Текст книги "КГБ в Англии"

Автор книги: Олег Царев

Соавторы: Найджел Вест
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Быстролетов принимает решение – ехать с АРНО в Лондон, добиться знакомства с первоисточником или, если это не удастся, получить хотя бы материалы. «После этого АРНО немедленно едет в санаторий, а МАДАМ мы помещаем на месяц в каком-нибудь курортном местечке, – писал далее Быстролетов. – Когда их здоровье улучшится, мы возобновим работу по получению очередной почты и по выходу на первоисточника».

КИН сделал к письму Быстролетова приписку:

«Таково состояние дел по линии АРНО и наш план на ближайшие дни. Он весьма опасен, тем более что ГАНС будет жить в доме у АРНО, ибо только таким путем можно реализовать хотя бы незначительный % того, что этим планом предусматривается. Однако никаких других возможностей, в какой-либо мере обеспечивающих положительное решение поставленной задачи, – не имеется. Все исчерпаны».

Приехав в Лондон 23 июня, Быстролетов стал свидетелем сцен дикого пьянства в доме АРНО. Его сообщения в Центр являют клиническую картину последней стадии алкоголизма. «Я начал звонить во все санатории, умоляя прислать врача и сестер, – пишет Быстролетов. – Мне обещали, но потом сообщили, что ничего сделать не смогут. АРНО пробуждался, начинал буянить, порывался куда-то идти, кричал что-то о верховой езде, пробовал драться с женой, со мной. Я влил в него два стакана чистого джина, и он затих. Мы стали пытаться перенести его наверх… Было уже за полночь. Неожиданно явился один из врачей, с которым я говорил днем по телефону… Он накачал его наркотиком, вызвал карету «Скорой помощи», и в 2 часа АРНО увезли. Я сопровождал его… Обо всем позаботившись, под утро я вернулся из больницы. Самое худшее было позади. Через несколько дней АРНО придет в себя и будет в состоянии ходить. Нет. Никакого отступления, пока не выполню задачи – не отступлю».

В результате курса лечения в больнице АРНО пришел в норму и проявлял самое горячее желание произвести возможно быстрее передачу спецматериала. Но пока он находился в больнице, дело приняло совершенно неожиданный, неблагоприятный для Быстролетова оборот. Жена АРНО, окончательно решив развестись с ним, вывезла из дому все ценности и связалась со своим адвокатом, рассчитывая заполучить часть зарабатываемых ее мужем, как она полагала от коммерческой деятельности, денег. «Последний, пригласив ГАНСА в отдельную комнату, учинил ему настоящий допрос, заявив, что его не интересует АРНО, он защищает интересы МАДАМ, которой причитается 50 % из тех 2000 ф. ст. (со слов АРНО. – О.Ц.),которые АРНО зарабатывает. Поэтому: «Ваша фирма?», «Ее адрес?», «Ваш адрес?» и пр. – ГАНС наметил план, как от этого отвертеться. Однако на фоне серьезных подозрений в отношении самого АРНО и возможности адвоката в 24 часа проверить данные, полученные им от ГАНСА, КИН опасался, что ГАНС попросту может быть ликвидирован противником. Тем не менее директивы о его немедленном отъезде КИН не послал».

Почему? Объяснение такого своего решения, которое КИН (Базаров) дает в своем письме в Центр, – свидетельство духа революционной самоотверженности, характерного для разведчиков того времени.

И далее он развивает свою мысль:

«Уехать сейчас – значит, потерять источника, что при его значимости равно ослаблению нашей обороны и усилению противника. Возможные же потери – сегодня ГАНСА, завтра других товарищей – неизбежность, обусловленная характером решаемых задач».

Мнение Базарова разделял и сам Быстролетов. Вспоминая этот период, он пишегз своих мемуарах:

«Последовал приказ прекратить работу с АРНО и всем выехать на континент. Я подал заявление – оставить меня одного в Лондоне для последнего натиска – нужно было получить шифры на следующий год. Разрешение было получено».

