Текст книги "Мелкий писец (СИ)"

Автор книги: Олег Мамин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Мелкий писец

Глава 1

Я пришёл, чтобы занять свой престол,

Чтобы принять полагающиеся мне почести,

Ибо мне принадлежала вселенная

Ещё до того, как вы, боги, проявились в бытии.

Снизойдите вы, кто пришёл после.

Я – Хека!

(Тексты саркофагов, заклинание 261)

Первые признаки рассвета появились на ночном небе, когда зевающий лодочник осторожно разбудил Саптаха проспавшего всю ночь, пока команда нанятой тростниковой лодки гребла без устали, доставляя важного человека по разлившемуся Нилу к небольшой деревеньке, расположенной в одном дне пути к северу от Элефантины.

Как же он далеко от родного Мемфиса! Удалившись от служебных забот, он снова вспомнил, как давно не был в родном городе, служа в окрестностях Асуана. А сейчас стал ближе к ниути всего на день пути, но напротив, именно сейчас почувствовал, насколько далеко милые сердцу места. Здесь всё такое чуждое, что сердце его наполняется тоской.

– Далеко ещё? – спросил чиновник у гребущего мужчины.

Тот отвлёкся от работы и указал рукой на дым у самой кромки оазиса, почти уже в пустыне.

Поля полностью затоплены, и лёгкая тростниковая лодка легко скользит над ними, погружаясь не настолько глубоко, чтобы пришлось идти ногами. В этом году подъём Великой Реки высок.

Саптах ухмыльнулся: наверняка Рахотеп не рассчитывал, что такая удача будет сопутствовать его другу, когда выбирал, куда его отправить.

Господин приказал лодочнику разбудить его до зари дабы в числе первых приветствовать возрождающееся солнце, хоть его и предупредили, что до пункта назначения доберутся только ближе к полудню.

Сейчас как раз вызрел виноград, и чиновник достал гроздь, взятую с собой. Устроил перекус терпкими плодами.

Больше тысячи лет минует, и римляне назовут это время «каникула», жара собачья: в это время восходит Собачья звезда. Впрочем, египтяне так её не называют. Для них она Сопдэт, богиня, что озаряет начало нового года.

Да и слова «Нил» они не знают. Сейчас, когда паводок на пике, имя реке Хапи, воплощение в бренном мире бога разливов. В прочее время это просто Итеру, Великая река.

В этот месяц крестьяне не работают, поля-то затоплены. В основном празднуют, но почтенному Саптаху (егип.: «Сын Птаха») не до отдыха. В Асуане осталось много дел, так что нанятая им тростниковая лодка плыла всю ночь. Он не бедный человек, вполне может позволить себе даже деревянный корабль, однако предпочёл скрыть цель плавания, и нанял судёнышко с несколькими гребцами.

Они работали вёслами всю ночь (как трудно было уговорить капитана на это!), и теперь настало важное время. Жаль, что не получится насладится видом восходящего солнца, возвращающегося в мир людей из Дуат. Чтобы оно прошло из одного мира в другой, на короткое время приоткрывается дверь в мир богов, и потому знающего об этом охватывает мистическое чувство, а вовсе не лирическое наслаждение от созерцания восхода.

Саптах знающий.

Птицы начинают просыпаться, и вот-вот начнётся гомон, но пока ещё довольно тихо, только редкие всплески от вспугнутых лягушек и играющей рыбы нарушают тишину.

Гребец работает бесшумно, опасливо озирается. По пути несколько раз едва не врезались в гиппопотама, а они звери очень яростные. Ночью крокодилов гребец не боялся совсем, из-за прохлады их тела становятся вялыми. Отпихивал их в сторону длинным шестом, а вот бегемот – это действительно страшное и гневливое существо в любое время суток.

Гуси встрепенулись. Символично. Очень вовремя. Словно Великий Гоготун огласил рождение нового солнца, приказал Хепри выкатывать огненный шар.

«Хороший знак. Должно быть день будет удачным, а то и весь наступивший год», – так решил Саптах.

