Текст книги "Мелкий писец (СИ)"

Автор книги: Олег Мамин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Глава 10

Три дня Саптах не просыпался, находился между жизнью и смертью. При взгляде со стороны казалось, что у него нет никаких симптомов болезни, как ни странно, даже рана на руке визуально была в порядке, не началась гангрена, и ткани не отмирали. Гной сочился, но ведь было бы страннее, если бы этого не происходило. По крайней мере я так представляю себе исцеление в его случае.

А на ноге и вовсе всё почти зажило. И синяк, и порез, сделанный, чтобы не было последствий от внутреннего кровотечения.

Жар тоже не возвращался.

В основном он лежал ровно, но бывали периоды, когда начинал интенсивно бредить. Отдельные слова понятны, но они не складывались во что-то осмысленное, так что я даже засомневался в правильности своей предыдущей версии. Чего он только не произнёс за это время.

Если говорить об общем впечатлении, то наверное это было бы «беседа с Птахом». Я не могу объяснить, но почему-то у меня сложилось такое впечатление. Впрочем, имени своего ниути коматозник не произнёс ни разу, но однозначно он обращался к кому-то могущественному. С таким же успехом это мог быть Ра или Осирис, но я необъяснимым образом выбрал Птаха.

Пробуждения Саптаха я не застал, занимался делами писца.

Это немного отдаёт безумием, но когда он стал плох, то люди, пришедшие в его дом с вопросами, были посланы его женой… ко мне.

Его настоящий помощник погиб на охоте, так что когда они увидели, что вместо него за главным надзирателем за карьерами следую я, то сделали вывод, что я новый заместитель. Неферу не сама на меня переложила ответственность, это умудрённые опытом хитрецы на меня указали. А ты, мол, госпожа, потом утвердишь его решения. Типа регента при малолетнем мне. Решили половить рыбку в мутной воде.

Известно же, что самый удобный правитель – малолетний и недееспособный. Ну или существующий в информационном вакууме, который не так уж сложно обеспечить. Кстати, о малолетстве – двенадцать лет в редких случаях – это уже взрослый. Чаще в четырнадцать, но и в мои годы уже вполне можно вкалывать в поле или стать подмастерьем.

Понятное дело, что в порту был свой ответственный, был свой ответственный и в каменоломнях, и за транспортировку. Так мне показалось, когда я ходил за Саптахом с планшетом – соорудил что-то похожее на доску для письма из толстых тростинок, сделал два зажима, чтобы папирус лежал развёрнутым. Так удобнее писать, имея подложку под листком папируса.

Логично было бы, если бы любой из сыновей занялся делами, всё-таки они наследники. В древних деспотиях, далёких от демократических процедур, где уровень коррупции и кумовства крайне высок, наследуется не только имущество, но и карьера. Если был правителем города, назначенным царём, то скорее всего и кандидатура сына будет утверждена без вопросов. Цепочка может прерваться только если сделаешь что-то неугодное деспоту или найдётся кто-то более достойный. Например, очиститель царского ануса или носитель царских сандалий.

На самом деле, должность только так называется специфически, и для него назначение править номом – это возможно и не карьерный рост вовсе. Не носит он обувь царя, по крайней мере это не главная его обязанность. Он по факту глава протокола. Организует поездки и, самое главное, составляет списки аудиенций. То есть заведовал допуском к царскому телу. В описанных условиях очень влиятельный господин. Должность крайне доходная, ведь от него зависело, чьи мысли будут вдуваться в царские уши.

Сама Неферу не пожелала разбираться с делами; младший сын находился на обучении в Доме Жизни, а старший руководил семейным бизнесом. Не царским, отданным на прокорм, а именно личным. Присматривает за деревнями и какими-то мастерскими в Элефантине.

На самом деле всё опытные чиновники своё дело работу прекрасно и в теории могли бы разобраться со всеми вопросами и без посторонней помощи, особенно без моей – малолетнего постороннего. Сферы влияния, они же фронты работ, у них очерчены. Опыт имеется. А вот на стыке их возникает трение, которое нужно смазывать либо гневным окриком, либо золотой пылью.

По части камней для царской усыпальницы они срабатывали чётко, а вот «подработка» вызвала конфликт.

