Текст книги "Мелкий писец (СИ)"

Автор книги: Олег Мамин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Глава 8

Паводок уже далеко не в пиковом состоянии, вода почти на нормальном уровне. Берега грязноваты, ещё какое-то время не просохнут, но это теперь не так уж важно. Главное, что крокодилы теперь не мешают собирать заготовку под писчий папирус.

Собрал достаточное количество, даже не применяя заклинание, отгоняющее их.

Золотую фигурку крокодила я не стал тратить, пока у меня нет никаких потребностей. Обмазал её глиной, чтобы не вводить никого в искушение, и повесил на шнурке на шею. Мог бы купить чистые свитки, но раз учитель велел сделать самостоятельно, значит, в этом есть какой-то смысл. Я не решился его ослушаться, ведь он легко может проверить, работал ли я над изготовлением листов.

С помощью ножа, одолженного у Пакера, разделал стебли на заготовки, размочалил с помощью более-менее гладкого камня, а потом прижал другим для сушки, выбрав местечко в углу парка.

Всё это время вокруг меня крутился Нефернен, ему было крайне любопытно, чем я занимаюсь. Ничуть не смущаясь поступил по методу Тома Сойера. Правда, платы с него брать не решился, а то ещё влетит от его отца. Да и не нужна мне крыса на верёвочке… Не помню, что ещё подарили герою Твена.

Парень, хоть и ведёт себя хамовато и нахально, оказался смышлёным. Даже подростки в деревне не так быстро приноровились к разделке стеблей. А этот так ловко орудовал не совсем подходящим ножом, что я на секунду засомневался, не занимался ли он изготовлением папируса ранее.

– Афарэх, а когда уже можно снимать камень? – прибегал он каждые пару часов. – Не пора? А теперь?

Из-за него, постоянно порывавшегося испортить процесс сушки, пришлось практиковаться в письме прямо на улице, одновременно сторожа заготовки. Хорошо, что есть тенёк, так что учился в относительно комфортных условиях.

Писать получается у меня пока что не очень хорошо. Если медленно выводить каждый значок, то можно даже сказать, что почерк у меня каллиграфический, но стоит только писать примерно с той же скоростью, с какой пишу привычные фонетические знаки, хоть кириллицу, хоть латиницу, – получается так себе.

Пожалуй, я сейчас даже польстил себе: плохо выходит. Я и сам не могу прочитать потом, что нацарапал как курица лапой.

Даже пошатнулась вера в учительский талант Саптаха – не рано ли мне изучать ещё один стиль письма? Может, стоит приноровиться к иероглифам?

А ведь скорописи-то должно быть два стиля – светский и религиозный. Надеюсь, демотики ещё нет? Она, вроде бы, совсем поздно появилась, рановато для неё. Но я не уверен.

Сразу переписывать не кинулся, и не зря: раз уж Нефернен крутился поблизости, показал ему результаты на остраконе. Он нашёл кучу ошибок в моём «переводе». Нет, копии-то снял без проблем, я ж не совсем тупой. А вот записать то же самое, но божественным письмом, сразу не получилось.

Оказалось, что этот паскудник меня обманул! Саптах проверил, и отвесил мне подзатыльник. Моя версия была правильной, а ревнивый Нефернен устроил мне детскую подставу. А я, считающий себя взрослым, не смог раскусить уловку ребёнка.

Значит, работает-таки мой амулет! Точнее – артефакт.

Когда мы пошли на рынок вместе с Рахотепом, он попытался разговорить меня на тему успехов. Я не стал скрывать и всё рассказал, как есть: что Саптах всучил мне два свитка, и на этом его обучение закончилось.

И заодно пожаловался:

– Мудрый Рахотеп, друг моего учителя, я пытался сделать магический предмет, который помог бы мне в учёбе.

Это тоже чистая правда. Вдохновлённый работающим свитком с заклинанием, отгоняющим крокодилов, я попытался сделать такой же, но улучшающий когнитивный способности. Написал на кусочке ткани все известные мне слова, имеющие отношение к рассудочной деятельности и верному мышлению. Вроде «память», «правильные мысли», «без ошибок». Попробовал «оживить» его, считать его ка. Или, если говорить точнее, перелить это ка в себя.

Ничего не вышло.

