Текст книги "КГБ в Англии"

Автор книги: Олег Царев

Соавторы: Найджел Вест
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

За получением своего первого фальшивого паспорта Дмитрий Александрович отправился, по совету Гольста, в Данциг, где дуайеном консульского корпуса был генеральный консул Греции Генри Габерт, вовсе не грек, а еврей из Одессы, и, по характеристике Гольста, «жулик, член международной банды торговцев наркотиками». «Не пугайтесь его величественного вида!» – напутствовал Гольст Быстролетова.

Гольст оказался прав. За определенную сумму Быстролетов приобрел греческий паспорт на имя Александра Галласа, который давал ему право на проживание в Берлине. Изучив образ жизни берлинских греков, войдя в паству местной греческой церкви, заведя переписку с «родиной» через заезжих греков и развесив на стенах фотографии с видами «родного города» Салоники, он стал играть роль греческого коммерсанта. «Одновременно всем неустанно твердил, – пишет Быстролетов, – что вырос я не в Греции, что мой основной язык – не греческий, а английский, а грек я только душой, потому что каждый порядочный человек должен иметь родину, которую он любит».

Оружие не было обязательной принадлежностью нелегалов, но Быстролетов, будучи романтиком и немного авантюристом, не удержался от соблазна, «В Лихтенштейне я легально купил себе пистолет и всюду, где мог, ездил за город учиться стрелять, и весьма метко, держа пистолет в кармане, как стреляют американские гангстеры, – пишет он в своих мемуарах. – Испортил десяток пиджаков, но стал отличным стрелком». Однажды, когда Быстролетов будет работать с крупным международным авантюристом, такое умение владеть пистолетом спасет ему жизнь.

К середине 1930 года Быстролетов был достаточно экипирован, чтобы начать самостоятельную работу с наборщиком из Форин Офиса, о котором было известно только то, что он Чарли. Именно это обсуждали КИН и АНДРЕЙ на встрече летом 1930 года.

«Началась разработка операции и распределение ролей. Было решено, что я буду изображать европейского аристократа, зажатого в тиски советской разведкой, а КИН – роль безжалостного советского чекиста, – вспоминает Быстролетов. – Это позволит мне использовать симпатии и антипатии Чарли и облегчит установление дружеских отношений с ним, КИН же будет появляться на сцене лишь изредка и только для того, чтобы давать нагоняй одновременно англичанину и мне, – принцип бархатной и железной перчатки тогда оправдает себя в полной мере. Нужно создать видимость единого фронта двух запутавшихся «порядочных людей одного круга» против общего хозяина».

Когда все детали были уточнены, для Быстролетова был изготовлен чешский паспорт, с которым ему предстоит играть роль прокутившего свое состояние венгерского графа Ладислава Перельи. В действительности же существовал венгерский род Переньи, который владел собственностью в Чехословакии. Для подкрепления легенды Быстролетов съездил в Венгрию, покатался по стране, присмотрелся к венгерской аристократии в церкви, на скачках, в театре и в ночных заведениях, а также заказал себе у лучших портных Будапешта костюмы по последней моде, накупил обуви, шляп и всяких безделушек. После прочтения десятка книг по истории, культуре и экономике Венгрии он, наконец, как венгерский граф вместе с КИНОМ прибыл в Париж и приступил к выполнению задания.

С АРНО, как стали именовать Чарли, Быстролетова познакомил КИН на очередной встрече. Когда КИН ушел, они посидели еще некоторое время вдвоем, а потом расстались. Следом за АРНО немедленно отправились помощники Быстролетова ПИЙП и ЭРИКА, чтобы выследить адрес англичанина в Париже и его полное и настоящее имя. Эта классическая процедура повторилась пару раз, но безрезультатно. «Первые же попытки слежки после встреч с АРНО показали, – пишет Быстролетов, – что Чарли не простак-рабочий, а культурный и опытный разведчик: он великолепно ориентировался в Париже и так ловко вилял по суматошным улицам, что поспеть за ним представлялось невозможным». Чтобы умерить прыть АРНО, Быстролетов старался подпоить его, благо тот был большой любитель спиртного. Но и это не помогало. Слежка продолжалась раз за разом, и наконец Арно ее засек. Он попросил Быстролетова больше не беспокоиться и сообщил адрес, оказавшийся ложным, но как бы то ни было, нелегальная группа КИНА все же установила место проживания англичанина – отель «Наполеон» близ Триумфальной арки, и по регистрационной книге постояльцев – его имя: Эрик X. Оулдем.

