? – поинтересовался шатен.

– Да, – буркнул Перменев, начиная раздражаться, и прибавил сухо: – Я вас слушаю… Конфиденциально? От жены у меня секретов нет.

– Есть, – мягко поправил «Викинг». – Пусть с часок погуляет с дочуркой.

Виталий Михайлович слегка побледнел. Проводив жену, он подошел к «Викингу».

– Ну?

Странный посетитель, однако, не спешил. Некоторое время он распространялся о необходимости укреплять нервную систему, порекомендовал даже какой-то эффективный курс электризации. Его спутники хранили молчание. Технолог напряженно всматривался в посетителя.

– Я… я вас где-то встречал, – проговорил Виталий Михайлович. – Но где?.. Где?!

– Наконец-то! – просиял «Викинг». – Я вас узнал гораздо раньше. Чуточку всмотрелся – и вспомнил.

– Где?! Не тяните за душу! Говорите же! Шатен не спеша закурил сигарету и, любуясь колечками дыма, сказал интимным тоном:

– Есть на свете такой кабачок с вывеской «Стар энд страйпс». Но я лично называл его иначе: кабачок «Свободная Европа».

Перменев не вздрогнул, не вскрикнул. Он окаменел, по лицу его заструился пот, глаза потухли.

– Ну? – сказал Виталий Михайлович отрывисто.

– А вы молодец, – похвалил «Викинг». – Держаться надо всегда спокойно. Стараться, по крайней мере. Приятно сознавать, что вы избежали обморока. Держитесь и в дальнейшем… Сейчас я расскажу кое-что поинтересней. Паршивая харчевня – это преамбула разговора. Ах, если бы я знал вас поближе там, в «Свободной Европе»! Я и не предполагал тогда, что передо мной немецкий агент…

– Что надо вам? – надломленным голосом произнес Перменев.

– Так, пустяк, – резвился «Викинг». – Всего-навсего хочу передать вам два миллиона приветов.

Виталий Михайлович резко качнулся, словно его ударила в лицо, невидимая могучая рука. Широко раскрытыми глазами посмотрел он на улыбающегося шатена. Губы Перменева дрогнули, на лбу набухла ижица вены.

– Подлецы!.. Подлецы! – шептал он. Стенли подождал, пока подопытный малость придет в себя, и продекламировал:

– «Лицом к лицу лица не увидать – большое видится на расстоянии». Не потому ли вы отвернулись, сэр? Однако ближе к делу. Вы, очевидно, уже догадались, зачем мы пожаловали к вам в гости? Времена меняются, и хозяева ваши. Но вас, как видите, не забыли.

Технолог провел рукой по лбу. Казалось, он пытался вспомнить нечто важное.

– Выслушайте меня… мою историю, – проговорил Перменев неожиданно твердым тоном, и ни с того ни с сего улыбнулся. – Она вас многому научит… собьет спесь.

– Охотно, сэр, – «Викинга» явно забавлял подопытный. – Но предупреждаю: это вас плохо рекомендует. Бесталанные агенты, как и гулящие девки, обязательно рассказывают душещипательные истории из своей жизни, прежде чем приступить к делу.

– Все произошло двадцать третьего июня… восемнадцать лет назад, – не замечая «шпильки», задумчиво произнес Виталий Михайлович, – но не в этом дело…

Недавно я встретил друга, Сеню Павловского. Десять лет учились мы вместе в школе… Дружили, мечтали, влюблялись, изобретали вечный двигатель. Какой это был чудесный парень!.. Он мечтал стать геологом, открыть алмазные россыпи. Только алмазы! Мы окончили школу. Я поступил в политехнический институт. Сеня – на геологический факультет университета. Но дружба наша не расстроилась. Сколько раз пытался я поведать другу о своем горе, но не решался. Сеня смотрел на меня и говорил: «Ты опять куксишься, Виталий. Что с тобой? Объясни. Ведь я в огонь и в воду готов за тебя пойти. Ты знаешь, это не фраза. В чем дело?»

И мне становилось нестерпимо горько, стыдно своей слабости… мучили страх и гордость. Я считал, что не имею права нанести удар другу. Весь он был какой-то удивительный, прозрачный, и в глазах его светилась кристальной чистотой одержимая любовью к людям душа. Да и что я мог сказать? Разве что выпалить: «Помнишь, Сеня, выпускной вечер, двадцать второе июня тридцать девятого года? Мы пели песни под твою гитару, пили трехградусный напиток «Москва», воображая, будто бы кутим с шампанским, и танцевали. Я еще приревновал тебя к Наташе. Помнишь?.. И я ушел… Первый раз в жизни очутился в ресторанчике. С школьным, аттестатом и пятирублевкой в кармане.

Ты с Наташей переворошил весь город, как скирду… А ресторанчик находился в двух кварталах от школы. Друг! Почему же не спас меня?.. Я был так близко! А на другой день, двадцать третьего, вы разыскали только видимость Виталия.

– Все? – осведомился «Викинг».

– Слушайте. Это вам пойдет на пользу, – Перменев хрустнул пальцами. – Сеня мечтал не только об алмазах. Его душа жаждала подвига. Подвиг он считал естественным проявлением жизни. Часто, обхватив руками худенькие плечи матери – школьной уборщицы – Сеня пугал ее, рисуя картины, полные ярких деталей: вот он спасает тонущую девочку, вот, сражаясь с фашистами, вызывает на себя огонь наших орудий…

«Знаешь, Виталий, – говорил Сеня, – как я мечтаю прожить жизнь? Как горьковский Сокол… А если случится совершить что-либо хорошее – сделать все тихо, незаметно, без рекламы. Ведь именно в этом красота жизни, бескорыстие правды. – И добавлял без особой связи со сказанным: – И почему только я близорукий, а ты плоскостопный?»

Сеня переживал свое военное «поражение»: по окончании школы нас забраковала военно-медицинская комиссия. Тогда призывали семнадцати лет и восьми месяцев. Мой друг выучил наизусть таблицу букв, по которой проверяют зрение, и все же был разоблачен. А какой-то не очень остроумный военкоматчик со «шпалой» в петлице даже отчитал Сеню: «Товарищ допризывник, – сказал он, хмуря брови. – Как вам не стыдно! Мы тут в авиацию набираем, а вы симуляцией занимаетесь, нормальное зрение симулируете!»