Текст книги "КГБ в Англии"

Автор книги: Олег Царев

Соавторы: Найджел Вест
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Любопытным фактом тем не менее остается заявление ДУНКАНА о том, что его контакт в итальянских спецслужбах Перини занимался разработкой как английского, так и советского посольства. И если, несмотря на сомнительность подобного заявления, все же предположить, что итальянцы знали о сотрудничестве ДУНКАНА с советской разведкой и использовали его по этой линии, то операция, осуществленная ими, выглядела очень красиво, по поговорке: «Одним выстрелом убить двух зайцев».

Менее вероятной представляется осведомленность англичан о сотрудничестве братьев с советской разведкой. Они узнали об этом слишком поздно и ничего, кроме провокаций, предпринять не могли.

Глава 8
Великие нелегалы

Арнольд Дейч

Арнольд Дейч не являлся собственно нелегалом, так как находился за рубежом под своим настоящим именем и пользовался своим подлинным австрийским паспортом. Тем не менее, работая непосредственно в нелегальных резидентурах ИНО, он не только формально принадлежал к нелегальной разведке, но полностью использовал присущие ей стиль и методы работы. К поколению «великих нелегалов» его можно отнести за вербовку 17 агентов в Англии, некоторые из которых десятилетиями обеспечивали поступление ценнейшей информации.

Приводимые ниже документальные свидетельства дополняют и уточняют прочие, уже опубликованные сведения об этом выдающемся разведчике («Роковые иллюзии». М., 1995).

Согласно «Анкете работника специального назначения НКВД», заполненной Дейчем в 1935 году (очевидно, во время пребывания в отпуске в Москве), его полное имя – Дейч Арнольд Генрихович. Под именем Стефан Ланг он работал в Отделе международных связей (ОМС) Коминтерна. Это же имя значилось и в его партбилете. Дейч указал: дату своего рождения – 21 мая 1904 года; национальность – «австриец, еврей»; гражданство – австрийское; образование – 5 лет элементарной (начальной) школы, 8 лет гимназии, 5 лет университета, химический факультет; партийность – член ВКП(б) с 1931 года под фамилией Стефан Ланг, член КСМ Австрии с 1922 года, член КП Австрии с 1924 года. Трудовая деятельность – сотрудник ОМС в Вене с декабря 1928-го по декабрь 1931 года, сотрудник ОМС в Москве с декабря 1931-го по август 1932 года, сотрудник НКВД с августа 1932 года с пребыванием в Париже, Вене и Лондоне. В графе «знание иностранных языков» Дейч написал, что немецким, французским и английским владеет свободно («ч.п.г. свободно»), а на итальянском и испанском – читает и говорит («ч.г. не свободно»). В 1928–1932 годах по линии ОМС он бывал в Греции, Румынии, Палестине, Сирии, Германии, Чехо-Словакии.

Жена – Дейч Фини Павловна (в 1931–1935 годах – Лиза Крамер на особой работе в ОМС), в 28 лет – кандидат в члены ВКП(б), член Компартии Австрии, по профессии – воспитательница, сотрудница ОМС, студентка КУНМЗ.

Отец – Генрих Аврамович Дейч, 65 лет, коммерсант. Мать – Катя Эммануиловна, 61 год. Отец жены – Павел Рубел, ум. 1934, лавочник. Мать – Фрида Моисеевна Рубел, 61 год.

Происхождение родителей своих и жены Дейч указал как мелкобуржуазное, но отметил, что они были членами Социал-демократической партии Австрии.

В заключение Дейч перечислил тех немногих сотрудников НКВД, которых он знал: Карин А.Ф., Никольский Л., Мюллер О.Г., Смирнов Д., Рейф В., Гурт Р.

