Текст книги "Мелкий писец (СИ)"

Автор книги: Олег Мамин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Молодец, что не стал лукавить. Если будешь прилежным, я научу тебя, как сделать знания частью твоей сути, как впитать сердцем ка познания… – он прервал обещания резко, словно спохватился. – А на сегодня всё. Ступай к себе в комнату, завтра я дам первый урок записи слов бога.

Мне не хотелось ночевать в помещении в самое жаркое время года, попросил его позволения ночевать в саду. Естественно, возражений не последовало, и я побрёл в местечко, которое заприметил ещё днём. День был безумным, я устал ментально, так что мгновенно погрузился в сон. Вещий сон, магический.

Глава 4

Первый урок для нас с Уарсу провели совместно. Наставники хотели убедиться, что мы действительно начинаем с нуля, так что каждый из них меньше занимался своим учеником, чем наблюдал за соседом.

Рахотеп с учеником пришёл в дом Саптаха, мы заняли мою комнату, ту самую, пустую, где даже циновки на полу не имелось.

Я ожидал, что всё начнётся с зачитывания каких-нибудь поучений вроде «Поучения Ахтоя», где сравнивается работа писца с другими занятиями, мол, рыбака или прачку крокодил жрёт, а писца – нет.

Ничего подобного. Сразу приступил к делу.

Нам с коллегой-учеником выдали по горе черепков – ученики не пишут на папирусе, он дорогой.

Первым делом Сахотеп научил меня очинять калам, особую палочку для письма. Ничего хитрого – тростинку нужно заточить о камень, а потом слегка пожевать кончик, размочалить, чтобы стала похожа на кисточку.

Потом торжественно вручил простенькую палетку-пенал из дерева и баночки с чернилами. Нам полагались только чёрные, а в палетке у учителя имелись ещё зелёные и красные. В нормальном состоянии они твёрдые, перед работой их нужно развести водой. Для этого в палетке есть углубления.

Забавный ритуал стряхивания первой капли воды на землю, после вчерашнего рассказа о ка я уже не считал таким простым. Во-первых, это делается с поминанием имени Имхотепа, а произнося имя, по-египетски «рэн», мы как бы направляем ка через чернила к нему в Дуат, где он будет обитать вечно. То есть таким незамысловатым ритуалом мы обеспечиваем его благополучие в мире ином.

Рахотеп сразу начал обучать Уарсу значению символов, что они означают, как правильно пишутся. Они начали сразу с иератики, упрощённой версии иероглифического письма.

Саптах поступил иначе: он не стал объяснять мне фонетику и семантику, а просто вручил свиток, написанный божественным письмом, то есть иероглифами, и велел перерисовывать все «рисунки» парами, смотрящими влево и вправо. По одной паре каждого вида.

На вопрос: «Сколько раз?» – ответил: «Пока сам не будешь доволен результатом».

И ушёл.

Рахотеп аж рот разинул, а Уарсу не удержался и хихикнул. Он даже испугаться не успел, тут же получил тростиной по спине – учитель принёс это учебное пособие с собой.

– Не зря говорят, что уши ученика на спине, – злобно прошипел Рахотеп.

Я попробовал и так, и эдак, но не очень хорошо получалось. Хват, привычный для ручки и карандаша не подходил для палочки тростника.

Я и раньше писал, ещё в деревне, но не сидел в такой неудобной позе. Точнее, я подстраивался под удобный мне хват, который сейчас вообще неуместен.

– Уважаемый Рахотеп, не покажете мне, как правильно держать калам? – спросил я, набравшись наглости и поглядывая на трость в его руке.

Чужого ученика он бить не решился скорее всего ради того, чтобы Саптах не упрекнул, что он вмешивается в обучение, но и помогать не стал, вероятно, не из вредности, а по той же причине, ради чистоты спора.

Пришлось самому приноравливаться. Опасно закреплять неправильный навык, переучиваться труднее, чем сразу учиться правильно. Хотя, мне ли говорить? Я с трёх лет писал неправильно, теперь, сидя в классической позе писца, я это понимаю.

Я решился на провокацию. Вздохнул преувеличенно печально, выпрямил спину и сказал громко и торжественно:

– Пусть Джехути водит моей рукой! – и приступил к обучению-тренировке.

Ради всё той же провокации из всего списка выбрал первым иероглиф «ка» – две руки, не то указывающие в небо, не то обнимающие. После того, как Саптах мне продемонстрировал, что ка передаётся через объятия, склонен принять второе объяснение.