Рассказал об этом Рахотепу, но тот не стал смеяться. Даже похвалил за находчивость, но указал на фундаментальную ошибку: сотворить магические проявления от своего имени невозможно.

Египетская магия основана на заимствовании силы богов. Это их сехем меняет мир. Сехем есть и у человека, но на что-то серьёзное его не хватит. По крайней мере у живого. Ушедшие предки, вот те могут многое.

– Призывай силу богов. Взывай к ним, проси о помощи, – сказал он мне. – Их силу можно сделать частью себя и излить в мир или заключить в предмет, который может быть посредником. А просто написанные слова, без обращения к владеющим силой творить, останутся словами.

Мы в это время как раз проходили мимо торговца сыром. Продавец не посмел возражать, когда Рахотеп нагло отщипнул небольшой кусок и забросил его себе в рот.

Чавкая добавил:

– Всё равно у тебя ничего не выйдет. Возносить хвалу богам тоже надо уметь. Но ты обязательно попробуй! – он не сдерживаясь рассмеялся и кусочки сыра вылетели изо рта.

– Хочешь, чтобы я отвлекался от учёбы и меньше успел? – спросил я прямо.

– Признаюсь тебе. Когда я протрезвел, то устыдился. Мне не хотелось того спора. Но мы уже скрепили договор клятвами богам. Правильными формулами, а не твоими детскими играми. Отступить нельзя, боги смотрят на нас с Саптахом. Так что мне безразличен результат. Я выполняю обещанное богам.

– А Уарсу?

– Не такой смышлёный как ты. Но не пропадёт. Начальное обучения я с ним закончу. В будущее я не заглядывал.

В молчании мы вышли с рынка, и напоследок Рахотеп сказал мне:

– Я удивлён, что ты интересуешься судьбой моего ученика. А что думаешь о своей?

– Не пропаду, – ответил я ему его же словами.

И вот, придя в дом Саптаха, принялся за метод проб и ошибок – главный метод, которым египтяне достигли всех своих успехов.

Только у них были тысячи лет, чтобы провести натурный эксперимент по эволюционному проектированию. Каждый архитектор, каждый ремесленник, даже каждый крестьянин в течение тысяч лет творили отбор.

У них нет никакой теории, всё сугубо практично. Не упала пирамида – значит, это правильный метод постройки. Рассыпалась – так никто и не вспомнит о неудачной попытке.

У меня столько времени нет, чтобы тыкаться как слепой котёнок, так что мне нужна хоть какая-то теория. Благо, я человек из будущего и могу оторваться от полного синкретизма, подняться над ситуацией. Да и могу воспользоваться теоретическими наработками будущего. Правда, мне мало что известно, египтологом я не был, а настоящими, не полусказочными историями со мной никто не делится. Сами не знают, что там написано в тайных комнатах и на секретных свитках.

Я сразу решил работать в направлении воззваний к Тоту. Он же покровительствует письму, по преданию он его и изобрёл. Ну, и мой образ вроде как намекает на связь с ним. Не схожестью с обезьяной или ибисом, а седыми волосами. Хотя в деревне, откуда я родом, больше чтили Сехмет.

Работающую формулу нашёл довольно быстро, просто припомнил всё, что я знал о Тоте, и взял понравившиеся мне обрывки фраз из головы, возможно, изрядно напутав, приписав ему то, что поздние греки относили к Гермесу-Меркурию – они считали этих богов эквивалентами.

Я не уверен, но думаю, что тень, когда-то наводившая на меня мистический ужас, от которой веет потусторонним, принимала участие в написании магической формулы, «подсказывала». Не буквально, конечно. Более того, я её присутствие даже не чувствовал как обычно, но зато когда я писал что-то не то, в руке появлялся дискомфорт, координация движений ухудшалась. Возможно, нагнетаю, и это работа подсознания, как в случае ответов «ведьминой доски».

В результате получилось примерно так:

' Хвала тебе, владыка дома, павиан с сияющей гривой, сладостный видом, приятный благорасположением, любимый всеми. О, Джехути, кто открывает уста, чтобы оживлять. Счастье у моих ворот, с тех пор как ты поселился в моём сердце.

Владыка мой, ты сотворил меня; желает тебя сердце моё.

Могущественный в речах. Ибисоглавый держатель Двух Жезлов! Твой немес – ночных небес синева! Лик твой – Левый глаз Гора. В небо смотрю, желая увидеть, как ты приоткроешь завесу в храме таинств твоих.

