Текст книги "КГБ в Англии"

Автор книги: Олег Царев

Соавторы: Найджел Вест
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

14 октября 1939 года Блант по распоряжению Военного министерства был восстановлен в разведывательной школе и приступил к занятиям. Инцидент был представлен как недоразумение, за которое ему принесли извинения. Блант закончил первый курс и с 20 ноября начал занятия на втором. За время учебы он передал нам ряд учебных пособий и записи лекций, читавшихся сотрудниками военной разведки и службы безопасности. Но наиболее ценным материалом была структура секретных служб Великобритании, вполне вероятно, полученная советской разведкой впервые. В записке от 17 ноября 1939 года, переданной через Берджеса, Блант сообщил, что именно скрывается за загадочными буквами «МИ»:

МИ-1 – оперативная разведка (Intelligence in the field);

МИ-2 – разведка во всех зарубежных странах, кроме Западной Европы (Intelligence in all foreign countries ex. W. Europe);

МИ-3 – разведка в странах Западной Европы (Intelligence in W. Europe);

МИ-4 – картография (maps);

МИ-5 – контрразведка на территории Великобритании (counterespionage in Britain);

МИ-6 – контрразведка за рубежом (counterespionage abroad);

МИ-7 – пропаганда (в войсках);

МИ-8 – радиоразведка (wireless intelligence);

МИ-9 – общая пропаганда (propaganda of unspecified kind);

МИ-10 – артиллерийская и химическая разведка (artillery and gas intelligence).

Еще в процессе учебы Блант запрашивал указаний, где ему предпочтительнее служить по окончании курсов. Центр, естественно, отдавал предпочтение Лондону и Военному министерству (War Office). Однако этим планам не суждено было реализоваться, и Блант получил назначение во Францию на должность начальника отделения военной полиции. Перед отъездом Блант по своей инициативе разработал условия связи на Францию, а в качестве вещественного пароля передал Горскому через Берджеса половину 10-франкового банкнота. Кроме того, проявив поразительную предусмотрительность и оперативную дисциплину, он съездил в Кембридж и обговорил условия связи между разведкой и Лео Лонгом (РАЛЬФ) на время своего отсутствия.

Центр принял решение не связываться с Блантом во Франции и предложил Горскому использовать возможности для встреч с ним в Лондоне. Хотя причины такого решения в письме от 7 февраля 1940 года не указывались, можно предположить, что Центр исходил из сложной военной обстановки и неизвестности о будущем местонахождении Бланта. Имеется, однако, недатированная выписка из письма лондонской резидентуры о том, что Блант находится в Булони. Вполне вероятно, что эти сведения были получены Горским от Филби. В своих воспоминаниях, датированных сентябрем 1980 года, Филби описывает свою встречу с Блантом именно в Булони:

«Я приехал в Булонь, где начальником военной полиции был Энтони Блант. В городе находилось много беженцев, часто возникала паника. Однажды он позвонил мне и сказал, что ожидается немецкий парашютный десант. Поскольку других офицеров в городе не было, Блант взял на себя организацию обороны из остатков войск. Вскоре выяснилось, что никаких парашютистов не было».

В феврале 1940 года лондонская резидентура была ликвидирована. В деле «История лондонской резидентуры» об этом имеется лишь краткая запись: «В феврале 1940 года по указанию народного комиссара тов. Берия резидентура в Лондоне была закрыта, и КАП (Горский) был отозван в Союз. Мотивом, послужившим закрытию резидентуры, была якобы дезинформация, поставляемая агентурой». Вероятнее всего, истинной причиной закрытия резидентуры была затянувшаяся чистка разведки, которая могла продолжаться только в обстановке всеобщей подозрительности, в том числе и в отношении источников. Однако Горскому, занимавшему в резидентуре до начала чистки скромный пост шифровальщика и ставшему исполняющим обязанности резидента только потому, что его руководители – в 1937 году Адольф Сигизмундович Чапский (в Лондоне – Шустер), а в 1938 году Григорий Борисович Графпен (в Лондоне – Бланк) были отозваны и репрессированы, вменить какую-либо вину по политической линии было трудно. К тому же, оказавшись у разбитого корыта, руководство НКВД спохватилось и стало спешно восстанавливать работу разведки. В августе 1940 года в Берлин выезжает реабилитированный Александр Коротков и возобновляет связь с «Корсиканцем». В конце 1940 года в Лондон возвращается Анатолий Вениаминович Горский уже под новым псевдонимом ВАДИМ и оживляет обширную агентурную сеть.