В Гайд-парке он практиковался с АРНО в снятии слепков с ключей сейфов Форин Офиса. Когда АРНО овладел этим навыком, Быстролетов «благословил его на последний бой». Из Форин Офиса АРНО вернулся «мрачный и сообщил, что, по-видимому, его подозревают и, кажется, на сей раз обратили внимание на то, что он по-прежнему вертится около сейфов, хотя отношения к ним уже не имеет». Быстролетов снова поместил его в частную клинику, чтобы очистить мозг от алкоголя и освежить память, полагая, что по выходе из клиники АРНО вернется к делу и попробует достать шифры.

Пока Быстролетову оставалось только ждать. События тем временем принимали все более тревожный оборот. Адвокат МАДАМ был, несомненно, опасным человеком, но еще опаснее оказался сослуживец АРНО по имени Кемп, который в переписке фигурировал под псевдонимом РОЛАНД. До лета 1933 года он пару раз попадал в поле зрения Быстролетова и привлек его внимание только как потенциальный первоисточник материалов Форин Офиса. В июле 1933 года его роль в делах семьи Холлоуэй стала вдруг весьма активной. На правах приятеля и коллеги АРНО он зачастил в дом, интересовался его состоянием, зарубежными связями и прошлыми поездками за границу. Чтобы прояснить лицо РОЛАНДА – он мог действительно быть первоисточником, проверяющим честность своего посредника или ищущим в силу его недееспособности самостоятельного контакта с разведкой, – Центр поручил Быстролетову провести с ним личную встречу. Быстролетов попросил МАДАМ пригласить РОЛАНДА в дом на ужин, что та и сделала.

Одновременно, понимая всю опасность ситуации, Центр принял меры к срочному побегу Быстролетова из Англии в случае полного провала. «Это был решающий момент, – пишет Быстролетов в своих «Воспоминаниях». – Я сидел, как обычно, на скамейке у озера, где меня нашла жена и передала от КИНА паспорт на имя А. Галласа, а от себя – мой пистолет, чтобы при необходимости застрелиться. Мы с женой простились как перед боем».

В тот же вечер Быстролетов отправился к МАДАМ на ужин, и то, что там произошло, могло бы послужить сюжетом для детективного романа.

Вот как пишет об этом в своих «Воспоминаниях» Быстролетов.

«Начался ужин. Кемп после принятого в таких случаях обмена любезностями повел разговор о положении в семье «его друга Эрнеста», отметив при этом странности в его поведении. Я сидел как на иголках. Вдруг МАДАМ, прижав платочек к глазам, начала исповедоваться нам обоим, мол, она и сама уже давно стала замечать странности в поведении ее супруга.

– Что именно? – живо заинтересовался Кемп.

– Ну, во-первых, эти странные поездки. Такой регулярный их характер невольно наводил на мысль, что он ездит по одному и тому же делу к одному и тому же лицу. Далее, он украл в Форин Офисе служебный портфель с надписью: «Курьер Его Величества».

– Не может быть! – дружно воскликнули мы с Кемпом.

– Честное слово. И, наконец, он достал у министра паспорт для какого-то проходимца.

– Фамилия? – рявкнул Кемп. – Фотография?

Я похолодел.

– Фамилию я не успела прочесть, фотографию не рассмотрела.

– Это он! Черт возьми, это он! – Кемп стукнул кулаком о стол.

– Кто «он»? – спросил я, холодея от страха.

– Человек, который подлежит аресту. Мне поручено его найти. Вы знаете, граф, – обратился он ко мне, – в последнее время у нас уже не осталось сомнения, что здесь, около Эрнеста, крутится иностранный шпион.

Я ужасно испугался, но страшный испуг немедленно пробуждает во мне необычайную силу воли, ясность ума и решительность. Реакция – полный паралич – наступает потом, когда опасность уже позади.

– Я помогу вам его найти, – сказал я. – Я знаю положение дел семьи и кое о чем догадываюсь. Следы ведут в Германию, где у семьи имеется значительная недвижимость. Я рискну открыть вам фамильные секреты, хотя мне, как доверенному лицу крупного банка, это запрещается. Чтобы сейчас не утомлять леди скучными подробностями, разрешите пригласить вас на ленч в отеле «Ритц» завтра в час дня.

Кемп подумал и согласился: наверное, в первый раз в жизни доведется ему побывать в «Ритце». Я подошел к телефону и заказал на завтра столик. Расставаясь, Кемп особо значительно тряс мне руку.