Саптах поручил вырубить блок, на который я составлял договор, но никто не собирался его забирать и тащить в порт. А там на ответственного за погрузку наседал человек, которому была обещана глыба мрамора оговоренных размеров.

Всего-то нужно было залезть в мешочек, полученный от заказчика, и отсыпать немножко двум неохваченным звеньям в цепочке. Естественно, это сделала Неферу, а я лишь выяснил, что на самом деле нужно этим хитрым мужчинам. Они прямо-то ничего не говорили, юлили, намекали в восточном стиле. Если бы я действительно был ребёнком, то скорее всего мог бы выйти какой-то казус. Думаю, они подводили меня к тому, что та предоплата полностью предназначается им.

Даже интересно стало, с чего это они решили, что Саптах не выживет? Просто иного повода так наглеть я не вижу. Ведь если об их махинации станет известно, то не сносить им голов.

А он взял и выжил. Очнулся как-то подозрительно резко, словно ото сна пробудился.

Я не был свидетелем пробуждения, так что никак не мог повлиять на то, что он накинулся на еду, как голодный лев на антилопу. Это мне потом слуги рассказали. Впечатлительная служанка сказала, что даже испугалась немного, решила, что это происки демона.

Получилось забавное совпадение: управляющий работами в порту пришёл, видимо, попытаться ещё раз выморщить золота. Когда понял, что босс очнулся, ползал на коленях, рассказывал, как он рад видеть его в добром здравии, что каждый день приходил чтобы осведомиться о его здоровье. Не то что остальные.

Судя по лицу Саптаха он понял ситуацию так же как и я. Нахмурился.

Потом я узнал, что полученную сумму удержали у него из жалования. Только у него. Вообще-то, смазывать золотом шестерёнки бюрократической машины – это норма. Его накали только за ложь. Даже места своего не лишился.

А моя жизнь с тех пор стала тяжелее: я почти официально оказался его помощником. Весточку о необходимости замены отправили царю вместе с очередной доставкой камня, от местных учеников Саптах отказался, а своего младшего сына почему-то не пожелал взять себе в помощь, но упомянул в письме, что он достоин. Мол, утвердите. Я писал тест под диктовку, так что точно знаю, что там. Дважды переписывал, пока Саптах не сказал, что мои закорючки достойны глаз царя.

Думаю, что тут какая-то политика и тонкий придворный этикет важны. Если человек назначен самим фараоном, то отношение к нему будет иное. Смею предположить, что так он обеспечит ему дополнительную защиту, чтобы не пришлось опять меня наряжать и подставлять под злобный хека.

Я условно говорю, кто ж теперь меня, знаменитость, перепутает с Неферненом. Волосы у меня отрасли порядочно, теперь все знают седого мальчика, который ведёт записи за управляющим царскими каменоломнями.

В любом случае, прибудет новый человек или будет утверждена кандидатура Нефернена, дело это не быстрое: пока лодка дойдёт до места, пока письмо отнесут к тому самому носителю царских сандалий… А потом ещё путь обратно. При самом оптимистичном сценарии – пара декад, и то вряд ли.

Разговор со мной Саптах начал не с благодарности. Более того, я их так и не услышал.

Он посчитал более важным рассказать, что за история случилась с младшим сыном. К тому же она и меня касается.

– Главному жрецу был сон в котором было предсказано, – начал Саптах тихим, но твёрдым голосом, – что из моего дома выйдет мальчик, который нарушит маат. Исфет воцарится над Двумя Землями.

– Почему он выбрал целью Нефернена, а не меня? – намёк хозяина дома я понял, так что не постеснялся говорить прямо.

– Предсказание дано ему до того, как мы с тобой встретились.

– Ты знал о том, что боги не желают того, чтобы я выходил из деревни?

– Я убедился, что речь о тебе только сейчас, когда я говорю с тобой, а не с Осирисом.

– У тебя тоже было пророческое сновидение?

– Все сны пророческие, просто мы не умеем читать эти божественные знаки так, как слова на папирусе и стенах.

– И что ты прочитал?