Укрой меня своими крыльями, Божественный ибис, владыка моего дыхания, Павиан с белоснежным мехом, обнимающий меня.

О, Джехути, моя рука – твоя рука, что выводит божественные слова. Сердце Ра наполняет таинства истин твоих, язык Птаха изрекает тайные имена'.

Этот текст я написал на куске плоского камня. Хватило небольшого, иероглифическое письмо плотнее, да и синтаксис иной, в русской версии пришлось добавить слова для понятности. Потому и сказал, что «примерно» такой текст.

Трижды прочитал воззвание, стоя на коленях, обращаясь к Луне – это и есть «левый глаз Гора» из текста. Тот, то есть Джхути – лунный бог.

После положил заряженный хекау камень в «подушку» – плетёный мешок из тростниковых листьев и ими же набитый для упругости. Не самая мягкая штука, камень её не испортил.

Вообще, действие не очень правильное, ведь египтяне всю рассудочную деятельность связывают с сердцем, а не с мозгом. Не зря же Тот носит титул «сердце Ра». Так что и покровительствовать надо бы сердцу, наверное. Но я человек будущего. Думаю головой, а не мышечным насосом. Решил, что так будет правильно.

И это сработало! Как Менделееву приснился рецепт лучшей водки, так и я увидел во сне, как соотносятся иероглифы и знаки иератики. Например, вместо всего быка рисуются только рога и часть головы. Но чтение знака – то же самое.

И рука стала подвижнее, почерк стал аккуратнее потому, что теперь держу палочку несколько иначе. Есть соблазн объяснить это опытом двух жизней, но не подозрительно ли, что после пробуждения мне вдруг стало неудобно держать калам как раньше?

У меня раньше даже была мысль заточить гусиное перо, чтобы писать им как в более позднее время, но теперь сама мысль об этом вызывает отторжение. Тростниковая палочка и так идеально движется.

Быстро освоил всё написанное на свитке с упражнениями для младших египетских школьников из перанха. Есть чем гордиться взрослому мужчине, правда, запетому в детском теле.

Однако заодно и убедился, что Тот, хоть и покровительствует мне, возможно даже только в силу заклинания, но не является моим ниути. Я не чувствую такой связи, какая есть например у Саптаха с божеством его родины.

По этой логике, моим ниути должна быть Сехмет, ей приносили самые щедрые дары в моей деревне, желая умилостивить.

Я считал, что это делалось из страха перед большими кошками, которые время от времени забредали в наше поселение. Так у меня стало на одного родственника меньше – леопард прокусил старшему брату череп и унёс его. Да, мужчины его потом изловили – людоед обязательно вернётся, поняв, насколько люди лёгкая добыча. Нужно было срочно его разубедить в этом. Красивая шкура до сих пор висит у деда на стене.

Сехмет.

Я знаю о ней больше, чем о других египетских богах. С трёх лет слушал истории о ней от деда и от деревенской колдуньи. Пожалуй, во всём египетском пантеоне не найти более противоречивого существа, разве что нерождённый бог-младенец Хонсу может с ней посостязаться в этом плане. Его боятся демоны и боги, значит, покровительствует экзорцизму. Он не рождён потому, что отдал свои силы царю.

А вот Сехмет… Она в противовес покровителю людского рода гневлива и ненавидит их, за то, что затеяли ссору с её отцом Ра. Только Тот и Шу смогли её немного усмирить хитростью.

Прежде чем призвать её в статую, сначала проводят обряды умиротворения. Как мне к такой обращаться, даже если это её ах следует за мной и обнимает крыльями?

У неё сотни эпитетов, но главный – пламенеющая ликом! Нет, пожалуй я не готов с ней «общаться». Особенно учитывая то, что по-настоящему её умилостивить может только беременность, а в мужа она влила яда в процессе зачатия сына. Я не бог, меня этот яд не исцелит.

– Муж мой! Саптах! – услышал я причитания.

Что за вопли средь бела дня?

Слуги носятся с напряжёнными лицами.

– Пакер, что случилось? – спросил я единственного, кто невозмутимо занимался своими делами. Хотя, варево его в этот раз какое-то особенное. Пахнет необычно.

– Хозяин пострадал на охоте, – коротко ответил он.

– И на кого охотились?

– Не знаю, но пострадал от гиппопотама. Он перевернул лодку.