Окрыленный успехом, Быстролетов Примчался в Лондон, где в адресной книге нашел несколько Эриков Оулдемов, но последующая проверка показала, что ни один из них не является АРНО. Тогда Быстролетов изменил тактику. В день очередной встречи с англичанином он под предлогом изменить ее время и место практически ворвался в pro номер в отеле «Наполеон». Такая бестактность могла стоить разрыва отношений, но АРНО слишком нуждался в деньгах, чтобы пойти на это. Хотя тот и выразил неудовольствие по поводу нежданного визита, Быстролетов был вознагражден за свою наглость: на кожаном служебном чемоданчике АРНО он увидел его настоящие инициалы «Э.Х.О.». Они совпадали с инициалами его вымышленных имени и фамилии.

Через несколько дней в Женеве началась очередная сессия Лиги Наций. В списке членов британской делегации, остановившейся, как всегда, в отеле «Бо-Риваж», значился Эрнест Холлоуэй Оулдем. Вскоре группа Быстролетова выследила и его самого. Это был АРНО. «Он смертельно побледнел, – пишет Быстролетов, – когда я, не кланяясь и видимо не обращая на него внимания, взобрался в баре на соседний стул: наши пальцы сжимались на его горле».

Последующие события развивались в Лондоне. Быстролетов пишет, что по справочнику «Who is who» он нашел Эрнеста Холлоуэя Оулдема, бывшего армейского капитана и орденоносца, а ныне служащего Форин Офиса. Проверка указанного в справочнике адреса показала, что он проживает в особняке на Пембрук-Гардене в Кенсингтоне. Одевшись на манер высокопоставленного банковского служащего, Быстролетов на следующий же день после своего открытия постучал в дверь дома АРНО. Горничной он вручил визитную карточку на имя графа и фунтовую кредитку. «Хозяина дома не оказалось: меня приняла надменная леди, стоя посреди гостиной, – вспоминает Быстролетов. – Я почтительно объяснил, что являюсь доверенным лицом Дрезденского банка, в котором ее супруг изволит хранить часть принадлежащих ему ценных бумаг. Движение курсов на фондовой бирже заставило меня в интересах нашего вкладчика явиться в Лондон, и теперь я прошу о деловом свидании. Упоминание о деньгах заставило высокомерную леди взглянуть на меня несколько благосклоннее». Быстролетов почувствовал себя увереннее и в отсутствие хозяина пригласил его жену на другой день позавтракать с ним в отеле «Ритц». Начавшийся в холодных тонах разговор за ленчем стал теплее после бутылки бургундского и коньяка за кофе. Люси, она же впоследствии в секретной переписке ОГПУ – МАДАМ, настолько расположилась к молодому графу, что поведала ему две семейные тайны: во-первых, что ее супруг пьет, и, во-вторых, что он ведет себя очень странно и Монти сказал ей, что он на дурном счету. На вопрос Быстролетова, кто такой Монти, МАДАМ ответила, что это начальник службы контрразведки в Форин Офисе, брат фельдмаршала Монтгомери. По пути домой МАДАМ проявила последнюю слабость: «Граф, я доверяю вашей чести. Мой муж по указанию врачей заключен для принудительного лечения в замок Рэндэлшэм близ Ипсиджа. Я бессильна что-либо сделать! Используйте свое влияние, умоляю вас! Завтра утром мой шофер отвезет вас в Рэндэлшэм. Помогите!»