Откуда я его знаю? Так статуя, которая принимала участие в моём перемещении в новое тело, имела такой символ на голове вместо короны. Да и называлась она именно так: «Статуя ка Гора». Точнее, аутибра Хора, но это просто означает «царь», не имя и не эпитет.

Почему это провокация? Так древнее мировоззрение крайне синкретичное. Они во всём видят параллели и знаки. Уверен, что мой выбор он ничем иным не сочтёт, ещё и припомнит, когда у меня отрастут седые волосы.

А я ещё усугублю: следующими буду рисовать ибисов и павианов, символы бога Тота-Джехути.

– Он одинаковый, не надо рисовать левое и правое положение, – я наивно похлопал глазками, отметив внимание к своему выбору. – Думаешь, надо рисовать то, что может быть левым и правым?

– Спросишь своего учителя, – Рахотеп отвернулся и продолжил свой урок.

Спустя два часа занятия, вернулся Саптах со служанкой. Нам с Уарсу принесли хлеб и фильтрованное пиво (в этом времени его пьют и дети), а Рахотепа он пригласил откушать в доме.

– Как устроился? – спросил я коллегу.

– Живу в доме учителя. Прислуживать заставляет. Жена у него сварливая, – мальчишка сказал это буднично, видимо, дело привычное. – За волосы таскала. Хорошо, что обрезали.

Да, он тоже лишился локона юности и сегодня уже носил традиционную юбку писца. А вот мне Саптах не выдал униформу.

– А ты?

– Это моя комната. Семьи учителя не видел, меня игнорируют. Самого его никогда нет. Сам просил дать мне работу у других слуг.

– Повезло, – вздохнул мальчишка. – А я вчера учился, когда все отошли ко сну.

Он воровато огляделся, видать, решил, что его пожурят за то, что раскрыл секрет.

– Калам держать тебя Рахотеп учил? – спросил я о наболевшем.

Я пробовал взять палочку как он, но это неудобно.

– Он, – кивнул мальчишка, слегка захмелевший от пива. Оно не особо алкогольное, но у нас и тела-то небольшие, а кружки объёмные.

Спустя какое-то время вернулся только раздражённый Рахотеп. По моему совету, мы оба продолжили занятия, и это немного смягчило его плохое настроение.

– Молодец, Уарсу, – похвалил он паренька, а тот улыбнулся, покосившись на меня. Благодарен за науку о хитрости.

– Уважаемый Рахотеп, не знаешь ли, где мой учитель? – спросил я его.

– Отбыл на каменоломню, – раздражённо, но всё-таки ответил он. – Просил сказать, что ты можешь заниматься, чем угодно.

И смотрит внимательно, буду ли я продолжать занятие.

– Благодарю, – я отложил писчие принадлежности в сторону и поклонился ему.

– Ты куда? – Уарсу, которого я учил быть прилежным, от удивления не сдержал вопрос.

– Мне нужно сплести циновку. От сидения на голом камне могут случиться неприятности со здоровьем. Камень может забрать мужскую силу. Пойду на берег, сплету из травы.

Мальчишка покосился на учителя с некоторой обидой, осуждая, что тот его не предупредил.

– Идите вдвоём, – всё ещё раздражённо, но со снисхождением сказал Рахотеп. – Так безопаснее.

Не знаю, что он имел ввиду: криминал или крокодилов.

Криминала мы не встретили, всё-таки мы далеко от города, а в самом посёлке рабочих, сквозь который мы прошли, сейчас только женщины и дети. Мужчины на работе. Естественно, тут живут не все работники: кто-то приходит из самого Асуана, а часть и вовсе осуждённые, то есть по факту – рабы. У них своё место обитания, им семьи не положены, они живут в скотских условиях. Это мне рассказал Уарсу, махнув куда-то в сторону. Я там ничего не увидел.

Жители посёлка косились на форменную одежду Уарсу и уважительно отходили в сторону: будущий писец идёт.

– Не задирай слишком сильно нос, – посоветовал я мальчишке, – а учись усерднее. Теперь ты видишь, насколько почётно владеть божественным письмом?

По дороге к Нилу и вовсе опасаться нечего, разве что того, что какой-то надсмотрщик хлестнёт кнутом из кожи гиппопотама. Не знаю почему, но местные по какой-то причине всегда уточняют материал.