Он предпочёл бы никуда не ехать, да так уж вышло, что накануне он перепил вместе со своим старым другом. А алкоголь, как известно, не меняет людей, а лишь обнажает истинную натуру, делает человека прозрачным, как говорят египтяне. И по всей видимости получается, что настоящий Саптах – болтун и хвастун.

С годами он научился сдерживать свой длинный язык, но только когда не опьянён, и его не подначивает ехидный приятель. Утешает только то, что и приятель его оказался ничуть не лучше, таким же несдержанным.

Спор зашёл о талантах. Сначала говорили о важности постов, которых бывшие соученики достигли, а потом перешли на то, что каждый получил то, чего достоин. Слово за слово, и спор перешёл на таланты друг друга как учителей.

Оба подвыпивших мужчины перебивали друг друга, хваля себя. И в итоге по всем правилам, призвав Тота и Осириса в свидетели, составили договор. Оба же владеют божественными словами.

– Господин, ты уверен, что хочешь туда пойти? – лодочник поёжился.

«Наверное от утренней прохлады», – отрицая очевидное, успокоил себя Саптах.

– Дурное место, – добавил гребец, не позволяя спрятаться за почти правдоподобной версией.

– Греби. Тебе уплачено, – строго и грубо пресёк болтовню писец.

А что делать? Предмет спора, указанный на папирусе, серьёзный: Саптах согласиться отдать в жёны сыну старого приятеля свою единственную дочурку. Остальные дети у него – мальчики, так что Миут (егип: кошка, котёнок) особенно им любима. Пухлому сыночку ехидного Рахотепа его прекрасная дочурка не достанется!

А суть состязания вот какая: Саптах возьмёт в ученики мальчишку, не владеющего божественными знаками, а через три месяца Рахотеп утроит ему экзамен, проверит, какие знания вбил в юнца.

– Почему тебе досталось место лучше моего? – пьяно вопрошал Рахотеп. Они вместе учились письму при храме в родном Мемфисе, а теперь судьба сложилась так, что встретились в приграничном Асуане, куда недавно прислали нового писца.

Прежний писец войска (Асуан город приграничный, там стоит постоянный гарнизон), умер от кровавого поноса, насланного на него знающим сокровенные слова Саптахом.

Это уже третий с таким диагнозом, вот и прислали хорошего знакомого подозреваемого, мол, на него не станет насылать проклятия.

Это сам Рахотеп сболтнул в подпитии. В пальмовое вино Сахотеп добавил несколько капель особого варева, развязывающего язык. Сам принял противоядие, но видимо боги пожелали наслать на колдуна испытание и забрали силу из него. Вот и ляпнул лишнего:

– Потому что я с малых лет был самым прилежным в учёбе! Во всём! В чём ты хотя бы так же хорош как я?

С первым нельзя поспорить, да Рахотеп и не стал. А вот ко второй части у него нашлись слова:

– Я служил учителем при храме Птаха, и мои ученики добились большего, чем ты. Многие обязательно упомянут меня на стенах своей усыпальницы и моё имя останется в вечности!

– Моя личная усыпальница уже строится!

– Её разграбят! Или похитят, заменят твоё имя на своё. А мои ученики – их много, десятки, сотни – каждый помянет меня! И моё имя преодолеет время! Я очень хороший учитель.

В тот момент нетрезвый Саптах восхитился такой стратегией. Ведь и в самом деле, почти все грамотные люди не только упоминают свою родню, но и цепочку передачи знания. Даже если кто-то собьёт имя Рахотепа на статуе, похитит её, то скорее всего остальной текст останется. И потомки прочтут его, Рахотепа имя.

– Думаешь, я не способен научить тысячу человек? – вспылил уязвлённый Саптах. – Сколько тебе требуется для того, чтобы сделать из глупца знающего? Десять лет? Я справлюсь за год!

– За год нельзя научить бабуина петь!

– Мне хватит и половины года!

Так, слово за слово, они достали чистый лист папируса и написали соглашение о споре.

Ох, что делает настойка мандрагоры с порядочными людьми!