На следующее утро шофер с каменным лицом и выправкой робота отвез Быстролетова в Рэндэлшэм. Дмитрий Александрович застал АРНО спящим в глубоком кресле. Когда тот проснулся и открыл глаза, то единственное, что он смог сказать, было: «Вы? Здесь?

Будьте вы прокляты богом!» Все карты Чарли, казалось, были раскрыты. Но так только казалось. АРНО припрятал один козырь, который позволял ему вести ловкую игру с советской разведкой.

Быстролетов утверждает, что он прожил в Рэндэлшэм-Холле около месяца до окончания лечения АРНО и затем вернулся с ним вместе в Лондон. «С этого времени АРНО покорно выполнял требования КИНА, однако крепко ругая его в разговорах со мной, – пишет Дмитрий Александрович. – Разведывательная линия начала работать по плану, регулярно, как хорошо отлаженный механизм». Слова Быстролетова из его воспоминаний, написанных в 1968 году, подтверждаются также документом, хранящимся в его деле. В письме от 9 октября 1931 года нелегальная резидентура сообщала: «Улучшение взаимоотношений с АРНО – несомненно. ГАНСУ жена АРНО весьма настойчиво предлагала остановиться у них в доме – то же предложил и АРНО. Жена АРНО ГАНСУ между прочим сообщила, что, когда ГАНС к ним приедет – [она] познакомит [его] со многими коллегами АРНО, которого знают все руководители ФО…»

На знакомство с коллегами АРНО нелегальная резидентура возлагала больщие надежды. Дело в том, что, будучи «разоблачен» решительными действиями FAHGA как сотрудник Форин Офиса, АРНО все же продолжал скрывать свое истинное положение в этом учреждении. По словам АРНО, он был лишь посредником между ГАНСОМ – КИНОМ и источником в Форин Офисе, который решил подзаработать на продаже секретных документов. Имя своего источника АРНО упорно скрывал, что позволяло ему просить более высокую цену за передаваемые документы: часть денег – источнику, часть – себе, за посредничество. Это и был тот самый припрятанный АРНО козырь. Было, его утверждение правдой или нет, советская разведка не знала и не могла проверить до самой смерти АРНО в 1933 году, когда ей стали известны результаты следствия, проведенного по делу АРНО в Форин Офисе. Только тогда стало ясно, что, как указано в обобщенной справке о проделанной Быстролетовым работе от 18 декабря 1968 года, АРНО был специалистом по рассылке шифров и дешифрованию и заведующим бюро по распределению шифрпереписки в Форин Офисе. В 1931 году это истинное положение АРНО в Форин Офисе советской разведке не было неизвестно. Поэтому обещание жены АРНО познакомить ГАНСА с коллегами ее мужа позволило бы, как полагала нелегальная группа ГАНСА – КИНА, нащупать среди них тот самый таинственный источник и установить с ним непосредственный контакт.

АРНО настолько втянулся в работу, что проявил недюжинную изобретательность и вкус к конспирации. Для удобства связи он поручил Быстролетову «воспитание своего младшего сына», которого поселил в богатой немецкой семье, проживавшей в вилле над Рейном неподалеку от Бонна. Под предлогом посещения сына АРНО ездил в Германию, прихватывая с собой очередную порцию документов. Места встреч, впрочем, разнообразились. Это мог бьггь Мадрид, Париж, пляж в Ост-Энде, горный курорт в Швейцарии (Бриенц). Но даже при хорошо налаженной работе Быстролетова подстерегали неприятные неожиданности. Одна из них случилась в Париже, куда АРНО привез шифровальную книгу и код. «Я целую ночь фотографировал их в отеле, устал и случайно обрезал ладонь полоской стекла, которой прижимал страницы, – пишет Быстролетов. – Впопыхах не почувствовал боли и увидел, что поранился, только тогда, когда на глянцевитую поверхность листа капнула большая капля крови. Напрасно я ее слизывал, напрасно смывал ваткой с водой – пятно осталось. При хорошем контроле это был бы провал, но в Англии особые порядки – там в МИДе сидят дворяне, знающие друг друга с детских лет по Итону и Харроу, им все сходит с рук».