– Твоё варево целебное? – уточнил на всякий случай.

– Куда мне! – ответил повар сокрушённо. – Выполняю приказ госпожи Неферу. Добавил немного мандрагоры в еду для снятия боли.

Насколько я знаю, египтяне в области медицины всегда считались передовыми специалистами. Особенно хирургия у них на высоте. Наверное, практики много было в многочисленных войнах, да на строительстве колоссальных сооружений. Травмы в этом деле, как не прискорбно, – норма. Наверняка в карьере тоже есть медик, а то и не один.

Прибежала служанка за варевом, и недовольно на меня зыркнула:

– Вот, где ты шляешься! Иди скорее, господин зовёт тебя! – она хотела схватить меня, но я увернулся. Второй попытки она не сделала, не до того, побежала в дом с плошкой.

Странно. Я-то ему зачем?

Последовал за вредной тёткой.

Его положили на пол на тряпки. Наверное, на них и несли, уж слишком сильно они пропитаны кровью. Выбрали комнату, где больше всего света. Окнами помещения в домах не богаты, так что выбрать было не трудно, такая только одна, там, где стоит уловитель ветра.

Это такой люк в потолке, который приподнимают под углом в ту сторону, откуда он дует. Эффект получается как в авто.

– Сочувствую тебе, учитель Саптах, – я приблизился к нему, оценивая раны.

Одежды с него сняли, так что можно осмотреть его полностью. Впрочем, шендит тут не причём. Открытый перелом правой руки. Кровь течёт не слишком сильно, не толчками, значит ничего важного не повредили. И кость не торчит, видимо, пытались вправить убрали вовнутрь. Рана не очень большая, что, наверное, плохо – при заживлении как будет гной вытекать?

Ушибы на ноге. Очень сильно налились кровоподтёки.

– Отойди, болван! – я оттолкнул слугу, промакивающего рану грязной тряпкой. – Неси самое крепкое вино, и чистые полотна! Обмакни в нём и промывай!

– Я не верил, что ты сведущ в медицине, – относительно бодрым голосом для такого состояния сказал Саптах. – Рехет твоей деревни говорила, что ты знаешь много о травмах и хворях.

Было дело. Вмешивался пару раз в её шаманские песни. Не хотел, но не удержался. Вместо того, чтобы просто дёрнуть палец, вправить вывих, она плясала с систрами вокруг пациента. Ну, и ещё однажды, чтобы сбить температуру у мальчишки, посоветовал его в воду опустить, а не кровопусканием заниматься.

Но одно дело – вывих, и совсем другое – перелом.

– Рехет рассказала немного, – ответил я. – Но я всего лишь ребёнок, что я могу?

Саптах хотел засмеяться, но охнул, и закрыл глаза, успокаиваясь.

– Ни один ребёнок о себе так не скажет, – вместо него прокомментировала мою попытку прибедняться его супруга.

– Тебе нужно призвать лучшего медика, что есть, я не сведущ в лечении переломов, – настаивал я на своём.

– Лучший медик? – я подумал, что Саптах оскалился от боли, но оказалось, что причина иная: – Это главный жрец Анукет. Помнишь его? Позвать его в дом?

– А других нет? Лучшего из худших?

– Все лекари в двух городах – его ученики, – Саптах отпил варева из мандрагоры и прикрыл глаза. – Говори, что надо делать, и слуги всё выполнят.

– Надо послать слугу к твоему другу Рахотепу. У военных должен быть свой лекарь, не имеющий отношения к этому ному. А пока, дай осмотрю ногу и рёбра. Чем тебя так?

– В воде непонятно. Раненый гиппопотам разъярился. Собекхотеп его добил, вытащил меня прямо из пасти, – прохрипел Саптах.

– А у него при дворе нет лекаря?

– Нет. Храм по соседству.

Всё, что я знаю про медицину, помимо самых обычных бытовых вещей, видел в сериалах. И ещё когда на права учился, пару часов приглашённый лектор рассказывал о первой помощи. О! Ещё уроки ОБЖ в школе. Набираются воспоминания!

Только вот большинство из услышанного не особо применимо: массаж сердца не нужен, обеззараживающих средств у меня нет. А в самом главном – «не паникуйте и вызовите медиков» – мне только что отказали.