Прописали даже то, что в ученики надо обязательно взять деревенского парня, чтобы исключить шанс на то, что у него уже было какое-то образование. И обязательно ещё носящего локон юности. С той же целью, ведь после начала обучения наджесам (авт.: простолюдин. Дословно: «мелкий») его нередко сбривают, так что не прогадаешь.

Вообще-то, жрецы принимают в школы при храмах уже с пяти лет, но в этом и состоит суть спора: талантливого ребёнка может научить любой, а ты попробуй научить глупца! Они обговорили и возраст: не младше десяти лет, в это время уже заканчивают первый этап обучения, так как дети достаточно взрослые, чтобы начинать работать в поле или помогать отцу в семейном ремесле.

Если до десяти лет мальчик не научился писать, то он скорее всего совсем пропащий. Выбрать из таких «остатков» способного – очень трудно.

Трудно сказать, хорошо или плохо учить почти взрослых, даже если у них есть талант: с одной стороны, их проще призвать к дисциплине, но с другой – разум со временем костенеет, обучить новому ребёнка проще, чем старого.

Хорошо ещё, что только одного придётся натаскивать, а ведь сначала спор вёлся о нескольких. Но всё-таки даже в одурманенной мандрагорой голове промелькнула мысль, что Саптах не учитель, у него есть и прямые обязанности, некогда ему возиться со столькими непослушными балбесами.

Не иначе боги вели его в тот момент. Не зря же мандрагора применяется для пророчеств и вещих снов. Так что всё случившееся – не просто пьяный спор. Два человека фактически провели пророческий ритуал, и боги вели их в процессе. Так что всё более чем серьёзно.

Правда, чтобы обосновать то, что одного ученика достаточно, пришлось втянуть в спор Рахотепа: тот тоже обучит одного мальчика, и победит тот, чей ученик преуспеет больше. Так что теперь не удастся отмахнуться, научив писать пару знаков – это же тоже результат. Теперь нужно действительно быть лучше, чем опытный наставник, воспитавший сотни (если ему верить) школяров.

Вот он и вынужден плестись непонятно куда, ведь выбор места, откуда взять ученика, предоставили сопернику. К счастью, это тоже случилось в момент опьянения, и в указании его немало воли божеств.

Рахотеп выбрал место о котором ни один гусь не гогочет ничего доброго. Сказал: «Пойду на уступки. Твой город на западном берегу Реки, так что выберу для тебя что-то привычное».

Дурная репутация у этих мест. Кто-то говорит, что именно здесь обитает Апоп, в его пасть опускается заходящее солнце; кто-то уверен, что это место – родной дом для духов болезней и несчастий, которыми повелевает Сехмет.

Из-за такой славы в этих местах не селятся достойные люди. Даже сборщики податей стараются не задерживаться в краях, где из западной пустыни веет дыханием воплощений хаоса.

Но это дарит и надежду – возможно, жрецы и чиновники просто не заметили таланта какого-нибудь юнца, а уж он-то, Саптах, точно его не пропустит.

Впрочем, и Саптах не был милосерден к оппоненту: в ответ указал на самый разбойничий край, и эта мысль вызывала у него кривую злобную ухмылку. У войска будет работа. А у Саптаха новые работники на каменоломнях.

– Остановись там, – Саптах указал на необработанный камень, выступающий из воды, кажущейся бесконечной.

Хорошее место. Чем не первый холм бен-бен, первым показавшийся из изначальных вод?

Почтив утреннее солнце Хепри чтением гимнов и поклонами, знающий приступил ко второму ритуалу, ради которого и просил разбудить себя до восхода.

Бросил в воду две фигурки павианов, моля их, промотать великий свиток жизни быстрее, если в нём встретится имя Саптаха. Надеялся, что Сехмет не успеет заметить и вычеркнуть его из списка живущих. Он всё равно решил проделать ритуал, хоть время сейчас для него не подходящее, он опоздал сразу в двух смыслах. Во-первых, это подношение нужно делать в последний день уходящего года. А во-вторых, Саптах уже вычеркнут: ему был сон, в котором он видел, как Великая проводит на его имени красную черту.