Одним из первых, с кем была восстановлена связь, оказался Энтони Блант. В декабре 1940 года (дата отсутствует, но до 28 декабря) ВАДИМ сообщил в Центр, что он «связался с ТОНИ, который произвел на него хорошее впечатление» – это был первый после Дейча личный контакт с Блантом. Горский писал, что Блант служит в чине капитана в Генштабе (видимо, служившем прикрытием для контрразведки. – О.Ц)и имеет доступ к различным документам военной разведки, в частности может просматривать агентурные данные о дислокации и передвижении частей Красной Армии, бывает также в картотеке и архиве МИ-5.

О том, что произошло с Блантом в период отсутствия связи с ним, известно только из его автобиографии, написанной им в феврале 1943 года. Он пишет, что в июне 1940 года он вернулся в Лондон и спустя несколько недель при содействии своего друга Виктора Ротшильда устроился в МИ-5, где работал сам Виктор. В течение некоторого времени Блант работал в отделении «Д», которым руководил полковник Норманна затем стал личным помощником бригадира Аллена. Таким образом, Блант проник в контрразведку. Можно гадать о мотивах его выбора – искал ли он «тихую гавань», где можно отсидеться во время войны, или действовал в интересах «дела», – но придется склониться в пользу второго. Опыт его предыдущей, но в значительно большей степени, как станет ясно, последующей оперативной работы свидетельствует о его приверженности целям и задачам сотрудничества с советской разведкой. «Отсюда его целеустремленность, настойчивость и высокая дисциплинированность. Кроме того, рядом с ним постоянно находились неугомонный Гай Берджес и рациональный и в высшей степени, преданный делу Ким Филби, которые, несомненно, повлияли на его выбор. Впрочем, всем троим был присущ такой подход к делу, который можно было бы охарактеризовать фразой: «Сделать как можно лучше».

Уже в январе 1941 года Блант передал Горскому первые документы английской контрразведки. Они включали в себя материалы допросов предателя Вальтера Кривицкого, выдавшего англичанам среди прочих шифровальщика Форин Офиса Кинга (МАГ) и сотрудника нелегальной группы Дмитрия Быстролетова – Генри Пика (КУПЕР) (см. главу «Ключи к секретам комнаты № 22»), а также давшего наводку на советского агента в Форин Офисе – СТЮАРТА (Маклейна) или ЛИСТА (Кернкросса), как полагал тогда НКВД.

В марте 1941 года Бланту, согласно его автобиографии, удалось перевестись в отдел «В» МИ-5, где он сначала работал личным помощником капитана Гая Лидделла, а затем стал вести самостоятельную работу по проникновению в дипломатические представительства под руководством Дика Уайта.

Датированная апрелем 1942 года оценка материалов, полученных от Бланта, дает представление об их важности и широте тематического охвата. Речь идет о сведениях о работе МИ-5, относящихся к октябрю – ноябрю 1941 года. Они включали:

1) перехват радиограмм немецкой разведки на линиях связи Турция – Гамбург, Вена – Румыния, Украина – София, Южный Крым – София, – 2-й Спецотдел НКВД подтвердил волны, позывные и местоположение радиостанций, но поставил перед разведкой вопрос о методах расшифровки (см. главу «Клатт – Макс»);

2) материалы о Германии и германской разведке, полученные англичанами из различных источников (поляки, шведы), – лица и данные правильные, интересны сведения о тайнописи и об использовании немцами микроточки;

3) данные о дислокации немецких и японских войск – подтверждаются РУ Генштаба Красной Армии и 4-м отделом 1-го Управления НКГБ;

4) особого внимания заслуживает материал о наблюдении за советским посольством и военной миссией, о прослушивании телефонов, о намеченных встречах их сотрудников, фамилии сотрудников наружного наблюдения.