Быстролетов сумел установить с АРНО именно такие отношения, какие они наметили с КИНОМ при разработке всей этой операции. КИН писал в Центр 18 апреля 1932 года:

«В нем (ГАНСЕ. – О.Ц.)АРНО видит «нобльмена», венгерского дворянина (что ему весьма импонирует – этой легенде он, видимо, всерьез поверил), который оказался каким-то образом большевиком, но, не будучи русским, он гораздо приемлемее для него… По-видимому, он думает, что либо ГАНС был военнопленным у нас, либо «заблудился» в Европе… [ГАНС] только просит, объясняет мой нажим, причем сам как будто бы поставлен в положение, при котором неуспех в работе означает переброску его на другой, неевропейский участок работы».

Вскоре после знакомства Быстролетова с женой АРНО произошло то, чего и следовало ожидать. Жена АРНО, именовавшаяся в секретной переписке МАДАМ, влюбилась в молодого красивого венгерского графа и стала домогаться если не ответной любви, то хотя бы близости с ним. Делала она это весьма прямолинейно и откровенно. «Поскольку ГАНС категорически отверг ее приезд к нему в номер, – сообщал КИН в Центр 2 января 1932 года, – она проделала задуманное у себя дома (перед возвращением АРНО из больницы), «лихим портовым жестом» закинув подол платья, расставив ноги и умоляя не терять времени. Быстролетов был не в том положении, когда можно отвергнуть отчаявшуюся на такой поступок женщину. Невзирая на то, положение в данный момент не диктовало необходимости ГАНСУ вступить в интимные отношения с МАДАМ, и это не предусматривалось, по крайней мере, в этом конкретном случае, – писал далее КИН, – ГАНСУ пришлось пойти на этот шаг. Все-таки иметь дело с отвергнутой женщиной гораздо хуже, чем с женщиной, добившейся своего».

Ход мыслей и Быстролетова, и Базарова был правильным и, как показало будущее, МАДАМ сыграла важную роль во всей этой операции, спасая своего возлюбленного от провала.

Повествуя в «Воспоминаниях» о деятельности своей нелегальной группы, Быстролетов отмечает, что она велась по трем линиям.

«1. Первая линия – вербовщик и лицо, первоначально разрабатывающее новый источник, – я.

2. Вторая линия – нелегальные резиденты: КИН (с которым я работал в Берлине) или МАНН (в Париже).

3. Третья линия – легальные резиденты в посольстве – СЕМЕН и Б. Берман (в Берлине), ПЕТР (в Париже).

Помимо этих трех линий, работали технические специалисты (связисты и фотографы, в основном ПИЙП и ЭРИКА, которые постоянно находились при мне, разъезжали со мной и по моим поручениям). У группы имелись две технические базы (в Давосе – паспорта и деньги; в Париже у АПТЕКАРЯ – пункт для обработки материала). Прямой радиосвязью группа не располагала. Я знал настоящие фамилии только ПИЙПА и ЭРИКИ. Их легализационных данных, так же как и они моих, я не знаю. Встречи происходили конспиративно… только по мере надобности».

Человеком, содержавшим техническую базу группы Быстролетова в Давосе, была МИЛЕНА – жена Быстролетова – Мария, находившаяся там на излечении от туберкулеза. Паспорта и деньги она держала в тайнике за шкафом в палате легочного санатория.

Легкая и мобильная группа Быстролетова как нельзя лучше соответствовала условиям поддержания связи с АРНО, требовавшим быстрого перемещения по Европейскому континенту и через Ла-Манш.