– Мандрагора действует? – спросил я учителя, и как раз прибежал слуга с вином и тряпками. – Эй, дай сюда.

Я забрал принесённое. Понюхал вино, опустил в него палец и облизал, оценивая крепость. Далеко не спирт. Заодно понюхал, то, чем поили Саптаха. Похоже, мандрагора (егип.: диа-диа) в этой настойке не главная. Опиумная она. Такая должна быть в аптечке каждого знатного египтянина. А мандрагора хоть и обладает аналогичным эффектом, снотворным и обезболивающим, но я слышал только о применении её в любовной магии. В деревне каждый знал, как делать из неё приворотные зелья.

Покрутил головой, ища, что могло бы заменить пинцет:

– Госпожа Неферу, мне бы пригодилась ваши украшения для волос, – на самом деле это что-то вроде золотых прищепок для парика, фиксирующих его, крепя к собственным локонам.

Я прокалил их над лампадкой, стёр копоть вином, крепость которого оставляет желать лучшего, и, пользуясь как палочками для еды, удалил осколок кости, который было видно, он торчал из раны.

– Осмотри и внутри, – сказала Неферу строго, когда я прокомментировал свои действия. Я объяснил, как мог, чем опасно оставлять осколки. Мог не очень, сам толком не понимаю.

Я дважды глубоко вздохнул: лазить в живого человека золотыми шпильками – это не для меня. Мысленно перекрестился (боюсь, если сделал бы этот спасающий животворящий жест, меня бы не поняли, а случись что – сказали бы, что из-за него; то есть из-за меня) и приступил. Кто, если не я?

Нашёл в ране ещё два куска. Может их там больше, но я не мог продолжать. Итак брезгливые мурашки по всему телу, руки ватными стали от нервов.

Саптах, хоть и опьянён, но всё равно дёргался. А это вовсе не помогало вытаскивать обломки.

– Теперь самое сложное. Готов? – спросил я его.

Этот шаг объяснять не надо, и так понятно, что я планирую вправлять кость. Дощечки и тряпьё для шины уже принесли, люди хоть и древние, но этот приём очевиден.

Уж не знаю, насколько хорошо сделал, но как-то вправил. Замотал, оставив саму рану открытой. Вставил в неё моток из ниток для выведения гноя, импровизированный дренаж соорудил. Не уверен, чего больше от него: пользы или вреда. Вроде и нужен отток для гноя, а с другой стороны, кусочки кости вынимал, а теперь вот взял и засунул посторонний предмет. Как-то противоречиво. Резины и пластика тут нет. О! Надо бы посоветовать заказать медную трубку… Не знаю… Как-то бредово. Ещё подумаю, если… когда пациенту будет лучше.

Шить рану и вовсе не решился, с помощью слуги мы её прижгли. Вроде бы это не лучший метод, всё-таки клетки умирают, но я не уверен, что будет лучше, если я зашью обычными льняными нитками – это источник гниения, посторонние предметы. Опять посторонние предметы… Не понимаю я ничего! Ну вот зачем я согласился!

Иглы для шитья тут есть, но естественно, без привычного мне ушка, кончик загибается в виде колечка. И большинство изогнутые как крючок. Так что в теории задача решаемая. Я что-то помню про то, что правильный шовный материал делается не то из козьих кишок, не то из жил… В любом случае, нет тут ничего такого.

– О чём думаешь? – спросила Неферу.

– Надо бы вскрыть ушиб на ноге. Он надувается, там кровь скапливается, – я указал на бедро, где вздулась шишка. Опять же, не умею. Только видел по телеку как боксёрам режут, а ещё помню у друга палец вздулся. Ему тоже хирург надрезал, промывал.

– Режь, – на время пришедший в себя Саптах сказал это хором с женой.

– Ты и так потерял много крови, – мне не хотелось делать такую операцию, но я не мог показать колебания. Точно знаю, что когда пациент верит в своё выздоровление, то, как говорится, медицина в таком случае бессильна. Даже если речь о таком «медике», как я. Впрочем, мой аргумент не лишён смысла. Он заметно побледнел, да и тряпьё под ним всё красное.

– Режь. Без лечения он всё равно не жилец, – сказала Неферу строго. На мужа даже не покосилась, говоря такие слова.

– Я не смогу, – вынужденно признался я. – Учитель мне дорог…

– Режь! – опять они рявкнули хором. Как тут не вспомнить присказку, что муж и жена – одна сатана?