Общая итоговая оценка была сформулирована следующим образом: «Материалы ТОНИ представляют ценность, хотя в них пока не отражается вся работа МИ-5 и разведки; материалы ТОНИ и РАЛЬФА (Лео Лонг) объединены в общую справку, из нее невозможно понять, кто к чему имеет доступ».

Очевидно, вопрос о дешифровке немецких радиосообщений был поставлен перед Блантом еще раньше, потому что в апреле же 1942 года он направил в Центр личную записку, где обрисовывал ситуацию с доступом к материалам дешифровальной службы (сверхсекретный ISOS – Intelligence Service Oliver Strachy – по имени выдающегося дешифровальщика. – О.Ц.).«ИСОС и перехваченную дипломатическую почту выносить нельзя, – писал Блант, – однако дипломатические документы я все-таки иногда выношу, но ИСОС – никогда. ИСОС можно было бы выносить, но с некоторым риском. ИСОС часто остается у меня на ночь, но тогда нужно, чтобы кто-то встречался со мной каждый вечер, и, кроме того, наладить срочное их фотографирование». Блант предлагал вынести как-нибудь всю партию материалов ИСОС, чтобы Горский сориентировал его относительно того, что подлежит дешифровке.

Содержание личной записки Бланта свидетельствовало о том, что открывшиеся перед ним перспективы получения информации не были еще до конца изучены и не использовались в полную меру. В целях уточнения его положения и разведывательных возможностей и, с учетом последних, налаживания целенаправленной работы с ним 26 июня 1942 года Центр направил в Лондон указание подробно сообщить о функциях отдела и подотдела МИ-5, где он работал, а также других отделов контрразведки. Стремление разобраться в делах лондонской резидентуры свидетельствовало также о том, что разведка начала оправляться от ударов, нанесенных ей в годы репрессий. В 1942 году 1-е отделение 3-го отдела 1-го Управления НКГБ возглавила старший лейтенант госбезопасности Елена Модржинская, волевая женщина с рациональным, аналитическим умом, но действующая иногда спонтанно. Ее указание Лондону было вполне в русле ее стиля работы.

Ответ Лондона на запрос Центра пришел с оперативным письмом от 29 октября 1942 года. В нем говорилось, что ТОНИ работает в отделе «В» ХАТЫ, как именовалась английская контрразведка в переписке НКГБ, в отделении В2, имеющем дело с информацией высокой секретности, которая в другие отделы не поступает. Его основная работа заключается в использовании дешифрованных дипломатических телеграмм, организации выемки дипломатической почты, сортировке и распределении перехватов телефонных разговоров иностранных представительств. Кроме того, в его ведении находится контроль за передвижением дипломатов, работа с агентами в иностранных посольствах, разработка новых методов вскрытия иностранной диппочты, связь с Правительственной школой кодирования и шифрования (GC&CS), в частности, предоставление ей предназначающихся для уничтожения документов из мусорных и бумажных корзин диппредставительств, связь с чешской контрразведкой, связь с ГОСТИНИЦЕЙ (так называли в НКГБ английскую разведку СИС) по вопросу прибытия ее агентов на ОСТРОВ. Столь великое множество дополнительных функций, возложенных на Бланта, объяснялось тем, что МИ-5 испытывала нехватку персонала. В дополнение к описанию функций Бланта в МИ-5 Борис Михайлович Крешин (БОБ, он же для агентов – МАКС), в 1942 году принявший от Горского руководство «Кембриджской группой», характеризовал своего источника следующим образом:

«ТОНИ является исключительно аккуратным, добросовестным и исполнительным агентом. Все наши задания он пытается выполнить в срок и как можно добросовестнее. ТОНИ, между прочим, является противоположностью М. (МЕДХЕН – Гай Берджес), как по характеру, так и по отношению к своим обязательствам перед нами. ТОНИ – вдумчивый, серьезный, никогда не дает заведомо невыполнимых обещаний.