Гораздо более полной и драматичной является написанная Дейчем 15 декабря 1938 года автобиография, которую, как Ценное собственноручное свидетельство, следует воспроизвести дословно:

«Я родился в г. Вене (Австрия) в 1904 г. Отец и мать – евреи родом из Словакии. Отец был там сельским учителем. После того как они переехали в Вену, до 1916 года он работал служащим у одного торговца. В 1916 г. он был призван рядовым в австрийскую армию, в которой прослужил до 1919 г. В 1919–20 гг. отец был старьевщиком, а потом торговал готовым платьем и бельем врассрочку с рук, т. к. магазина никакого не имел. С 1927 г. он нанимал бухгалтера. После захвата Австрии Гитлером и уже во время Шушнига он, как еврей, должен был отказаться от торговли и жить с дохода от дома, который он приобрел в 1931–32 гг. На какие средства он живет сейчас, я не знаю, т. к. несколько месяцев не имею от него известий. Приблизительно с 1910 г. вплоть до ее запрещения в 1934 г. он был членом австрийской Социал-демократической партии.

Мои отношения к родителям. Мать – дочь посыльного. С ней я всегда был в хороших отношениях. Отец был фанатичным евреем и пытался всякими принуждениями и прежде всего битьем сделать из меня себе подобного. Решающие конфликты с отцом возникли из-за моей политической деятельности, которая у него вызывала гнев и ненависть. Мать, наоборот, защищала меня и относилась к моим взглядам сочувственно. В начале 1929 года я ушел из дома и с тех пор поддерживал связь с семьей только из-за матери. На моих двух младших братьев отец оказывал еще большее давление, т. к. они зависели от него материально, он вынуждал их держаться подальше от коммунистического движения. Они тоже ненавидели его.

С 1910-го по 1915 год я посещал начальную школу, а с 1915-го по 1923 год – учился в гимназий в Вене. В первые годы, поскольку отец служил в армии, я получал стипендию, позже я за хорошую учебу был вовсе освобожден от какой-либо платы. С 1923-го по 1928 год я изучал в Венском университете физику, химию и философию, где и получил в 1928 году диплом доктора философских наук.

В 1920 г. я вступил в Свободный союз социалистических студентов – организацию студентов коммунистической и социалистической ориентации. В 1922 г. вступил в австрийский комсомол, где я беспрерывно был руководителем агитпропа, частично в районе, частично в центральном отделе агитпропа. В 1924 г. я стал членом Компартии Австрии. Вел агитпроповскую работу в районе. Позже я также работал в МОПРе и был членом ЦК австрийского МОПРа.

В период моей работы в австрийском комсомоле и австрийской Компартии меня знают следующие товарищи: Коплениг, генеральный секретарь австрийской Компартии, Фюрнберг, представитель австрийской Компартии при ИККИ, Хексман, член ЦК КПА, и его жена. Все трое сейчас находятся в Москве и проживают в гостинице «Люкс».

После окончания учебы в университете в 1928 г. я по поручению австрийской КП поехал на Спартакиаду в Москву с австрийской рабочей делегацией. После моего возвращения в Вену я около 3-х месяцев работал химиком на текстильном предприятии. В декабре 1928 г. упомянутый товарищ Коплениг и «Конрад», в то время секретарь австрийского комсомола, рекомендовали меня в подпольную организацию Коминтерна ОМС в Вене, и я был откомандирован туда австрийской КП. Мне была поручена работа, которую до меня выполнял «Конрад». Это была подпольная связистская и курьерская работа. В октябре 1931 г. из-за плохой работы некоторых сотрудников этой организации в нашем аппарате в Вене произошел провал. Материалы и объяснения причин этого провала имеются у нас в отделе.

В январе 1932 г. я был вызван в Москву. До мая того же года я находился без работы и испытывал большие трудности. Позже меня командировали с временным поручением в Грецию, Палестину и Сирию. В августе того же года я вернулся в Москву, и мне объявили, что я увольняюсь и буду работать на заводе.

Начальником ОМС в то время был Абрамов, оказавшийся впоследствии врагом народа.

Мое отношение к Абрамову. Однажды в беседе с одним из сотрудников я критически отозвался о работе Абрамова. Тот сообщил об этом Абрамову, и Абрамов заставил меня в письменной форме дать обещание никогда больше не критиковать его организацию. В Вену был послан Абрамовым один из его креатур, некий «Вилли», с которым я так же, как и некоторые другие сотрудники ОМСа… плохо ладил, т. к. он пытался внести в нашу организацию антипартийный бюрократический дух. Когда этот «Вилли» вернулся в Москву, он, по всем данным, еще больше настроил Абрамова против меня. Недавно я узнал, что этот «Вилли» еще год назад был арестован нашими органами.