Но боги не были бы богами, если бы не возвестили о способе избежать смерти. Ему было сказано, что спасение он найдёт на западе, вблизи самой границы с пустыней.

Он решил, что раз уж оказался в западных землях, которые по мнению местных жителей принадлежат этой гневливой богине, да ещё и почти у самой пустыни, почему бы не воспользоваться шансом и не провести ритуал? Вдруг именно об этом шла речь?

Солнце взошло и лодка отправилась дальше. Осталось совсем недалеко, час-два и прибудут. Дымы поселения уже ощущаются носом, можно понять, что готовят на очагах.

Рыбу и хлеб.

Разыгрался аппетит: эти голодранцы готовят с приправами, которые так приятно пахнут! Не какие-то лук или чеснок, обычная еда простого люда, а что-то вроде тмина и кориандра!

Съеденный ранее виноград утолил голод, но ароматы «настоящей» еды напомнили о том, что его диета, на которой настаивала супруга, ссылаясь на лекаря, не такая уж и сытная.

Саптах покосился на лодочника, подумал, что можно считать, что пришло уже время второго приёма пищи, и достал хлеб, отломил немного, пожевал, скрипя песком на зубах, запил пивом. Почувствовав себя намного лучше физически, но на сердце стало тяжело: будто обманул дражайшую возлюбленную супругу.

Разливы Великой Реки не являются неожиданностью, так что само поселение расположено выше уровня полей, Хапи не поглотил маленькие домики.

Лодку на большой воде заметили заранее, и встречать его вышел заспанный староста деревни – почтенный мужчина с седой щетиной на щеках. Так спешил, что не успел привести себя в порядок, только надел нарядную набедренную повязку (егип.: шендит) и «золото чести», ожерелье с тремя золотыми мухами, свидетельствующее о воинских заслугах.

Саптах поморщился: иметь дело с ветеранами, одаренными самим царём, порой очень трудно. Часто они бывают высокомерны, пусть небезосновательно, но забывают, что сейчас Чёрной землёй уже правит вовсе не их благодетель, даровавший это поселение за преданное служение ему.

– Чем наша скромная деревня привлекла такого важного человека? – ехидно поинтересовался одряхлевший ветеран.

Он видит статус гостя, но не пал на колени. Ожерелье заслуг позволяет ему такую дерзость. А вот остальные наджесы, как положено, уткнулись лицами в землю.

– Оракул посоветовал мне взять ученика именно здесь, – не моргнув глазом соврал Саптах. Отчасти он и сам верил в то, что прибыл по воле богов, так что ложь не такая уж и очевидная.

Староста переглянулся с мужчиной рядом, тот едва заметно кивнул и скрылся за ближайшим домом.

– Мы не дерзнём спорить с богами. Можешь ходить, где тебе угодно. Выбирай, – владеющий деревней сделал широкий жест рукой, и гость не стал отказываться, зашагал по единственной улочке, не оглядываясь.

Всё в деревне говорило о неправильности: домики прячутся в тени рожковых деревьев, которые так далеко от морского побережья Саптах никогда не встречал. У них есть даже сикоморы: совершенно невероятно, чтобы деревенщины смогли обеспечить надлежащие условия для её произрастания. Так далеко от русла реки священному дереву совершенно не место. Кто научил их ухаживать за ними?

Да ему вообще не место на землях Сехмет! Источающее млечный сок, оно посвящено богине в ипостаси Матери, а не гневливой разрушительнице.

Приправы, которыми так щедро пахла приготавливаемая еда, растут у каждого дома. У кого-то больше, у кого-то меньше, но небольшой садик есть у всех. Саптах лично видел как сгорбленная женщина оторвала несколько листьев кориандра и бросила их в своё крестьянское варево.

Обычно лачуги жмутся друг к другу, а тут каждый имеет небольшое пространство личного огородика вокруг стен, используемое (помимо пряностей, включающих травы, лук и чеснок) для выращивания латука и гранатовых деревьев. У кого-то писец заприметил даже мандрагору. Росла, не таясь.