Подготовил нож по тому же рецепту, что и шпильки – прокалил и обтёр вином.

Рану, из которой вытекло всего-то миллилитров пятьдесят густой крови, оставили открытой, она небольшая.

– Что теперь? – вопрос задала Неферу. Мандрагора с опием подействовала в полной мере, так что от самого Саптаха теперь не дождаться вопросов. Он блаженно улыбается, наверное что-то приятное делает в своих наркотических грёзах.

Мандрагорой то растение я зову условно. Просто не знаю его правильного названия в европейских языках. Диа-диа вызывает галлюцинации в больших количествах. Это не лекарство, оно лишь туманит разум. А раненому нужны и настоящие целебные снадобья.

– Нужно нарезать ивовой коры и поить его отваром. Нужно больше пить, – я припомнил, что в коре ивы содержится аналог пенициллина, но сведения не очень надёжные, прочитал в каком-то романе о приключениях моего коллеги-попаданца, правда, в Российскую Империю времён Царя-Гороха.

(авт.: в ивовой коре есть салицин, оказывающий противовоспалительное действие, но это не антибиотик)

– Раны чем мазать?

– Мёдом лучше всего. Когда начнёт заживать – ладан и мирру, чтобы подсушивало края. Ещё плесень, которая растёт на хлебе и дереве, была бы полезна. Самое главное – не касаться ран грязными руками, мыть их и тряпки в крепком вине.

– А заклинания? Ты знаешь какие-то заклинания? – Неферу задала вопрос полностью серьёзно, а я, честно говоря, растерялся.

Оказывая первую помощь во мне включился человек из будущего. Я совсем забыл об этой особенности жизни египтян. Для них нет разделения на материальное и метафизическое. Когда они сажают зерно в плодородный ил, а потом молятся и поливают семена, и в их разуме нет разделения, что на самом деле способствует росту. Для них это компоненты одного процесса: боги наделяют зерно жизненной силой не меньше, чем ил.

Я знал, что медицина этого времени тоже не лишена такого элемента, видел старую рехет за «работой», но не обращал внимания на её бормотания. Мозг эту часть лечения отфильтровывал как неважную.

В принципе, я приступил к делу, мысленно помолясь, но вслух такое не скажешь.

К счастью, отвечать мне не пришлось.

Рахотеп оказался неплохим человеком, и пришёл на зов с медиком.

Немолодой, но крепкий мужчина, внешне ничем не отличался от любого другого небедного жителя Двух Земель. Он выглядит как обычный гражданский, хотя, вроде бы, гид в Каире говорил, что все медики – жрецы.

Никакой специальной униформы, подтверждающей жреческий статус на нём не было, кроме довольно пухлой кожаной сумки, из которой торчал какой-то свиток. Предполагаю, что медицинский папирус. Таскает, наверное, для статуса, ведь всё знает наизусть.

Из будущего я помню, что врачебная этика требовала сказать пациенту после осмотра одну из трёх ритуальных фраз: «Это болезнь, которую я могу вылечить; это болезнь, которую я, может быть, смогу вылечить; это болезнь, которую я не смогу вылечить».

Только ничего такого он не сказал, хоть и осмотрел всё очень внимательно.

Я заметил, как морщится Неферу, когда настоящий врачеватель касается раны грязными руками. Ну, в смысле, не обработанными вином. Впрочем, в саму рану он не лез, только рядом ощупал. Пульс померил, положив ладонь на грудь в области сердца.

В этот момент Неферу, понявшая цель манипуляции, покосилась на меня – я-то её научил щупать пульс на шее.

Он хотел сначала выдернуть дренаж из раны на плече, но рука его остановилась. Он посмотрел на Неферу недовольно:

– Я старший лекарь войска Секхетьенанах, исцеливший ноздри царя, – при этих словах он гордо выпятил грудь. – Скажи, жена Саптаха, зачем ты беспокоишь меня, занятого человека, если тебе уже помог какой-то просвещённый?

Старший и просвещённый – это титулы, градации в иерархии медиков. Старший – второй снизу, после проверяющего, а выше посвященного только главный лекарь. Между ними есть ещё «руководитель».

– Я сама руководила действиями слуг, старший Секхетьенанах. Никто твоей профессии не приходил к нам.