Когда т. Георг Мюллер узнал, что я уволен из ОМСа, он предложил мне работать в нашем отделе. Мюллер был уже тогда сотрудником нашего отдела, и я его знал со времени его работы в венской организации. На работу к нам меня также рекомендовал т. Урдан, ныне начальник отдела в Наркомтяжпроме.

В начале января 1933 г. (я до октября 1932 г. болел в Москве тифом) я был направлен нашим отделом в Париж для работы у Карина. У него я выполнял техническую работу, фотографию и т. п. и создал нелегальные пункты перехода границы из Франции в Бельгию, Голландию и Германию. Кроме того, я устанавливал связь с рыбаками во Франции, Голландии и Бельгии для того, чтобы в случае войны использовать рыбацкие лодки для установки на них радиоаппаратуры. Я тогда привлек к нашей работе т. Люкси, приемную дочь венгерского революционного писателя А. Габора и дочь литературной переводчицы Ольги Гальперн. Обе сейчас в Москве.

В октябре 1933 года меня направили для оперативной работы в Англию. Тогда же я побывал в Вене и привлек в нашу организацию СТРЕЛУ (ГЕРТА) и ДЖОНА. В феврале 1934 года я уехал в Лондон, где привлек к сотрудничеству с нами ЭДИТ, известную мне еще по Вене.

В Лондоне я работал с апреля по июнь 1934 г. с Рейфом. С июня по июль 1935 года со ШВЕДОМ. В августе 1935 г. я приехал в отпуск в Москву, где и оставался до ноября 1935 г. Затем вернулся в Лондон и работал там: с ноября 1935 г. по апрель 1936 г. один, с апреля 1936 г. до конца августа 1936 т. с МАННОМ, потом до января 1937 г. опять один, а потом по июнь 1937 г. с МАННОМ, после по ноябрь 1937 г. опять один.

Во время работы в Лондоне я лично провел следующие вербовки: СЫНОК, МЕДХЕН, АТТИЛА, ОТЕЦ, БЭР, ХЕЛЬФЕР, САУЛ, ДЖЕМС, СКОТТ, СОКРАТЕС, МОЛЬЕР, ПОЭТ, ТОНИ, НАЙГЕЛЬ, ШОФЕР, МОЛЛИ и ОМ.

Для прикрытия я изучал в Лондонском университете психологию. Эту учебу я закончил, за исключением последнего экзамена. В Лондоне я разыскал одного моего родственника, кузена, которого я до этого не знал и который владел крупным английским кинотрестом. Я поступил к нему для прикрытия на должность начальника психологического и рекламного отдела и проработал у него десять месяцев. Получаемые от него 20 ф. ст. в месяц я отдавал нашей организации. Кузен согласился выхлопотать мне необходимое для иностранца разрешение на работу, но, так как я получил въездную визу в Англию как студент, английская полиция отказала мне в выдаче такого разрешения, и я был вынужден в сентябре 1937 г. вместе с семьей покинуть Англию. В ноябре 1937 г. я вернулся на 10 дней в Лондон, чтобы законсервировать тамошнюю нашу агентуру. 23 ноября 1937 г. я выехал в Москву.

В 1932 г. я был переведен комиссией ЦК ВКП(б) из австрийской КП в ВКП (б), в конце марта этого года (1938) я прошел обмен партбилета. В начале 1938 г. я был принят в советское гражданство.