– Дитё, ты сам это сделал? – старший остановил мальчика с прядью юности, играющего с вертушкой. На веточку надеты четыре кусочка листа папируса (!), свёрнутого особым образом, и когда малыш двигал это приспособление, они неистово крутились, ловя ветер и даря радость огольцу.

Папирус слишком ценный, чтобы его могли себе позволить деревенские, а уж использовать вот так… К тому же, он чистый.

– Нет, это Афарэх мне подарил, – сказал юнец, испугался, что сболтнул лишнего, и ускакал так быстро, что только шум от его игрушки указывал направление, куда побежал паренёк.

Не жалко. Саптах сначала решил, что этот мальчик неплохой кандидат в ученики. Игрушка у него была интересная, к тому же из папируса, что нельзя считать чем-то иным, как знаком свыше. Но раз ему просто вручили её, то не подходит. Да и мал ещё, нет ему оговоренных десяти лет.

Он пошёл дальше, выискивая новые подсказки от богов.

Игрушки у детей в этой деревне очень интересные! Некоторым позавидовали бы и отпрыски знатных семейств. На вид они неказисты, не украшены перламутром и не покрыты позолотой, но вот сам их принцип занимателен. Он и раньше видел игрушки в виде гиппопотама, открывающего рот, когда его катят – такую не зазорно подарить и сыну царя. А здесь-то деревня!

Наджес не может иметь такой игрушки!

Несколько девочек совместно играли куклами. Не обычные мотки из травы или слепленные из глины, а деревянные, с подвижными ногами и руками.

В первый момент гнев охватил сердце Саптаха, он решил, что это ушебти (авт.: «ответчики» погребальные статуэтки), похищенные из усыпальниц, но быстро понял, что ошибся: они сделаны грубовато, более схематически. Да и кто крадёт деревянные предметы? Не золото, и даже не медь.

Куклы «жили» во дворце из глины, к которому два мальчишки их же возраста, называющие себя зодчими Имхотепами, пристраивали ещё помещения, используя специальные деревянные инструменты и маленькие кирпичики, слепленные из глины.

А ведь могли бы просто слепить всё из грязи, но нет, максимально детально воспроизводят процесс: налепили блоков, и один возводит стену, а другой – площадь или что-то подобное.

Саптах не удержался, подошёл к ним:

– Скажите, внуки, знаете ли вы, кто такой Имхотеп, которого вы упомянули?

Мальчишки переглянулись и немного нерешительно ответили:

– Зодчий великого предка Джосера, построивший его усыпальницу. Видишь, мы воздвигаем мастабу из кирпичей?

– Так это основание будущей усыпальницы?

– Всё так, досточтимый. Выложим шесть мастаб, одну на другой.

Знающий не был удивлён тому, что дети знают о том, сколько ступеней у той пирамиды, удивился только тому, что они могут считать.

Однако, никак не показал своей догадки. Решил проверить их эрудированность, ведь один мальчишка подходит по возрасту:

– А разве она из кирпича-сырца? – задал провокационный вопрос писец.

– Что, ты! Имхотеп был первым, кто построил усыпальницу из камня. А мы лепим из глины. Наша маленькая, не осыплется. Каждый кирпичик сделали отдельно. Афарэх говорит, что если будем развивать подвижность пальцев, то станем такими же умными как писцы, – польстил мальчишка мужчине, очевидно, сам того не подозревая. – Видишь, каких он кукол сделал нашим сёстрам, тренируясь?

– Хороши, – похвалил Саптах, чувствуя, что дети открываются и начинают выдавать информацию. – А вы знаете про великую пирамиду?

Странно, что в таком удалённом месте вообще знают о грандиозных сооружениях. Тем более – дети.

– Под ней скала, на песке такую громадину не поставить, – важно сказал младший из мальчишек.

– Архитектор Хемиуну придумал вот какую хитрость, – добавил второй: – Люди насыпали песок и по нему волокли камень для строительства нового уровня. Потом ещё подсыпали, и укладывали следующий уровень. И так до самого верха. Потом облицевали белым известняком.