Таким образом, все объективные данные – и положение Бланта, и его личные качества и способности – благоприятствовали плодотворному сотрудничеству. Однако в сообщении Крещина о Бланте было одно, как бы высказанное вскользь, но весьма примечательное в свете дальнейших событий суждение, а именно: «ТОНИ связан с Шиллито (начальник русского отделения ХАТЫ) и говорит, что ХАТА фактически против нас не работает». Вполне естественно, что советскую разведку в первую очередь интересовали вопросы безопасности, а значит, и сведения о мероприятиях МИ-5 против советских граждан в Англии вообще и против сотрудников резидентуры в частности. С приходом в английский отдел Елены Модржинской этот вопрос ставился перед резидентурой регулярно, но удовлетворительного ответа, по мнению Центра, не поступало. Вместе с тем, кто, как не Блант из МИ-5 или Филби из МИ-6, должны были бы дать на него ответ? Отсутствие такового стало, наряду с другими факторами, слагаемым кризисной ситуации в отношениях с «Кембриджской группой».

Первое свидетельство кризиса содержалось в письме Центра лондонской резидентуре от 26 августа 1942 года. Оно было посвящено критическому анализу работы Крешина (БОБ) с «Кембриджской группой». Упрекая его в «недостаточно внимательном и бдительном отношении к заявлениям и поведению агентов», Центр указывал, в частности, на оставленные Крешиным без внимания «подозрительное преуменьшение 3. (ЗЕНХЕН – Филби) и Т. (ТОНИ) работы английской разведки и контрразведки против нас», «предложение М. (МЕДХЕН) завербовать Джонстона (Кембелла Джонстона [Kemball Johnston] – сотрудника МИ-5, у которого Берджес одно время был на связи), а также «наличие связи и общение 3., Т. и М.». С той же почтой в Лондон ушло другое письмо, озаглавленное «О работе ГОСТИНИЦЫ». В нем говорилось, что, «несмотря на большое количество материалов, перспективы выявления фактов ГОСТИНИЦЫ против нас очень невелики». Но за тем, что могло бы остаться констатацией факта, последовало более многозначительное заявление: «Подозрительны заявления 3. о слабой работе ГОСТИНИЦЫ против СССР и Т. – об отсутствии работы ХАТЫ против нас на ОСТРОВЕ. При этом они не ссылаются на свою неосведомленность в этом деле, а просто категорически заявляют, что это абсурд».

В последующих письмах в резидентуру Центр продолжал отмечать «неискренность» ТОНИ, проявлявшуюся якобы в том, что в передаваемых им сводках наружного наблюдения за советскими гражданами не фигурирует ни один сотрудник разведки. Центр недоумевал по поводу того, что согласно материалам Бланта «ХАТА активно разрабатывает югославскую и шведскую миссии, а нас – нет». «Это неверно», – утверждал Центр (письмо в Лондон от 20 января 1943 года).

Упреки Центра в сокрытии Блантом и Филби сведений о работе английской разведки и контрразведки против Советского Союза могли восприниматься Лондонекой резидентурой как весьма неубедительные. Сам же Центр в октябре 1942 года давал Лондону совершенно противоположную оценку информации Бланта. В письме от 25 октября говорилось, в частности, что «из материалов ТОНИ, полученных с последними почтами, видно, что ХАТОЙ ведется активная разработка советских граждан на ОСТРОВЕ, к советской колонии подведена агентура, осуществляется подслушивание телефонных разговоров, устанавливается наружное наблюдение».