Моя жена Фини, или Сильвия. Родилась в 1907 г. Мы с ней знакомы с 1922 г. Сошлись в 1924 г. В том же году она вступила в австрийский комсомол. Она тогда работала воспитательницей в детском доме. В 1927 г. вступила в австрийскую КП. В 1931 г. была откомандирована в Москву в радиошколу Коминтерна, где училась до 1932 г., а позже работала до 1934 г. радисткой на одной из станций Коминтерна. С 1934-го и до начала 1936 г. училась в КУНМЗе. В феврале 1936 г., т. е. только после устранения Абрамова, который до этого из-за плохого ко мне отношения всячески этому препятствовал, она приехала ко мне в Лондон, где у нас родился ребенок. После моего отъезда в Москву жена с ребенком по распоряжению руководства еще девять месяцев оставались за границей. Первого сентября 1938 г. жена приехала в Москву.

Мои братья. У меня два брата. Одному сейчас 27, другому – 26 лет. Старший был портным и некоторое время был членом комсомола, который вынужден был покинуть из-за угроз отца. Стал потом членом шутц-бунда и принимал участие в февральском восстании в 1934 г. Младший брат работал гравером, а по ночам занимался и в результате сумел поступить в Венский университет, учился на медицинском факультете. Ему оставалось сдать всего пару экзаменов, чтобы получить диплом врача, когда произошел захват Австрии и он был вынужден прекратить учебу. Он также был членом шутцбунда и также принимал участие в февральском восстании. Во время господства Дольфуса и Шушнига он работал в подпольной организации МОПРа. В августе 1938 г. братьям удалось получить визу в Аргентину и покинуть Австрию. Оба сейчас находятся в Буэнос-Айресе. Один занимается портняжным делом, а врач сделался разносчиком.

Я владею в совершенстве английским и немецким языками, довольно хорошо французским, могу читать по-итальянски и по-голландски понимать устную речь.

Стефан. 15 декабря 1938 г.».

Помимо этого, наиболее полного жизнеописания Дейча, в его личном деле имеются документы, позволяющие уточнить отдельные эпизоды. Так, в других автобиографических заметках Дейч пишет, что в 1920 году он стал членом революционной интеллигентской группы «Кларте» (основанной якобы Барбюсом). В 1927 году за коммунистическую деятельность он был исключен на полгода из университета. Относительно провала бюро ОМС Коминтерна в Вене в 1931 году Дейч говорит, что он вынужден был два месяца скрываться от полиции, после чего был вызван в Москву.

Неизвестный ранее эпизод указывает на то, что первые контакты Дейча с советской разведкой были довольно продолжительными и активными и имели место еще до того, как осенью 1932 года его пригласили на работу в ИНО. В небольшой без указания даты справке Дейч писал, что в 1930–1931 годах одна из его знакомых свела его с сотрудником ГПУ, который дал ему несколько поручений. Дейч в свою очередь познакомил советского разведчика с ЭДИТ, уехавшей позднее в Англию. Изобретательный Дейч составил несколько рецептов симпатических чернил и достал пару паспортов для венской резидентуры.

Арнольда Дейча очень высоко ценили как оперработника. Нелегальный резидент в Лондоне Александр Орлов писал в Центр 8 сентября 1935 года (во время пребывания там Дейча в отпуске):

«Очень рад, что он оказался вам полезен и что вы отнеслись к нему внимательно и по-товарищески. СТЕФАН исключительно серьезный человек и преданный земляк. Для нашей работы весьма ценен. Он многое уже сделал и при правильном его использовании принесет еще много пользы.

Он заслуживает того, чтобы наши органы отметили его успешную работу, так как это удесятерит его энергию, а главное, чтобы он почувствовал, что для Центра он не какой-то безвестный технический работник.

Поэтому считаю, если бы наш отдел наградил его грамотой, револьвером, часами или чем-либо иным, это было бы справедливо и весьма полезно для дела. СТЕФАН никогда не подведет и оказанное ему доверие полностью оправдает».

Центр незамедлительно откликнулся на предложение Орлова, и в октябре был подготовлен рапорт по поводу награждения Дейча боевым оружием. Из текста рапорта – любопытного интересного свидетельства того времени – проясняются некоторые детали положения Дейча в разведке:

«Начальнику ИНО ГУГБ НКВД т. Слуцкому.

РАПОРТ

Помощником ШВЕДА является т. Арнольд Дейч, австрийский подданный, чл. австрийской КП с 1924 г., чл. ВКПБ с декабря 1931 г. под фамилией Стефан Ланг, родился в Вене, 1904 г., 21 V.