– Очень, очень благодарен! До завтра!

– Да, в час дня.

Рано утром с первым же самолетом я вылетел из Англии».

Базаров в письме Центру от 24 июля 1933 года сообщал: «Отмечаю исключительно самоотверженную работу ГАНСА, не уехавшего ни на час раньше указанного ему срока, несмотря на реальную опасность провала со всеми вытекающими из этого последствиями. Во исполнение указаний центра, он все-таки успел перед отъездом встретиться с РОЛАНДОМ». Центр ответил 4 августа 1933 года: «Просьба передать ГАНСУ, что мы здесь отдаем должное самоотверженности, дисциплинированности, находчивости и мужеству, проявленным им в исключительно сложных и опасных условиях работы последних дней с АРНО».

Из материалов по делу АРНО следует, что он, подлечившись на деньги разведки, приезжал в очередной раз на континент для встречи с КИНОМ и ГАНСОМ. Это должно было произойти в первой декаде августа, поскольку отчет КИНА в Москву датирован 9 августа 1933 года. В нем КИН сообщал, что, «оказавшись в Швейцарии, АРНО мгновенно забыл все свои несчастья и, приняв непринужденный вид, совершенно очевидно намеревался продолжить свою прежнюю тактику повторения всех своих отрицаний и сокрытия всего, что ему известно». В ответ на эти уловки АРНО КИН вместе с ГАНСОМ постарались реализовать план, идентичный «варианту первому», то есть «жесткий чекист» Базаров и «мягкий» Быстролетов. «Провели мы его так, – писал Базаров, – что у АРНО после разговора со мной сложилось твердое впечатление, что мы стоим на грани разрыва с ним… ГАНС, мол, единственный, кто не согласен с этим…»

Из Швейцарии АРНО вернулся в Лондон и сигнализировал Быстролетову о себе, что дало КИНУ основание сообщить в Центр 9 августа 1933 года: «Положение на сегодня – 9 августа: АРНО благополучно живет в гостинице в своей столице. Дома и в министерстве не появляется». Предполагалось, что АРНО потратит некоторое время в Лондоне на сбор информации о зарубежных сотрудниках Форин Офиса и выяснение, кто из них является агентами СИС. Первые три недели он сообщал, что «живет, стараясь, по возможности, не показываться на люди, что работает по нашим заданиям». В середине сентября он должен был выехать на континент для встречи с Быстролетовым.

Между тем МАДАМ в письмах сообщала Быстролетову, что ее продолжает опекать РОЛАНД, помогает устроиться ей и подыскать работу ее сыну. Но 20 сентября 1933 года от нее поступило сообщение, что «АРНО уехал из отеля, не оставивши адреса, и больше там не появлялся». Будучи вызвана на континент для выяснения обстоятельств исчезновения ее мужа, МАДАМ рассказала, со слов РОЛАНДА, что «АРНО был замечен сотрудниками ФО в питейных домах и на улице пьяный», занимал деньги у швейцара отеля, где он остановился, а в середине сентября послал швейцара в Форин Офис к РОЛАНДУ с просьбой «в порядке дружбы незаконно визировать его паспорт как дипкурьер-= ский». РОЛАНД же задержал присланный паспорт и поручил швейцару пригласить АРНО в Форин Офис. АРНО, узнав о задержании паспорта и приглашении явиться в Форин Офис, испугался ареста и скрылся… «РОЛАНД шума не поднял, – писал в Центр Быстролетов, – считая, что без заграничного паспорта АРНО вреда никому не принесет и сопьется в течение ближайших месяцев. Так он сказал МАДАМ».

АРНО действительно спился окончательно и в состоянии депрессии покончил жизнь самоубийством, отравившись газом в собственном доме.

К делу АРНО КИН возвращается в своей переписке с Центром только в декабре 1933 года. В письме от 5 декабря он сообщает:

«Не отказываем ИС в «крепости задним умом» – особенно при любви РОЛАНДА побеседовать о таком редком в практике ФО случае смерти. Для этого с МАДАМ налажена хорошо законспирированная (естественно, не прямая) и регулярная связь. МАДАМ сигнализирует: «Я должна рассказать многое, чего не могу писать; все относительно АРНО… Не приезжайте сюда, так как ФО и многие другие пытаются выяснить, откуда АРНО получал деньги». МАДАМ вызвана на континент, где и будет внесена ясность в состояние нашего английского участка. Зарницы прошлого».