Работа с АРНО велась по классической схеме и преследовала три основные цели: получение документальных материалов, выход на первоисточник (АРНО разыгрывал роль посредника) и получение наводок на других сотрудников Форин Офиса. Быстролетов, однако, не упустил случай получить через АРНО настоящий английский паспорт. «Задумав получить британский паспорт, пишет он в своих мемуарах, – я стал следить за канадской печатью и установил, что у второго сына лорда Гренвилла – Роберта в Канаде имеются земли (я записал себе, где именно) и сам этот джентльмен родился там в имении под названием «Нортс-Пойнтс». Я купил два десятка книг и очень внимательно проштудировал их, чтобы получше знать Канаду, ее географию, историю, экономику, быт. И только потом мой источник АРНО достал мне паспорт на это имя, причем министр иностранных дел в виде исключения и в знак особого внимания лично подписал его, сказав:

– А я и не знал, что сэр Роберт опять здесь!» Быстролетов обзавелся английским паспортом в середине 1932 года, как об этом свидетельствует КИН в письме в Центр от 27.07.32:

«ЧАРЛИ привез книжку для ГАНСА. Эта книжка выдана не Министерством внутренних дел, как обычно, а Форин Офисом. Это английская, а не канадская книжка, как первоначально предполагалось. Она точно такая же, как у ЧАРЛИ».

В своих мемуарах Быстролетов говорит, что он пользовался английским паспортом главным образом для перевозки из страны в страну какого-либо важного или опасного груза и никогда не жил по нему длительное время, так как для этого пришлось бы регистрироваться в британском консульстве, где его акцент мог вызвать подозрение. То, что британский паспорт был своего рода пропуском через границы, утверждал также и Ким Филби в своих неопубликованных воспоминаниях. Австрийские коммунисты поручали ему провоз почты МОПРа в страны Восточной Европы (Кастелло Дж., Царев О. Роковые иллюзии. – Изд-во Международные отношения. – М., 1995.).

Некоторое представление о характере информации, которую АРНО передавал советской разведке, дают написанные собственноручно Быстролетовым аннотации некоторых шифртелеграмм Форин Офиса. Исполненные мелким, бисерным почерком, они возвращают нас к событиям лета 1932 года, работе Лиги Наций и германскому вопросу. В телеграмме от 28 Июня 1932 года английский посол Ромболд сообщает из Берлина, ссылаясь на своего тайного информатора:

«Канцлер Папен намерен во что бы то ни стало добиться компромисса с Францией по всем спорным вопросам хотя бы ценой жертв со стороны Германии. Кабинет настаивает, чтобы в Лозанне все же был взят более твердый тон. В день приезда Папена из Лозанны на совещании с кабинетом перед заключением соглашения было устроено секретное совещание, на котором ген. Шляйхер «настаивал на необходимости прийти к соглашению с Францией по вопросу о вооружениях, заявляя определенно, что далее Германия не может существовать с армией в 100 тыс. человек при 12-летнем сроке службы».

В другой телеграмме Форин Офиса говорилось:

«28 июля бельгийский военный атташе сообщил английскому атташе, что примерно 24 июля, т. е. во время интервью Папена «Матен», французскому военному атташе было вручено письменное предложение компромиссного характера для передачи Генеральному штабу в Париже. Предложение было выработано правыми кругами в полном согласии с Рейхсвером. Атташе отвез предложение в Париж и неожиданно снова 27 июля вернулся в Берлин».

Еще в одном сообщении Быстролетова, написанном им от руки, без ссылок на конкретные английские телеграммы, содержится следующая информация:

«Неверно, что Макдональд поддался французскому нажиму [с целью] смягчения позиции в течение Лозаннских переговоров, перейдя от принципа политики… репараций к принципу нахождения компромиссной суммы и пр.; сообщения газет, что предложение Гувера повлияло на политику Англии в смысле сближения с Францией, – французская пропаганда. Макдональд ясно высказывался за полную ликвидацию репараций, а французы решительно этому противились, в то время как немцы сразу же дали понять, что они готовы на компромисс, лишь бы прийти к какому-либо соглашению; это ослабило позицию Макдональда, поставило в неловкое положение итальянцев и привело к известному ныне компромиссному решению. Макдональд должен был во что бы то ни стало добиться компромисса с целью подготовки экономической конференции в Лондоне, создания менее напряженной атмосферы в Европе, подготовки сепаратного соглашения Англии с САСШ.