В связи с отсутствием у т. Дейча по условиям работы в подполье советского гражданства, т. Дейч не зачислен в штат Отдела и числится секретным сотрудником. Тов. Дейч на нелегальной работе за кордоном по линии ИНО с 1932 г. За время работы в группе «Г» т. Дейч проявил себя на различных участках подполья как исключительно боевой и преданный делу работник. Тов. ШВЕД и тов. МАР, работавшие с ним, отмечают его исключительные заслуги в отношении группы, так, например: вербовка СЫНКА, четкая работа по связи с АТТИЛОЙ и НАСЛЕДНИКОМ, исключительная инициативность по организации техники группы (фото, хранение материалов и т. п.). В связи с указанным ходатайствую о представлении т. Дейча к награде боевык оружием.

Нач. группы «Г» Славатинский. 17.10.35 г.».

В деле нет сведений о том, было ли ходатайство Славатинского (с подачи Александра Орлова) поддержано руководством и состоялось ли награждение Дейча.

Подобно Малли, Арнольд Дейч испытывал трудности с «легализацией» своего проживания в Англии. Эта проблема обострилась к лету 1937 года, когда истек срок его обучения в Лондонском университете. После этого он начал работать у родственника, не получив, одиако, разрешения на работу. Одновременно было подано заявление о выдаче такого разрешения, но в ответ был получен отказ без указания причин. Видимо, все-таки потому, что власти не видели надобности использовать на такой работе иностранца.

Попытки Дейча открыть свое собственное дело в Англии также не имели успеха. Малли не исключал, что «там лично против него что-то имеется и что он, возможно, уже слишком долго живет здесь без легальных источников дохода, потому властям не было неизвестно о получаемом СТЕФАНОМ жалованье от своего родственника».

В конце концов Дейч предложил выход из положения, который заключался в том, чтобы ненадолго покинуть Англию и вернуться туда уже в качестве аспиранта-стипендиата. В августе Центр одобрил этот, впрочем единственно возможный, план. Дал согласие на него также родственник Дейча, который и должен был предоставить ему стипендию. В середине сентября 1937 года Дейчу предстояло выехать из Лондона в Париж.

Однако письмом от 9 сентября 1937 года Дейч сообщил в Центр, что в конце предыдущей недели к нему на квартиру явился полицейский с документами, на которых Дейч разглядел свою фамилию. Чтобы избежать объяснений по поводу средств, на которые он здесь живет и чем занимается, Дейч поспешно заявил: «Извините, что у меня такой беспорядок. Мы уезжаем отсюда 15 сентября». Полицейский ответил: «Поэтому я к вам и пришел. Вы уезжаете за границу?» – «Да». – «Вы жалеете, что уезжаете?» – «Да, очень». – «Из какого порта вы отправляетесь?» – «Через Довер. Есть ли какая-нибудь особая причина, объясняющая ваш визит?» – «Видите ли, Министерство внутренних дел уже в течение 9 месяцев ведет переписку с вашим адвокатом. Вы живете здесь на полулегальном положении. МВД хочет знать, как долго вы намерены еще здесь оставаться и на какие средства живете? Как только вы уедете, эти вопросы сами собой отпадут».

Полицейский был очень любезен и удалился… Ход дальнейших событий благоприятствовал намерениям Дейча, и он не обнаружил никакого повода для беспокойства. Перед отъездом он принял необходимые меры для того, чтобы во время пребывания во Франции встретиться с некоторыми своими источниками, а именно – с Маклейном, Кернкроссом и Берджесом, намеревавшимися посетить выставку в Париже.

У Дейча, как известно, было поручение Центра, которое он должен был выполнить в Париже, – связать резидента НКВД в Испании Александра Орлова (ШВЕД) с выехавшим для работы во франкистском лагере Кимом Филби («Роковые иллюзии». М., 1995). Эта задача была решена, как следует из приводимого ниже документа, через Гая Берджеса. Чтобы сообщить об организованной им встрече Орлова с Берджесом, Дейч воспользовался разработанным им же самим способом связи с Центром путем отправки открытых писем на условный адрес в Москве.