Как же обстояло дело в действительности? Ответ на эту претензию Центра дан в отчете Крешина о его первой встрече с Блантом еще 23 июня 1942 года. Поскольку дипломатическая почта в годы войны доставлялась в Москву окольными путями, то этот отчет мог поступить в Центр 2–3 месяца спустя. Крешин пишет, что он прямо задал вопрос Бланту о том, как работает английская контрразведка против советских учреждений в Лондоне. Блант, со ссылкой на руководителя русского отдела, размещавшегося, кстати, в Оксфорде, Шиллито, сказал, что МИ-5 в советском посольстве своей агентуры не имеет. Наружное наблюдение устанавливалось одно вермя только за посетителями посольства, но и от этого теперь якобы отказались. Осталось лишь прослушивание телефонных разговоров. Блант объяснял столь вялый интерес к советскому посольству тем, что после нападения Гитлера на СССР комитет Суинтона принял решение, что сейчас важно выиграть войну, а потому следить за деятельностью нацистских спецслужб. Советской же разведкой можно будет заняться после победы над Германией. Такого же мнения, по словам Бланта, придерживается руководство МИ-5, и такова его официальная позиция. На встрече 16 октября 1942 года, когда Крешин вновь вернулся к этому вопросу, Блант уточнил, что он не имеет доступа только к информации на очень важную агентуру и разработку членов правительства. Но в том материале, который ему доступен, указаний на работу против советской колонии нет. Первый признак, сказал Блант, это наружное наблюдение, а оно не устанавливается. Поэтому Блант уверен на 99 процентов.

Вероятнее всего, Блант не грешил против истины.

В силу малочисленности человеческих ресурсов английская контрразведка была вынуждена определять приоритетность своих целей. Отделение В6 (начальник Хантер), осуществлявшее наружное наблюдение, располагало штатом в 36 сотрудников. Поэтому слежка велась в первую очередь за сотрудниками представительств нейтральных стран, которые опосредованно могли использоваться немецкой разведкой для сбора информации об Англии. К таковым МИ-5 относило Испанию, Португалию и Ирландию. В их посольствах в дополнение ко всему прочему были установлены микрофоны отделения А-5, возглавляемого миссис Грист. В испанском же посольстве контрразведка имела наибольшее количество агентов. Значительное внимание уделялось также Швеции (дело шведского военно-воздушного атташе Сервелла). Возможности телефонного Контроля у МИ-5 были также ограничены сорока точками. По словам Бланта, после 6–8 часов вечера он практически не осуществлялся.

Все это, однако, не означало, что МИ-5 совершенно не вела работы против советской разведки. Она осуществляла ее опосредованно, путем активного проникновения в Коммунистическую партию Великобритании, исходя из своей концептуальной установки об использовании Советским Союзом Коминтерна и входящих в него компартий в разведывательных целях и конкретного положительного опыта разоблачения советских агентов в «Вуличском арсенале» с помощью внедренной в окружение руководителя КПВ Гарри Поллита женщины-провокатора мисс Грей. По сведениям Бланта, работой против Компартии занималось отделение Ф2 во главе с Дэвидом Кларком, первостепенной ее задачей было выявление связи КПВ с советским посольством. Особую активность в этом деле проявляла мисс Огилви. В штаб-квартире КПВ на Кинг-стрит был установлен микрофон, с помощью которого английской разведке удалось разоблачить сотрудницу отдела картотечного учета ФО как агента компартии, интересовавшегося досье на членов КПВ. Однако какой-либо предосудительной связи КПВ с советским посольством установлено не было.