Ясность была внесена, насколько это возможно, когда МАДАМ приехала на встречу с ГАНСОМ, по ее словам, «нелегально», сообщив знакомым, что едет к друзьям в провинцию. Быстролетов также принял все обычные меры предосторожности и сообщил в письме от 25 декабря 1933 года, что «наблюдения за ней со стороны ФО обнаружено не было».

Жена АРНО рассказала, что первая попытка получить у нее сведения о тайной жизни мужа была сделана через семейного адвоката в начале октября 1933 года. Тот без обиняков сообщил ей, что его вызывали в Форин Офис и попросили собрать для них полную информацию о материальном положении АРНО в 1932–1933 годах, в особенности о его связях с Германией. По его словам, ему намекнули о «беспокойстве в ФО в связи с поступившей из полиции информацией, кто-то из чиновников занимался и занимается провозом наркотикрв». МАДАМ сказала, что АРНО «перед поездкой в Германию заходил в ФО, что уезжал за границу с пакетом, что деньги платились мелкими купюрами и пр.», что она ничего не знает о немцах, кроме фамилии главного покупателя бумаг АРНО – де Винчи (вымышленное имя КИНА). Адвокат стал настаивать на получении адреса ГАНСА, но она отказалась его сообщить.

Через несколько дней адвокат снова пригласил ее к себе. На этот раз при разговоре присутствовал опекун.

В резкой форме оба заявили, что «немцы втянули АРНО в грязное дело, обокрали его, и теперь все, что остается МАДАМ, это найти их через ГАНСА для получения денег. МАДАМ вновь отказалась дать адрес. Тогда адвокат предложил поехать к ГАНСУ. МАДАМ снова отказалась, ссылаясь на то, что ГАНС является всего лишь посредником, ничего не знает и выше всяких подозрений.

Вскоре после этого появился РОЛАНД и несколько дней приглашал МАДАМ на обеды и ужины, проявляя максимальное участие в ее судьбе. Он не скупился на комплименты ГАНСУ и участливо спрашивал, как и где ГАНС устроился после смерти АРНО. Но, по словам МАДАМ, адрес она не дала, помятуя о разговоре с опекуном. После того как вкрадчивая тактика не оправдала себя, РОЛАНД сбросил личину благодетеля, и, без приглашения явившись домой к МАДАМ, выставил ее сына за дверь, чем озлобил и восстановил ее против себя, и объявил, что АРНО был «шпионом и контрабандистом и что ее арестуют за соучастие, если она не сообщит Форин Офису все, что ей известно о ГАНСЕ. МАДАМ закатила истерику, потом под влиянием угроз со стороны РОЛАНДА рассказала «все об АРНО, но адреса ГАНСА не сообщила, сказав, что он ей больше не пишет».

РОЛАНД, как сообщил Быстролетов в Центр со слов МАДАМ, остался ужинать, послал жену дворника за виски и свои вопросы пояснял рассказами, которые позволяют восстановить полностью картину следствия, проводившегося в отношении АРНО.

«До середины 1932 года, – писал далее Быстролетов, – АРНО находился вне подозрения; его считали недисциплинированным, но способным работником. Его пытались сохранить на службе, невзирая на алкоголизм, и даже предоставили отпуск для лечения. Тем временем было обнаружено исчезновение кода из сейфа в подвале ФО. Следствие отметило, между прочим, что АРНО без какой-либо надобности заходил в подвал, что подтвердили многие сотрудники. Начальство пригляделось к АРНО, и стало ясно, что он, даже будучи в отпуске по болезни, регулярно, раз в три недели, несколько дней подряд проводит в ФО. Вскоре код обнаружился, причем как раз после очередного, не обусловленного какой-либо служебной необходимостью посещения АPHO. Подозрения усилились. Заметили, что АРНО, очевидно, в целях миновать контроль при входе, пользуется боковой дверью, так называемым «ходом для послов». Ему запретили это, но через месяц он снова стал вдруг приходить ежедневно, и опять через боковой вход. Его «на всякий случай» уволили».