Летом и осенью 1937 года имели место весьма неприятные события – измена Порецкого и Кривицкого, – что сделало невозможным возвращение Дейча в Англию. Дейч был известен, по крайней мере, одному из них – Вальтеру Кривицкому (ГРОЛЛЬ). Это следует из письма, отправленного Дейчем из Парижа в Центр 23.10.37:

«Тов. ДУЧЕ (Сергей Шпигельглас. – О.Ц.)сказал мне, что я должен написать все, что знаю о ГРОЛЛЕ. ГРОЛЛЬ познакомился с моей женой еще до того, как я сам познакомился с ним. Когда я находился в июне 1936 года в Париже, МАНН познакомил меня с ним. Он попросил у меня адрес для прикрытия в Париже, а также дал поручение найти австрийскую девушку-коммунистку, которая могла бы помогать ему в работе. Я познакомил его с ЛЮКСИ и ее мужем. Потом он позвонил мне в отель, вероятно, мой номер телефона он узнал от МАННА. ГРОЛЛЬ был отчасти посвящен в наши Лондонские дела: он знал, что мы работаем с молодыми людьми, и знал о человеке в FO».

Дейч лишь ненадолго вернулся в Лондон, чтобы законсервировать агентурную сеть. Примечательным является его письмо Шпигельгласу, направленное уже из Москвы. Оно проливает свет на его отношение к агентурной работе и раскрывает некоторые секреты ее успеха. Дейч писал в феврале 1938 года:

«Дорогой тов. Шпигельглас!

Когда я в начале ноября поехал в Лондон, я получил от Вас приказ законсервировать всех агентов на 3 месяца. Я выдал всем жалованье до 1 февраля и договорился с ними, что к этому времени с ними кто-нибудь свяжется. Теперь уже конец февраля, а, насколько мне известно, встречались только с ПФАЙЛЕМ и ДЖОНОМ. По различным причинам я считаю очень важным возобновить если не личный, то письменный контакт с нашими товарищами. Все они – молодые и особого опыта в нашей работе не имеют. Для них общение со старшими товарищами очень важно, оно вселяет в них надежду и уверенность. Многие из них рассчитывают получить от нас деньги, так как они необходимы им на жизнь. В интересах нашей дальнейшей работы я сказал им, что уезжаю в Испанию, которая представляет для нас более важное поле битвы, чем Англия. Не получая от нас никаких известий они должны испытывать разочарование. Все они работают из-за убеждений и с энтузиазмом, и у них может возникнуть мысль, что они больше не нужны. Я не хочу поднимать паники, но в интересах дальнейшей работы нам следует избегать действий, которые могут вызвать у них разочарование или поколебать веру в нашу надежность и пунктуальность. Именно в связи с последними событиями (ГОТ) необходимо а) показать им, что никак не отражается на их положении, это не имеет к нам никакого отношения;

б) что мы все на месте и продолжаем работу, которая является для всех них смыслом их жизни…

…Я хотел бы еще раз отметить особый состав нашего аппарата. Все они верят нам. Они уверены, что мы всегда на месте, всегда везде, что мы ничего не боимся, никогда не бросили никого на произвол судьбы, что мы прежде всего аккуратны, точны надежны. И успех нашей работы отчасти основывался до сего времени на том, что мы никогда их не разочаровывали. И именно теперь очень важно в психологическом отношении послать им о себе весточку, даже в том случае, если мы и не начнем с ними тотчас же работать. СТЕФАН».

Сам Дейч также находился во временном бездействии, хотя руководство разведки неоднократно пыталось направить его на зарубежную работу. Первая такая попытка была предпринята еще в декабре 1937 года, то есть сразу же по возвращении Дейча в Москву, когда Слуцкий подал Ежову рапорт о направлении его в качестве нелегального резидента в США.

Второй рапорт аналогичного содержания был направлен 15 марта 1938 года заместителем начальника 7-го отдела ГУГБ НКВД Шпигельгласом заместителю наркома внутренних дел комкору Фриновскому.