Рот Саптаха открылся и закрылся дважды, как у рыбы, выброшенной на песок. Он услышал от крестьянских детей (!) то, что вряд ли знают многие чиновники в Мемфисе. Особенно то, что в основе лежит скала – этого он и сам не знал, но звучит правдоподобно.

– А помогали ли строителям боги? – наконец смог озвучить вопрос, которым задавался сам. Он видел пирамиду, и это первое, что пришло ему в голову.

Мальчишки переглянулись, как бы спрашивая друг друга, что за подвох приготовил этот важный господин.

Наконец старший решился ответить:

– Было бы странно, если бы боги не дали возможности царю оказать им, всемогущим, уважение. Разве строительство пирамиды не демонстрирует им то, что правитель Хуфу достоин пировать среди них? Если бы они участвовали в строительстве, как бы он это доказал?

Мальчишка выпятил грудь, довольный своим ответом.

Саптаху он тоже понравился. Прозвучало убедительно. Он опять задумался, не взять ли этого мальчика в ученики? Вроде бы сообразительный? Но нужно посоветоваться с уже дважды упомянутым Афарэхом. Похоже какой-то мудрый человек живёт в деревне и передаёт детям свои знания. Возможно, он сам работал на стройке какого-нибудь храма? Обычно знающих секреты не отпускают бродить по всей стране…

Пока он размышлял, мальчишки, кажется, поняли, что наболтали лишнего и, окликнув какого-то сверстника, поспешили убежать за ним.

Остались только девочки и их подвижные куклы.

– Скажите, красавицы, где мне найти мудреца Афарэха? – спросил Саптах, повернувшись к ним.

Он понадеялся, что их сердца поддадутся на лесть. Слишком юные, они позабудут о наказе взрослых таиться.

Так и вышло:

– Там, – одна девочка махнула ручкой, – где делают папирус.

Одним секретом стало меньше: так вот откуда у первого встреченного малыша листочки ценного материала! Только вот изготовление писчих принадлежностей – это не рядовой процесс. Откуда в деревне такие умельцы?

Пройдя в указанном направлении, любопытный гость увидел-таки мастерскую, но не смог определить, кто из находящихся там Афарэх.

Несколько обнажённых мужчин (сейчас самое жаркое время года) работали в тени сикоморы. Сейчас, когда все жители Та-Кемет пьют и веселятся, непривычно видеть трудяг.

Видимо, старый ветеран знает своё дело, сумел организовать работу, пока поля не готовы к обработке. Нашёл, чем можно занять людей с пользой для общины.

Опытный глаз управленца сразу уловил, насколько хорошо организована работа, разбитая на этапы.

Один молодой мужчина режет стебли тростника на кусочки и снимает наружный слой. Второй расщепляет их вдоль, создаёт «солому», используя иглу.

Дальше уже работают сильные взрослые мужчины, разбивая нарезанное молотком на плоском камне, и передают дальше.

Там размочаленные палочки раскладываются на плоской плите в два слоя, наперекрест, а затем поливаются водой и укатываются огромным круглым каменным колесом, шириной как будущий лист.

– Интеф, пока больше не режь, – скомандовал самый молодой из всей компании, осмотрев результат на просвет. – Опять Шабака не то нарезал. Я вам сколько раз говорил: если взял некачественный материал с предыдущего этапа, то взял всю вину на себя! Так что вы все, – мальчишка лет двенадцати провёл пальцем по кругу и заметив гостя, запнулся, закончил фразу понизившимся голосом: – виноватые.

Он сделал несколько шагов навстречу Саптаху, и склонив голову поприветствовал:

– Хлеб и пиво, учитель. Не желаешь задержаться в нашем поселении ещё на день? Хочу закончить все дела.

– Учитель? – писец удивился.

– Мне был сон, что с восходом Сириуса за мной придёт человек, который обучит меня искусству писца, – он указал глазами на палетку, висящую на плече у гостя. Хоть сейчас и нет повода писать, но атрибут профессии всегда при нём, и чтобы сообщать окружающим о статусе, и чтобы служить оберегом.