Хотя попытки вышеприведенного анализа в документах того времени не содержится, Центр, видимо, удовлетворился на некоторое время объяснениями Бланта, но только на время, чтобы вернуться к своим тлеющим подозрениям через год. Тем временем работа Крешина с Блантом вошла в нормальное русло. В письме в Центр от 10 марта 1943 года Крешин сообщал, что встречи с Блантом проводятся один раз в неделю в различных районах Лондона между 9 и 10 часами вечера. До 90 процентов передаваемого им материала составляли документы, поэтому наутро до начала рабочего дня состоялась еще одна встреча – для возврата документов. Почти за два года работы с Блантом у Крешина сложилось о нем свое мнение, которое он и изложил в письме в Москву:

«Обычно на встречах ТОНИ бывает очень апатичен, приходит усталым, рассеянным. О своей жизни говорит мало, и не любит, когда его об этом спрашивают. Очень замкнут и в этом отношении являет собой полную противоположность своему приятелю МЕДХЕН. Политическими вопросами ТОНИ интересуется мало, касается их изредка «и лишь в связи с конкретными событиями. В этом отношении его иногда приходится тормозить, но его ответы всегда однозначны и вялы, не чувствуется интереса к политике. Единственной излюбленной темой разговора на встречах является архитектура. Это его конек. Несмотря на занятость в ХАТЕ, он продолжает заниматься архитектурой, пишет статьи на эту тему, читает лекции и т. д. Отчасти этим объясняется его слабый интерес к политической жизни.

ТОНИ очень аккуратно является на встречи. Иногда бывает нервозен, но не очень сильно. Возможно, он и нервничает, но у него такое бесцветное, типично английское лицо, что точно установить это трудно. В нервозном состоянии злоупотребляет спиртным».

Говоря о характере материалов, поставляемых Блантом, Крешин отмечает, что большую часть их составляют собственно документы МИ-5, личные Дела на ее агентов и объекты разработки, радиоперехваты КУРОРТА (GC&CS), в их числе дипломатические телеграммы и сообщения немецкой разведки с советского фронта, документы, изымаемые агентами МИ-5 из дипломатических представительств, выемки дипломатической почты, информационные еженедельники МИ-5, составленные на основе радиоперехватов немецкой разведки, разведсводки КАЗИНО (военной разведки), справки МИ-5 на эмиграцию, перехваты телефонных разговоров и сводки наружного наблюдения. Кроме того, Блант, сообщает Крешин в своем письме, получал довольно значительную по важности информацию от своих коллег – начальника русского отделения МИ-5 Шиллито, мисс Огилви, Дика Уайта и в особенности Гая Лидделла. Последний столь часто фигурировал в его сообщениях как источник информации, что в переписке резидентуры с Центром получил псевдоним ЛИН.

Некоторое представление о сведениях, поступавших от Бланта в тот период, дает их оценка Центром, направленная в Лондон 12 апреля 1943 года. В ней говорится, что особый интерес представили разведсводки КАЗИНО (военная разведка) о положении в отдельных странах и на советско-германском фронте, о радиосетях немецкой разведки на Балканах, Ближнем и Среднем Востоке, списки немецкой и японской агентуры, материалы МИ-5 о разработке Компартии Великобритании, в частности, обзоры, подготовленные сотрудником отделения Ф2Б Беготом, о разработке группы Робсона – Гиббонса и следственное дело Грина, наглядно показывающие методы работы английской контрразведки.

Вполне понятно, что данные о методах и конкретной деятельности работы МИ-5, в частности сводки наружного наблюдения, позволяли советской разведке эффективно обеспечивать безопасность своих операций. Так, на основании полученных от Бланта сведений в 1942–1943 годах были временно законсервированы источники КОРОНА, ВАЛЕТ и ВИТЯЗЬ, так как Центр посчитал их использование в то время небезопасным. Когда МИ-5 обнаружила среди сотрудниц своей картотеки девушку, работавшую по заданию Компартии Великобритании, и занялась проверкой сотрудников, подозреваемых в связях с коммунистами, Блант сам оказался в опасном положении – его экспериментирование с марксизмом в сфере искусствоведения могло всплыть еще раз. Но будучи в курсе разработки по делу проникновения КП в МИ-5 от Шиллито, Фулфорда, Огилви и др., он соблюдал разумную осторожность и хладнокровие. В личной записке (1943 год, без даты) он писал: «Он (Шиллито) и Фулфорд сообщили мне также о своей абсолютной уверенности в том, что Компартия до сих пор имеет агента своего в МИ-5. Бернс слышал через микрофон (в штаб-квартире КПВ. – О.Ц.),что ссылались на «нашу девушку» там. Поэтому предполагается, что имеется в виду или секретарь, или еще кто-либо в регистратуре, работающий на Компартию». «Это хорошо, – с иронией заключал Блант свое послание, – что они подозревают именно девушку».