– Иногда боги входят в пространство слов чтобы показать всё так же чётко, как наш с тобой разговор сейчас. Я видел, как Могучая (егип.: Сехмет) заносит калам, с которого капают красные чернилами над моим именем в списке. Два павиана, Тот и Шу, прокручивающие его, веселятся. Один из них, с седой головой, зовёт такого же седого мальчика, а тот подставляет руку под чернила, и калам проводит черту по его руке, а потом вписывает новое имя в список рядом с моим. Я не мог его прочитать. Я не знаю этого языка. Все смеются. Кроме мальчика. Я узнал тебя по этому сну.

Саптах указал на мою руку.

– Этот шрам уже был, когда… – я показал руку, где на ладони зияла довольно жирная отметина.

– Когда ты пришёл с Запада? – слабо засмеялся Саптах.

– Нет, – признаваться я не собирался. – Я не был в Дуат, не видел Полей Иару. Когда я очнулся, то не был младенцем, но был как младенец, начал жизнь заново. Учился говорить, учился миру вокруг.

– Для меня это не имеет никакого значения. Мой сон исполнился. Сон Хаэмуаса тоже исполняется. А что насчёт твоего?

Я сразу понял, о чём говорит Саптах. Когда он пришёл в деревню, я сказал ему, что знал, что он придёт за мной. Я действительно видел во сне только как он приходит за мной и больше ничего. По крайней мере, ничего больше не вспомнил после пробуждения.

– Знал только, что должен пойти за тобой, когда позовёшь. Значит, исполнено. Что теперь? Я сам по себе? – как ни старался говорить спокойно, голос дрогнул. Тревога пробилась.

– Для начала, утрём нос Рахотепу, – Саптах сделал попытку злорадно посмеяться, но слабость не позволила ему. – К тому же, мне нужен помощник.

– Опять я подменяю Нефернена? – я улыбнулся. Пока ещё напряжённо, но уже чувствовал, что тревога отступает.

– Не хочу его обнадёживать, пока его кандидатура не утверждена. Пусть без забот закончит обучение. Да и тебе пойдёт на пользу. Уарсу помогает Рахотепу, и его успехи превосходят твои.

Обучение на рабочем месте действенный метод, по эффективности уступающий только обучению плаванию сбрасыванием в реку с моста. Хочешь не хочешь, но научишься сносно держаться на воде. Только вот те, кому сначала объяснили теорию, как правило плавают лучше.

Ну да ладно. Вряд ли я мог повлиять на решение Саптаха. Да и не видел причин не согласиться с ним.

За ближайший месяц моя жизнь наполнилась рутиной. День я ходил хвостиком за надзирающим за царским карьером, а потом, вечером, переписывал свитки, добавляя в личную библиотеку Саптаха ценности.

Уж не знаю, как он договорился с Домом Жизни (авт.: перанх, хранилище знаний и учебный центр) храмов Сатис и Хнума в Элефантине; насколько я знаю, материалы не разрешают выносить наружу. Откуда они я узнал по деревянной бирке на свитке. Что-то вроде библиотечной карточки, где указано, что внутри относительно хрупкого свёртка. У древних книг нет корешка, негде надписать заглавие, а каждый раз развёртывать папирусы не только вредно для сохранности, но и неэффективно с точки зрения времени поска нужного.

Платой, очевидно служило то, что я делал две копии. Одна шла в Саптаху, другая в перанх. Однако, всё равно такая сделка требует высокого доверия. Сначала Саптах лично плавал на остров за новыми материалами, а потом их стал приносит Нефернен, возвращающийся с учёбы.

У меня есть подозрение, откуда такое доверие. Возможно, то, что я пишу, носит на себе особый след. Как те свитки, которыми можно отпугнуть крокодилов. Их я написал всего три штуки за последнее время.

Ну, и почерк у меня хороший. Не зря работал над моторикой с самого момента пробуждения. Фактически, каллиграфически пишу. И некоторые принципы каллиграфии рассказал Саптаху.

Он даже велел мне записать всё это, создать учебное пособие.

Начал с банальностей, вроде того, что калам нужно держать вертикально. Расслабить запястье, не препятствовать кровотоку. Не двигать локтем, он ось. Для длинных линий делать движение от плеча, а не только запястьем.

Один из трудных моментов – ритмичность. Условно говоря, писать под счёт.