– Прими мой поклон, уважаемая Неферу, – мужчина и в самом деле склонил голову. – Мне здесь делать больше нечего.

Он покосился на дренаж, не зная, как к нему относиться. Видимо, это единственное, что его смущало, но он понимал смысл сделанного.

– Старший лекарь, не отказывай. Что делать дальше? Какие молитвы произносить над мужем? – Неферу встала на пути недовольного мужчины, намеревавшегося уйти. – Какие мази применять? Какое питьё давать?

Секхетьенанах ещё раз взглянул искоса на спящего с блаженной улыбкой пациента и пожевав, ответил:

– Я не возьму на себя дерзость давать советы умелому костоправу. Сам Тот водил его руками. Теперь твой муж в руках богов. Вознесите мольбы к Хека. Большего сделать и я не смогу.

Он хотел обойти Неферу, но остановился и спросил, прищурившись, якобы от солнца:

– Скажи, жена Саптаха, зачем в ране нитки?

– Когда внутри будет гной, по этому каналу он будет вытекать, не скапливаясь внутри, – я комментировал каждое действие, так что супруге учителя оставалось только повторить. – Это неправильно? Убрать нити?

– Я не знаю! – сказал он раздражённо. – В моём свитке, – он похлопал по сумке, – ничего об этом не сказано. Но я видел много тех, у кого гниение начиналось изнутри. Это очень хороший приём. Если уважаемая позволит, я бы хотел приходить иногда и наблюдать, как это сказывается на выздоровлении.

– Довольно дерзкая просьба от того, кто отказал в помощи, – прямо сказала Неферу.

– Я не отказываю, уважаемая жена хозяина этого благословенного дома. Для меня не осталось работы, – он слегка поклонился, не роняя достоинства.

– А как же заклинания?

– Они произносятся в процессе работы, а не после, – он развёл руками. Жест беспомощности, единый на все времена.

Да, есть такое убеждение у египтян: даже если ты делаешь всё правильно, не только в лекарском деле, а вообще в любой сфере, но не сопровождаешь действия религиозными или магическими обрядами, то результата не будет. В дело нужно буквально вкладывать душу. По крайней мере, ту её часть, что называется «ка».

– Я скажу о твоём желании мужу, когда он проснётся, – Неферу отошла в сторону, освобождая путь на выход, – но может быть ты позволишь взглянуть на твой свиток? – женщина указала на книгу в сумке.

– Слуга сказал, что ты зовёшь меня. Этот текст о женских болезнях, – смутился он.

Понятно, почему он пришёл со шпаргалкой. Он же при войске служит, а там, наверное, не много практики в этой области. Коллектив-то сугубо мужской.

А в травматологии у него практики хоть отбавляй, ему не нужны подсказки.

– Хорошо, если бы господин Саптах говорил: «Это я, кого любит Птах, кого любит Ра, кого любит Хека, и он сохранит меня в живых», – дав-таки совет, лекарь ушёл, а Рахотеп, присев на недолго рядом с Саптахом, но не решившийся дотронуться до него, сказал: «Желаю тебе здравствовать», – и поспешил догнать медика.

– Что теперь? – сердито спросила Неферу, будто это я сам вызвался лечить Сахотепа, а не они на меня давили.

– Прикажи слугам найти несколько веток, которые зафиксировали бы руку в согнутом положении. Вот таких, – я начертил в воздухе букву «L». – Так кость не сдвинется во сне или при неосторожном движении. Я бы предложил использовать раствор, скрепляющий камни…

Так-то шину уже наложили, рядом с карьером все знают, как оказать первую помощь при переломах. Но она была прямая и не охватывала всю руку, только сломанное плечо.

– Нам надо следить за раной. Не подходит, – раздражённо сказала женщина, уже примеряющая на себя титул вдовы. – Я говорила не об этом. Какие просьбы нужно отправить богам? Ты знаешь?

Пришлось вспоминать, что там бормотала рехет. В деревне бывали раны и переломы, она их лечила. Видимо, придётся фантазировать.

– Прикажи отнести господина Саптаха в святилище Птаха. Там он будет ближе к своему ниути. А мне надо попробовать составить текст обращения.

А что делать? Поздно отказываться, когда уже ввязался в бой. С меня спросят теперь, я же не сказал ритуальной фразы лекаря: «Эту болезнь я не смогу излечить», – значит, взял вину на себя.