В другом случае Блант, узнав, что на квартире подруги жены его университетского приятеля Брайана Саймона – Элизабет Шилд Коллинз – установлен микрофон МИ-5, прервал с ним всякие контакты, опасаясь всплыть в их разговорах как сочувствующий коммунистам.

Однако Блант не ограничивался передачей только оперативной информации. Центр интересовали также военные планы союзников, в частности относительно операций в Европе – долгожданного открытия второго фронта. 12 апреля 1943 года Москва запрашивала лондонскую резидентуру:

«Будет ли осуществляться в широких масштабах вторжение в Италию или главные операции будут проводиться на Балканах с тем, чтобы продвинуться в направлении Польши и встретить Красную Армию с запада? Противоречивые сведения распространяются самими англичанами. Судя по данным ТОНИ, это делается по заранее выработанному плану, и англичане в действительности готовят операции против Италии, а остальные варианты распространяют в целях дезинформации противника. Вариант вторжения, в Италию совпадает с данными соседей [8]8
  Соседи – условное название разведуправления Генштаба Красной Армии.


[Закрыть]: захват и удержание Сицилии, что рассматривается как первый шаг по выводу Италии из войны».

Несмотря на то что Блант не имел прямого доступа к такого рода сведениям, он держал этот вопрос постоянно в поле зрения и, получив от заместителя начальника оперативного отдела МИ-5 майора Хейуорда информацию о действиях союзников в отношении Италии, немедленно сообщил в Москву, что они начнутся с высадки 8 сентября в Неаполе – операция «Аваланч» – и операций «Баттресс» и «Байтаун» на юге Италии.

От Бланта, а также от Кернкросса поступало большое количество сведений разведывательного и военностратегического характера, базировавшихся на дешифровке англичанами перехватов немецких линий связи (ИСОС). Еще в апреле 1942 года Блант сообщил, что он получил доступ к материалам ИСОС на немецком языке. Кроме того, через него советская разведка получала данные ИСОС от РАЛЬФА, с которым он поддерживал связь. В этом отношении наиболее примечательна оценка информации Бланта и Кернкросса, направленная в 1-е Управление НКГБ из ГРУ Красной Армии в преддверии Курской битвы. В подписанном исполняющим обязанности начальника ГРУ генерал-лейтенантом Ильичевым 25 мая 1943 года документе говорилось:

«Агентурные сведения об оперативных приказах немецкого командования на советско-германском фронте, полученные от вас, являются весьма ценными и в большинстве случаев подтвердились другими источниками или действиями, проводимыми немцами на фронте. В частности, указанные сведения, полученные только в последние 2–3 месяца, позволили предвидеть ряд важных мероприятий, осуществляемых немецким командованием, таких как:

а) перегруппировка 4-го воздушного флота и начало массовых бомбежек наших железных дорог на рубеже Воронеж – Ростов, о чем наше командование было предупреждено за несколько дней;

б) состав 1-й и 4-й танковых и 6-й армий, создание армейской группы «Кемпф» на Харьковско-Белгородском направлении, создание армейской группы «А» (Крыма и Кавказа);

в) сформирование 5-й и 15-й авиаполевых дивизий, переброска на наш фронт 22-й авиаполевой дивизии и других частей и соединений;

г) замена операции «Тотенкопф» по выводу войск с Кавказа операцией «Нептун» – по дальнейшему удержанию таманского плацдарма и связанные с этим мероприятия;

д) создание испытательной группы противотанковых, самолетов на Брянском направлении и ряд других сведений.

Кроме того, получаемые приказы позволили судить о намечаемой или проводимой перегруппировке авиации, ее базировании, пополнении и явились важным источником по освещению немецких ВВС.