Применяют ли их надсмотрщики? Не знаю, пока не видел. Палками орудуют ловко, а вот плети просто висят на поясах, и то не у всех. Может у них символический смысл? Как Саптах, важный человек, а носит палетку писца.

Дорога к реке только одна и она рабочая. По ней волокут камень из карьера в порт. В основном волоком или по каткам, но неизменно с применением человеческой тяги. Мы видели несколько ослов, но это скорее исключение, чем правило. Вот ослам доставались удары, и то тростиной, а не бичом.

Людям же достаточно командного окрика, что-то вроде «раз-два, взяли!»

Чтобы не узнать, какова плеть на вкус, едва появилась возможность, мы отделились и пошли на почтительном отдалении. Местность тут гористая, так что не всегда это удаётся.

А вот с крокодилами вышло не так однозначно. Дело в том, что из-за разлива, чтобы добраться до тростника нужно залезть в воду.

Берега в основном крутые и скалистые, но есть и немало пологих участков, где есть водная растительность. Только сейчас они под водой. А вода – это то место, где могут прятаться охотники на людей – нильские крокодилы. Они иногда достигают длины до восьми метров. Ясное дело, что это редкость, но нам, двенадцатилетним пацанам, и двухметрового хватит.

Есть место, где работают «прачечники» – из-за всё тех же крокодилов, в Египте это мужская профессия. Там рептилий гоняют, да только вот и тростника там нет: чтобы улучшить обзор, убрали всю растительность в округе.

По пути мы нашли острые узкие каменные отщепы, чтобы резать материал для циновок, но никак не могли найти подходящего места, где можно относительно безопасно приблизиться к воде.

То тут, то там, выглядывали из воды чешуйчатые спины. Мне даже начало казаться, что это страх заставляет нас принимать что-то безопасное за тени крокодилов.

У меня в памяти всплыла сценка вчерашнего обряда посвящения в знающие, и я решил попробовать то, чему научился в посёлке.

– У нас в деревне жила старая рехет, которая научила всех одному заклинанию. Попробуем? – спросил я Уарсу, уже повесившего нос и приготовившегося распрощаться с мужской силой. Так-то камни в жарком климате всегда тёплые, а то и вовсе горячие, но почему-то у меня врезалось в память высказывание мужиков, поучавших нас, деток: «Не сиди на камне, детей не будет». Или ещё версия: «Яйца простудишь».

Когда отвечали, что он тёплый, неизменно получали ответ, что камень всегда сосёт тепло, каким бы он не казался.

Тогда нам, детям, было параллельно до их предупреждения, да и в юности тоже. Только ближе к четвёртому десятку начинаешь думать о простатите и беречься.

– А сработает? – оживился мальчишка.

– Не попробуем, не узнаем, – ответил я бодро. Дай только припомнить.

Я слышал это заклинание много раз, но сам его ни разу вслух не произносил, считал суеверием, даже несмотря на то, что в прошлом был хоть и не истовым православным, но церковь посещал, пусть и не каждодневно, и в силе искренней молитвы не сомневался. Правда, эту речёвку относил не к молитвам, а к заговорам, то есть колдовству. Потому ни разу не произносил.

Однако, от других, от мужчин и женщин деревни, слышал его чуть ли не тысячи раз.

Мы подошли ближе к воде, но всё-таки остались на почтительном удалении. Я попробовал воскресить в памяти вчерашние ощущения и начал:

«Я – избранный из миллионов, тот, кто идёт из Дуата, чьё имя неизвестно. Если моё имя произнести на берегу реки, река высыхает; если моё имя произнести на суше, она загорается. Я – Шу, образ Ра, который находится в его глазу (авт.: солнечный диск). Когда водяное чудовище открывает свою пасть, когда оно двигает лапами, тогда я вызываю на земле наводнение, юг становится севером, и земля переворачивается».

Если говорить о моих ощущениях, то наверное я чувствовал на своих плечах руки, из которых течёт некое постороннее давление. К концу чтения тело уже стало немного не то ватным, не то, наоборот, тяжёлым, будто налитым свинцом.

Я с трудом сделал несколько шагов к воде и хотел опустить в неё руки, представляя как эта накопленная сила стекает в воду. Однако не вышло, не смог присесть. Получился только этакий указующий жест прямой рукой.

Хекау покинула меня и без контакта с водой, ушла в реку.

Со всех сторон, разрезая воду, прочь от меня врассыпную бросились тени. Крокодилы получили подтверждение, что я в самом деле бог, которым объявил себя в этом тексте, и поспешили спасти свои жизни.