Никакого соглашения между Эфрио и Папеном о политических уступках Франции в целях содействия Папену в его борьбе с приходом к власти Гитлера не достигнуто, равно как не получено от Папена обещания, что Шляйхер объявит диктатуру в целях недопущения Гитлера к власти. Никакого соглашения по вопросу о германских вооружениях (увеличение Рейхсвера и пр.) не достигнуто, хотя по всем этим вопросам обмен мнениями состоялся.

Макдональду не удалось реализовать свой план о секретном соглашении руководящих политиков европейских государств о необходимости на период кризиса воздерживаться от будирования вопросов, способных обострить межгосударственные противоречия. В силу своего характера («идеализм», упрямство) Макдональд постарался добиться хотя бы согласия Франции и других держав на предварительный обмен мнениями по наиболее спорным европейским проблемам, до вынесения их на международный уровень (противоречия между Францией и ее союзниками и Германией, между Францией и Италией). По мнению Саймона и бюрократов из ФО, не относящихся к сторонникам Макдональда, соглашение о предварительном обмене мнениями является ненужным, бесцельным документом. Соглашение это было использовано Францией в своих целях, и английскому послу в Берлине была дана инструкция во что бы то ни стало и как можно скорее заручиться поддержкой Германии и тем самым продемонстрировать истинный характер французского маневра».

Работа Быстролетова была высоко оценена Центром, и он был награжден боевым оружием. Копия приказа хранится в его личном деле.

Приказы ОГПУ за 1932 год

«№ 1042/с, 17 ноября 1932 г., г. Москва.

За успешное проведение ряда разработок крупного оперативного значения и проявленную при этом исключительную настойчивость – НАГРАЖДАЮ:

БЫСТРОЛЕТОВА Д.А. – сотрудника ИНО ОГПУ – боевым оружием с надписью: «За беспощадную борьбу с к.-р. ОТ КОЛЛЕГИИ ОГПУ».

ЗАМ. ПРЕД. ОГПУ: БАЛИЦКИЙ».

Указание в приказе на ряд разработок отражало тот факт, что Быстролетов одновременно с операцией по проникновению в Форин Офис вел крупную игру с французской разведкой и с международным авантюристом РОССИ. В приказе было также совершенно справедливо отмечено исключительное упорство Быстролетова. Однако ни Центр, ни сам Быстролетов еще не представляли себе, какое упорство ему еще предстоит проявить в деле АРНО.

С осени 1932 года в работе АРНО начались сбои. Он стал пропускать встречи, а когда появлялся, то не приносил ничего существенного. Собственно говоря, первый признак неладного, если выстроить все события в цепочку уже задним числом, появился на очередном свидании в июле 1932 года, когда АРНО достал Быстролетову английский паспорт на имя лорда Гренвилла. КИН тогда сообщал в Центр:

«ГАНС только что вернулся из своей поездки. Его партнер заставил его на сей раз ждать целых 10 дней. Он ничего интересного не принес. Я думаю, это объясняется его халатным отношением к делу. Он все время уверяет, что его партнер был невероятно занят в связи с Лозаннской конференцией и поэтому он не имел возможности интересоваться различными вопросами, которые для нас имеют значение» (КИН – Центру от 27.07.32).

Базаров и Быстролетов, как видно, приняли объяснение АРНО, хотя и с явным неудовольствием. Приобретение английского паспорта в некоторой степени компенсировало в их глазах «халатность» источника. Однако признаки того, что с АРНО не все обстоит благополучно, нарастали. Он постоянно задерживал доставку документов. Гром грянул 11 ноября 1932 года, когда в Берлин приехала жена АРНО. Она открыла ГАНСУ правду о муже. «Из разговоров наедине с женой, – писал Быстролетов в Центр, – выяснилось следующее.