Присылка подобных материалов в будущем необходима и весьма желательна».

Аналогичная оценка поступила также в адрес начальника разведки НКГБ Фитина и от заместителя начальника Генерального штаба Красной Армии генерал-лейтенанта Кузнецова. В ней говорилось, что получаемые сведения «приносят большую пользу» и что «желательно пересылать их как можно быстрее».

На основании этих оценок 31 мая 1943 года начальник 3-го отдела 1-го Управления НКГБ полковник Овакимян подготовил рапорт на имя Фитина с предложением выразить благодарность и наградить денежной премией ТОНИ и ЛИСТА в размере 100 ф. ст. Рапорт был доложен начальнику НКГБ Меркулову, который с ним согласился. В ответ на благодарность Центра Блант ответил письмом от 10 июня 1943 года, в которой говорилось:

«Трудно выразить словами, как я горжусь тем, что мой скромный труд помогает в борьбе против фашизма. В сравнении с героическими задачами, которые решают воины Красной Армии на полях сражений, наш труд кажется обыденным, но он, несомненно, важен и, я надеюсь, послужит стимулом к достижению лучших результатов…»

Анализируя уже задним числом происходившие в 1943 году в лондонской резидентуре события, можно предположить, что информация Бланта и Кернкросса о планах немецкого командования в преддверии летней кампании 1943 года, переломившей ход войны, не только благотворно сказалась на моральном состоянии оперработников и источников, но еще и удержала руководство разведки от поспешных действий в отношении «Кембриджской группы».

Напряженность в отношениях с Филби, Берджесом и Блантом возникла весной 1943 года. Ее причиной послужила история с АБО, начало которой положил Ким Филби. В 1980 году сам Филби вспоминал об этом так:

«Однажды я, на свой страх и риск, решил завербовать агента. Это был некий Генри Смолка, австриец, корреспондент правого журнала «Нойе фрайе прессе». Однако, несмотря на работу в этом журнале, Смолка был стопроцентный марксист, правда неактивный, немного трусоватый и ленивый. В свое время он переселился в Англию, принял британское подданство, изменил имя на Гарри Смоллетт и стал возглавлять русский отдел в Министерстве информации. Я обратился к нему с просьбой на личной основе передавать мне то, что может меня интересовать. Мы договорились, что если при первой же встрече со мной он захочет рассказать что-либо стоящее, то пусть достанет из пачки две сигареты – для себя и для меня – и держит их в виде буквы V. Так и сделали, и несколько раз он сообщал мне действительно стоящие сведения. В 1941 году я познакомил Смоллетта с Гаем Берджесом, который спустя примерно полгода, видимо желая представить меня в самом выгодном свете, все рассказал Громову (резидент Горский – О.Ц.).Однако за то, что я действовал без разрешения оперработника, я получил нагоняй».

Рассказ Филби в общих чертах об истории с АБО подтверждается его же объяснением, данным Горскому и Крешину на встрече в апреле 1943 года. В уточнении нуждаются только некоторые детали. Тогда он Сказал оперработникам, что завербовал АБО в конце 1939 года, уехал во Францию и, только вернувшись в 1940 году, возобновил с ним связь. В декабре 1940 года с возвращением Горского Филби также возобновил связь с советской разведкой. В марте 1941 года Горский якобы запретил использовать АБО в разведывательной работе, так как его информация не представляла ценности. Филби не разделял этого мнения, к тому же АБО в это время стал начальником русского отдела Министерства информации. Тогда Филби, Блант и Берджес, собравшись вместе и посовещавшись, решили передать АБО на связь Берджесу, который по характеру своей работы мог с ним встречаться официально; Так и было сделано. Блант к тому же проверил его надежность через МИ-5. Берджес, чтобы скрыть АБО, выдавал его информацию за свою или других своих источников. Когда в 1943 году резидентура по старой памяти поинтересовалась, где АБО и чем занимается, все трое опять посовещались и решили рассказать правду.