– Меня зовут Саптах. Я и в самом деле писец. И действительно ищу ученика.

– Я Афарэх. Ещё не состриг юношеский локон, – мальчишка повернулся боком, будто старший не разглядел его ранее. – Так что не постигал никакие науки. Раз ты здесь, то моего деда ты должно быть уже видел?

Саптах понял, что речь идёт о том ветеране, и кивнул:

– Он сказал, что я могу выбрать любого.

Мальчишка о чём-то подумал и обратился к старшему:

– Могу я попросить тебя оценить наши старания? В подарок можешь взять столько листов, сколько посчитаешь уместным, – Афарэх указал на ближайшую лачугу, собранную из вязаного тростника, и обратился к остальным, не дожидаясь согласия:

– Поблагодарите уважаемого писца, что он согласен преподать нам урок!

Все работники и так бросили свои занятия, а после слов мальчишки (!) как один упали на колени, и вразнобой сказали в землю:

– Благодарим, господин!

В лачуге не было ничего кроме образцов продукции. Она была отсортирована по нескольким кучкам, в соответствие с качеством готовых листов.

– Этот слишком шершавый и кривой. К тому же слишком ломкий. Даже гладило не поможет, – сказал он, осмотрев первый лист

– Гладило? – удивился мальчик.

– Перед тем как записать мудрость на листах папируса, необходимо их разгладить, – он продемонстрировал медную лопатку, которую тоже всегда носил с собой. Ценная вещь, она не была на виду. Саптах хранил её в сумке.

– Благодарю, учитель. В том числе от имени детишек деревни. Теперь у каждого будет по вертушке, – подросток улыбнулся.

– Я видел, – Саптах коротко дал знать, что понимает о чём идёт речь. Видимо, некачественные пробные образцы пошли на эту игрушку.

Они осмотрели все образцы, и учитель (он уже не сомневался, что возьмёт этого смышлёного паренька в обучение) взял себе несколько самых лучших.

Его удивили несколько вещей: во-первых, они не создают свиток, не скручивают листы, что позволяет им оставаться ровными. Этим лучшим листам гладило вовсе не нужно.

Второй интересный момент заключается в том, что рядом с каждым образцом указано, как они получились. Естественно не настоящие надписи, просто рисунки и какие-то закорючки, понятные только мальчишке и его работникам.

Саптах понял только, что треугольный в сечении стебель папируса можно разрезать тремя способами, и схема разреза прилагалась.

Работники стояли неподалёку и кивали, делали выводы, когда Афарэх смотрел свои «записи», поворачивался к подчинённым и растолковывал каждому, что они делают не так.

В этот момент боги просветлили разум Саптаха: эти несколько человек могут сделать больше и лучше, чем мастерская рядом со Гермополем (егип.: Шмун)!

Среди этих людей нет универсальных мастеров, хоть каждый знает весь техпроцесс, но у каждого узкая специализация, он опытен только в одном деле, а потому имеет возможность лучше чувствовать материал и как с ним работать.

Вместо того, чтобы обучать всех вот так сложно резать стебли или правильно выбирать, какой срезать в зарослях, а какой нет, можно научить только одного-двух, но зато, не отягощённые лишними заботами, свою часть они будут делать действительно качественно. Не бывает людей, способных делать всё идеально. Даже у богов есть сферы ответственности, хоть они и поистине всемогущи.

Например, пришёл Шабака со связкой растений, и мальчишка сказал ему:

– Бери только те у которых вот такой стебель, – он показал ему образец, стоящий рядом со стопкой готового материала.

– Такого мало, – пробурчал мужчина с действительно сильными руками (егип.: Шабака – «сильные руки»).

– Можешь брать вот такой, такой, но ни в коем случае не такой, – каждый раз ему были предъявлены образцы.

– Почему? – спросил Саптах у юного управляющего.

– Содержание крахмала должно быть умеренное.

– Крахмала? – слово прозвучало как-то по-варварски, незнакомо.

– Сладости, – кажется, Афарэх испугался своей оговорки. – Слишком много – делает лист хрупким, мало – рыхлым.