«После ноябрьского пребывания АРНО в Берлине МАДАМ рассказала РОЛАНДУ о «пропитых в три недели трех тысячах фунтов». РОЛАНД донес об этом начальству. Теперь подозрения уже обрели конкретный характер, началось следствие: РОЛАНДУ было поручено собрать необходимые материалы, РОЛАНДУ и еще одному сотруднику ФО – Б. – поручили слежку за АРНО в стенах ФО. Слежка проводилась так, что уже тогда АРНО не должен был не заметить, что за ним ведется тщательная слежка, – РОЛАНД и Б. ходили всюду за ним по пятам, АРНО в подвал, и они следом за ним в подвал и т. д. Но пока они охраняли подвал, со стола дежурного шифровальщика, как выяснилось позже, исчезла пачка телеграмм. РОЛАНД кинулся к АРНО домой, но тот уже успел уехать за границу. Это была пачка последних привезенных АРНО материалов…

В течение последующих недель АРНО не появлялся в Форин Офисе – он лечился в провинции. Внимание начальства было сосредоточено на чистке столов, подтягивании дисциплины и упорядочении работы.

Затем АРНО неожиданно снова стал появляться в ФО, изо дня в день, иногда два-три раза в день и даже впервые наведался в ФО ночью. На этот раз намерения АРНО не оставляли сомнений – он искал случая остаться в помещении, одному. Он уже явно заметил слежку, ходил из комнаты в комнату, подсаживался то к одному столу, то к другому, от волнения не мог произнести ни слова, но, по словам РОЛАНДА, «изо всех сил пытался продолжать игру». В одной комнате нарочно был оставлен незапертым шкаф с бумагами; если бы АРНО их взял, его бы арестовали при выходе. Было установлено, что он открывал шкаф и вынимал бумаги, но не взял их, очевидно заподозрив провокацию. Раз утром АРНО явился в комнату Б. и сел возле пачки бумаг. Б., не подавая виду, следил за каждым его движением и так нервничал, что рассыпал пачку телеграмм на пол. Пока он их поднимал, АРНО ушел из комнаты. Б. вдруг обнаружил, что ключи от архивных сейфов исчезли со стола. По словам РОЛАНДА, «любое государство с радостью дало бы 50 000 фунтов за документы, хранящиеся в этом сейфе». Б. бросился к начальству, в подвале устроили засаду, но АРНО не появлялся. После звонка к швейцару стало ясно, что АРНО ушел через главный вход, причем ключи были тотчас же на столе у Б. Однако на них были обнаружены следы воска; так же, как они были обнаружены и в клозете, где АРНО делал слепки, покуда его поджидали в подвале. У сейфов и снаружи ФО возле бокового входа была выставлена стража, но АРНО не появлялся.

Через 3–4 дня РОЛАНД неожиданно получил по телефону приглашение на обед к МАДАМ, на котором присутствовал ГАНС, и узнал от МАДАМ новые подробности, дополняющие картину деятельности АРНО о подделке диппаспорта, использовании курьерского портфеля и пр. РОЛАНД доложил обо всем этом начальству, которое поручило ему установить контакт с ГАНСОМ втайне от АРНО, собрать все известные ГАНСУ сведения дела и попытаться получить таким образом основания для ареста АРНО.

РОЛАНД, со слов ГАНСА и МАДАМ, знал адрес ГАНСА, и на следующий день отправился туда; ГАНСА в гостинице не оказалось (он жил в другой части города и под другой фамилией). РОЛАНД стал обходить все отели вблизи станции, названной ГАНСОМ. Он не особенно спешил, так как ГАНС накануне сообщил план своего дальнейшего пребывания и переговоров с АРНО (на самом деле после свидания с РОЛАНДОМ ГАНС вылетел аэропланом за границу). ГАНСА нигде не знали. У Роланда возникли подозрения, было решено подвергнуть Ганса допросу, для чего ФО затребовал от полиции его адрес. На следующий день полиция сообщила, что ГАНС не только не проживает в городе, но и на границе не регистрировался, а это означает, что у ГАНСА паспорт на какое-то другое имя. Это давало ФО основание передать дела полицейским властям. РОЛАНД, в свою очередь, отправился к АРНО, чтобы с его помощью обыскать ГАНСА, но выяснилось, что АРНО утром уехал поездом за границу».