– О! – завопил мой товарищ. – Научи!

– Когда сам научусь писать божественные слова, запишу для тебя, – пообещал я. – Не теряй времени, пока крокодилов нет, давай собирать тростник.

Уже раздетые, мы поспешно бросились в воду. Тут оказалось не очень глубоко, так что очень быстро мы собрали несколько охапок тростника. Острые камни не понадобились, оказалось, что гораздо проще выдёргивать растения прямо с корнями – илистое дно размокло, и хоть мы и сами тонули иногда по щиколотку, но и растения не слишком надёжно цеплялись за грунт.

Если не поддавалось, просто шли к следующему.

Плести я умел, научился в деревне, но мы не стали этим заниматься – солнце поднялось уже высоко, дело шло к полудню, вот-вот настанет самое жаркое время дня в самый жаркий период года.

Мы с Уарсу оба деревенские, так что знали, чем можно перекусить – корни водных растений богаты крахмалом. Синхронно, привычными движениями подготовили себе обед.

Хоть это и безвкусная, но весьма питательная субстанция. Едой, пожалуй, я её не назову. Попробуйте на вкус густой клейстер и получите представление о том, какова сердцевина тростника на вкус. Никакая. Есть какие-то оттенки сладости, но их не так-то легко найти за запахом тины, который доминирует. Вот папирус – тот приятный, действительно сладкий, сочный и даже благовонный. Деликатес по сравнению с обычным тростником.

Перекусив, мы отделили листья, а стволы порезали с помощью отщепов камней на транспортабельные части. Сделали вязанки, и отправились каждый в свою сторону – Уарсу в военный лагерь к своему учителю, а я – к своему.

Дошёл без приключений, но получил нагоняй:

– Этот мерзавец хотел, чтобы вы стали добычей крокодилов! – ругался Саптах. – Он увидел, что ты более талантлив и решил от тебя избавиться!

– Тогда он может захлебнуться желчью, когда его ученик расскажет, как мы добывали растения, – ответил я, простодушно улыбаясь.

– Расскажи! – потребовал Саптах тревожно.

Рассказал.

Учитель смотрел на меня молча ещё какое-то время, но никак не комментировал услышанное. Не ругался и не хвалил, не восхищался моими способностями.

Молчаливая игра в гляделки длилась около пяти минут, и только после этого он приказал:

– Идём.

Мы отправились во вчерашнюю ритуальную комнату, где уселись на пол. Саптах взял себе папирус, и выдал мне. Кажется, этот листок из нашей мастерской.

Я диктовал слова заклинания, а он сначала записывал на своём листе, а потом ждал, пока я повторю знаки на своём. Выходило корявенько.

Но я, кажется, понял несколько правил правописания. По крайней мере, сделал забавное наблюдение: все фигурки смотрят в направлении начала текста. Я поискал их на стене и понял, почему он требовал писать два варианта: надписи как бы расходились от статуэтки Птаха. Одни тексты написаны слева направо, другие – справа налево.

Я уточнил, учитель подтвердил мою догадку не без удовольствия, радуясь моей сообразительности.

– Прочитай заклинание и возложи руки на написанное, – приказал он.

Ощущения были не такими яркими, но всё-таки какая-то хека из меня истекла.

– Твой текст взял меньше, – предупредил я Саптаха.

Тот только кивнул, видимо, ожидал такого исхода.

– Тебя не удивляет это, учитель? Мои знаки кривые, а твои – правильные.

– У всего на свете есть имя (рэн). У всех вещей и понятий есть своя суть, ка. Произнося истинные сокрытые имена вещей, боги воплощали их из первоначального хаоса, наделяли их ка, вдыхали в них свой хека. Понимаешь?

– Нет, – признался я.

– Твой текст больше похож на акт первоначального творения. Хороша ли форма знаков, плоха ли, но процесс творения более совершенен. Когда я буду писать тот же текст во второй раз, зная всё содержание, осмыслив его, у меня выйдет лучше. Теперь понял?

– Мне нужно поразмышлять над твоим уроком. Правильно ли то, что чем тщательнее мы подражаем деяниям богов, тем лучше результат?

– Всё во всём. В творении отражается творец. Все вещи помнят о том, как они были сотворены. Мы не совершенны. Нам не дано знать, как боги творили этот мир. Тайны божественной магии нам не постичь.