А дальше по памяти воспроизвёл части книги про каллиграфию. У меня и в прошлой жизни был хороший почерк, и он образовался не сам по себе. Специально старался исправить его, после того, как в университете принёс ватман с заданием по курсу «Детали машин», а преподаватель перечеркнул его ручкой и разозлился: «Не по ГОСТ!» – орал он сверкая четырьмя глазами.

Сдал только с третьего подхода, и последней преградой стал шрифт. Это было во времена, когда каждый ретроград в профессуре мог потребовать чертить от руки, чтобы глубже понять основы предмета. Не в специальном САПРе делалось, всё ручками, от того получить крест ручкой – это переделка с нуля.

Вот я и взял в библиотеке не справочник по черчению, а полуфилософский труд на тему каллиграфии. В те времена мистика была в моде. Многие моменты из той книжки японского автора намертво врезались в память. Далеко не всё запомнил, куда мне, но что-то сугубо практическое записалось на подкорку очень надёжно. Даже несмотря на то, что подкорка теперь другая – помню.

В инструкцию-воспоминание я включил такой сомнительный момент как «не давить на кончик», хотя с этим есть сложности: папирусы как правило корявые, неровные, если бы писать мягкой кистью, то наверное можно было бы реализовать в полной мере.

Объяснил так: «Обращай внимание на ощущения, когда калам скользит по поверхности, а когда сопротивляется. Лови эти сигналы и создавай сам. Передавай их на папирус. Управляй скоростью. Чем быстрее пишешь, тем ровнее линии».

Уж не знаю, насколько ученики могут понять такое объяснение, но Саптах был доволен, читая.

Используя нажим и скорость, можно делать знаки сильными и мягкими, несущими значение, мысли пишущего, а не пустыми.

Опять же, когда пишешь, нужно думать не о каждом знаке, составляющем слово, а о самом слове, а ещё лучше о смысле целого фрагмента. Условно говоря, не проговаривать про себя «рот», когда рисуешь знак в виде рта. Если будешь мысленно проговаривать: «Утка, нога», – то и вложишь в написанное «утка-нога», а не имя бога Геба. Он не услышит!

Довольно длинный текст получился, мне и самому составление его показалось очень полезным. Я причесал мысли, пока это делал. Кажется, даже сам понял, как вкладываю ка в текст. Теперь буду делать это не интуитивно, а осознанно.

И судя по всему, не только я понимаю, насколько улучшилось качество моих текстов, раз свитки для копирования начал приносить мальчишка. Не простой мальчишка, конечно. Он без охраны не передвигается, соответственно и свиток тоже не пинают до меня ногами. Но всё равно так не принято.

Сомневаюсь, что Саптах признаётся, кто переписывает для него тексты. Вряд ли даже если Нефернен проговорился, то в храме верят, что мальчишка, пусть и с печатью бога Тота на голове, однако впервые взявший в руку калам чуть больше месяца назад, может так красиво писать.

Некоторые вещи им не были интересны. В основном мне доставались не очень ценные тексты, никаких сакральных знаний не выносили из библиотеки. Только то, что относительно легко можно восстановить, а то и вовсе просто махнуть рукой. Какую-нибудь сказку о двух братьях, которую мне ещё в деревне рассказывали. Но тут она была изложена несколько специфически.

В пересказе деревенских был уклон на забавное приключение, а в свитке – на божественное влияние на мир. Хотя костяк истории всё тот же, те же братья Анупу и Бата, но в изложении свитка храма Сатис, не Ра создаёт озеро кишащее крокодилами, а приказывает Сатис, богине истока Нила, устроить водную преграду. Для сюжета в принципе ничего не меняется, но, как говорится, есть нюанс. И таких нюансов довольно много.

Из условно ценного – расширенный математический папирус. Узнал, как древние мудрецы оперируют с дробями, как считают площади и объёмы. Довольно развитая математика, надо сказать, но по сравнению со стройностью десятичного позиционного счисления… Не стал вдаваться в подробности, просто переписал, кое-что запомнил, на случай, если надо будет прикрыть свои методы вычислений.

Но мне-то конечно было интереснее почитать что-то из космогонии или магии, что в понятии древних неразделимо. Я не могу сказать точно, где заканчивается религиозный ритуал и начинается ритуальная магия. Оно настолько похоже и срослось, что не отличаю. А как иначе, если знания о хека передали людям боги? Он сами пользуются теми же методами, только обладают реальной силой, а людям приходится заимствовать её у них.