«РОЛАНД уверял МАДАМ, что с АРНО выехали детективы, и дал все детали пребывания АРНО в Вене и Берлине. О последних он слышал от самой МАДАМ, а МАДАМ о Вене и Берлине в это время писал ГАНС. На самом деле АРНО виделся с нами в Швейцарии, из чего следует, что ФО ничего об этом свидании не знает. РОЛАНД пытался вызвать гнев МАДАМ, живописуя «дикие кутежи» АРНО в Берлине с проститутками и пр., в то время как в действительности АРНО находился в Интерлаке».

После трехнедельного отсутствия АРНО возвратился. Из рассказов МАДАМ, со слов РОЛАНДА, явствует, что все подробности его пребывания там досконально известны ФО, включая содержание писем ГАНСА, телефонные разговоры, пересылку денег в письмах. В последнем письме, например, АРНО приглашают за границу».

«Лица, так или иначе имевшие отношение к АРНО, были подвергнуты допросу. К этому времени относятся резкие отзывы об АРНО со стороны напуганных допросом бывших его собутыльников и друзей. МАДАМ с возмущением отмечала особое усердие, проявленное при этом ТОММИ и ШЕЛЛИ, договорившихся даже до того, что МАДАМ надо арестовать как соучастницу АРНО».

Рассказ МАДАМ о том, что происходило «по другую сторону» дела АРНО, представлял для разведки несомненную ценность. Он подтверждал даже в деталях то, что было известно Быстролетову и Базарову. В приписке к письму с изложением беседы с МАДАМ Быстролетов отмечает:

«Поскольку мы по уши увязли в этом деле, картина получается исключительно отчетливая, вплоть до капель пота на сером от страха лице АРНО. Мы эти капли видели в июльские дни в Лондоне, когда АРНО возвращался из ФО. РОЛАНД же наблюдал эти выступавшие на лице капли пота у АРНО при подсаживании к столам с документами в подвале ФО».

Быстролетов и Базаров, да и Центр испытывали огромное удовлетворение оттого, что следствие Форин Офиса вышло на «немцев», но вовсе не на советскую разведку. В этом, собственно, и заключалась одна из задач нелегалов – ввести противника в заблуждение относительно национального флага разведывательной службы. В немалой степени этому способствовало и то, что следствию так и не удалось допросить АРНО. Кроме того, отношения в треугольнике МАДАМ – ГАНС – АРНО были выстроены Быстролетовым столь искусно, что даже жена АРНО верила в немецкую версию и не могла выдать дорогого ее сердцу «венгерского графа», оказавшегося, как и ее муж, в зависимости от злодея де Винчи. «МАДАМ ничем не усложнила ситуацию, писал Быстролетов. – Затраченные на нее труды в значительной мере оправданы. Связь с ней сохраняется и на будущее».

Трагический конец АРНО не был неожиданным для знавших его как с той, так и с другой стороны. Добровольный заложник алчности и пьянства – пороков, подпитывающих друг друга, – был обречен на плохой конец. Уволив АРНО с работы без пенсии, Форин Офис умыл руки раньше, чем Быстролетов, настойчивость которого в достижении поставленной цели, наверное, продлила на несколько месяцев жизнь, точнее, физическое существование АРНО. Быстролетов сошел со сцены только тогда, когда все возможности были исчерпаны и риск уже граничил с безрассудством. И все же одно обстоятельство, о котором ни Быстролетов, ни Базаров скорее всего не подозревали и о чем они узнают от МАДАМ, в значительной степени способствовало тому, что дело АРНО продолжалось столь долго, а исход его оказался более благоприятным для группы Быстролетова, чем мог бы быть в условиях постоянной угрозы провала. Выслушав рассказ МАДАМ, Быстролетов сообщал в Центр:

«Только в английских романах все у Интеллидженс Сервис идет так очаровательно гладко, концы сходятся с концами и Товеровская башня (Тауэр. – О.Ц.)беспощадно проглатывает прикоснувшихся к тайнам Британской империи. Мы отлично понимали, что можем угодить в негостеприимную башенную обстановку (см. мои письма от начала июля с.г.) – это в том случае, если бы Ванситтарт не побоялся вынести сор из избы и передал дело не в руки РОЛАНДА и другого такого же Пинкертона… а в руки специалистов из Адмиралтейства или Скотленда.