Рассчитывать, однако, на положительное решение вопроса о направлении Дейча за рубеж в это тяжелое время было бесполезно. Шел настоящий разгром разведки. Главные действующие лица менялись с той быстротой, с какой их арестовывали. 11 октября 1938 года уже новый начальник разведки Пассов направил заместителю наркома внудел Берии рапорт совершенно иного содержания:

«В конце 1937 года в Советский Союз был отозван крупный вербовщик нелегального аппарата внештатный работник тов. Ланг Стефан Георгиевич. Его отзыв был вызван предательстовм РАЙМОНДА, которому было известно о месте его работы. 11 месяцев он сидит без дела на нашем содержании.

Учитывая, что вопрос о его использовании на работе за границей сейчас решен быть не может, прошу Вашего согласия устроить тов. Ланга на работу вне наших органов».

Резолюция Берия:«Временно устроить на другую работу вне НКВД. 13.Х».

Вполне возможно, что милостивая по тем временам резолюция Берий спасла Дейча от расправы. Опасность, однако, полностью не развеялась, и в этом отношении показателен еще один рапорт, теперь уже на имя Деканозова, случайного человека в разведке, ставшего на короткое время у руля ее тонущего корабля. 19 декабря 1938 года скромный помощник начальника 5-го отделения Сенькин подал начальнику 5-го отдела ГУГБ комиссару госбезопасности 3-го ранга Деканозову (для сравнения: раньше судьбой Дейча занимались Слуцкий и Шпигельглас, Пассов) рапорт об оплате занятий Дейча русским языком. Деканозов наложил резолюцию от 29.12.38:

«Тов. Сенькин! Не занимайтесь чепухой. СТЕФАНА надо как следует проверить, а не учить языкам».

Эта резолюция Деканозова отметила, пожалуй, самую низкую точку, до которой дошла линия судьбы Дейча. В 1939 году разведка начала выходить из состояния комы. Оживился интерес к Дейчу. В марте 1939 года к нему был направлен лейтенант госбезопасности Каждан с просьбой подготовить ряд материалов по Англии, начиная со справок об общественном устройстве этой страны и кончая характеристиками на источников бывшей нелегальной резидентуры в Лондоне. Тогда-то и появились знаменитые психологические портреты Филби, Маклейна, Берджеса и их товарищей, составленные Дейчем.

Почувствовав позитивные изменения в отношении к себе, а также в связи с началом войны в Европе, Дейч 9 сентября 1939 года направил новому начальнику разведки Павлу Фитину рапорт, в котором указывал, что 21 месяц сидит без работы, и просил о личной встрече. Можно предположить, что результатом его обращения стал новый рапорт Фитина на имя Берия от 31.12.40 о направлении Дейча резидентом, а Крешина его помощником на нелегальную работу в США. Этой небольшой резидентуре ставились задачи возобновления связи с источниками 19-м, НАЙГЕЛЬ и МОРРИС, новых вербовок на оборонных предприятиях и в министерствах, вербовок агентов для переброски в Европу. Для вывода Дейча и Крешина в США предполагалось использовать массовое переселение евреев из Прибалтики. Но и на этой идее был поставлен крест, о чем свидетельствует пометка на рапорте: «В жизнь проведено не было».

В Америку Дейч был направлен только лишь в 1941 году. Грузовое судно «Каяк», на котором он плыл южным маршрутом через Индийский океан, с началом войны на Дальнем Востоке застряло в Бомбее. Оттуда Дейч перебрался в Тегеран и вернулся в Москву только 1 апреля 1942 года. Вторая попытка вывести его в США окончилась трагически – 7 ноября 1942 года пароход «Донбасс» был торпедирован немецкой подводной лодкой в Атлантике, Дейч был смертельно ранен и погиб, героически спасая других («Роковые иллюзии». М., 1995).