1. В середине октября (т. е. за неделю до приезда [в Берлин. – О.Ц.)АРНО был уволен со службы. Насколько начальство было настроено против него, показывает факт, что ему не дали даже частичной пенсии. Причины – последние 2 года пьянствует и небрежно работает, последние полгода перестал работать совсем, не появлялся в офисе, брал служебные бумаги домой и терял их, месяцами не отвечал на срочные запросы и пр. Последние месяцы сотоварищи по работе пытались повлиять на него, но безуспешно. Ныне все его бросили, за исключением бывшего его помощника КЕМПА, который по-прежнему у них бывает.

2. Материальное состояние АРНО скверное. У него есть деньги в банке, но немного. МАДАМ намерена уйти от него, т. е. продать дом, автомобиль и пр., получить свою долю из вырученной суммы и затем бросить АРНО. Она намерена поселиться в каком-либо французском курорте, где много англичан, и устроиться экономкой или компаньонкой, а если не удастся, то стать проституткой. Просит меня не оставлять ее без поддержки.

4. Физическое состояние АРНО плохое. Он отдохнет от берлинской поездки и опять приобретет некоторую бодрость и работоспособность, его физическ. сил в итоге надолго не хватит. До полной инвалидности осталось несколько месяцев.

5. АРНО заявил, что привозить почту будет и впредь. Мы условились о свидании через неделю на германской территории. Решительного объяснения между нами не произошло, ибо вследствие его ненормального состояния (абсолютная апатия, сильные рвоты, невозможность двигаться или говорить) серьезно говорить с ним не представлялось возможным. Это будет сделано при следующем свидании через неделю».

Далее Быстролетов излагал план последующих действий в отношении АРНО, который заключался в том, чтобы, учитывая болезнь англичанина и его неспособность к работе, предложить ему пожизненную пенсию в обмен на прямую связь с основным источником. Одновременно Быстролетов делился своими опасениями относительно причины увольнения АРНО из Форин Офиса. Он ссылался на «возмущение и удивление МАДАМ, что АРНО, заслуженного сотрудника ФО.

6. фронтовика-офицера, после 20 лет службы выгнали без пенсии, хотя бы частичной». Быстролетов справедливо полагал, что при увольнении, мотивированном небрежной работой вследствие пьянства, обычно пенсии не отнимают. «Сопоставляя это с двумя случаями, рассказанными самим АРНО о двух уволенных сотрудниках (из Пекина и Осло), заподозренных в измене (расследование не дало результатов, но подтвердило подозрения), – рассуждал он, – можно прийти к мысли, не был ли заподозрен в том же сам АРНО».

В то же время Быстролетов из разговора с МАДАМ понял, что АРНО был гораздо более крепким орешком, чем он полагал до сих пор. Можно было предположить, что англичанин не раскрывает всю правду – это было и не в его интересах. Однако, как выяснилось, он преднамеренно вводил в заблуждение Быстролетова и Базарова. Когда АРНО прижали как следует к стенке, он признался, что его первоисточником является некий капитан в отставке, а ныне, как и он сам, сотрудник Форин Офиса, желающий подзаработать на продаже секретных документов. Имени этого капитана АРНО, не назвал. Самым простым способом перепроверить слова АРНО было расспросить об этом МАДАМ, тем более что ее расположение и доверие к себе Быстролетов предусмотрительно заранее благоразумно обеспечил.

«МАДАМ заявила, – сообщал Быстролетов о беседе с ней, – что никакого капитана, соответствующего описанию АРНО, она не знает и что это сказки». Кроме того, всплыли и другие настораживающие факты. «В частности, нет оснований верить, – продолжал Быстролетов, – что ему по роду службы полагалось или разрешалось ездить за границу (характерно, что нам не известен ни один достоверный случай его пребывания за границей по каким-либо иным делам; его поездки в течение последнего года в Женеву и Париж, по словам МАДАМ, – ложь». «Теперь, после того, что удалось узнать от МАДАМ, ясно, что ни одному его слову верить нельзя, – заключал свой отчет «венгерский граф».