Из-за этих чтений и магической практики – Саптах иногда приглашал меня проводить ритуал по заряжанию воды омовением статуи Птаха – мне кажется моя вера исказилась. Нет, она ничуть не поколебалась, даже наоборот, стала прочнее, ведь я вижу и чувствую физически сверхъестественное, даже чудеса. Однако появились в ней некоторые еретические моменты, которые я не считаю проблемой, находясь в глубоком прошлом. Мне не с кем их обсудить, некому исповедоваться, и никто не наложит на меня епитимью. Я варюсь в собственном соку, точнее, в божественном ка египетских сверхъестественных сущностей.

В этом смысле свою жизнь я сравниваю с аскезой отшельника, ушедшего из мира. Один на один со сверхъестественным. Теперь я понимаю, отчего жития святых аскетов такие особенные. Есть в них что-то неортодоксальное, какая-то индивидуальность, неканоничность. И мне понятно, как эти искажения сформировались. Ведь далеко не все трактовки Священного Писания объявлены ересью. По крайней мере не сразу.

Каждому даётся право понимать учение по-своему, лишь бы это не противоречило базовым догматам. И в этом загвоздка: я недостаточно компетентен, чтобы оценить свои идеи на соответствие им. Это богословское развитие или уже ересь? Уверен, что и то, и другое есть, но рассортировать и отбраковать самостоятельно не могу.

Кажется, что всё просто: это всё язычество, то есть неприемлемо. Только вот сам не знаю отчего, память начала мне подбрасывать воспоминания о самых почитаемых святых, если поскрести оклад икон которых ноготком, то под краской-гримом увидишь языческих богов. Самая классика, его я первым вспомнил, – Илья Прок. Он же Перун, Тор и любое другое имя бога-громовержца. По понятным причинам в Египте такого нет. Точнее, какой-нибудь Маахес или Сет ассоциируются с грозой, но что это такое, не каждый знает, грозы не в каждом поколении случаются, да и те чаще от песчаных бурь.

Не стану припоминать аналогию Исиды с младенцем Гором на руках – она слишком притянута за уши. Мать и дитя – это классический образ вне культурного контекста, не зависящий от цивилизации. И даже воскресение Осириса или Диониса, так любимое атеистами в качестве примера – это скорее контрагрумент, что бы они не говорили. Эти теологи забывают о цели. Ради чего пострадал истинный Господь и воскрес? Ни у Диониса, ни у Осириса не было цели спасти этим актом людей. Да по большому счёту и вообще нет богов кроме Христа, кто любит людей.

У славян есть Параскева Пятница, в образе которой продолжила жить Макошь. Николай Угодник, он же Николай Чудотворец перенял черты Велеса, а у католиков вовсе стал чем-то вроде отдельного от церкви божественного духа Рождества.

Да и духи более низкого уровня мимикрировали. С чего вдруг пророк Елисей стал репосеем, а при зубной боли нужно обращаться с молитвой-заговором к священномученику Антипу? Мирон-ветрогон? Какой такой Мирон Критский? Его имя-то чаще во множественном числе употребляется: Мироны-ветрогоны. А кто такой Козьмодемьян, которому в овине разводили огонь и в жертву приносили петуха? Ага, святые Кузьма и Демьян, от которых осталось только искажённое имя, а весь функционал от Сварога.

Я не знаю коптских христианских традиций, но почти не сомневаюсь, что в их среде боги Древнего Египта точно так же продолжили существовать. Точно знаю, что в иконографию проникли не только упомянутые образы Исиды с Гором, но даже Анубис. Это гид рассказывал, когда осматривали священную сикомору, известную как Дерево Богородицы.

Помню картинку, где всадник на коне поражает копьём… крокодила. А у самого всадника голова сокола. Это святой Георгий в коптском исполнении. Абу-Гирг, или «метатель гарпуна».

В таком ключе, за рутинной работой и учёбой, тяжкими философскими думами, приправленными неожиданными воспоминаниями, прошли три декады, потом четыре, а ответа от царя о назначении Нефернена всё не приходило.

– Фараон хочет даров, – сказал Саптах, когда я спросил, когда уже его сын приступит к работе. – Но я скромный человек, у меня нет ничего, достойного его.