Весьма любопытно, что решение использовать Дейча вновь на оперативной работе в качестве нелегала было принято Центром уже после того, как Энтони Блант сообщил Горскому в марте 1941 года содержание собранного МИ-5 досье на Дейча. Из сообщения Бланта следовало, что:

– МИ-5 была уверена, что Дейч – агент советской разведки;

– в досье имелись установочные данные на Дейча и выписка с датами пересечения им границы Англии;

– в досье не содержалось каких-либо данных о связях Дейча;

– поскольку при въезде за Дейча поручился его дядя, то МИ-5 взяла в разработку не только дядю, но и его ближайшее окружение по подозрению в их причастности к советской или немецкой разведке.

Хотя из сообщения Бланта не ясно, когда МИ-5 плотно занялась родственником Дейча – сразу по его прибытии в Англию или после допроса Кривицкого, когда Дейч уже покинул негостеприимный ОСТРОВ, можно с уверенностью предположить, что сомнения английской контрразведки в отношении его были развеяны показаниями предателя.

Теодор Малли

Теодор Малли, несомненно, принадлежит к поколению «великих нелегалов». Его разведывательная деятельность проходила в период наивысших достижений советской нелегальной разведки предвоенного времени и тесно переплеталась с работой Дмитрия Быстролетова, Арнольда Дейча, Александра Орлова, Бориса Базарова, Дмитрия Смирнова, Сергея Шпигельгласа. К плеяде «великих» его можно отнести хотя бы за его непосредственное участие в деле шифровальщика Форин Офиса Кинга и за создание второго круга членов «Кембриджской группы» во время пребывания на посту руководителя нелегальной лондонской резидентуры.

В опубликованных на сей день западных (они появились раньше) и отечественных материалах Теодор Малли фигурирует как священник, точнее, капеллан австро-венгерской армии, ставший на сторону революции и служивший ей на поприще разведки. Такая характеристика Малли основывается на просочившихся в западную печать показаниях предателя Вальтера Кривицкого. Впрочем, Филби и Маклейн в своих записках также говорят о нем как о бывшем священнике. Не исключено, что Малли использовал эту пикантную деталь своей биографии для придания своей фигуре большего драматизма в глазах современников. В обвинительном заключении по его делу, подготовленном в сентябре 1938 года, он называется «бывшим ксендзом» и «фельдкуратом», а затем «офицером австро-венгерской армии». Последнее вполне объяснимо стремлением его обвинителей подчеркнуть чуждое диктатуре пролетариата социальное происхождение Малли.

Наиболее объективные и правдивые сведения о Теодоре Малли можно почерпнуть из справки, подготовленной Первым главным управлением КГБ в 1966 году. Она основывалась на личном, оперативном и следственном делах разведчика. Из справки следует, что Теодор Степанович Малли, венгр по национальности, родился в 1894 году в городе Темешвар (Венгрия) в семье чиновника Министерства финансов. Окончив 8 классов гимназии, он вступил в один из католических монашеских орденов и обучался на богословском и философском факультетах неназванного духовного учебного заведения. Получил первый сан диаконата, после чего расстригся и уже как светский студент поступил на военную службу в качестве вольноопределяющегося. Таким образом, драматическое превращение Малли из солдата воинства Божьего в «человека с ружьем» свершилось задолго до его соприкосновения с реальностями русской революции и было вызвано каким-то иным, нежели марксистским, переворотом в его мировоззрении. В декабре 1915 года Малли окончил военное училище в чине прапорщика. В 1915–1916 годах служил подпоручиком в австро-венгерской армии и в июле 1916 года, находясь на русском фронте, попал в плен. До мая 1918 года Малли кочевал по лагерям для военнопленных в Полтаве, Харькове, Ростове, Пензе, Астрахани, Оренбурге и Челябинске, изучая географию России по трактам, проселкам и железным дорогам.

В 1918 году Малли вступил добровольцем в Красную Армию и прослужил в ней до 1921 года, познав все тяготы Гражданской войны. Он воевал против белочехов под Челябинском, потом против Колчака, Врангеля и Махно. В ноябре 1918 года был захвачен в плен колчаковской контрразведкой, сидел в тюрьме в г. Красноярске, затем в концлагере до освобождения частями Красной Армии в декабре 1919 года. Продолжал воевать до 1921 года, когда был направлен на работу в ЧК.