Ситуация с АРНО грозила провалом. Быстролетов понимал, что в пьяном виде он мог проболтаться и поставить под удар всю операцию, тем более что он и так уже, как свидетельствовало его увольнение, находился под подозрением у Форин Офиса. Наиболее разумным было бы бросить его и оборвать с ним все связи. С другой стороны, главная задача – выход на первоисточник – не была решена, а Центр не зря отметил «исключительное упорство» Быстролетова. Поэтому ГАНС продолжал возиться с АРНО как с ребенком и если ставил кого-нибудь под удар, то только себя самого.

Поездка Быстролетова в Лондон на Рождество 1932 года позволила ему убедиться в том, что АРНО продолжал все глубже погружаться в пучину беспробудного пьянства. «В течение 22, 23 и 24 декабря АРНО пил все больше и больше, наши просьбы и упреки его лишь раздражали, не давая никаких результатов, – сообщал в Центр Быстролетов. – Наконец я решил взять дело в свои руки и потребовал его отъезда в деревню (на лечение. – О.Ц.).25-го вечером я приехал к АРНО домой и застал его спящим в кресле. Немытый, растрепанный, с ввалившимися глазами и осунувшимся лицом, он производил впечатление вконец опустившегося алкоголика. Я тряс его за плечи и в конце концов разбудил, и что же? Не открывая глаз, он протянул руку, нащупал бутылку, выпил и, видимо приняв меня за жену, сказал: «Пошла вон, старая сука», и снова заснул. Я уговорил МАДАМ не давать ему больше коньяка и, когда он проспится, потребовать доктора. Ночью он проснулся и потребовал выпивки, но, получив отказ, стал душить МАДАМ. Дело кончилось бы плохо, если бы не вызванный МАДАМ доктор. Он дал ему сильную дозу наркотика, и в бессознательном состоянии санитары увезли его в деревню при моем содействии. Вид у АРНО был ужасный… Естественно, нервы у МАДАМ находились в весьма расстроенном состоянии, и она хотела покончить с собой. Еле-еле удалось в течение последующих трех дней отговорить ее от самоубийства. Она лежала в постели, на шее у нее виднелись ясные отпечатки пальцев АРНО, и доктор делал ей успокоительный укол».

После лечения в санатории АРНО стал чувствовать себя лучше, хотя и не переставал пить и избивать жену. В мае 1933 года он привез в Париж на свидание с Быстролетовым очередную партию документов Форин Офиса. «Передавая пакет с материалами, АРНО сообщил, что он якобы не знает точно содержание пакета (последний был заклеен), и казался в этот момент вполне искренним, – писал Быстролетов. – Он заявил, что источнику заплатил полностью как за тетради, так и за депеши… Материалы были в казенном пакете из ФО, пакет – в кожаном портфеле из ФО». На этой же встрече АРНО предложил приобрести у «источника» «книгу К.» (коды Форин Офиса. – О.Ц.)и три таблицы (перешифровальные. – О.Ц.)по цене вдвое больше той, что была уплачена за аналогичный «товар» в 1932 году («это было в лучшую пору наших с ним отношений», – прокомментировал Быстролетов). Не отказываясь от сделки и имея в виду поторговаться, ГАНС поставил вопрос о прямой связи с источником и уходе АРНО на пенсию. АРНО ответил, что уже готовит к этому источника, но пока тот якобы не созрел.

АРНО приехал в Париж вновь 20 июня 1933 года вместе с женой, чтобы только сказать, что материалов он не доставил, так как не смог заплатить за них источнику. МАДАМ заявила, что привезла его силой, выполняя указания Быстролетова о соблюдении назначенных сроков. «Состояние АРНО было более благоприятное, чем можно было ожидать, – сообщал в Центр Быстролетов. – Он пьет с раннего утра целый День, постоянно пребывая в состоянии сильного опьянения. Однако болезненных симптомов пока не наблюдается, и при соответствующем давлении на него он еще в состоянии говорить о деле, перемещаться из страны в страну и пр. Однако в любой момент может последовать осложнение (доктор предсказывает скорое начало белой горячки; кроме того, в последнее время у него часто случаются тяжелые сердечные приступы, которые, по мнению врача, могут внезапно привести к смерти».