Но, по словам РОЛАНДА, такого дела ФО не помнит уже 300 лет (при тамошних порядках такое «запамятование» возможно, и Ванситтарту, видимо, было нежелательно, чтобы этот 300-летний срок пришелся на его секретарствование в 1933 году».

Утрата АРНО и связанный с этим риск провала вовсе не охладили наступательный пыл Быстролетова. Напротив, теперь он знал обстановку и нравы в Форин Офисе, что называется, из первых рук, знал, что чопорные и внешне неприступные обитатели Уайтхолла подвержены тем же страстям, что и простые смертные грешники, и, может быть из-за необходимости соблюдать приличия своего класса, даже в большей степени. К этому времени начала принимать осязаемые формы разработка ШЕЛЛИ, и Быстролетов с присущим ему упорством решил довести ее до успешного завершения. В Англии, однако, ему появляться было крайне нежелательно…

II

Еще в 1932 году, в период наиболее плодотворного сотрудничества с советской разведкой, АРНО по просьбе Быстролетова назвал ему некоторых своих коллег из Форин Офиса, аккредитованных при Лиге Наций в Женеве. Из того, что он рассказал о них, Быстролетов заключил, что наибольший интерес для разведки мог представлять БОЙ. Однако, как и большинство британских государственных служащих, БОЙ по всем внешним признакам был крепким орешком, и, чтобы пробиться через защитную скорлупу чопорности и холодной вежливости, с ним пришлось бы основательно поработать. Быстролетов, Базаров и призванный на помощь Теодор Малли (МАНН) справедливо решили, что легализационные данные, которыми Дмитрий Александрович пользовался в Англии – венгерский граф, – не позволяет ему длительное время находиться возле БОЯ на таком тесном пятачке, как Женева, оставаясь при этом не замеченным в связях с АРНО. К тому же именно в этом центре международного шпионажа Быстролетов вел опасную игру с международным авантюристом РОССИ – поставщиком шифров и секретных документов европейских государств. Нужен был другой человек, и обязательно с солидной, уважаемой англичанами национальностью.

Такой человек был найден в резидентуре РАЙМОНДА – Игнатия Порецкого (Рейса). Его звали Генри Пик, а в секретной переписке он проходил под именем КУПЕР. Он был по национальности голландец, по профессии – художник, по идейным взглядам – коммунист, хотя вышел из партии по указанию РАЙМОНДА, привлекшего его к сотрудничеству с советской разведкой в 1930 году. КУПЕР числился оперативным сотрудником Закордонного аппарата ИНО, каковым он и значился в представлении начальника разведки Слуцкого к награждению его боевым оружием в 1935 году.

«КУПЕР имеет три основных достоинства, – писал о нем Быстролетов, – преданность идее и делу, которому служит, честность в материальных вопросах и прямота в словах и отношениях с товарищами… Кроме того, КУПЕР обладает способностями, помогающими ему работать: он хороший актер, играет свою роль естественно, иногда мастерски, находчив в разговоре, хорошо ориентируется в обстановке, инициативен, интеллигентен, хорошо разбирается в людях, культурен, политически грамотен – все эти качества способны благоприятствовать отношениям с объектами вербовки».

Быстролетов особо отмечал также его любовь к разведке, романтическую увлеченность работой, сродни актерскому упоению. Все эти личные качества КУПЕРА подкреплялись объективными факторами его биографии как а) подлинное английское гражданство, б) легальный паспорт, в) превосходная родословная, г) располагающая внешность, д) профессия, открывающая ему путь в любые круги общества, е) хорошее знание голландского, немецкого, французского, английского языков и в той или иной мере нескольких других языков (итальянского, датского)». И помимо всего прочего, Быстролетов отметил его умение «подойти к женщинам».