– Надеюсь, твой дед сможет отстоять налаженное дело, – совершенно искренне сказал ошарашенный Саптах.

Ему посчастливилось посетить упомянутое предприятие по производству папируса рядом с Гермополем. Там производство – это настоящий ритуал с воскуриванием благовоний для очистки места и материалов, пением гимнов Тоту (егип.: Джхути) и другим богам.

Добавляют множество сакральных ингредиентов, строго следуют какой-то замысловатой рецептуре, которую держат в строгой тайне.

Здесь же всё так буднично, никаких ритуалов и никаких добавок. И вот вопрос: какой папирус обладает большей ритуальной чистотой: тот, над которым прочитано столько песнопений, или тот, над которым не прочтено ничего?

Саптах часто размышлял над тем, почему написанное на папирусе проклятие и мольба об исцелении действуют одинаково? Как ка и аху богов, благословивших писчие материалы, взаимодействует с хека заклинаний?

И вот уже второй раз за утро его постигло озарение:

– Афарэх, ты вернулся с Запада? – спросил писец с испугом.

* * *

Этот вопрос очень непростой!

Саптах не разглядел, что моя детская прядь – крашенная. Я в этом мире полностью седой несмотря на юный возраст, специально к его приходу замаскировался, сажей натёр.

Я не альбинос – загар такой же как у всех, брови и ресницы чёрные. Так что только локон юности бросается в глаза. Это такая традиционная причёска у детей. Свисает у мальчиков сбоку пучок волос, а остальная голова бритая. У девочек он посередине, если кто не знает других отличий, то можно и так отличать. У моей маскировки есть плюс: вошки не заводятся, им сажа не нравится, а вот у остальных деток полно насекомых. Да и у взрослых тоже.

Пока его ждал, приходилось часто натирать, не брить же каждое утро белую щетину. Бритва-то одна на всю деревню. Да и с косички сажа смывается.

В прошлом мире говорили: «Бог шельму метит», – а в этом есть поверите аналогичное.

Магическими способностями, хека, обладают боги, духи усопших предков, царь… и те, кто родился с физическими изъянами.

Египтяне, например, с одной стороны боятся карликов как самых могучих колдунов, а с другой – без них не обходится ни одна мастерская по изготовлению лекарств, ибо это тоже действо волшебное. Среди ювелиров их тоже много.

Я не карлик, тело у меня пропорциональное, вот Саптах и предположил самое вероятное объяснение с его точки зрения.

И ведь прав, умник!

Вокруг узкой полоски Чёрной плодородной земли, Та-Кемет, сплошная пустыня, Красная земля, Та-Тешрет, где, как считают местные, обитает всё Зло этого мира. Зло с большой буквы, трансцендентное, а не какое-то земное. Боги хаоса, духи-демоны и прочие змеи скорпионы, которых и на Чёрной земле не счесть. Но приходят-то они из пустыни, конечно же.

Особенно нехорошие места на западе, в конце весны оттуда дуют очень неприятные ветра. Очень логично разместить там Росетау, вход в мир, куда уходят усопшие.

Вот это он и мел ввиду, спрашивая, не с оттуда ли я.

«Пришёл с Запада», то есть не из пустыни, а именно что из Дуата, из мира богов и ушедших предков.

Так-то египетское миропонимание не предусматривает реинкарнацию, исключение делается только для времён совсем уж полного упадка, когда мир людей на грани погружения в хаос. И тогда, по преданиям, боги могут вернуть какого-то заслуженного человека назад, в мир живых.

Какого-нибудь опытного царя, приведшего мир к процветанию, или его чиновника-визиря. Может, главного жреца. Какого-нибудь обожествлённого строителя пирамид, Имхотепа, архитектора пирамиды Джосера, например. Он заодно был ещё и врачом, и каким-то высоким сановником при дворе, и жрецом.

Но уж точно не меня, иноземца. Я никак не соответствую идее о маат – великой правильности, порядку, которое не доступно никому, кроме египтян. Те ещё нацисты. Смотрят на всех иноземцев свысока, им же маат недоступен.