Про скромность он конечно прибедняется, но в целом, конечно, прав. Истории, которые я слышал о правителе, намекают, что даже горкой золота его не умаслить. Особенно с учётом того, что она должна сначала попасть в руки носящего царские сандалии. Тут нужно что-то такое, что бы он не посмел присвоить.

Через пять декад ответ всё-таки пришёл. Оказалось, что вместо назначения, Саптаха вместе с Неферненом требуют предстать перед лицом царя лично.

Я видел сам свиток – он шикарен, но что там внутри, Саптах не рассказывал. Просто ходил мрачнее тучи.

– Если я помогу тебе создать подарки, достойные богоподобного наместника, – термин неуместный, потому учитель зыркнул на меня злобно. Мы с ним сидели у него в «кабинете» вдвоём, потому этим и ограничился, – ты будешь покровительствовать мне и после завершения вашего спора с Рахотепом?

– Боишься главного жреца Анукет? Правильно. Он хоть и не предпринимает ничего, уверен, что так будет не всегда. Могу предложить даже лучший вариант. Если покажешь себя с лучшей стороны, устрою тебя к своему другу. Он строит царскую усыпальницу. Ему всегда нужны талантливые писцы и рисовальщики. В Луксоре у Хаэмуаса нет влияния.

– А меня не законопатят потом внутри вместе со всеми, знающими секреты усыпальницы?

– Обычно так не делают, – рассмеялся Саптах. – Художники, знающие тайны, живут в своём поселении. Они просто работают под присмотром. А тебе, чужаку, и не доверят ничего такого. Будешь работать снаружи. В тайные комнаты тебя просто не пустят.

Я призадумался, но решения не принял:

– Готов обговорить форму твоего покровительства позднее. Я расскажу тебе, что я видел во сне, – вру, конечно. Любой мальчишка постарше из будущего понимает, как сделать то, что я хочу предложить.

– Слушаю, – пригласил Саптах и даже сделал соответствующий жест, как на фресках на стене. Есть особые канонические положения рук, соответствующие вниманию, говорению, скорби, восхвалению и прочим действиям и эмоциям. Саптах словно с картины сошёл прямо сейчас, настолько картинно выглядел.

– Я видел, что тебе принесли кусок горного хрусталя? Нужно сделать из него вот такую линзу, – естественно, сказал на русском, но с акцентом.

Например, в египетском языке нет звука «л», «з» не такое мощное. Вышло что-то вроде «рин-са». Уж не знаю, что услышал Саптах, но с его лица мгновенно сошло скептическое выражение.

Стекло умеют делать, но оно мутное и цветное, линзы из него не получатся при всём желании. В основном делают цветные бусины, иногда на них ещё навивают несколько слоёв другого цвета. Видел скарабея у Неферу, но там я не уверен, стеклянный ли он. Помимо этого, из функционального у Саптаха ваза имеется, и к ней два кубка – это единственные стеклянные изделия сложной формы, что я видел.

– Следует обработать его, как я покажу, и тогда получится устройство, способное улавливать лучи, и собирать их в пучок. Таким можно зажечь что-то. Если сделать оправу в виде глаза Ра…

– Тише! – Саптах заозирался. – Ты точно не вернувшийся с Полей Иару? Древние умели делать такие вещи. Инкрустировали их в глаза деревянных ликов. Но уже давно их делают из камня, и искусство создавать глаза забыто! А про собирать свет я и вовсе не слышал никогда.

(авт.: рассвет техники приходится примерно на 25-й век до н.э.).

Я сделал любопытное наблюдение: пиком своей цивилизации местные считают время правления Хуфу, создателя Великой пирамиды. А теперь время деградации, мир катится к своему концу и чем дальше, тем больше варварства.

– Возьми самый большой прозрачный камень из коллекции твоей супруги Неферу и убедись сам, – предложил я, но Саптах отмахнулся:

– Говори, что нужно делать!

Надо же, какое доверие. Хотя, мало ли, какие галлюцинации посещали его в бреду, когда он болел. Он часто говорит обо мне, как о возродившемся мудреце древности, да и относится примерно так же, когда нет свидетелей.

Я запросил двух помощников из каменотёсов, и на следующий день мы приступили к работе.