Саптах сказал это с грустью, смотря при этом на статуэтку Птаха.

– А теперь ступай. Плети коврик для письма, – мужчина улыбнулся устало и вытолкал меня из ритуальной комнаты. – И помни, что мысли тоже можно вплести в предмет. Так что не думай о болезни, из-за которой ты плетёшь циновку. Думай о её пользе.

Сам он пошёл куда-то один, не взяв с собой двух вооружённых охранников. И паланкином не воспользовался.

Подозреваю, что собирается испытать свитки на способность отгонять крокодилов.

Я сплёл и коврик для письма, и циновку для сна, и даже подушку. В древности все спят, кладя голову на жёсткую подставку. Бедняки – на кирпич, богатые на специальную конструкцию, положив на неё тоненькую подушку. Видел такую у деда, он купил её задорого. Точнее, обменял: египтяне не знают денег, только бартер. Впрочем, металлы по весу могут в какой-то степени быть аналогом монет.

Самое дорогое – серебро. Разведанных месторождений нет на территории Двух Земель, так что это редкий привозной металл. Железа и вовсе никто ещё не знает, так что о его товарной ценности говорить не стоит, это просто экзотика. Видел в музее нож из метеоритного железа, сказали, что он дороже золота, но понятно, что курса обмена никто не знает. Его просто-напросто нет.

Я едва закончил мастерить, как вернулся Саптах. Очень довольный, он только и сказал: «Работает», – и опять вручил мне тот же свиток, с которого я ранее переписывал знаки.

Так молча приказал продолжать занятия, что я и сделал. Сидеть стало гораздо удобнее, а правильный хват калама я подсмотрел, когда мы совместно записывали текст заклинания против крокодилов. Уж не знаю, оттого ли, что коврик давал бонус к каллиграфии (я плёл его с этими мыслями, убедившись, что разум может влиять на реальность), или благодаря правильному положению кисти, но у меня начало получаться неплохо.

Честно говоря, не знаю, сколько времени прошло, но судя по удивлённому лицу учителя, должно быть очень много.

Саптах вошёл в комнатку и сказал:

– Ты ещё здесь? Иди, перекуси и выпей пива. Я приказал слугам на кухне, чтобы тебя кормили, когда пожелаешь.

Собственно, о причине такой доброты я догадался сразу. Я же подарил ему заклинание от крокодилов, одной из самых больших опасностей для всех, живущих у реки.

Вряд ли прачки, то есть прачечники смогут позволить себе оплатить работу такого важного человека как Саптах, но вот владелец большой лодки – вполне. Пока кораблик движется, крокодилы для него не проблема, но они же останавливаются в пути, им нужно приставать к берегу. Иногда и вовсе приходится преодолевать пороги, таща груз и судно по берегу. Или снимать его с мели. Вот в такие моменты волшебный амулет должен быть очень полезным.

Саптах осмотрел исписанные мной черепки, указал на несколько ошибок. Я показал ему эталон, тот самый свиток, с которого перерисовывал, а Саптах только поцокал языком. Видимо не думал, что древний каллиграф мог ошибиться.

Я думаю, что он и не ошибся. Свиток действительно не новый, и при всей консервативности Двух Земель общепринятое написание могло просто-напросто измениться.

Похоже, писец об этом просто не задумывался, а сейчас получил откровение.

– Когда утолишь голод, приходи в святилище Птаха, – я так понял, что то помещение со статуей бога так официально именуется, – ещё несколько раз запишем заклинание против крокодилов.

Я диктовал, мы оба писали. Потом я касался свитков и повторял весь текст вслух.

Затем мы говорили о том, почему именно так, а не иначе записываются те или иные слова и понятия.

Всё оказалось несколько сложнее, чем я предполагал. Письменность и не идеографическая, где один символ – это целое понятие, и не фонетическая. Один и тот же знак может выступать в обоих ролях.

Кроме того выяснилось, что далеко не все знаки были в том свитке, я узнал несколько новых. По словам Саптаха, ему известно около полутысячи знаков, но это приблизительно, он не считал. (авт.: к периоду Нового царства их было около 800, а в эллинистический период – 6000).

Про направление письма Саптах сказал, что правильно считать не то, что фигуры смотрят в начало строки, а то, что они не видят будущего, только прошлое.