Психологический портрет КУПЕРА Быстролетов завершал описанием его слабых сторон, к которым относил «способность чрезмерно увлекаться, побуждающую его порой сначала действовать, а только потом думать», и то, что он «абсолютно не способен играть роль реакционера». «В личной жизни КУПЕР, – писал Быстролетов, – типичный представитель богемы, безалаберный, неряшливый, недисциплинированный. – Характеризуя КУПЕРА как человека недостаточно волевого, но в то же время доброго, сердечного, мягкого и сентиментального, Быстролетов резюмировал: – Он идеальный наводчик, очень неплохой вербовщик, но и только. Давить на человека, зажать его в тиски, сломить, шантажировать, грозиться убить он не в состоянии».

В профессионально-психологическом портрете КУПЕРА столько же КУПЕРА, сколько и Быстролетова – его отношение к разведке и его требования к людям, работающим в ней. Написанные Быстролетовым воспоминания о 16 годах лагерной жизни (с 1938-го по 1954-й) не оставляют сомнений, что и сам он был человеком добрым, мягким и даже чувствительным. Эти качества были запрятаны у него глубоко внутри, но они были, иначе он не смог бы написать так, как написал. Но вместе с тем он обладал огромной силой воли, действуя порой жестоко, прежде всего по отношению к самому себе – иначе он не выжил бы в одиночной камере, иначе не смог бы совершить насилие Над своей натурой. Иначе он не смог бы психологически прижать к стене крупного французского разведчика ЖОЗЕФА; не смог бы не только психологически, но и физически обезоружить торговца шифрами РОССИ. Это феномен доброго человека в жестоком мире.

«КУПЕР уже 10-го п[рошлого] м[есяца] был на месте, – докладывал КИН (Базаров) в Центр 31 октября 1932 года. – Первые 8 дней он жил в Бо-Риваж, я считал, что таким образом ему лучше всего удастся установить контакт с БОЕМ». Но, как оказалось, БОЙ «там не бывает и его там никто не знает». Тогда КУПЕР выяснил, где живет БОЙ, и поселился в квартире этажом выше квартиры БОЯ. И начал посещать пивную, где, как было известно, часто бывали англичане.

Через несколько месяцев КУПЕР завязал ряд знакомств с англичанами, и КИН в письме от 12 марта 1933 года уже мог сообщить в Москву о заметном прогрессе:

«Когда он приходит в их компанию, все подсаживаются к нему, начинают пить, ждут анекдотов, зарисовок и пр. Слывет «хорошим малым», и, учитывая, что англичане герметически себя закупоривают вне Англии, надо считать, что в их кругах он пока вне подозрений. Сейчас его удельный вес в глазах тамошнего общества возрастает в связи с тем, что ему заказала портреты некая англичанка, особа весьма важная, и никому до сих пор не позволявшая писать с себя портрет. Если этот портрет получится удачным, то КУПЕР обретет вполне прочное, так необходимое для нашей работы положение.

Не исключаем, что к концу апреля сбор нужных данных будет завершен и мы выйдем с конкретными предложениями по поводу одной-двух вербовок.

Вероятно, в данном случае Базаров был излишне оптимистичен, но его можно понять, если принять во внимание тот факт, что КУПЕР завязал дружбу с английским вице-консулом Харви, который, как полагала советская резидетура, стоял в то время «во главе всей англоработы», а во время войны был «руководителем шифротдела в Адмиралтействе». Что имел в виду Базаров под «всей англоработой», из материалов дела не ясно, но то, что ШЕФ, как окрестили Харви в секретной переписке, был не последним лицом в Женеве, следовало из почтительного отношения к нему других англичан и его осведомленности, признаком которой послужил один эпизод, имевший место в начале мая 1933 года. ШЕФ в беседе с КУПЕРОМ упомянул о телефонном разговоре с Римом, из которого следовало, Что туда прибыл Макдональд, добавив при этом: «Представьте, свой первый визит Макдональд нанес Папе». Спохватившись, он попросил КУПЕРА никому не рассказывать об этом, им сказанном, так как «это не должно попасть в прессу и ему (КУПЕРУ) это сказано как другу-приятелю».