Кроме фонетических знаков и идеограмм, оказалось, что есть ещё и детерминативы, именно они составляли те самые сотни знаков. Они не читаются, а несут некий смысл. Например, значок человеческих ног вместе с «домом» – это «выходить». Или слово «ра»: если детерминатив «солнце», кружок с точкой, то речь о светиле в небе. Если детерминатив сидящего царя – это Ра как бог. А звучание одно и то же. Получается, что написанное более точно передаёт смыслы. Неудивительно, что это придаёт дополнительного почтения к словам записанным.

Трудно и со смысловыми знаками. Например, кружок с точкой внутри – это не просто солнце, но и «день», «свет» и даже «время».

С фонетическими значками тоже не так просто, не все они передают один звук, есть по два и три. Хотя бы это решается простой зубрёжкой, облегчённой подсказками: скарабей это «хпр», что по сути является его именем с пропущенными гласными.

По первому впечатлению чтение будет похоже на разгадывание ребусов, но думаю, что приноровлюсь. Глсн ж н слшкм вжн, бз нх тж вс пнтн. Просто привычка нужна, чтобы такое читать и писать.

– Как полагаешь, сколько времени тебе понадобится на освоение? – спросил меня Саптах, когда уже стало довольно темно.

– Через две декады смогу читать медленно. Записать за говорящим… Пока не знаю. Долго.

Комментария не последовало, Саптах лишь кивнул.

Он вручил мне свиток с заклинанием против крокодилов, написанный собственноручно, и дал задание:

– Завтра будешь писать эти слова на остраконах (греч.: черепок). Проговаривай слова, но не вливай свой ка в обломки. Просто учись, развивай руку и запоминай.

Спать я опять лёг в саду, но теперь уже на циновке и подушке.

Долго не мог уснуть, смотрел на звёздное небо, не очень знакомое по нескольким причинам. Мы хоть и не на экваторе, но уже видна часть созвездий южного полушария. Тот же Большой Пёс со своим Сириусом. Летом на широте Москвы его не увидеть, только осенью в утренних сумерках едва вылезает.

А вторая и третья причины отчего небо такое глубокое – нет городской засветки и туч, ничто не мешает разглядеть даже тусклые звёздочки.

Вроде бы созвездия тоже имеют несколько искажённую форму, а ещё сейчас Полярная звезда вовсе не является точным ориентиром на север. Я даже названия из будущего помню: или Кохаб, бета Малой Медведицы, или Тубан, альфа Дракона. На неё «указывает» пояс Ориона. Первая была хорошим ориентиром за тысячу лет до новой эры, а вторая – за три. Можно сориентироваться касательно текущего времени, если уточнить у кого-то. В крайнем случае самому понаблюдать, какая звезда всегда на севере.

(авт.: Это ошибочное рассуждение. Кохаб, араб. «звезда севера» относительно точно указывала на север с 2000 года до н.э. по 500 год н. э, а Тубан, араб. «змея» ~3500−1500 годы до н.э. То есть в период, который герой считает наиболее вероятным временем попадания, обе звезды могут быть полярными с одинаковым успехом)

Я не был астрономом, но нет ничего удивительного в этих знаниях. Всё, что говорил гид в каирском музее, очень хорошо врезалось в память. Это же последние воспоминания из того мира, куда я никогда не вернусь.

Кстати, не знаю, как полярная звезда называется на египетском. Надо будет спросить у Саптаха.

Стало весело, когда представил, в каком шоке будут люди будущего, когда сумасшедший русский заговорит на древнеегипетском, считая себя трёхлетним мальчиком. Почему-то я думаю, что мы с ним поменялись. Вряд ли кто-то воспримет серьёзно его слова. Скорее всего, в дурку упекут, хотя, казалось бы, вон она мечта большинства египтологов мира: можно услышать настоящее звучание мёртвого языка.

Я так живо представил это всё, что не различил грань, когда мысли о попаданце в будущее превратились в глубокий сон.

Там, своими, но теперь уже чужими глазами я наблюдал приключения испуганного ребёнка, пугающегося всего и вся. Он считал, что попал в Дуат и ждал, когда его кишки будет пожирать чудовище преисподней.

Но вместо этого его прокатили на небесной ладье и поселили в красивое место, где всегда сытно кормят, пусть и странной едой.

Иногда к нему приходят люди, говорящие с ним на непонятном языке, а изредка и те, кто говорит на почти понятном, но всё-таки странно звучащем. Его спрашивают как он жил, что ел, что пил…

Он отвечает честно, ведь где-то рядом стоит Тот, Взвешиватель слов, и записывает всё сказанное…